***
Когда к нему, настоятельно советующему Трубадуру напрягать горло постепенно, чтобы не заработать хриплый голос на всю оставшуюся жизнь, подходит немного смущенный Петух (поговоривший, вероятно, с Псом, которому до кучи строго-настрого запретили расчёсывать итак расцарапанные в кровь уши), Эскулап уже знает, зачем. Уж кто-кто, а Петух к нему просто так подходить после первого и единственного разговора отказывался чуть ли не наотрез (Эскулап подозревал, что не без его немного корыстного интереса к «Рассветному» (и «закатному», соответственно) феноменам). Оставалось лишь узнать точное содержание просьбы, которая так смутила Красного дракона, несвойственным для себя образом не встревающего в их тихий разговор. — Ты понял меня, Трубадур? Не более тридцати минут без перерыва. Судя по всему, ты перенёс простуду, пока. .эм… сидел в тюрьме, и сейчас сказываются её последствия. Как раньше ты петь уже не сможешь, но рискуешь охрипнуть для участия разве только в романсах каких. — Вот уж чего не хватало. Усмехается Трубадур и уходит, уступив место рок-звезде Бременских музыкантов. Эскулап мимолётно думает о том, что неплохо было бы открыть частный… уголок, в котором можно будет принимать пациентов.***
— Знаешь, я никогда не думала, что обращусь к лекарю с такой просьбой. Улыбается Кошка, чтобы хоть как-то сгладить неловкое молчание, повисшее между ними в процессе вычесывания (пробы) шерсти с лап и хвоста. Эскулапу процесс казался и кажется несколько интимным, но он предлагал Кошке специальную расчёску и получил в ответ отказ и удивительно нерешительный взгляд. И если на лапе это не ощущается (а, может, его просто захватывает исследовательский интерес, как было с копытами Осла и их функциональностью), то вот на хвосте, который у кошек, собак и других его имеющих, является априори чувствительным местом — очень сильно. Но чесать его Эскулап не перестаёт, успокоенный тихим шепотом («Я бы к кому другому обратилась, или сама, но не хочу лишиться вообще всей шерсти, так что покажи, как правильно») Кошки. — Э-это вполне нормально. Если подшерсток зимой незаменим, то летом от него одни только проблемы. — Надо было раньше к лекарю обратится. Или расчёску хотя бы купить. — Тут же специальная нужна. С твёрдыми и частыми зубчиками, обычными всего не вычесать.***
Принцесса смеётся, когда Эскулап, тяжело дыша, притаскивает поближе к лагерю кучу серой тёплой шерсти. Трубадур удивленно распахивает глаза. Петух отворачивается, потому что такой ужасный запах дракону не нравится. Кошка, вышедшая следом, похудевшая (по виду) килограмм на двенадцать, злобно шипит на него. Эскулап спрашивает, не нужны ли Принцессе и Трубадуру пояса или рукавицы на зиму.***
Принцесса, в третий раз всплеснувшая руками от невозможности связать что дельное из этой слишком густой, слишком серой, слишком-слишком шерсти, внезапно цепляется в Эскулапа, старательно работающего спицами, внимательными, немного даже подозрительными глазами. — Ты им нравишься. Говорит она и замолкает, ожидая реакции. Эскулап оставляет занятие, требующее концентрации, на коленях, и спрашивает себя: не подозревает Принцесса его в чем-то нехорошем? Перебирает в голове, в чём именно можно его заподозрить. — А чего ему им не нравится? Советы даёт, помогает, Ослу, вон, ногу почти вылечил, да и другим. Это если бы он грубил им, или в просьбах отказывал, а так. — Всё равно странно. Я вообще-то Доктрину знаю. Знаю, что она хитрая. Вдруг ты тоже здесь для того, чтобы хитрить? Спрашивает его Принцесса, и Эскулап не знает, что ответить, хоть и абсолютно уверен в своей невиновности. — Если бы я хитрил, я бы только делал вид, что помогаю, разве нет? — Ну, а если ты их к себе привязываешь, а потом, а потом… — Что? — Не знаю. Не придумала. — Вот и не спрашивай, пока не придумала. — А ты его не защищай, Трубадур, мы с тобой дольше знакомы, вместе Бремен спасли, так что ты обязан быть на моей стороне. Трубадур удивленно поднимает брови, строит гримасу. Принцесса смотрит на него пару секунд, а потом звонко смеётся, рискуя разбудить спящих в тени деревьев музыкантов.***
— Знаешь, а я думаю, Бремен не обременится, если ты поедешь с нами. Говорит по прошествии недели Петух, и Эскулап не знает, принять это за оскорбление или комплимент. Но улыбается. На всякий случай.