Семья Заммер пригласила семью Вальцев на обед. Клаус, загруженный работой, не разделял рвения отца провести обед у Заммеров. Но мать, Клиа, попросила сына, и Клаус, хоть и понимал, что, вероятнее всего, она сделала это под влиянием отца, не мог отказать матери.
Собираясь, он думал об Алёне и почему-то начинал понемногу даже сопереживать ей, хотя казалось, какой в этом смысл? Подняв гордо голову, он опустил свой пиджак вниз, поправляя его перед тем, как нежно погладить по своему запястью. Вдохнув, Клаус и сам не знал, что думать: возможно, он запутался и стоило бы остановиться? Возможно? Пара вариантов на сегодня, пара вариантов на завтра – и всё так же серо, бессмысленно и одинаково.
Перед тем, как Клаус покинул бы дом, его успел навестить Вильгельм. Как обычно приветливо улыбнувшись, Майер уселся на стул, закидывая ногу на ногу и начиная курить.
Вальц лишь покачал головой, продолжая собираться.
– Du siehst toll aus! (Отлично выглядишь!) – подметил с ухмылкой Вильгельм. – Ich sehe, du hast die Wilda bereits gezähmt! Das würde ich auch. So eine Frau… (Я вижу, Вильду ты уже приручил! Ещё бы. Такая женщина…) – он мечтательно закатил глаза.
Клаус улыбнулся и повернулся к зеркалу, поправляя свой воротник. За окном цвела хорошая погода, но вот только настроение было весьма сомнительным. Желание найти родственную душу, с которой так легко будет убегать от свойственных страхов, было обыденным, а всё вокруг казалось сном.
– Magst du sie? (Она тебе нравится?) – поинтересовался Майер, делая вдох.
– Wer? Wilda? (Кто? Вильда?) – Клаус повернулся к другу. – Nein. Ich gehe nur dorthin, weil meine Mutter darum gebeten hat. (Нет. Я иду туда лишь потому что мать попросила.) – ответив, он снова повернулся к зеркалу.
Вильгельм, улыбавшийся до этого момента, на секунду сменил улыбку недоумением, но потом снова вернулся в прежнее состояние, чтобы не вызвать у Клауса подозрений.
– Na, na... (Ну-ну…) – прокомментировал очень тихо Майер, чтобы Клаус ничего не услышал, и потянулся за пепельницей. – Vielleicht... habe ich jemand anderen gefunden? (Может… нашёл себе кого-то другого?) – осторожно задал вопрос мужчина, слегка приподнимая брови.
Вальц замялся: нашёл или нет? Он перевёл взгляд на друга, а после отвернулся, пожимая плечами.
– Nein. Du weißt, dass ich das nicht kann. Was haben Sie sich versprochen? Jeder versucht, mich zu heiraten! Zuerst Vater, jetzt hier... du. (Нет. Ты же знаешь, что мне не до этого. Что вы как сговорились? Всё женить меня пытаетесь! Сначала отец, теперь вот… ты.)
Вильгельм рассмеялся, расслабленно опуская плечи.
– Willst du selbst heiraten? (А ты сам-то жениться собираешься?) – поинтересовался Клаус, поворачиваясь к Вильгельму. – Du hast es auch nicht eilig. (Ты что-то тоже не сильно торопишься.)
– Und hier hast du es richtig bemerkt! (А тут ты верно заметил!) – Майер затушил сигарету об пепельницу и, отставив её в сторону, сложил руки вместе на коленях. – Manchmal ist es besser, einsam zu sein, als mit jemandem zusammen zu leben… (Иногда быть одиноким лучше, чем жить с кем попало…)
– Es scheint mir, dass du Wilda nicht gleichgültig bist. Stimmt das nicht? (Мне кажется, ты не безразличен к Вильде. Разве не так?)
Вильгельм пожал плечами, ухмыляясь.
– Sie ist schön, reich, klug, talentiert, arisch! Aber wir sind nur enge Freunde. (Она красивая, богатая, умная, талантливая, арийка! Но мы лишь близкие друзья.) – улыбаясь, ответил он, разводя руки в стороны.
Клаус кивнул. Хотя он не верил словам друга, но решил не нагнетать: захочет – сам расскажет. Его дело.
Уже на улице он смог спокойно вдохнуть свежий воздух. Чем копаться в этом мире, проще просто окунуться в прострацию.
Свежий воздух. Чистая природа и главное – умиротворение. Вальц проводил своего друга к машине и сам уехал прочь.
По дороге к дому Вильды Клаус думал о том, свидетелем чему ему приходилось становиться. Закинув ногу на ногу, немец, вроде бы смотрел в окно, но видел другие картины перед собой. Смерть. Запах кровавых рек – это не сон, а реальность. Та ли реальность, к которой они так усердно стремились? Та ли реальность идеологии, которой каждый немец должен был добросовестно служить, не имея и малейшей возможности сдвинуться с этого горящего места? Красивая форма, горделивый взгляд, деньги и высокопоставленное положение в обществе – все эти дары были взяты взамен на чужие души и тела, убитые, истерзанные пытками, неподобающими морали и человечности. Ветер перемен словно ходил кругами, и здесь не было нужды в словах, несмотря на то, что до рассвета было слишком далеко.
Вальц находил эту власть смешной и одновременно грустной. Всего шаг от ненависти до любви и обратно. Но стоит ли делить мир на части и куски? Возможно, да, но справедливо ли это?
Думая об этом и всё больше и больше погружаясь в свои мысли, Клаус отстранялся от этой планеты, уходя всё дальше и дальше, всё глубже и глубже в свои размышления.
Потирая указательным пальцем подбородок, мужчина поменял позу, закидывая теперь уже левую ногу на правую, и продолжил думать. Может, стоило больше заниматься философскими дискуссиями?
Проезжая мимо построенных домов, магазинов и пропагандистских плакатов, вывесок, рекламы и прочего, Клаус всерьёз стал задумываться о порядках, установленных в этой действительности. Жестокость. Грязь и фанатичный маразм, но зато сила, слава и животный страх побеждённых…
Пока он наблюдал, то заметил, как один из солдат повёл себя с одной из заключённых очень грубо, ударив её при людях. Но машина проехала дальше, унося не только увиденную своими глазами картину, но и постоянно подгоравшее чувство тревоги.
Опуская руку на ногу, он нежно погладил ткань брюк, но, несмотря на этот сдержанный жест, поднявшаяся непогода внутри не позволяла спокойно забыть всё, переключить внимание на что-то другое и жить так, как он жил раньше.
Клаус стал задумываться о существовании Бога. Ведь если он милостив, то почему происходят такие вещи?
Машина заехала на территорию дома Заммеров. Вальц тяжело вздохнул, надел головной убор и вышел на улицу. Заметив, что его отец с матерью уже прибыли, он направился к дверям.
Внутри дома было светло и даже немного тошнотворно. Ему не нравился такой запах... такой тяжёлый, как будто в этом месте развеивали прах сожжённых. Поморщившись, он углубился дальше, поднимаясь по лестнице наверх, где уже стоял стол. На нём было достаточно много разных угощений и дорогого алкоголя. Сегодня Клаус пить не собирался.
Поздоровавшись со всеми, он кивнул отцу Вильде, пожав ему руку, и своему тоже, а после сел рядом с дочерью хозяина дома. Как понял Вальц, место ему было уготовлено именно с нею, чему Клаус, конечно же, был не очень рад. В последнее время ему всё больше и больше было противно контактировать с Вильдой.
– Helmut, dein Sohn ist ein echter Offizier! (Гельмут, твой сын – настоящий офицер!) – разговорился отец Вильды, Отто Заммер.
Клаус, казалось, слушал, но не слышал. Гельмут косо взглянул на сына, и тот тут же, поймав взгляд отца, сел ровнее, улыбаясь Отто. Сначала Заммер на пару секунд замер, а потом рассмеялся, расценивая это как комедийную ситуацию.
– Wie er ist! Ich erinnere mich noch an Klaus, als er ganz bescheiden war... (Какой он! Я помню Клауса ещё, когда он был совсем скромным...)
Клаус не любил воспоминания о своём прошлом. С тех пор прошло немало времени, и снова в ту же реку он падать не собирался.
– Klaus, probier das Fleisch. Ich weiß, dass Hühnchen mit Ananas dein Lieblingsgericht ist. (Клаус, а ты попробуй это мясо. Я знаю, что курица с ананасом – твоё любимое блюдо) – любезно предложила Вильда.
Немец не мог отказаться от такого предложения и поблагодарил девушку за приглашение. Он положил себе еду, которую просто обожал. Гельмут тут же попытался передать Клаусу вино.
– Nein, Nein! (Нет-нет!) – Вальц-младший тут же, как на советском плакате, выпрямил руку вперёд, отказываясь от предложения.
– Nun, was bist du! (Ну что ты!) – громко воскликнул глава семьи Заммер. – Beleidige uns nicht! Das ist der beste Wein in diesem Haus! Deutsch! Was könnte besser sein als ein eigener Import? (Не обижай нас! Это лучшее вино в этом доме! Немецкое! Что может быть лучше собственного импорта?)
– Es tut mir leid, aber nein... Ich will heute nicht trinken. (Прошу прощения, но нет... Я не хочу сегодня пить.) – заверил их Клаус.
Никто не заметил, как глаза Вильды выдали некое разочарование, и она, держа свой бокал, опустила его на стол, прижимая к плоской, твёрдой поверхности. Гельмут осуждающе сверлил своим холодным и вечно злым взглядом сына. Мама офицера, Клиа, мягко усмехнулась, но чувствовала себя как-то иначе, нежели её муж, поэтому молчала и никак не реагировала. А мама Вильды, Карла, подперла голову рукой, усмехаясь, явно увлекаясь сценой.
– Klaus, das ist hässlich. (Клаус, это некрасиво.) – слегка разочарованно промолвил Отто и начал ставить бутылку назад. Это заметил Гельмут. Ему как-то не очень хотелось оставить всё на этой ноте. – Na... wer weiß. (Ну... как знаешь.)
– Klaus! (Клаус!) – строго влез в разговор Вальц-старший. – Aus Respekt vor der Familie kannst du nicht einen Schluck nehmen? (Ради уважения семьи ты что, не можешь глоток сделать?)
– Das ist es! (Вот именно!) – поддержал друга Отто.
Вильда кокетливо повернулась к Клаусу, касаясь рукой своей шеи и пожимая плечами, издавая радостный звук.
Клаус хотел уже закатить глаза, но вовремя себя остановил. Грустила в этой квартире тишина явно из-за надвигающего дискомфорта. Оглядывая окружающих его людей, Вальц не мог отказать.
– Gut. Gießen, aber ein wenig. (Хорошо. Наливайте, но немного.) – всё же сказал он с диким напряжением.
– Eine andere Sache! (Другое дело!) – улыбнулся Отто, а его дочь наконец спокойно выдохнула. Вроде бы всё рассказала, но о чём-то главном всё же умолчала. Заммер налил Клаусу немного вина, как тот и просил. – Nun, für die Freundschaft der Familien? (Ну что же, за дружбу семей?) – вставая, произнёс он тост.
Все тут же поддержали его и потянули бокалы к центру, звеня их застывшими стёклами.
–
«Ja... auf Freundschaft...» «Да... за дружбу...» – подумал Клаус, не понимая, где здесь честная дружба.
Выпив, как обещал, он тут же вернул бокал на стол. Вильда ухмыльнулась, сжимая в руках нож и вилку, и покосилась на него.
– Schmeckt es gut? (Вкусно?) – спросила Заммер, пока их отцы на фоне вели громкий диалог.
– Lecker. (Вкусно.) – произнёс Клаус, лишь бы от него отстали. На самом деле он не понимал, где это лучшее вино в доме, потому что на вкус оно было не лучше, чем недоваренный компот.
Время шло. Стрелки на часах передвигались, и в комнате становилось жарче. Клаус откашлялся и расстегнул первую пуговицу на рубашки. Под его цепким наблюдением Гельмут и Отто вели политический и стратегический диалог. Порой они пытались даже и его в свои золотые цепи затащить, чтобы пообсуждать новости, но Клаус либо просто поддакивал им, либо отвечал коротко, что давало понять о его не горящем желании участвовать в этом.
– Ich kann einen nicht verstehen! (Я вот одного понять не могу!) – Отто обратился к Вальцу старшему, но лишь фиктивно, а на деле было понятно, что говорит это он для всеобщего сглаживания обстановки. – Wie ist ein Anschlag auf das Haus eines Mannes wie Klaus noch immer nicht erlaubt? (Как теракт в доме такого человека, как Клаус, до сих пор не разрешён?)
–
«Beginnt...» «Начинается...» – прогудело в голове Клауса, и он откинулся на спинку стула, глядя в сторону окна, которое пропускало свет сквозь тюль и занавески.
– Ich habe ihm meine Hilfe angeboten, also nein. Er lehnt sich zurück und sagt, er sei alles selbst! (Я ему предлагал свою помощь, так нет. Упёрся и говорит, что всё сам!) – раздражённо объяснил Гельмут, отпивая ещё немного вина. Ему этот напиток, судя по всему, пришёлся по вкусу.
– Das ist ein schwerwiegendes Vergehen... Klaus! (Это серьёзное правонарушение... Клаус!) – Заммер повернулся лицом к сыну друга. – Was ist das? Gibt es irgendwelche Probleme, oder verheimlichen Sie uns allen etwas? (Что такое? Есть какие-то проблемы, или ты от нас всех что-то скрываешь?)
– Ich verberge nichts. (Ничего я не скрываю.) – отозвался Клаус, подложив два кулака себе под подбородок. Спокойный взгляд встретился с Гельмутом и Отто. Горевшая звезда желаний о нечестном поединке всё больше и больше сверкала над его головой.
– Nun, wie ist das so? (Ну как это так?) – не поверил Отто. – Oder gibt es immer noch Details, über die es besser ist, zu schweigen? (Или всё же есть детали, о которых лучше умолчать?) – хитро сузив глаза, спросил он, слегка наклоняясь вперёд.
Клаус молча смотрел на него, не меняя позу. Он понятия не имел, какую цель преследовал Заммер, но суть оставалась сутью: он хотел что-то разузнать. Может, через этот маленький и незаметный вопросик он уже заранее для себя подготовил ответы, и что они будут означать? Клаус думал, что у него самого уже разыгралась богатая фантазия.
Вильда с интересом и вниманием, или просто из любопытства, следила за ним, поглаживая столовый прибор.
– Sie können nicht zweifeln... Ich kümmere mich darum. Oder stellen Sie alle meine Fähigkeiten in Frage? (Можете не сомневаться... Я разберусь. Или вы все ставите под вопрос мои способности?) – Клаус терпеть не мог, когда кто-то ему не доверял.
– Nun, was bist du? Was bist du? (Ну что ты? Что ты?) – Отто, улыбаясь, подвинулся ближе, придерживая стул под собой. – Ich zähle auf deine Weisheit. Du bist keine dumme Person und sehr erfahren. Ich wünsche mir nur, dass alles so schnell wie möglich endet und wir die Schuldigen bestrafen können. (Я рассчитываю на твою мудрость. Ты не глупый человек и весьма опытный. Я лишь желаю, чтобы всё поскорее закончилось, и мы могли наказать виновных.)
– Es wird... Alles in seiner Zeit. (Это будет... Всему своё время.) – ответил Клаус. Его бесило, что Заммер пытался лезть не в своё дело, к тому же если это дело принадлежало Вальцу.
Разговор снова ушёл в другое русло. Гельмут и Отто в очередной раз стали обсуждать политику и «низшие расы».
Клиа обратила внимание на украшения Карлы. Красивые серьги, покрытые бриллиантами, сверкали безупречно, подчёркивая её не менее изумительный голубой свет в глазах.
Клаус не мог найти себе здесь укрытого места, чтобы спастись от ощущения унижения души. Он в сотый раз задумался, счастлива ли его мать в этом браке. Глядя на её бедный вид, он этого сказать не мог. Клиа словно кукла, что с годами стала ненужной, неинтересной и забытой... Зима снежная, а лето жаркое, старость мудрая, а юность весенняя. Всё ли замазывается этими понятиями? Нет... точно нет. С ноткой печали, грусти и опустошения он видел, как его мать вела разговор с Карлой, и, возможно, эта минута была для неё нежной. От этого Клаусу хотелось разорвать своё сердце. Осознание, что Гельмут – настоящее чудовище и тиран, было слишком ясным, чтобы приходить к этому итогу через философию или даже психологию.
Спустя какое-то время Отто предложил Гельмуту прогуляться, и что весьма неожиданно, Карла решила показать Клие свою коллекцию украшений.
Клаус всё понимал. Он не дурак. Его завели сюда лишь для одного... Сватовство. Воспитание не позволяло просто так встать со стула и, хлопнув чёртовой дверью, выйти, покидая это неудобное место.
– Wo wollt ihr alle hin? (И куда вы все?) – спросил он у отца, ещё больше питая ненависть к нему.
Вальц старший переглянулся со своим другом, и усмехаясь, спокойно ответил:
– Die neue Waffe des angesehenen Otto sollte nicht lange auf sich warten lassen, Klaus. (Новое оружие уважаемого Отто не должно заставлять себя долго ждать, Клаус.)
После слов отца про новоприобретённое оружие Отто Клаус приподнял брови, кивая явно в саркастических целях. Он не поверил ни единому этому лживому и дешёвому слову.
Вильда грациозно склонила голову набок, но совсем чуть-чуть, практически незаметно.
– Mama? (Мама?) – обратился он теперь к ней.
Клиа сразу остановилась. Она улыбнулась родному сыну, казалось, что она медленно сходила с ума. Клаус не мог забрать у неё это спокойное время, пожалев её, он откашлялся.
– Nichts... Geh. (Ничего... Иди.)
Жена Гельмута кивнула и последовала за матерью Вильды. Вальц и Заммер ухмыльнулись и, оставив своих детей наедине, благополучно удалились прочь.
В комнате стала царствовать тишина смешанная с беспокойством. Можно было дописать эту прозу, но куда-то делись слова.
Вильда многозначительной улыбкой проявила первую инициативу. Положив свою руку на пальцы Клауса, она филигранно провела по ним, заставляя мужчину дрогнуть и убрать свою руку подальше.
– Was machst du? (Что ты делаешь?) – задал он весьма банальный вопрос для здешней ситуации. – Du weißt, dass wir es sind... (Ты же знаешь, что мы...)
– Sei still, Klaus. (Помолчи, Клаус.) – она усмехнулась, садясь ровнее, но не убирая руки со стола. – Wir sind zusammen hundert Straßen gegangen. (Мы прошли сто дорог вместе.)
– Das ist nur deine dumme Metapher. (Это лишь твоя глупая метафора.) – с мыслями об одном, лишь бы поскорее отсюда сбежать, мужчина застегнул верхнюю пуговицу, уже готовясь к этому.
Вильда, флиртуя, встала со стула и обошла его грациозной походкой. Её руки медленно опустились по плечам Клауса всё ниже и ниже до его пояса на брюках.
Клаус раздражённо оттолкнул её и поднялся сам, поворачиваясь к ней лицом.
– Nicht nötig... (Не надо...)
– Warum? Es ist gut für unsere Rasse. Wir sind beide reinrassige Arier. (Почему? Это полезно для нашей расы. Мы оба чистокровные арийцы.)
– Wilda, darauf bin ich nicht vorbereitet! (Вильда, я не готов к этому!) – слегка повысил он голос, когда его нервы уже начали сдавать, и злость растворяла каждый вдох спокойствия. – Hör auf! Verstehst du das Wort "Nein"? Ich will nicht. (Прекрати! Ты понимаешь слово "нет"? Я не хочу.)
Она цокнула и озорно закатила глаза, явно не принимая это за ответ.
– Wir sind Freunde! Verstehst du das? Freunde! (Мы друзья! Понимаешь это? Друзья!)
– Und wenn ich keine Freundschaft will? (А если я не хочу дружбу?) – уже более строже спросила Вильда. Замолкая, они простояли так определённое время, пока девушка не пихнула спинку стула ближе к столу.
Клаус хотел ей ответить, но почувствовал слабость и сонливость. Его повело в сторону, и пришлось хвататься рукой за тот самый грёбаный и отодвинутый стул. Стало жарче. Лёгким движением он расстегнул всё ту же пуговицу. Глаза сами собой стали закрываться.
– Wie geht's dir? (Ты как?) – спросила Вильда, подходя к нему, но из-за своего состояния Клаус не мог заметить её ухмылку.
– Etwas ist mir schlecht... Ich hätte keinen Wein trinken sollen... (Что-то мне плохо... Не надо было всё-таки пить вино...) — пробормотал он неразборчиво.
– Das ist ausgeschlossen! Der Wein war ausgezeichnet. Mir geht es gut. (Это исключено! Вино было превосходным. Со мной же всё в порядке.) — Вильда придержала его за руку. – Lass mich dich auf die Couch bringen, du wirst dich ausruhen. Jetzt wird alles vorbei sein. Vielleicht der Druck? (Давай я тебя отведу на диван, ты отдохнёшь. Сейчас всё пройдёт. Может, давление?) – заботливо спросила она.
– Ich hatte es nie. (У меня его никогда не было.) – отходя от стула, ответил Клаус, сведя брови вместе.
– Na... es passiert alles. Du weißt, dass der menschliche Körper unberechenbar ist. (Ну... всякое бывает. Ты же знаешь, человеческий организм непредсказуем.)
Девушка вывела Вальца из этого места, аккуратно придерживая его руку, и повела к себе в комнату.
Клаус уже не сопротивлялся. Его подкашивало по дороге, и кое-как добравшись до дверей в мутных сумерках, немец, не сдерживаясь, рухнул на кровать, засыпая. Веки сами закрывались, а грудь дышала расслабленно и свободно. Казалось, что отпускались все навязчивые мысли и груз души, оставляя лишь размытые остатки надежды.
Он чувствовал в полусонном состоянии, как пуговицы на его рубашке расстёгиваются, ремень на брюках ослабевает, а губы девушки прислоняются к его шее, при этом запах вина, которое она пила, витал рядом.
***
У Алёны всё было не так красочно, как хотелось бы. Майа, конечно, помогла ей с ранами, но не обмолвилась ни словом, будто немая, но девушке это не сильно было нужно. Она и сама была обижена на полячку и считала, что в этом конфликте были неправы обе стороны: она и Оля. Конечно, не стоило хватать украинку за волосы, но той тоже следовало бы следить за языком.
Антону становилось легче. Климова сопереживала его ранам, ей было грустно смотреть на его тело, но всё же она втайне радовалась, что тот шёл на поправку.
Её тело болело, особенно шея. На месте ушиба появился жёлтый синяк, и поворачивать голову было сложно и болезненно. Она пыталась размять шею и массировать её, но это не помогало. Спина тоже не радовала. Тело ныло, а работать надо. Алёна проклинала себя в сотый раз за то, что не могла усидеть на одном месте. Как всегда, то это не так, то ещё что-то.
Идя по коридору дома и неся ведро, сзади на неё налетел Алоиз, схватив за руку, от чего она вскрикнула и выронила ведро. То упало на пол, разливая воду и разлетаясь брызгами. За то, что его брюки были намочены, солдат ударил её по лицу, заставляя служанку упасть прямо в лужу. От резкого поворота боль в шее усилилась, и она, сдерживая слёзы, с трудом повернула голову, глядя на него снизу вверх. Кровь от разбитой губы скользила по зубам, оставляя на месте красный, жидкий след.
– Glaubst du, du dreckige Schlampe, du könntest mich täuschen? (Ты что, сука грязная, думала, что сможешь меня обмануть?) – пихая ногой ведро в сторону, он схватил её за шею и прижал к полу. На коже оставались следы, и ей хотелось закричать, но рот и нос были быстро закрыты сильной, мужской рукой, кислород перестал поступать. Она пыталась вытянуть шею, чтобы хоть немного вдохнуть, но всё было напрасно. Алоиз лишь сильнее прижимал ладонью её лицо, окончательно затыкая свою жертву. Щёки девушки покраснели и загорелись от жжения и боли. – Dachtest du, Sie wäre die klügste? Ich lasse mich nicht lügen! Ich kann dich hier nicht erwürgen, du Schlampe, weil du ein dummes und schwaches Spielzeug bist, es ist schade, dass ich es nicht in meinen Händen habe! (Думала, что самая умная? Я не позволю себе лгать! Меня останавливает лишь то, что я не могу тебя, шлюха, задушить прямо здесь, ведь ты тупая и немощная игрушка, жаль, не в моих руках!)
Медленно стремление к собственному концу заполняло её разум. Желание жить горело, но вокруг были сети, не дающие это сделать. Алёна постепенно думала, что вот-вот и она погибнет, но Алоиз не дал этому приключиться, он всё же убрал руку от её рта и носа, позволяя вдохнуть, и как только она это сделала, он тут же снова закрыл ей рот, от чего паника нахлынула снова, учитывая, что даже когда он освободил её нос, дышать было сложно, и кислорода нужно было больше.
– Schrei nicht! (Не кричи!) – приказал он. – Hörst du mich? Unterstehen! (Слышишь? Не смей!)
Она послушно закивала, ведь очень хотела, чтобы он отпустил её рот. Вроде бы немец слегка ослабил хватку, но не убрал руку окончательно. Стоило ей открыть рот шире, чтобы вдохнуть, он тут же снова закрыл его, боясь, что она закричит.
– Oh, sei still! Habe ich es wem gesagt? (А-ну молчи! Я кому сказал?)
Закрывая покрасневшие глаза, она что-то неразборчиво промычала, вновь кивая, давая понять, что не будет привлекать внимание криками. Алоиз ещё несколько секунд смотрел на неё, пока неуверенно не убрал свою руку, медленно, практически незаметно.
Алёна молилась, чтобы он её отпустил. И если Клаус начинал сомневаться в Боге, то она как раз-таки наоборот, постепенно меняла своё мировоззрение, словно они менялись местами.
– La-ass m-mich gehen, b-bitte. (О-отпусти м-меня, п-пожалуйста.) — слёзно и в отчаянии с лёгкой истерикой попросила она. – Ich... ich werde niemandem etwas sagen. (Я... я никому ничего не скажу.)
– Natürlich wirst du es nicht sagen. Und wie sonst? (Конечно, не скажешь. А как иначе?) – он огляделся по сторонам, словно кого-то искал или наоборот боялся кого-то встретить. – Du wirst keine andere Wahl haben. Ich will und kann dich nicht töten... Du bist ein Meisterstück, aber du musst immer noch für deine Tat verantwortlich sein. Lass es uns so sagen: Wirst du jetzt etwas Geduld haben und dann die Böden waschen? (У тебя другого выбора не будет. Убивать тебя я не хочу и не могу... Ты хозяйская вещь, но ответить за свой поступок всё же придётся. Давай так: ты сейчас немного потерпишь, а потом пойдёшь мыть полы?) – предложил он, ухмыляясь.
Она сразу испугалась и задёргалась, но тут же была схвачена. Его сила так нагло и грубо не позволяла ей двигаться с места. Если в прошлый раз ей удалось чудом спастись, то сейчас неизвестно, что будет.
– Töte mich nicht... B-bitte. (Не убивай меня... П-пожалуйста.)
– Bist du dumm? Ich werde dich nicht töten, habe ich gesagt! Was nützt das? (Ты что, тупая? Я не убью тебя, я же сказал! Какой толк от этого?)
– Glaubst du, wenn du mich vergewaltigst, wird dir der Offizier dafür auf den Kopf klopfen? (Думаешь, если меня изнасилуешь, то офицер тебя за это по головке погладит?) – ворвалось у неё, ведь она всеми силами пыталась ухватиться хоть за какую-то часть верха.
Алоиз усмехнулся. Баловаться с девушками для него было обыденным делом, конечно, только с теми, кого он считал «низшими» по происхождению: славянки, еврейки, цыганки и прочие. Сколько девушек было замучено, изнасиловано и убито? Сосчитать невозможно. Наверное, самым жестоким способом было изнасиловать и отрезать грудь, так обычно поступали с женщинами на захваченных территориях. И спрашивается, кто в этом мире хуже: животные или люди?
– Glaubst du, er wird dir glauben? (Ты думаешь, он тебе поверит?)
– Warum nicht? (А почему нет?) – спросила она. После этого вопроса мужская рука сильнее сжала её горло, заставляя в секунду приподняться и выдохнуть. Алоизу не нравилось, что она перечила ему.
– Du bist nur eine Magd. Warum werden deine Worte Beweise sein? (Ты просто служанка. С чего твои слова будут доказательствами?)
– Der Beweis ist mein Körper! (Доказательство – это моё тело!)
Он рассмеялся, его рука то сжималась у её горла, то наоборот, ослабевала.
– Und wer weiß es? Vielleicht hast du dich freiwillig mit einem Mann herumgesprochen? Hast du nicht gedacht, dass sie das denken würden? (А кто знает? Может, ты сама по своей воле с каким-то мужиком ошивалась? Не думала, что так и подумают?)
Про это она не сразу сообразила. Как иронично получилось: она хотела обвинить его в изнасиловании, но теперь он мог обвинить её в том, что она не совершала. К сожалению, не всегда в жизни получается то, что хочется.
– Und du bist ein Bastard. (А ты сволочь.) – язвительно, хоть и с тихой хрипотой, проговорила она, за что сразу получила лёгкую пощёчину. Удар заставил её отвернуться, но Алоиз тут же вернул её внимание на себя.
– Vergiss es nicht, Dienerin! Mit den falschen löst du deine giftige Zunge auf! (Не забывайся, прислуга! Не с теми распускаешь свой ядовитый язык!)
По своему страху она случайно оказалась с теми, от кого нужно убегать. В глупой, несчастной попытке она снова постаралась вырваться, но в глазах немца это было лишь жалким и смешным зрелищем.
Послышались шаги. Алоиз тут же поднял её с пола, закрывая ей рот и отводя в сторону. Климова же наоборот очень хотела остаться и предприняла последнюю попытку вырваться: Алёна изо всех сил ударила его по паховой зоне, и в эту секунду его руки ослабли, что позволило ей освободиться, но не так быстро. Алоиз сразу ухватил её за руку, возвращая назад.
– Hilfe! Hilfe! Irgendjemand! (Помогите! Помогите! Кто-нибудь!) – закричала она изо всех сил, хотя больше походило на визг. – Hilfe! (Помогите!) – солдат снова заткнул ей рот, несмотря на его молчание, глаза говорили, что надежды больше нет.
– Leise... ruhig, ruhig! (Тихо... тихо-тихо!) – приказывал он, хотя сам начинал бояться, ведь поступал слишком многообещающе для себя.
На пути появился солдат по имени Ганс. Он услышал какие-то звуки в этой части дома и решил проверить – это же его работа, как-никак. Но заметив Алоиза, он лишь закатил глаза, опуская оружие вниз.
– Du schon wieder? Hast du nicht genug Mädchen im Bordell, Alois? (Опять ты? Тебе что, девок в борделе мало, Алоиз?) – Ганс был высоким и очень худощавым, а его светлые волосы выглядывали из-под головного убора. Подойдя к ним, он поправил ремень на своём плече и склонил голову. Ганс не был удивлён, увидев именно Алоиза. Ему было плевать на перепуганную девушку, но он не хотел проблем от начальства. – Lass sie gehen. Sie gehört dir nicht. Es ist gleichbedeutend, wenn du jetzt einen der Diener erschießt... Komm schon, Alois. Ich habe nicht viel Zeit. (Отпусти её. Она тебе не принадлежит. Это равносильно, если ты сейчас застрелишь кого-то из слуг... Давай, Алоиз. У меня мало времени.)
Алоиз сначала думал, но всё же дал ей до этого отнятую волю, убирая свои руки и демонстративно разводя их в стороны.
– Zufrieden? (Доволен?) – спросил он грубым голосом у Ганса.
Второй солдат лишь цокнул, отводя взгляд в сторону и покачивая головой, словно перед ним был не что иное, как детский сад.
– Du benimmst dich dumm. Ich werde so tun, als hätte ich nichts gesehen, und hör auf, an den Mädchen zu kleben. Hast du keine Arbeit? So kann ich sie für dich finden, wenn du willst. Komm mit mir. (Ты ведёшь себя глупо. Я сделаю вид, что ничего не видел, а ты прекрати липнуть к девкам. У тебя что, работы нет? Так я могу тебе её найти, если хочешь. Идём со мной.) – Ганс повернулся спиной к Алоизу, ожидая, пока тот пойдёт с ним.
Алёна выдохнула с облегчением после того, как её мучитель отстал, но при этом не забыл бросить самый презрительный и угнетающий взгляд, прежде чем последовать за своим другом и по совместительству соратником.
***
Свет прорывался с улицы в комнату. Тепло, что исходило изнутри, непрерывной спиралью нависало над атакой разрушившейся ситуации. Клаус стал приходить в себя, не помня, что случилось. Открыв глаза, он заметил, что в комнате один. Глядя на своё полуголое тело, он тут же сел ровно, потирая глаза и пытаясь вспомнить, что произошло. В памяти звучали лишь отголоски того, как он потерял сознание.
– Teufel. (Чёрт.) – проговорил он невнятно. От лёгкой прохлады офицер начал застёгивать свою рубашку и ремень на брюках. Нужно было немедленно собраться и свалить отсюда как можно скорее, не теряя ни минуты.
Быстро и кое-как заправив рубашку обратно, он накинул верхний слой одежды и впопыхах покинул комнату, несмотря на то, что ему было нехорошо. Спускаясь вниз по лестнице, Клаус никак не мог понять, как же это так сложилось. Он злился на всех и на себя, что не настоял на своём решении, на Вильду, на которую грешил – по его мнению, именно она всё подстроила, на своего отца и на Отто. Винил всех.
На последней ступеньке он встретил Вильду, идущую к своей комнате. Она приподняла брови и ухмыльнулась.
– Hast du genug geschlafen? (Выспался?)
Клаус поджал губы и, схватив её за плечи, слегка встряхнул. Она, конечно, не ожидала такого резкого движения и широко распахнула глаза.
– Was ist das? (Что такое?) – спросила Заммер, как ни в чём не бывало.
– Was haben Sie mir angetan? (Чем вы меня опоили?) – полетел прямой вопрос с его уст. Вильда молча и даже немного невинно смотрела на него, а у Вальца кончалось терпение. Злость росла всё больше и больше. Он ещё раз её встряхнул, повторяя свои слова. – Was. haben. Sie. mir. angetan? (Чем. Вы. Меня. Опоили?) – твёрже спросил немец.
Вильда раздражённо оттолкнула его, освобождаясь. Поправив свой коричневый пиджак, немка гордо подняла голову.
– Bist du wirklich was? Wie kannst du es wagen, mich in meinem Haus zu beschuldigen? Du hast dich selbst in mein Bett gesteckt, und bin ich schuld? (Ты что, совсем что ли? Как ты смеешь обвинять меня в моём доме? Сам притащился ко мне в постель, а я виновата?)
Клаус молча смотрел. Вдох, потом ещё один. Он точно знал, что сейчас его клевещут, ведь даже в самом пьяном состоянии он бы до такого не докатился.
– Wilda... Du spielst mit dem Feuer. Ich frage noch einmal! (Вильда… Ты играешь с огнём. Я ещё раз спрашиваю!) – впервые он закричал, выходя из себя, из-за чего она дёрнулась, моргнула и сделала шаг назад. Клаус ухватил девушку за руку в области локтя, сильно сжимая её.
– Was machst du da? Klaus! (Ты что творишь? Клаус!)
– Ich wusste, dass du so ein Mist bist, aber um dich so zu senken… (Я знал, что ты та ещё дрянь, но чтобы так опуститься…)
– Was redest du da? (Что ты несёшь?) – она попыталась освободиться, но тщетно. – Du bist zu mir gekommen! (Ты сам ко мне пришёл!)
– Was bist du denn? Wer hat mich in sein Zimmer gebracht? Denkst du, ich habe mein Gedächtnis verloren? Warum lügst du? (Да что ты? А кто меня к себе в комнату притащил? Думаешь, у меня память отшибла? Что ты врёшь?)
– Es ist nicht meine Schuld! (Не виновата я!) – закричала она, наконец, вырывая свою руку из его хватки и отходя на пару шагов назад. – Wag es nicht, mich so zu behandeln! Hast du vergessen, wer ich bin? Warum lässt du dich so verhalten? Hast du vergessen, wo der Anfang ist und wo das Ende ist? (Не смей так со мной обращаться! Забыл, кто я? Почему ты позволяешь себе подобного рода поведение? Забыл, где начало, а где конец?)
Клаус подошёл к ней на шаг ближе, смотря прямо в лицо. Ему ничего не оставалось, кроме как задать один единственный вопрос.
– War etwas zwischen uns? (Между нами что-то было?)
Заммер сначала серьёзно отнеслась к этому вопросу, а потом на её лице расплылась улыбка.
– Wilda! Das ist nicht lustig für mich. Antwort! (Вильда! Мне не смешно. Отвечай!) — пригрозил он снова, повышая голос. Обычно Клаус редко кричал даже на подчинённых, он был слишком сдержан.
– War. (Было.) – ответила она, и после этого лицо немца изменилось. Стало ещё ожесточённее. – Ich war mir sicher, dass es dir gefallen hat… (Я была уверена, что тебе понравилось…)
– Ich glaube dir nicht. (Я тебе не верю.) – ответил он, качая головой из стороны в сторону. – Du lügst. Nein... nein! (Ты лжёшь. Нет… нет!)
– Ja! Ja, Klaus, ja. Du hast dem zugestimmt, und ich werde ehrlich sein, es hat mir gefallen… (Да! Да, Клаус, да. Ты сам на это согласился, и скажу честно, мне понравилось…) – она кокетливо коснулась пальцем его плеча, и тот сразу же резко отреагировал. Заметив, как он сторонился её, девушка одарила его грустным взглядом. – Entspinnst. Warum bist du so sauer? (Расслабься. Чего ты такой зашуганный?)
– Weil ich dir nicht glaube. Ich bin eingeschlafen und das war's. Es konnte nichts zwischen uns sein. Und wag es nicht mehr, mich zu nähern! Denkst du, ich schenke dir selbstlos ein glückliches Dahl? Wo sind meine Eltern? (Потому что я не верю тебе. Я заснул, и всё. Ничего между нами не могло быть. И не смей больше ко мне подходить! Думаешь, я бескорыстно подарю тебе счастливую даль? Где мои родители?) – вспомнил он о них.
Вильда расстроенно слушала его, но на вопрос всё же удосужилась ответить, пусть уже не так кокетливо, как раньше.
– Ich habe ihnen gesagt, dass du in meinem Zimmer schläfst. (Я сказала им, что ты спишь… в моей комнате.)
Глаза Клауса переполнились злостью, шоком, негодованием и недоверием, словно луна упала на землю.
– Was bist du? (Ты что?) – он хотел её ударить, но вовремя остановился. Воспитание. – Was hast du getan? (Что ты сделала?) – приблизившись к ней, его руки сжали её плечи до синяков. Она взвизгнула. – Ich frage noch einmal, was hast du meinen Eltern gesagt? (Я спрашиваю снова, что ты сказала моим родителям?)
– Was genau ist. (То, что есть.) – Вильда была напугана. Таким она его видела впервые.
– Du bist Müll... (Ну ты и дрянь…) – ответил он, опустошённо глядя ей прямо в глаза, не находя в них ничего, кроме усладу своих поступков. – Ich kann dich nicht sehen. Damit mir weder Du noch Deine Schlampennatur noch einmal ins Auge fallen. (Видеть тебя не могу. Чтобы больше на глаза мне не попадалась ни ты, ни твоя сучья натура.) – пихнув её в сторону, Клаус развернулся, направляясь к дверям. Теперь, окончательно узрев её истинный облик, ему было до тошноты противно.
Поскорее покинув эти стены, Вальц сразу же сел в машину и поехал к себе домой. Можно ли называть ожогами души то, что ломало ментально, истощая чувства? Нужно было срочно объясниться перед родителями. Клаусу было не по себе от осознания, что планы его отца практически воплотились в реальность. Вильда своего не упустит. С большой вероятностью Отто и Гельмут захотят их поженить. Традиции, семейные ценности и прочая чепуха. Именно эти традиции и ценности закрыли за собой двери клетки, в которую попал Клаус.
Вальц не верил, что между ним и Заммер могло что-то быть, поэтому знал, что будет всеми силами сопротивляться этому союзу, ведь его вины нет.
