Лучший твой подарочек — это я

      Он стоял на коленях на мягком ковре. Ягодицы опущены на пятки, взгляд вниз, руки за спиной, хотя и не связаны… Он — картинка из порно. Стопкадр из той самой эротической фантазии, что уснуть не давала, но наяву. Рядом. Только руку протяни — можно коснуться мягких тёмных волос, пропуская пряди сквозь пальцы, чуть сжимая, потягивая, массируя…       Он прекрасен в своём повиновении. Доверительном. Гордом. Его не подчинили. Он разрешил сегодня делать с ним что угодно. Хотя внешний вид будто кричал об обратном. Малейшее движение и светодиодные лампы заставляли розовые стринги переливаться мириадами крохотных звёзд. До ужаса пошло, особенно в комплекте с чёрными чулками, такими же чёрными, но уже кожаными гартерами и портупеей и кричаще-розовыми стрипами со стразами. На сосках — зажимы с небольшими утяжелителями-сердечками. На шее — свободный ошейник с сердцем, но стоит потянуть — и давление мягкой кожи на кожу станет ощутимым. Во рту — чупа-чупс, лениво перекатываемый языком. До ужаса пошло. Но только не на нём. На нём это что-то из искусства. Такого кричащего, провокационного, неоднозначного, но от которого не оторваться.       Шаг вперёд и руками в тёмные волосы. Нежно, мягко, пропуская пряди между пальцев. До мурашек приятное занятие. Приятнее только сжимать осторожно и тянуть, заставляя приподнять голову. А уж взгляд карих глаз… Наглый, с вызовом, будто берущий на слабо и ожидающий, что же будет дальше. Внешне — покорный. Послушный. Как беспомощный пассив из хренового гей-порно. Если в глаза не смотреть. В них — спокойствие. И желание вперемешку с интересом. Ни капли этого жалкого прислуживания. Только равность и предвкушение удовольствия.       Пальцами поймать чупа-чупсовую палочку, что гуляла из стороны в сторону под действием беспокойного языка, и потянуть на себя. Нежно, но настойчиво. И смотреть, как губы медленно и будто нехотя выпускают ещё большой сладкий шарик. В них бы кляп… Но красивее эти губы смотрятся на члене. Ещё сладкие они слишком охотно обхватывают нежный орган, который уже давно просил к себе внимания, и размазывают ананасно-вишнёвую сладость по всей длине. А язык, до этого игравший с чупа-чупсом, с нажимом обводит головку, будто это всё ещё конфета, слизывает с кожи оставленную на ней сладость, дразнит, играет, наслаждается… А он смотрит. Зрительный контакт не разрывает даже когда головка упирается в горло. И, тем более, не разрывает, когда создаёт вакуум, буквально высасывая всё, что можно и нельзя.       Выпускает изо рта и языком ловит. Лижет широко, кончиком уздечку цепляет и вновь губами обхватывает, посасывая головку. Спускается к мошонке, вбирает в рот и снова выше. Целует, сбоку губами цепляет, языком по венам следует. И наслаждается. Совершенно неприкрыто и искренне, будто перед ним и не член вовсе, а всё тот же чупа-чупс.       Он — подарок судьбы. Дар Вселенной. Уносящий куда-то ввысь и заставляющий забыть обо всём окружающем. Есть только он, его глаза и язык с губами, каждым своим движением выбивающие стоны. Чистое удовольствие. Безумно сладкое и всё сильнее подталкивающее к оргазму. Такому желанному, но рука сама потянула за волосы отстраняя от члена. Нежеланная отсрочка, определённо того стоящая. Блестящие от слюны, слегка приоткрытые и раскрасневшиеся губы в комплекте с безумно пошлым взглядом сводили с ума примерно так же как и язык, наслаждающе-умело лижущий член.       Сегодня одним минетом он не отделается. Слишком просто. И губы эти… Мягкие, влажные, жаждущие, с удовольствием отдающиеся поцелую и позволяющие углубить его. Язык явно плевать хотел на правила и упорно перехватывал инициативу, беря в плен и проталкиваясь глубже. При общей покорности тела он умел сохранить власть и контроль над ситуацией. Отдавался не отдаваясь. Позволял. Разрешал себя отстранять, хотя сам ещё не до конца насладился.       Чупа-чупс обратно в приоткрытые губы и лёгкий кивок в сторону кровати. До неё лишь развернуться да встать коленями на заранее подготовленные подушки. Всё так же молча и с гордым повиновением, не расплетая руки, что всё это время были сцеплены за спиной. Стринги и стрипы переливались всеми цветами радуги, мерцая под аккомпанемент тихого перезвякивания сердечек на зажимах. Нежно и одновременно грубо. Розово-наивно и кожано-серьёзно. Сексуальность, граничащая с пошлостью. Покорность от непокорного. Его полярность и то, как он сочетал это в себе, сводило с ума. Держало крепко, заставляя желать ещё и ещё. Он идеален в своей неидеальности.       Тихо опустится на колени за его спиной и руками на плечи. Почти невесомо и слишком медленно повести ими ниже по рукам, а носом по затылку с удовольствием от близости. Пальцами по предплечьям, наслаждаясь каждым сантиметром тела. Слушая глубокое дыхание, чувствуя мурашки, просыпающиеся под пальцами. Губами по задней стороне шеи и ими же на плечи, пока ладони обхватывают запястья, плавно расцепляя руки и перенося их на край кровати. И вновь пальцами по коже выше, к плечам, которые подавались навстречу поцелуям.       От плеч пальцами по спине, цепляя кожаные ремешки, а зубами кожу возле шеи прихватить ради шумного вдоха. И сразу же поцеловать. Провести языком до мочки уха, прихватить губами и вновь спуститься поцелуями ниже, изредка прикусывая горячую кожу. Руками к соскам, выбивая стон, и ладонями спуститься к паху, где член натягивал розовую блестящую ткань.       А он голову откидывает с довольным стоном, устраивая её на плече, прижимается спиной горячей к телу, выдыхает шумно, бёдрами навстречу подаётся, когда рука наконец обхватывает сквозь ткань изнывающий от желания орган. Простынь сжимает, когда палец головку обводит. Вздрагивает слегка, когда зубы мягко смыкаются на коже. Извивается, сгорая от желания, из-за чего сердечки перезвякиваются, причиняя боль. Ту, что сладкая до безумия. Которая как наркотик возвращает к себе раз за разом. Та, что ощущения усиливает примерно до бесконечности. И уносит куда-то за грань. Она оставляет только тело, избавляя от внешней суеты и чепухи. Заставляет жить здесь и сейчас, в конкретном моменте, искренне наслаждаясь.       Он дрожал, пока руки блуждали то тут, то там, цепляя соски, лаская член, сжимая и поглаживая, всё, что встретится на пути. Прижимался сильнее, извивался нетерпеливо, стонал просяще, но руки с кровати не убирал и положения не менял. Сладкие мучения, которые пока ещё терпимы, хотя и близко к грани. Он горел, плавился в дразнящих руках, выгибался, стонал, хватал ртом воздух, прикрывал глаза, отпускал контроль, отдаваясь удовольствию. Волнующий, желанный, податливый, ужасно напряжённый и жаждущий внимания и прикосновений.       Руку между лопатками и слегка надавить, заставляя прогнуться. Открыть смазку, выдавить на пальцы, немного согреть, отодвигая в этот момент розовую полоску стринг в сторону, и вставить смазанные пальцы в тугое кольцо мышц под одобрительно-облегчённый стон. Звонкий шлепок по ягодице свободной рукой заставил его вздрогнуть и сжаться вокруг пальцев. И тут же податься навстречу пальцам, которые нежно поглаживали простату. Дождаться расслабления — и ещё один звонкий удар по горячей коже. А затем ещё. И ещё. Доводя его до состояния полного отключения от внешнего мира. Сознание, обычно блуждающее где угодно, но только не в теле, возвращается туда, где ему самое место. Концентрируется на ощущениях, отпускает всё лишнее, расслабляет. И уносит к звёздам.       Он может отвоевать контроль в любой момент. Может остановить. В состоянии сообщить, если что-то пойдёт не так. Но он слишком увлечён собственным удовольствием от чужой власти над ним. Весьма условной, но в данный момент самой настоящей. Пока губы, язык и зубы заняты шеей, пальцы входят всё резче и глубже, проходясь каждый раз по простате, а вторая рука совершенно не в такт, медленно и издевательски поглаживает член, иногда отвлекаясь на звонкие шлепки.       Отстраниться, добавить смазки и войти сразу на всю длину, выбивая воздух из лёгких и стон. Чупа-чупс уже валялся на простынях. Совершенно точно стоит его заменить на кляп. В следующий раз. А сейчас ладонями по бёдрам. Нежно, успокаивающе, давая время отдышаться и привыкнуть. Время, которое ему, похоже, совершенно не требовалось. Он сам немного отстранился, оставляя внутри только головку, и вновь толкнулся навстречу, впечатываясь ягодицами в пах.       Намёк, не требующий долгой расшифровки. Пальцами вцепиться в бёдра и не щадя двигаться, ловя стоны, которые становились всё громче и несдержанней. Он на пределе. И не только он. Глубже. Сильнее. Быстрее. Чувствуя, что это совершенно ненадолго. Видя сквозь пелену удовольствия ту самую грань, которую он сегодня пересёк первым, пачкая спермой основание кровати и ковёр. Пара глубоких толчков и удовольствие накрывает следом. Яркое, долгожданное, сладкое. До мурашек и полёта к небесам. Физически ощущая единение душ.       Обессиленно прижаться к влажной спине и подрагивающими пальцами предельно осторожно снять зажимы под тихий стон. Поводок от ошейника так и висел, явно опечаленный сегодняшней бесполезностью. Не до него оказалось, хотя в планах было. Намотать на кулак, потянуть на себя, заставляя прогнуться… Но руки сейчас были заняты застёжками на стрипах. Стоять на них — чистое самоубийство. Тем более после такого секса.       Обувь в сторону и обнять, прижимаясь посильнее. Тёплый, расслабленный, размеренно дышащий, он переворачивал всё внутри, выводя на поверхность какую-то невозможную нежность. Хотелось врасти и никогда не отпускать. Гладить, целовать, улыбать, радовать, дарить удовольствие. И всё это примерно вечность.       И бесконечность — совершенно точно не предел…