***
Астарион вдыхает полной грудью, когда из-за линии моря наконец-то начинает проглядывать суша. Первое, что он замечает, — огромная, похожая на ястребиную, гора. Очертания вырисовываются, и эльф видит: замок на вершине горы, морской порт, что шире и больше балдурского, на первый взгляд даже уютные постройки. Резкий свист шумит над головой, и претор вскидывает голову вверх. «Это, черт возьми, что?!» — Впервые видите грифонов, милсдарь? — Задорно скалится капитан судна. — Защитники Глубоководья летают на них уже несколько декад. Как последний раз от орков отбились — так и стало традицией. Астарион слышал про грифонов. Матушка рассказывала, как грациозные хищники с головой орла и телом льва издревле приручались эльфами и служили верной службой. В эльфийском фольклоре также упоминаются грифоны, а изображения существ на старых фресках остроухих фигурируют довольно часто. Но своими глазами бледный эльф, никогда не выезжавший за пределы родного города, грифонов видит впервые. И это одновременно пугает новизной и завораживает. Корабль, наконец-то швартуется у гавани, и Астарион готов благодарить всех богов за то, что это закончилось. У корабля уже услужливо стоит четверка стражников что, завидев великого герцога Тристана Дюбуа, — жаль, что не Астариона Анкунина — почтительно кланяется и приглашает в карету. Город уже поражает. Как минимум, своими размерами. За то время, что они катятся по мостовой, можно было уже пересечь весь Нижний город Врат и благополучно въехать в Верхний. Тут же они не добрались даже до центра Глубоководья. Астарион мысленно задается вопросом, как местные жители ходят от района к району. Сам город кажется ярче. Пестрее, вычурнее, богаче на краски. И, разумеется, шумнее и люднее. Высунувшись из повозки, эльф с практически детским интересом смотрит на строения, вывески магазинов, шпили башен и явно магические строения. Почему именно магические, сказать не может, но просто знает. И замок, возвышающийся на вершине горы, так и манит приковать к себе взгляд. — Послушай меня, Анкунин, — Тристан Дюбуа отвлекает претора от жадного созерцания видов, и Астарион может только недовольно цокнуть. — Сейчас мы едем в дворец Пирджерона, названном в честь лорда Глубоководья. Там нас встречают со всем радушием, посвящают в курс дела и назначают план действий. — Мне казалось, лорды города остаются инкогнито. — Лорд Пирджерон — единственный, кто не носит маску, Анкунин, — Тристан буравит его взглядом. — Соответственно, он неофициально считается главным среди прочих. Поэтому, — великий герцог поднимает ладонь вверх, пресекая все ремарки. — Следи за тем, что говоришь. Никаких провокационных вопросов. Никакой иронии и издевок. И никакой спешно сказанной дурости, Анкунин. К прочим лордам это особенно относится. — За кого вы меня держите, герцог? — Фыркает эльф. — Я бы никогда!.. — Расскажешь кому-нибудь другому, — издевательски бросает Тристан. — Ты меня услышал.***
Дворец Пирджерона, так пафосно названный в честь открытого лорда, подобно Высокому Холлу является центром городского правительства. Из краткой сводки Тристана Астарион понял, что здесь расположены посольства, канцелярии и приемные, а также жилые помещения самого лорда Пирджерона. Сам дворец выглядит буквально как замок, зачем-то переделанный под государственное строения. Лестница — слишком длинная и полная ступеней, башни — намеренно высоки и созданы скорее как аванпосты, нежели элемент роскоши. Замок построен близ высокой горы, и грандиознее его, пожалуй, только то притягивающее внимание строение, что стоит на вершине. Герцог Дюбуа говорил, что его зовут Вершинным гнездом, и, вообще-то, это не замок, а сторожевой пост, но по виду не скажешь. Замки, замки и еще раз замки — претору невдомек, почему в этом городе их так много. Замок Глубоководье, замок Пирджерона, Вершинное гнездо — и все мало-мальски крупные постройки пестрят шпилями да вымощены белым камнем. Ощущается… непривычно. Притягательно. Возможно, будь эльф настолько богат — тоже отстроил бы себе похожее имение. Примерно с четверть часа претор с великим герцогом сидят в приемной, подобно плебеям ожидая, когда открытый лорд города освободится и удостоит их своей аудиенцией. И наконец, пару приезжих ведут по длинному коридору с неизменно огромным количеством лестниц практически на самый верх одной из башен. Приведя к нужной двери, стражник дворца спешит откланяться и покинуть претора и герцога. Дюбуа стучит в дубовую дверь и, услышав утвердительное «Войдите!», дергает за кольцо. — Тристан, мой дорогой друг! — Открытый лорд Глубоководья, Пирджерон Палладинс подрывается с рабочего места и, отбросив манеры этикета, спешит практически по-дружески похлопать по плечу великого герцога. — Отрадно видеть тебя в добром здравии, лорд, — Тристан старается звучать хоть немного сдержанно, но его явно выдает улыбка в голосе и горящие глаза. — Получил официальное приглашение из Глубоководья и решил навестить старого друга без промедлений. Бледный эльф чувствует себя лишним на этом празднике жизни. — В этот раз в компании? — От лорда не остается незамеченным присутствие Астариона. Ну наконец-то. — Астарион Анкунин, ваше сиятельство, претор Врат Балдура, — эльф коротко кланяется. — Я решил, что консультировать по вопросам судебной системы должен тот, кто ее улучшил. Посему Анкунин со мной в этой поездке, — кивает Тристан. До эльфа безошибочно доходит неувязочка. Подрывая Астариона в другой город, герцоги сказали, что приглашение пришло по его душу, а Тристан Дюбуа был нужен лишь как гарант власти. Умаслили, тонко дернули за струны самомнения и посулили хорошей практикой. По факту же оказывается наоборот: это герцога позвали, а Анкунина так, решили прихватить с собой для общей картины. Неприятно? Безусловно. Может ли он начать возмущаться? Точно нет. — Мудрое решение, — соглашается открытый лорд. — Добро пожаловать в Глубоководье. Во славу Тира. Ах да, как же без богов. Он же, кажется, должен почитать слепого бога как длань правосудия. Следовать кем-то написанным заветам, опираться на некую непредвзятость, высшее благо и все то же честное правосудие. Даже преторский перстень гравировкой отсылает к символу Тира — длинному мечу. Астарион хмыкает в душе: знали бы сильные мира сего, что у него на уме и в действиях, — точно бы ужаснулись. Верой и почитанием там и не пахнет. Пирджерон, открытый лорд города и начальник городской стражи, выглядит и ведет себя как вылитый паладин. Темные волосы, когда-то очевидно коротко стриженные, ныне чуть закрывают скулы, меж бровей лежит складка от тяжести мирских дум, а тело украшают блестящие, как будто языком отполированные доспехи. Чем-то напоминает балдурского герцога Карузо. — Во славу Тира, — бесцветно отбивает бледный эльф, присаживаясь на гостевой диван. — Тогда сразу посвящу вас в курс дела, господа, — лорд Пирджерон проходит в центр комнаты и, сцепив руки за спиной, ходит туда-сюда. — Как вам, возможно, известно, со времен смерти первого лорда города Агерона в Глубоководье главенствуют гильдии. Собрание лордов города, чьих имен и лиц никто — даже я! — не знает, состоит из всех слоев населения. Лорды носят маски и остаются инкогнито, чтобы обеспечивать городу разумное, не приправленное личной симпатией, правление. Тем не менее, для полного и безвозвратного истребления влияния гильдий, лордам необходим более… комплексный подход к руководству городом. Астарион скептически оглядывает лорда. Быть может, это ему конкретно не хватает знаний, но возникает ощущение, что Пирджерон рассказал слишком много о политике чужого города. Не опасно ли? — И если в прочих сферах правления у лордов есть понимание, в каком направлении двигаться, то в судебной стезе такого курса нет. — Как проходят суды в Глубоководье? — Уточняет претор. — Обо всех нарушениях лордам рассказывают информаторы. Каждое утро собирается комиссия, что разбирает происшествия и заводит разбирательство. Находят злоумышленника, допрашивают, решение выносят на месте и по факту. — А что до свода законов? — Его не существует, господин Анкунин. И в этом проблема. «Прямо как в старой доброй субъективной уголовной специфике» — проносится в голове. — Тогда, мой дорогой друг, позволь рассказать, как строится балдурская судебная система, — Тристан подает голос. — Главный орган управления — Сенат, от лица которого выступают судебные работники. Мы зовем их магистратами, и они отвечают за городское правосудие. — Jus honorarium — это совокупность форм судебной и административной защиты, норм, принципов и правил, которые используют магистраты, — бледный эльф решает снова вклиниться, резко переходя на формальную лексику. — Право разделяется на Ius publicum и Ius privatum. Соответственно, — претор стреляет взглядом желтых глаз на явно озадаченного открытого лорда. — Свод законов о правонарушениях написан с упором на уже имеющиеся права. — Исключая уголовные правонарушения, — иронично вставляет Тристан. — Все так, великий герцог, — елейно тянет эльф, явно понимая причину иронии. — Потому что каждое громкое уголовное дело — уникально, и его нельзя вписать в имеющийся свод законов. Но есть нормы решения проблем. — Интересно, — тянет Пирджерон. — Стало быть, если решения в суде выносят магистраты, то что делаете вы, претор? — Не совсем верно, — Астарион делает ремарку. — По-хорошему, выносить решения должны герцоги, — шпилька отправляется обратно Тристану. — Но сами понимаете, владыки страшно заняты, чтобы следить за каждым делом, и поэтому этим занимаются магистраты. А я заставляю всю систему работать, — довольно скалится бледный эльф. — Провожу особенно громкие и резонансные дела. Подписываю правовые эдикты и корректирую законы с великими герцогами, если требуется. Проходит с минуту молчания. Открытый лорд явно что-то обдумывает. И решив что-то в своей голове, кивает своим мыслям. — Ты был прав, приведя сюда главного судью, мой добрый друг Тристан, — Анкунину отвратительно режет слух это «главный судья». Но в чем он может осуждать лорда другого города, где таких понятий отродясь не было? — Скажу сразу: ваша система кажется мне слишком комплексной для того, чтобы осознать ее сходу. Посему предлагаю устроить заседание с прочими лордами города, дабы вы, господа, рассказали в подробностях еще раз. — Хотите примерить городу балдурский тип судебной системы, лорд? — Скалится бледный эльф. — Хочу привести ее в норму. И да благословит Тир мои деяния. — Договорились, — великий герцог Дюбуа решает свернуть затянувшийся диалог. — Дорогой друг, мы устали с дороги. В особенности наш коллега Анкунин, — он не может не вставить еще одну шпильку. Астарион решает лишь изогнуть бровь да промолчать. Прямо как его и просили. — Знаю пару отличных гостиниц, — кивает открытый лорд. — Что вам больше по душе: тишина, разбавляемая музыкой, или кипящая жизнь и добротная выпивка?***
Разумеется, он выбрал ту, где тихо и иногда играет музыка. Весьма неплохая, к слову, хотя он слышал и лучше. Гостиница «Золотая арфа», в самом злачном месте самого лучшего района — прекрасные входные данные. Место известно той самой магической арфой, что иногда появляется в воздухе и играет старинные баллады. Сама арфа, конечно, петь не умеет, но в настолько дорогом и комфортном заведении просто не может не быть наемного люда, чьей обязанностью будет подпевать магическому инструменту. В балладах поется о вечном и незыблемом: о храбрых воинах и простом народе, о рождении и смерти, о любви и предательстве — часть из этих легенд Астарион слышал и сам, но воистину магическое звучание привлекает. И все же чего-то не хватает. Когда аккомпанемент приправляется лютней, четками или тихим барабаном, бледному эльфу хочется услышать фортепиано. Когда поют даже на истинной речи, ему хочется, чтобы это был голос матери, щебечущей на эльфийском. Слышать родной язык не удивительно, ведь многие барды и менестрели учат эльфийский хотя бы бегло — язык слишком тягуч и красив, чтобы его игнорировать. Но все же лучше бы это была матушка или Тав, что может приправить мелодичный эльфийский резким диалектом дроу. А когда по выходным посетители гостиниц играют в карты и кости, претору хочется закатить глаза, ведь отец бы победил всех с закрытыми глазами. Очевидно, он тоскует. Доселе неизвестное ощущение для того, кто никогда не покидал родного города и столь привык жить в одной и той же обстановке. Впрочем, бледный эльф уверен, что столь непривычное состояние улетучится со временем. В конце концов, ему предоставили массу, просто тонну свободного времени, и грешно было бы предаваться унынию и заливать грусть спиртным. Поэтому он много гуляет. Шарахается по району, заглядывает в пестрящие товаром лавочки, оценивает местную архитектуру и задирает голову вверх, пялясь на пролетающих грифонов. Глубоководье — яркий, шумный город, больше Врат в несколько раз, и оттого столь цельный и самодостаточный в каждом районе. В самые неблагополучные районы эльф не суется — просто не считает нужным, да и топать далеко. Поэтому, заручившись советами открытого лорда Пирджерона, Астарион изучает колорит центральных, самых богатых частей города. Дворец лорда, к примеру, располагается в части города, что скромно названа районом Замка. Видимо, из-за дворца самого Пирджерона. Подобно балдурскому району Храмов, центр города совмещает разнообразие, ухоженность и скопление всех административных зданий. А еще со стороны района открывается отличный вид на гору Глубоководья. Район Замка теснится прямо у подножия гигантского холма, и по каким-то причинам бледный эльф находит это сочетание пугающе-завораживающим. Чтобы доехать до Ястребиной горы во Вратах, нужно пересечь половину города по стенам, выбраться за пределы города и проехать по лесной чащобе. А тут — как на ладони. Стоит такая красивая, неподвижная гора и давит своим величием. Северный район навевает ассоциации с родным Манорборном. Тихое, спокойное, практически скучное место. Но, в отличие от родного сердцу Манорборна во Вратах, аристократия Глубоководья не прячется за высокими оградами, не засаживает территории деревьями и не скрывается от чужих глаз. Наоборот, улицы пестрят огромными, вычурными и яркими имениями, буквально кричащими о своей роскоши. Чтобы оценить, достаточно всего лишь пройтись по любой улице — помпезность как на ладони. Сам бледный эльф же живет в Морском районе — буквальном сосредоточении местных элит и роскоши. Открытый лорд Пирджерон упоминал, что район практически пустует зимой из-за холода и дующего с моря ветра, но многие зажиточные семейства предпочитают приобрести дополнительное имение в районе в качестве летней резиденции. Без особой необходимости, просто «чтобы было». И Астариону такая трактовка по душе. И, в отличие от Манорборна или Северного района, конкретно сейчас Морской кажется более живым. Помимо вычурных домов местной аристократии, внимание привлекает тысяча других деталей: помпезные храмы, торговые лавочки, магические башни — и еще десятки, сотни, тысячи деталей! Большинство дорог мощеные, и претор привык считывать это как знак наличия в районе колоссального количества денег. Но что объединяет Глубоководье как город, так это магия. Он кишит, кричит, практически переливается от разнообразных таинств. Магические башни самых разных размеров и причудливых форм, говорящие вывески магазинов, снующие по улицам волшебники: Глубоководье пронизано магией насквозь. Астарион понятия не имеет, как работает магия и каким законам подчиняется, но жадно вглядывается в каждый всплеск. Для него это — всего лишь цветные искры да приятные глазу эффекты, но все равно неизменно радуют глаз. В один из выходных дней претор выбрался на Триумфальное поле. Огромная арена, где воины и маги соревнуются в практиках, демонстрируют свои умения и неизменно ловят овации. Впрочем, лично Астариону зрелище не показалось настолько грандиозным: заклинания магов скупые, явно нацеленные на демонстрацию, но не использование на практике. Никаких звериных драк, магических пассов, красивых в своей убийственности заклинаний. А что мешает ему сделать арену во Вратах на потеху публике? С боями, укрощением самых опасных тварей и сложными магическими трюками. Зрелищно, в меру жестоко, да и плебейская публика точно оценит. Он бы с удовольствием занялся организацией. А это… скукота. Астарион более чем уверен, что будь с ним рядом Тав, сказала бы то же самое. А еще он ловит себя на мысли, что выйди дроу на арену, она бы поразила всех своими исключительными навыками. Мощными, убийственными и не ограниченными в красоте и потенциале. Понравилось ли бы такое внимание дроу и какова была бы реакция публики, эльф, как и полагается, не подумал. К слову, о дроу: та попросила бледного эльфа найти какую-то чародейскую книгу. Немного помялась, упомянула, что издание очень редкое и, вероятно, дорогое, да и не факт, что оно вообще будет в городе, но все же попросила поспрашивать и поискать. И, к своему удивлению, бледный эльф пришел к выводу, что в городе магии можно купить все, что угодно волшебное, но не книги по магии. — Ожидаемое ограничение, — кивает головой открытый лорд Пирджерон. — Отсутствие расширенных изданий магических книг — это следствие развития города. Практики, описанные в сложных трактатах, могут быть опасны, и нужно хоть немного их контролировать. — Откуда тогда маги черпают знания? — Недовольно вопрошает Астарион. За последние пару недель они с лордом, кажется, нашли общий язык, и Пирджерон с поистине паладинским терпением никак не реагирует ни на неудобные вопросы, ни на откровенные провокации. — Куда ни зайди, все что-то колдуют, показывают, демонстрируют. — Из магических академий, библиотек, научных исследований и опыта уже ушедших магов, разумеется. В городе достаточно свободы для исследования и изучения самых различных практик, но чтобы ими заняться, нужно погрузиться в науку. И Астарион лишь делает в голове дополнительную пометку об обязательной необходимости контроля магических практик во Вратах. А ему самому нужно попробовать выйти на черный рынок и поспрашивать там.***
Разумеется, помимо ежедневного изучения Глубоководья у претора есть работа. Не такая частая, но все же есть. Лорды постоянно заняты, каждое заседание приходится ждать по несколько дней, а то и до недели. Все должны согласовать, найти время, прийти, назначить встречу: типичная проблема вечно занятых сильнейших мира сего, но и его время не резиновое. Прошло больше месяца, а Анкунин продвинулся в своей задаче всего на немного. И сколько ему еще ждать? Впрочем, опыт преподавания и разжевывания азов даром не прошел: поначалу неуверенный выступать на столь влиятельной и укрытой масками да плащами публике, претор быстро сориентировался и, кажется, смог объяснить основы балдурского права. Лорды задавали уточняющие вопросы, выспрашивали о некоторых нюансах, а в один раз попросили дать пару комментариев по поводу улучшения той системы, что есть в Глубоководье сейчас. «Нет системы — нет ремарок» — послужило скептическим ответом. Хотите работающую судебную машину — стройте ее из руин и нанизывайте необходимое на нить гражданского права. Впрочем, лорды очевидно не хотят ни создавать что-то слишком сложное, ни терять власть, доверяя каким-то там поставленным магистратам. Поэтому Анкунин видит возможное решение простым, но относительно эффективным: — Дабы не умалять влияния лордов на город, нужно создать коллегию магистратов, кому, как доверенным лицам, владыки города смогут доверять правосудие, — Астарион расхаживает по светлому холлу и зачитывает с пергамента собственные ремарки. — Присутствие самих лордов на громких или неоднозначных делах необходимо: гарант власти для народа и дополнительный момент контроля для владык — все будут в плюсе. Но для осуществления корректного правосудия городу нужен свод законов, хотя бы кратко описанный. — И каким же вы видите свод законов, господин? — Астарион слышит нотки заинтересованности от одной из фигур. Кажется, это женщина, но он не может быть уверен уже ни в чем. — Предлагаю начать с четырех разделов: Преступления против Лордов, Преступления против Города, Преступления против Богов и Преступления против Граждан, — Анкунин наклоняется к широкой доске для записей и подписывает каждое из названий в подобии схемы. — В каждом разделе должно быть минимум четыре типа преступлений: тяжкие, серьезные, мелкие и незначительные, — претор рисует стрелки. — Свод законов должен быть отправной точкой в принятии решения о наказании, а не абсолютными правилами, — Анкунин делает важную ремарку просто чтобы умаслить лордов. Хотят оставаться абсолютной властью, но облегчить себе работу? Да будет так, ему не жалко. — Назначенные лично владыками магистраты и лорды рассматривают каждый конкретный случай и смягчают или увеличивают наказание, если сочтут это необходимым. Астарион не может сказать, оценили ли его старания. Открытый лорд Пирджерон в личном диалоге выразил признательность, Тристан предпочел проигнорировать и не говорить ничего вовсе. Но время идет, дни утекают один за другим — и вот магические башни режут глаз, струны волшебной арфы уже не тешат слух, а на языке горечью оседает такое противное ожидание и четкое ощущение одиночества. У него никогда не было друзей. До кучи знакомых, подхалимов, чуть меньше десятка временных пассий и редкие вечерние увеселительные мероприятия — вот и все его общение. Бледному эльфу друзья никогда не были нужны: в его ячейке общества ожидать чего-то честного — самое глупое, чего можно желать. Но хотел бы он завести себе друга несмотря на все вышесказанное? Святые угодники, разумеется! И остальная аристократия лишь это подтверждает: друзей нет почти ни у кого. Тав стала первой после родителей, кто был с Астарионом честен настолько, что это провоцировало на эмоции, интерес, мальчишескую радость и практически безумную ярость одновременно. Необычный коктейль из ощущений, что столь ценен и чего бледный эльф терять не хочет. И, как когда-то очень давно, эльф ощущает, что страшно, ужасно сильно скучает. Больше, чем по родителям, теплу собственной кровати и благам родных Врат. На протяжении дня обо всем этом можно забыть. Выбить из головы, потерять в красках и толпах зевак, вытравить хмелем в очередной таверне. Но вечером одиночество снова приходит. Обнимает паршивыми лапами, обволакивает, и даже сон и все тот же хмель не смеет нарушать поганых мыслей. Тогда Астарион садится писать. Пишет родителям о том, как живется в городе, как устроено Глубоководье, насколько просты местные игральные клубы и как разнообразна местная флора. Может магическая, может свойственная географии города — он не знает, но все равно вымещает все на бумаге, пытаясь хоть как-то побороть одиночество. Ответные письма приходят столь же хаотичными, что и писанина самого Астариона. Будто основную часть пишет отец строгой рукой, но ладонь дрожит от материнского напора, а строчки едут, потому что она отчаянно пытается перехватить перо, что-то перечеркнуть и добавить пару важных ремарок. С письмами Таврин дела обстоят… сложнее. Анкунин не знает, о чем писать. Ему не хочется рассказывать о всей магической особенности города, ведь она абсолютно точно расстроится, что не видит этого вживую. Он не может похвастать, что нашел для нее книгу, ведь сделать этого не в состоянии. Хочет написать о том, как сильно скучает, но тогда письмо выйдет слишком сопливым. Хочет написать что, засыпая, из раза в раз подпирает бок подушкой, представляя, что ночует не один, а свечи зажигает исключительно магией — не из необходимости, а просто в напоминание. А еще хочет издевательски извиниться, что вырвал из ее нотной тетради лист, на котором стройным прямым почерком в названии композиции значилось «Ast». Не из злого умысла, но она так упиралась играть произведения из этой конкретной тетради, что Астарион счел своим законным долгом приоткрыть завесу тайны хотя бы окольными путями. К слову, фортепианиста в Глубоководье он нашел, но мотив вновь был минорно-грустным, и бледный эльф совершенно не понял смысла композиции. И об этом он тоже хотел бы написать, но ведь не получит четкого ответа. Хочет поведать о многом, но все не то и не о том. Поэтому черновики выходят скупыми, слишком сдержанными, а практически готовые письма летят в мусорку. Вероятно, по возвращению его ждет допрос на тему молчания, а то и пара подозрительных задумчивых взглядов, но с этим моментом он разберется позже. Сейчас важно лишь выполнить свою работу, что тянется столь долго, и вернуться домой. Хоть кораблем, хоть пешеходным трактом, хоть грифоном. Иначе одиночество сожрет его заживо.***
Ювелирный магазин Халазара оказывается практически в самом центре Морского района. Очередная приятная рекомендация от открытого лорда Пирджерона — и вот бледный эльф здесь. Сегодня он намерен приобрести приятную драгоценную безделушку в виде, скажем, перстня, и ему страшно интересно, что может предложить «безбожно дорогая, но уникальная в своем колорите ювелирная лавка». Он чувствует знакомое покалывание уже на входе. Глубоководье кишит магией, но Плетение в лавке ощущается как нигде еще. Убранство лавки, мягко говоря, странное: сияющие магией витрины, подмигивающие вывески — к этому он уже привык. Но внимание привлекают стены. Черные, непривычные для мест, где предпочитают пропускать столько дневного света, сколько возможно. Впрочем, столь необычный цвет кажется скорее изюминкой, чем безвкусицей. — Доброго дня, уважаемый господин, — сухой седой старик подходит к стойке и кивает эльфу. — Халазар, скромный владелец нескромной ювелирной лавки. — И в чем же ее нескромность? — Хмыкает претор. — Кроме цен, разумеется, — не вставить ремарку он попросту не может. Ядовитое нутро так и рвется наружу, а не обслужить его не могут. — Оглянитесь вокруг, господин. Вы же эльф, точно почувствуете, — старик не ведет и ухом. Анкунин приглядывается: черные стены, идущие сплошной тенью до потолка, кажется, гипнотизируют и притягивают внимание. И как так получается, что черные стены могут светиться? Словно… — Они магические? — Верно, господин, — гордо кивает Халазар. — Это Плетение. Тончайшая работа волшебников Глубоководья, немного благословения самой Мистры — и магическое чудо перед вашими глазами. — А цены, стало быть, у вас настолько магические, чтобы одним глазом на стены смотреть, а другим золото отсчитывать? — Издевательски хмыкает Астарион. Для его кошелька, набитого честно нажитыми взятками, цена более чем тягаема, но отрицать высокого прайса все же невозможно. — Не совсем, — загадочно улыбается старик, сияя взглядом хитрых лисьих глаз. — Стены помогают в работе, потому что они чувствуют каждого входящего. И поэтому, — Халазар практически любовно проводит ладонью по стене близ прилавка. По его ладони мажет фиолетовыми искрами, а бледный эльф чувствует уже знакомое покалывание Плетения. — Покупатель всегда уходит исключительно с тем, что ему нужно. — Интересно. И что же стены говорят обо мне? — Что вы пришли не за перстнем, господин. Анкунин чуть озадаченно наклоняет голову. Он понятия не имеет, как это работает, как стены получают информацию и как старик ее узнает от молчаливого скопа искр. Но отрицать не может: вообще-то на уме действительно крутится совершенно иное. — Допустим, что это правда, — взгляд янтарных глаз неопределенно блуждает по стройному ювелирному ряду. — Я хочу сделать подарок девушке. Скажем, серьги. — Опишите свою возлюбленную, господин. Астарион задумывается лишь на мгновение. — Она вся состоит из серого цвета. Буквально, — эльф жестикулирует, словно пространство может воссоздать нужный облик. — Серые волосы, кожа, глаза, даже язык — и тот серый. Но мне нравится. Одевается в темное, красится ярко, хотя без макияжа тоже выглядит прекрасно. Из украшений предпочитает серебро, потому что, ну… Серый цвет, понимаете? — Он звучит как полный идиот, но не может перестать нести бред, будто стены, пронизанные магией, развязывают язык. — Рост невысокий, типичный для темных эльфов, волосы… — Вы описываете внешность, господин, — прерывает Халазар. — Но вы же любите не из-за серого цвета? Любовь. Странное слово, пробуждающее в душе противоречивые чувства. Громкое, вычурное, переоцененное слово, которым лучше не разбрасываться — слишком много смысла в него вкладывают. Астарион никогда не говорил, что кого-то любит в том самом значении. Любит мать, отца, родной город. Любит улочки и ухоженность Верхнего города. Любит свой дом и родительское поместье, легенды своего рода и махать кинжалами. Любит свою работу. Много чего можно окрестить этим словом, придав ему нужное значение. — Дотошная. До мельчайших деталей и нюансов. Педантичная настолько, что к ее приходу приходится разгребать бумаги с заваленного рабочего стола, — претор неопределенно хмыкает. — Упрямая. Настолько, что весь первый год мы только и делали, что тренировались в оскорблениях, ведь ей всегда все было не так. Гордая. У меня ушло еще полгода, чтобы к ней подступиться. Честная и настоящая. И… Астарион сглатывает. Он наговорил слишком, слишком много лишнего, но какое это теперь имеет значение? — И за это я ее люблю. Сколько раз этот контекст слова «любовь» всплывал в сознании? Уже не счесть. Раз за разом порывался сказать в минуты полнейшего счастья, но решал, что не стоит. Не сейчас, не сегодня и не завтра. Возможно, когда-нибудь, когда случится… что-то, но не сейчас. Почему? У него нет ответа. Ответа у Астариона нет и на то, почему он в какой-то момент почти хотел просить руки женщины, толком даже не осознав своих чувств. Ревность? Помутнение рассудка? Прилив счастья? Чертово Плетение? Но именно сейчас — в данный конкретный момент — ситуация кажется до одури правильной. Будто с таким простым признанием вслух достраиваются города, складываются по кирпичикам здания, а сознание проясняется. И сразу все, абсолютно все моменты и порывы становятся предельно понятны. И сердце так отвратительно гулко стучит, а в мозг бьет Плетением да почти детским счастьем. — Я хочу купить помолвочное кольцо. Халазар долго смотрит в глаза бледному эльфу. Задумчиво, прожигающе, словно считывает и забирается в глубины сознания. Будто может видеть воочию. И, завершив одни ему ведомые думы, старик кивает своим мыслям и склоняется к прилавку. — Думаю, мы найдем что-то, отражающее душу вашей возлюбленной. Старик тянет ладонь к прилавку с кольцами, и Астарион замечает, как скоп фиолетовых искр мажет по его ладони. Всякий раз, как Халазар притрагивается к очередному украшению, искры вихрятся, кружатся и бьют того по руке, будто отталкивая от выбора. Словно «то самое» выбирает магия или что-то, чего бледный эльф понять не может, но что прекрасно знает о нем самом все. И, когда Халазар касается нужного кольца, Плетение отступает. Не бьет, не кружится вокруг. Довольно кивнув, старик выуживает украшение и кладет перед эльфом. — Как вам, господин? Белое золото. Похоже на серебро, но дороже и благороднее. Элегантный, лишенный ненужной вычурности и показной роскоши дизайн. И чистейший белый бриллиант. Почти прозрачный, не опороченный ничем. И так сильно подходящий Таврин. — Идеально, — почти шепчет бледный эльф. — Вот видите, господин, — хмыкает Халазар. — Стены никогда не ошибаются. Никто не уходит без того, что хочет купить на самом деле. — А если ничего не хочет? — Тогда уходит с пустыми руками. Бледный эльф следит задумчивым взглядом за тем, как торговец, приняв плату, протирает кольцо и упаковывает в белую бархатную коробочку. В голове ворох самых разных мыслей. Он ведь даже не подумал о том, что к нему ощущают на том конце. Нет, определенно точно отвечают взаимностью, но… настолько ли? А если откажет? Он слышал от матушки, что любовь у эльфов случается одна и на всю жизнь, и чувство это ни с чем не спутаешь: ни со страстью, ни с влечением. Оттого все ему известные остроухие либо существуют в гордом одиночестве, либо остепеняются до состояния «примерный семьянин». История его родового древа лишь это подтверждает: большинство браков семейства Анкунин были договорными. Традиция обязывала связывать жизнь лишь с эльфами, и оттого родственники и даже далекие предки так часто взаимно изменяли супругам. И либо отдавали предпочтение кому-то одному вне брака, либо вообще не находили отклика ни в одном сердце, так и оставшись женатым, но одиноким. Родителям Астариона повезло быть счастливыми в браке и найти друг друга. Самому бледному эльфу повезло быть рожденным в идеальной семье. Как и повезло найти то самое. Говорят, «то самое» по душу каждого эльфа посылают боги. Даже дроу. И случается оно резко, внезапно, бьет осознанием по голове и связывает навечно. И оттого в положительном ответе леди эльф уверен почти на все сто. Астарион в божественное вмешательство не верит, но реалии бьют в глаза слишком явно. Благость судьбы или проклятие отсутствия выбора? Впрочем, не плевать ли? Вопросы слишком вечные для скудного ума бледного эльфа. И думать о них совершенно не хочется. — Удачной помолвки, — Халазар передает Астариону белую бархатную коробочку. — А за идеальным перстнем заглянете в другой раз. Стены помогут, — он хитро подмигивает. — К слову о стенах и магии, — претор скидывает ворох противоречивых мыслей о вечном. — Не поможете еще в одном моменте?***
Слоняться ночью в чужом городе? Всегда пожалуйста. Заплатить за молчание и ценное посредничество? Прекрасно знаем, как это работает. Нарушать закон в городе, где пытаешься помочь в совершении правосудия? Дайте два. Бледный эльф нервно оглядывается по сторонам, пытаясь следовать за Халазаром. Для своих лет старик слишком проворен и не менее легок на подъем, как будто годы отразились на нем только внешне. Как Астариону удалось уговорить помочь владельца ювелирной лавки в самом богатом районе Глубоководья — отдельная песня. Преторское очарование, немного наигранной глупости и, конечно же, удачная покупка кольца и немного чаевых — и вот его разбогатевший пособник уже ведет Анкунина к очередной магической башне в Торговом районе. Место, нужно признать, аутентичное: народу слишком много даже для темного времени суток. Самое оно, чтобы затеряться в толпе, унестись куда-то вдаль, где никто тебя не заметит, не найдет да не поймает. Астарион не смог заметить в поведении Халазара и намека на подставу, но все-таки предпочитает держать ухо востро. Просто на всякий случай. Они доходят до какой-то старой, великолепно уродливой башни. Конус с торчащими шпилями нелепо достроенных то ли помещений, то ли мансард — похоже на перезрелую морковь с кривыми корнями. И, тем не менее, именно сюда Астариона ведет старик. Резво огибает башню, заворачивает за угол и, скрывшись в листве укрытых ночью деревьев, ведет бледного эльфа за собой. Четыре раза ударяет в откуда ни возьмись появившуюся дверь, говорит какую-то ахинею — и вот их уже впускают внутрь низкого, полусырого подвала. По всем законам мироздания Астарион должен напрячься и, сверкая пятками, убежать прочь, но отчего-то не чувствует и толики страха. Каменный коридор, тускло освещенный светом факелов, приводит пару нарушителей в такое же слабо освещенное помещение. Астарион крутит головой: столы, стеллажи, свитки, амулеты, колбы — и еще тонна всяких мелочей, о назначении которых он не знает ни черта. Но обстановка кричит: Халазар действительно привел его в магическую лавку. — Боже ж ты мой, кто явился, — в набитый магическими приблудами зал выходит торговка-полурослица и прыгает за стойку. Астариону хочется закатить глаза: опять чертовы карлики. — Все так же слюни пускаешь на свои стены, Халазар? — А ты все так же полна черной как мои стены зависти, Бри, — старик хлопает полурослицу по плечу, и та недовольно скидывает руку. Вероятно, ей должно быть унизительно постоянно ловить смешки да соболезнующие похлопывания от тех, кто выше. — Привел тебе клиента. — Ага, — Бри переводит взгляд практически черных глаз на снисходительно смотрящего претора и морщит нос. — И чего тебе, белобрысый? — Меня интересует одна книженция, — Анкунин скалится во все тридцать два, слишком старательно пытаясь не выдать своей неприязни. — Ага. Халазар, оставь нас. Старик понимающе кивает и, пожав претору руку, спешит покинуть помещение. Как только тяжелая дверь закрывается за торговцем, полурослица проводит резкий пасс рукой, и помещение обволакивает фиолетовый купол. Анкунин скептически смотрит по сторонам. Бри закатывает глаза, по-видимому считая Астариона совсем тупым неучем и спешит пояснить этому недоразвитому. — Заклинание тишины. Чтобы всякие черти не подслушивали. Что за книженция? Астарион лишь мгновение копается во внутреннем кармане дублета. Достает аккуратно отрезанный лист пергамента и передает полурослице. Прочитав название, та будто даже проявляет интерес. — Ага. И какого лешего тебе надо от сводок по метамагии? Ты же даже тишину признать не можешь, неуч. — Со всеми клиентами в Глубоководье так нынче разговаривают? — Скалится претор. Его одновременно раздражает и забавляет эта хабалистая карлица. — Задницу тебе в другом месте оближут. А у меня тут целая сокровищница хлама, что ты нигде легально не найдешь, и поэтому твое белобрысое величество тут. — В ее голосе нет и толики иронии или юмора. Просто плебейская хамоватая баба, что пытается за грубостью скрыть свои уж слишком очевидные недостатки. — Так вот? Что ж, придется немного потерпеть эту неотесанность. Астарион давит смешок: комичность Бри выходит за рамки. — Книга нужна одной моей знакомой чародейке. — Ага. Редкие сукины дети, — хмыкает полурослица. — И книга непростая, так что придется вывернуть карманы за такие подарки. Но она у меня есть. В единственном экземпляре. Три тысячи золотых. — Там буквы золотом написаны? — Ядовито вопрошает претор. Вообще-то это слишком дорого. Костюм на заказ из Дома Мод стоит четыре, а за кольцо он отдал все шесть. И тут три - и за книжку? Для Тав не жалко, но конкретно полурослице он бы и медяка грязного не отдал. — Полторы за книгу. Пятьсот за мое молчание. Еще тысяча, — она буравит Астариона взглядом. — Потому что ты мне не нравишься. Морда слащавая и грешков за тобой точно немерено, остроухий. Плати или проваливай. — Черт с тобой, — раздраженно вздыхает Астарион и пересчитывает золото. — Держи и тащи сюда книгу. Ага, — полурослица придирчиво отсчитывает каждый золотой. Свет падает на ее плебейское лицо, и под глазами будто пролегают еще более явные синяки. — Фумо! — Она гаркает куда-то в пустоту за своей спиной, и бледный эльф практически подпрыгивает на месте от неожиданности. — Тащи чародейский талмуд! В закромах помещения кто-то начинает копошиться, трещать и греметь. Примерно с минуту бледный эльф буравит взглядом проход, надеясь просто получить золотую по стоимости книгу, развернуться и покинуть это странное место с хабалистой карлицей. …Но увиденная картина вводит в ступор. Вместо некоего Фумо выходит… нечто. Согнутый, обтянутый подгнивающей кожей скелет, семенит на кривых ногах. Он разлагается, блещет всеми оттенками бледного или гнилого цвета, натягивает остатки кожи на кости черепа и коленей да гремит останками на ходу. Астарион не может скрыть крайнего омерзения, когда нечто вручает ему завернутый в ткань фолиант. — Адова сера, это что?! — Что, нежить никогда не видел, белобрысый? — Бри издевательски хохочет и бьет ладонью по стойке. — Это Фумо и не надо его обижать. — Оно способно оскорбляться? — Нервно хмыкает Астарион. В нос бьет омерзительной вонью разложения, даже хуже, чем порой в здании судебной экспертизы. Ему точно будет необходимо помыться и обмазаться всеми маслами и ароматами, чтобы вывести эту вонь. Книгу придется оставить где-нибудь у открытого окна, а одежду — выкинуть, потому что это просто невыносимо. — В Фумо мозгов больше, чем в тебе. Глянь какой череп большой, — полурослица, видимо, вообще не замечает в нежити ничего отвратительного. — Не просто жив, но еще и разумен. Не буянит, приказы понимает, предметы распознает. Чудо некромантии. И она, очевидно, довольна своей работой. — Это — гнилое порождение, что гремит костями на ходу, — язвительно парирует претор. — Оно разложится и подохнет окончательно. В вечную жизнь не пробовали, о умнейшие? А сделать бессмертного из живого и красивого? — Он кривит лицо в гримасе отвращения. — Мерзость. — Вампиром хочешь стать, неуч? — Что? Гробовая, звенящая и вонючая тишина повисает в воздухе. Какие к черту вампиры? Сказки для детей, придуманные особо ретивыми родителями. Не ходи по ночам, не доверяй незнакомцам, не пускай никого чужого в дом — и будет тебе счастье. И пока бледный эльф из последних сил старается не блевануть от всепоглощающей вони и отторжения от буквально всего происходящего, Бри тяжело вздыхает. И, закатывая глаза, разбивает тишину: — Ага. Точно идиот. Слушай мамочку во все свои длинные уши, неуч, — полурослица движением руки подзывает Фумо к себе и любовно гладит нежить по проглядывающему сквозь гниль черепу. — Вариантов бессмертия всего три. Первый — замена внутренних органов, когда они начинают отказывать, но поди ты ляжь под нож и еще выживи. Когда-нибудь точно ошибешься да подохнешь. Второй — путь лича. Становишься как Фумо, только запираешь душу в филактерии да гуляешь по свету, пугая белобрысых эльфов с розовыми ушками. И третий — путь вампира. Астарион озадаченно наклоняет голову и выразительно изгибает бровь. Что-то не сходится. — Врешь. — Пф, — закатывает глаза Бри. — На кой хер мне это? Мы буквально сидим под башней Мхаира, торгуем контрабандой, а волшебники тремя этажами выше скрипят зубами над очередными фокусами. А это видишь? — Она расстегивает верхнюю пуговицу криво пошитой рубахи. — Амулет Миркула. Бога некромантов, ежели не в курсе. Бледный эльф сжимает губы в тонкую полоску. Переводит взгляд с Бри на нежить и обратно. В голове — ни единой мысли. Сплошное ожидание… чего-то. — Помозгуй хотя бы над значением слова «некромантия». Ты, может, слишком туп и вообще ни черта не соображаешь, но я тебе как практикующий на Фумо и не только скажу: идеального бессмертия не существует. Астарион неприятно прищуривается. — Некромантия — опасная и неоднозначная практика. С чего бы тебе делиться своими знаниями? — Эльф практически шипит в ответ. — Просто потому что ты идиот, — парирует Бри. — Ничего не знаешь, ничего не можешь. Пришел за талмудом, из которого поймешь только название, но что-то лепишь про некромантию и бессмертие, — ее глаза еще сильнее чернеют, когда полурослица склоняется через стойку к эльфу. — Твой интерес практически шутовской. Сам напридумывал чего-то или кто-то навешал лапши на уши? — Она злобно хихикает. — На твои много поместится. Анкунин жмурится, морщит нос и резко встряхивает головой. В сознании рушатся города, разрываются органы, а под ногами разворачивается огненная геенна. Ему нужно выйти. Забрать книжку, выбежать на улицу, вдохнуть полной грудью. Подумать, осознать, переварить. Отделить мух от котлет, ложь от правды. — К слову: в миле от нас вход в Город Мертвых. Не веришь мне — сходи ночью да глянь, что создает некромантия. А Фумо — особенный, потому что хоть что-то понимает. Нет. Нет. Нет. Зарр не может врать. Никоим образом. Он выжил, вознес свой род, практически восстал из могилы. Он не может обманывать. …Или?.. — Спасибо за наставления, — бесцветным голосом прощается претор. И выбежав — практически вылетев — из подвала башни, претор проходит еще метров десять. Вдыхает полной грудью, опирается о дерево и, откинув злополучную книгу в кусты, сгибается пополам в тошноте и ознобе, что подкашивает колени и выворачивает наизнанку. Его полощет, сжимает внутренности, колотит. По телу течет холодный пот, но это — буквально все — не имеет никакого значения. И в голове крутится одна-единственная мысль. Что, черт возьми, он натворил?..