Благодарность

В ванной было тихо и темно. Хару мог сидеть тут вечно, и ни холодная вода, ни полный мрак его не остановили бы. Выходить все равно не хотелось. Только совсем между делом, как бы невзначай посмотреть, что происходило за пределами ванной комнаты. И все будет одним и тем же, сколько бы раз Цугино не смотрел. А ванная всегда будет самой безопасной, самой тихой частью дома, несмотря на почти постоянное отсутствие звука. Аки не любил шум, а Хару мог позволить себе наушники. Просто чтобы тишина не была такой громкой. И все равно сидеть тут было абсолютно бесполезно. Сколько бы раз, чувствуя объятья воды, Цугино не убеждал себя в лучшем, ком застревал во рту только глубже. Это чувство не могло быть страхом, ведь в действительности бояться было совершенно нечего. Аки бы точно не сделал ему больно, ведь знал, как для Хару лучше, а о чем-то большем думать не стоило. Маэно не любил, когда Хару задавал слишком много вопросов. Выходя из ванной будучи полностью готовым ко сну, Хару предпочел тихо пройти на кухню. Время позднее, порядка двух часов ночи, но в этом не было никакого смысла. Все равно вне зависимости от своих желаний Цугино не выйдет из дома ни на учебу, ни на прогулку, как бы банально и просто это не звучало для него. Всего-то потому, что Аки точно знал, что Хару ни в коем случае не следовало выходить за пределы дома одному. У Цугино не было оснований рисковать. Маэно виднее, что для Хару опасно. На кухне ничем не пахло. Ни свежестью, ни даже кровью, которую Цугино оттирал на днях. Вязкая, черная, она въедалась в кожу, будто это Хару убил того человека. Хотелось содрать кожу и непременно смешать разводы со своей кровью. Цугино бы отрезал себе руку прямо тогда, но пощёчина Аки все оборвала... Пальцами Хару мягко, совсем невесомо коснулся щеки. По телу прошлись мурашки, ноги подкашивало. Он бы водил по ней до покраснения, но оно не будет таким же, как и после Аки. В нем не будет той же заботы. А запах крови на кухне Хару отсчитывался по пальцам. Каждый день можно было загинать один, и уже на каком-то числе Аки снова будет смотреть на него все теми же багровыми глазами с еле заметными разводами, а на столе совсем между делом окажется тарелка с мясом. Цугино мог только надеяться, что Маэно затянет его волосы потуже, а рвотные рефлексы позволят ему просидеть с кем-то внутри себя ещё пару часов. Но вне зависимости от того, привык к трапезе Хару или нет, Аки он все равно любил. Любил, когда после того, как тарелка становилась пустой, Маэно мягко, совсем тихо хвалил. Хвалил долго, тягуче, пока Хару мог только обхватить его плечи и вновь и вновь, вновь и вновь краснеть. А Аки будто и не замечал, продолжая медленно, как по струнам гладить Хару по голове. Мягкие немного испачканные волосы коснутся щеки, а Цугино будет чувствовать, как медленно засыпает. Хару и не вспомнит, когда стал таким. Возможно он всегда так относился к Аки, но просто не замечал, да и неважно это было. Теперь в мире есть только он и Хару, и больше ничего не имело значения. Можно было хоть вечность копаться в памяти, но не найти ни одного должного ответа на вопрос, что было раньше. Хару – монстр, и никто кроме Аки не примет его таким. Люди злые, они непременно убили бы его, стоило только выйти на улицу одному. Но все будет хорошо, потому что рядом Маэно, который все равно любил его. Даже если иногда боль и страх сводили тело до онемения. Даже если из-за тошноты Хару не мог есть мясо. Цугино неблагодарный, раз жалуется на что-то. Для Хару все ещё были открыты Интернет и возможность время от времени ходить на бессмысленные прогулки с Аки. Маэно считал, что этого достаточно, а если так считал он, то и Хару тоже. Ведь Аки добрый, он никогда не сделает Цугино плохо. Даже если ударит. Даже если начнет душить до звёзд в глазах. Хару и не скрывал, что эта боль приносила телу извращённый трепет, затягивала узел где-то внизу живота. Хотелось ощутить это снова и снова, пока тошнота не превратит голос в неразборчивую смесь звуков. Пока очередной болезненный вздох не станет последним.  Иногда Аки невесомо касался подбородка Хару и затягивал в мягкий, но неразборчивый поцелуй, будто на Цугино он вовсе и не смотрел. Время от времени они переходили в размазанный, более неразборчивый интим. Одно только имя, произнесённое шепотом прямо у уха, заставляло тело млеть. Вспоминать, как проходил каждый из разов, было бесполезно. Всегда это было что-то смазанное, перебитое звуками чего угодно, но только не стонов Хару. Просто потому, что все действительно было в порядке, и задумываться о мелочах вовсе не хотелось. Из этого тоже можно было сделать зависимость, как и из многих вещей, происходящих в этом доме, но суть не имела смысла. На смену нежности, размазанной вишнёвого цвета грубостью чужих движений приходила полная опустошенность, будто ничего и не было. А Аки молчал точно так же, как и Хару. Быть может ему никогда не было до этого дела, но вряд ли Цугино осмелится спросить. Легче уж никак, чем так. В конце концов Хару точно знал, что чувствовал к Аки. Сколько бы лет, а может и мгновений не прошло с момента, как они начали так жить, Цугино точно знал, что Маэно хотел для него только лучшего, просто Хару недостаточно старался понять это. И сейчас понимание, что отношение к Аки было чистейшей формой зависимости, приобрело самые четкие очертания. А Хару простил бы Маэно все, даже если в один момент ему разобьют голову и выкинут по ненадобности. Иногда по телу невзначай, по банальной случайности приходилось лезвие, будь то канцелярский нож Аки, который в следствие был благополучно выкинут, или другая острая поверхность. Каждый раз Маэно задирал рукава свитера и наклеивал на раны пластыри. Иногда думалось, что это было своеобразной формой утешения, но Хару тут же выкидывал такие мысли из головы. Нет, Аки просто не мог. Тем не менее на тело давила простая истина, что Цугино знал, ради чего делал это из раза в раз. Просто чтобы снова получить то внимание. Чтобы он погладил по голове и сказал, что все хорошо. Чтобы поцеловали и затянули в крепкие, неразрывные объятья – то, о чем просил Хару в конце каждого полового контакта. Входная дверь пятном выбивалась на бледной стене. Темно, в деталях ее не рассмотришь, но Хару и без того помнил каждую мелочь, которую только можно было уловить за несколько лет нахождения тут. Растянутое табу, придуманное лично для Цугино, ведь в противном случае оно не имело смысла. Хару же должен был радоваться, что о нем позаботились. Да и доверие Аки стоило того, что технически возможностью хоть прямо сейчас выйти наружу все брезговали. Хару не позволил бы себе такого, правда? Тихо встав со стола, Цугино медленно подошёл к двери. За несколько лет она так и не изменилась, в чем Хару мог найти свое личное облегчение. Замок двери малость поблескивал во мраке кухни, лишний раз привлекая внимание. Цугино потупил взгляд. Между тем звук шагов становился все ближе, что Хару мог ощутить всем телом. —В чем дело? – Аки мягко улыбнулся, смяв ткань пижамы. —Почему я не могу выйти наружу сам? —Потому что все тебя ненавидят, помнишь? Никто не примет в общество монстра, как ты. —Но почему? Чем я отличаюсь от них? Я выгляжу хуже? Я странно веду себя? Аки... Они никогда не смотрели на меня косо. Почему я все ещё не могу попробовать? Хотя бы один раз – Хару вернул взгляд к двери. —Не глупи. Мне лучше знать, что они думают о тебе. Прекрати быть таким наивным, ты совсем ничего не понимаешь. Они ненавидят тебя, а я хочу помочь. Никому, кроме меня, нет до тебя дела. —Но я все еще хочу... Люди не могут быть такими злыми. Даже если бы они убили меня... Я все ещё хочу увидеть их. Посмотреть сам, без твоей помощи. Я понимаю, что ты волнуешься, но, пожалуйста, хотя бы один раз... —Мы говорили с тобой об этом. —Почему?! —Потому что единственный человек, которому ты можешь доверять – это я! Хватит верить, что хотя бы кто-то примет тебя таким неправильным! Цугино пошатнулся. —Я не собираюсь тебя бить – сказал Аки тоном, разливающим по телу Хару жидкий азот. Цугино подхватил чужие руки и уместил их на шее. Перебирал пальцы, пока их положение не станет идеальным, самым болезненным. —Пожалуйста... Маэно смотрел ещё пару секунд, пока не сжал чужую шею до болезненного сбитого вздоха. Хару крепко сжал запястья Аки, не оттягивая руки. Продолжалось это ещё несколько секунд, пока хватку не ослабили, а потом и вовсе убрали. Цугино громко вдохнул, перетирая шею. —Я разочарован, Хару. Цугино тут же посмотрел на лицо напротив и с ужасом для себя заметил, как из глаз Аки начали стекать тонкие, ещё не размазанные слезы. —Н-нет, я не хотел. Прости меня, прости меня, пожалуйста! Я не хотел делать тебе больно! —Ты хотел. Тебе, наверное, нравится ломать меня. Неблагодарный, я столько сделал ради тебя... —Пожалуйста, Аки, я больше не буду говорить об этом! Я люблю тебя! НЕ ОСТАВЛЯЙ МЕНЯ ТАКИМ! Маэно словно и не слышал. Развернувшись к Хару спиной, он медленно направился к спальной комнате. Цугино подхватил его плечи, а затем и руки. —Я НЕ РАЗОЧАРУЮ ТЕБЯ! Я БУДУ ЛУЧШЕ! —Конечно не разочаруешь. Ты у меня такой хороший – Аки обхватил лицо Цугино руками. —... Все будет хорошо? – Хару невесомо коснулся чужих ладоней. —Будет. Ведь ты не подведешь меня? —Не подведу. —Вот и молодец.  А после они пошли спать. Все это было виной Хару. Просто потому, что он не умел держать язык за зубами и расстраивал Аки из раза в раз. Было бы куда лучше, если Цугино просто не существовал. Всем бы было лучше. Даже ему самому. К чему катилась жизнь? Рано или поздно нож точно соскочит и поведет красную линии в вертикальном направлении, Хару точно знал. Все несколько лет он пытался быть идеалом для Аки, сквозь боль и тошноту принимать его лечение со всеми вытекающими последствиями, но теперь по телу бьёт только ток и нескончаемое желание просто исчезнуть. Это единственный его способ вылечиться. Это единственный способ вылечить и Аки.