Живи, сохраняя покой. Придет весна, и цветы распустятся сами. Китайские пословицы и поговорки
***
2000 лет назад, месяц Персика Золотой Дворец, Ли Юэ Мелодия струнных инструментов всегда затрагивает самые потайные места сердец восхищенных зрителей, пробуждая старые воспоминания и возвращая во времена ушедших годов. Именно игра на сямисэне всегда приносила ей отдельное удовольствие. Тонкий звук струн расслабляет, позволяя войти в состояние, отдаленно похожее на медитацию. Ее тонкие пальцы с игривой легкостью порхают на расположившемся на коленях инструменте, ежесекундно проходясь плектром бати по струнам, разнося приятную звонкую музыку по всей просторной террасе под аккомпанемент журчания расположившегося неподалеку пруда. Нежные розовые уста украшает тонкая улыбка, и, замечая, как закрываются глаза замершего за низким столиком Моракса, их обладательница не может сдержать тихий смех. — Звук, что источает твой музыкальный инструмент, похож на колыбельную, — задумчиво изрек он, откидываясь на ворох мягких подушек, услужливо приготовленных слугами. — Кажется, среди дороги смертей и разрушений в этом мире все еще можно найти то, что принесет долгожданный покой. Взор янтарных глаз встретился с яркой голубизной ее очей, укрывшейся за пеленой длинных ресниц, и плавно опустился к очаровательной улыбке, так и не покинувшей ее лицо. — Полагаю в благодарность за то, что тебе удалось прогнать тьму моих мрачных мыслей, я мог бы исполнить твою прихоть. — Вы кажетесь опечалены тем, что гложет ваше сердце, — прекратив игру, произнесла она мягким, сочувствующим голосом. — О чем вы думали? О потерях последней войны? — Потери, — едва слышимо повторил архонт за ней, отводя взор. — Слишком много невинных погибло и слишком быстро об этом забыли боги. Он испустил тяжелый вздох, казалось, неся на себе тяжесть нескольких веков. — Ответь мне, изысканная гейша, что ты еще можешь предложить кроме мечтательных танцев и музыки? — Верите вы или нет, но в самом начале моей жизни у меня не было никаких намерений посвятить себя столь нелегкому искусству, — легко ушла от ответа Саюри. — Мой отец продал меня в дом Митсуба, когда я еще была ребенком, где меня заботливо вырастили и выучили, чтобы помочь достигнуть совершенства. В задумчивости она медленно провела кончиками пальцев по деревянной поверхности сямисэна. — Однако здесь я изволила соврать. Ведь совершенства — доля богов, а не смертных. Возможно, именно поэтому мне так претила моя работа? — внезапно Саюри растянула уголки губ в ностальгической улыбке. — Впрочем, это было лишь до встречи с Орочи-Ото-сама. Всегда приятно успокоить еще одну буйствующую душу… — Ты, поистине, очаровательна, — в конце концов вынес Моракс спустя минуту затяжного молчания. — Кукла, сотканная самой судьбой, забывшая как о радостях, так и горестях человеческого существования. Но хватит философских размышлений, — бархатный голос приобрел привычную строгость и властность. — Давай перейдем к чему-то более… значимому. Он обратил на нее холод тонущих в золоте омутов. В них не было ни грамма тепла или нежности; только острое любопытство, смешанное с чем-то, напоминающим предвкушение. — Как ты будешь развлекать своего архонта? Поведай, гейша, насколько отличается забота о твоем прошлом хозяине от нового? Завидев зеленую тень ревности, темного собственничества, проскользнувшего в чужих глазах, она испустила приглушенный смех: — Вы возлагаете слишком большие ожидания, великий Властитель Камня. Что может сделать мое жалкое смертное тело, чтобы удовлетворить жестокость богов? Ее рука с притворной небрежностью скользнула к ключицам, спрятанным за опущенным воротом кимоно. Саюри были прекрасно известны каждый невинный жест и знак, подталкивающий мужчин к бездне похоти, отчего она не могла отказать себе в удовольствии поддразнить самого архонта войны. Взгляд Моракса опасно потемнел, прожигая сквозь слои тонкого шелка и красочной ткани, покрывающей женское тело. — Если я один из этих жестоких богов, которому наскучил вид твоих причудливых танцев, что мешает мне возжелать чего-то большего? — голос его был тихим и преисполнен нарастающего напряжения, тяжело повисшего в воздухе. — Что ты сделаешь, чтобы избежать моего гнева, Саюри? Ведь я хочу, чтобы ты развлекала меня на том же уровне, что остальных пленников твоего шарма. Саюри опустила взгляд на треснувший стол и прищурила глаза, сверкающие смехом, уже готовясь излить очередную сладкую речь, как неожиданно была грубо прервана из-за дернувшегося в неизвестном направлении локтя, благодаря которому она упала на пол под тяжёлым весом мужчины. Его руки болезненно обхватили ее талию с довольно очевидным желанием. — А теперь, смертная, — тихо произнес он, поддавшийся силе собственного гнева и вожделения. — Позволь увидеть, насколько интересной ты можешь стать без вуали своей притворной улыбки. Внезапное изменение ситуации застало Камбэ врасплох. В один момент она вела философские беседы о важности спокойствия среди сплоченного хаоса, а в следующий оказалась прижата к могучему телу Архонта Камня. Моракс посмотрел на нее сверху вниз, как хищник, оценивающий свою жертву. Золото его глаз было темным и опасным, полным напряжения, от которого, казалось, дрожал даже воздух. Но было в этих глазах и что-то еще — что-то грубое и первобытное. Что-то, кричащее о скованном голоде, настолько сильном, что это грозило поглотить их обоих. — Думаешь, что можешь провести меня? — хрипло прошептал он. — Я не один из низших богов, которые не достойны даже звания архонта. Перед тобой Властелин Камня. И я уверен, что заслужил лучшего обращения. Она чувствовала, как его ярость кипит изнутри, грозясь прорвать кожу. Это настолько сильно бросалось в глаза, так долго разъедало его изнутри, что мысленно она задавалась вопросом, как не заметила этого дикого исступления сразу. Саюри мягко улыбнулась, с каплей ласковой снисходительности, и нежно зарылась пальцами в его длинные темные волосы, несколько прядей которых щекотали ей щеку, стараясь не задеть рога. — Я вижу внутри тебя буйство огня, дорогой Моракс. То же, что и у Орочи-Ото-сама. И был только один способ его потушить, что как раз входило в список моих обязанностей, — не давя, но подталкивая, она осторожно прижала его голову к своей груди, с замиранием сердца гладя его волосы, словно заботливая мать, успокаивающего родного ребенка. И с каждым таким прикосновением мучившие его душу воспоминания о минувших кровавых днях и горечи вечной утраты медленно испарялись в небытие. Каждая ласка представлялась заклинанием, вызывавшим образы другого времени, другой жизни — жизни, наполненной кровью и смехом, триумфами и трагедиями. На экране разума Моракса мелькали образы: бесчисленные битвы и триумфальные победы, уничтожение сотен городов с высоты его полета, отчаянные крики людей в час их смертей… — Я не сплю со своими клиентами, мой глупый архонт, — мягко рассмеялась Саюри, не переставая гладить его, что постепенно усыпляло. — Я просто даю им то, что им нужно. — Я… — пробормотал, не находя нужных слов. — Я не заслуживаю такого утешения. В противовес собственным словам, его руки крепче сжались вокруг ее талии, притягивая еще ближе. — Но если именно это требуется, чтобы утонуть в забвении, то я покорюсь. Взгляд бога был полон невысказанных вслух сожалений и… желания. Ему не хотелось ничего больше, чем потеряться в ее объятиях, освободиться от цепей, приковывающих его к несоразмерному весу прошлых грехов и преступлений. Было удивительно наблюдать, как такая хрупкая смертная могла удерживать в себе силу, способную разрушить железную кузницу божественной души. — Забери у меня все, — обрывисто бросил архонт. — И дай мне покой, хотя бы сегодня. Саюри наклонилась вперед и нежно поцеловала шелк его волос: — Засыпай, Моракс. Прикосновение ее губ было похоже на мазь, влитую в открытую рану: успокаивающую, исцеляющую, но в то же время наполненную обещанием того, чего больше никогда не будет. На мгновение среди всего хаоса и разрушений, которые Моракс причинил бесчисленным людям, воцарился мир. Было спокойствие. И оно было заключено в маленьких руках на удивление сильной гейши.***
Примечание.
Сямисэн — это распространённый японский музыкальный инструмент, длина которого составляет всего лишь около 100 сантиметров. Этот инструмент также часто называют японской лютней.