Замочная скважина

      - Готова ехать домой? – спросил Страйк, выводя уставшую напарницу из полицейского управления на свежий воздух.       - Более чем! Я даже горда проделанной работой! – улыбнулась она, повязывая шарфик поверх страшного лилового шрама на шее.       - Ещё бы! Я тоже очень горд тобой! Ты меня обошла, Робин! Я не сообразил, что это две разных личности, что за этим стоит женщина… А ведь ты с самого начала выдвигала такую версию!       - У меня просто было больше материала. Он всё время разговаривал сам с собой. И я сделала вывод, что он видит Сару. Я тоже не сразу дошла… Думала, у него есть сообщник, которого он постоянно критикует. А потом как озарение! Это он и есть! Эта партия, он постоянно о ней говорил.       - Мы тоже на неё вышли. Жертва ферзя, мат офицером. Левицкий против Маршалла. Это Пат предложила. И нашла всю информацию о матче.       - Пат? Ничего себе! А ты хотел её уволить!       - Нет, она часть команды! И она помогла мне, когда я почти потерял надежду. Я очень ей благодарен.       - А я надеялась, что до понедельника все будут отдыхать и ни о чём не узнают, - улыбнулась Робин.       - Все были на местах! Никто не сослался на выходной, семью, планы. Да и как могло быть иначе? Робин, они тоже тебя любят!       - Тоже? – лукаво уточнила она.       - Ты же знаешь, что я тебя люблю?       - Да. Это помогло мне выжить. Правда!       Страйк вызвал такси. Он назвал адрес Робин, а она одновременно произнесла «Денмарк-стрит».       - Ты же сказал – домой? – удивилась она.       - Я думал, ты захочешь отдохнуть в комфорте, отлежаться в ванной…       - Мне и душа хватит. Я тебя не отпущу!       - Я бы и не уехал.       - Так куда едим-то? – раздражённо спросил таксист.       - Денмарк-стрит, - ответила Робин уверенно. И уже обращаясь к Страйку: - Я зверски голодна!       Фраза, понятная только им двоим, стала своеобразным ключом для понимания настроения и внутреннего состояния обоих.       Таксист смягчился, поглядывая в зеркало заднего вида на целующуюся пару. Страйк больше не ждал сигналов от Робин, он просто не мог дотерпеть, пока они останутся одни. Он прижимал её к себе, не веря собственным ощущениям.       В уютной мансарде, несмотря на протесты Робин, он посчитал своим долгом её хорошенько накормить.       - Может, всё-таки хочешь выспаться? – лукаво спросил Страйк.       - Да, и это тоже. Знаешь, я пережила очень интересный опыт. Не пугайся! Я не извращенка, - она улыбнулась. – Это был тяжёлый опыт, но и познавательный. Как-нибудь поделюсь. Когда справилась со страхом, стала настолько мобилизованной и собранной, что, пожалуй, и не помню у себя такого состояния. Согласись, в этом странном деле, многое происходило помимо нашей воли. Это и интересно. Я совершенно иначе поняла свою роль в мире, наше с тобой родство, время… Но сейчас мне хочется просто прижаться к тебе, почувствовать твоё тепло. Всё остальное может подождать!       Помыв посуду, пока Робин была в душе, Страйк подошёл к окну и закурил. Он вглядывался в ночную улицу, которая ещё не совсем опустела в этот час, и думал: «К своим сорока годам я не смог понять и оценить то, что понял за одни сутки. К каким бы выводам я пришёл, если бы не её, а моей жизни был поставлен предельный срок в 24 часа?» И сам поразился тому, что вывод оказался бы тем же самым. Ему нужна Робин. Всё остальное просто теряет смысл без неё. Все его прежние страхи, сомнения, переживания были результатом неопределённости времени. Все они были существенными до тех пор, пока он не познал подлинного страха и отчаяния. В сравнении с этим, всё прочее не стоит даже внимания, тем более душевных затрат.       Страйк вспомнил тот день, когда Робин пришла устраиваться к нему на работу. Как он чуть не убил её на лестнице. Это была судьба! Высшие силы привели её к нему, чтобы за эти годы она стала самым дорогим и значимым человеком в его жизни, вокруг которого концентрировались все его мысли, чувства, желания и надежды. Теперь он совершенно точно знал, чего хочет: чтобы это внезапное, оглушительное счастье не заканчивалось никогда. Он вдруг отчётливо увидел себя с седой бородой, не такой, как у Бэйзила Крокта, а благообразной и чистой, везущим в гору маленькие детские саночки, на которых хохочет мальчуган с раскрасневшимися щеками. И поседевшую Робин на крыльце маленького домика, зовущую их пить чай. Робин, ласково отчитывает внука: «Корморан-младший, почему ты не вымыл руки!» И рыжеватую девушку с серо-голубыми глазами за столом, греющую руки о кружку какао: «Папа вы не замёрзли? Он ведь недавно болел…» И большого лохматого пса развалившегося посредине кухни.       - Чем занят? – спросила Робин, промакивая полотенцем пока ещё землянично-рыжие волосы.       Страйка удивила эта новая картина, открывшаяся его зрению в эту минуту, потому что та, в его отдалённом будущем, оказалась настолько реальной – там Робин была намного старше, но такой же родной и близкой. А здесь она такая же, какой была вчера и позавчера. Он сообразил, что эта картинка будущего известна пока только ему, что Робин ничего об этом будущем не знает. Но это было так прекрасно и реалистично, что Страйк решил немедленно её просветить.       - Ты ведь хочешь собаку, правда?       - Что? – Робин в недоумении смотрела на Страйка, не понимая, в чём подвох и совсем не предполагая, что её ждёт в ближайшие тридцать лет…       - Большую, лохматую собаку, развалившуюся посреди кухни. Нашей с тобой. А за столом такая милая девушка с кудрявыми рыжеватыми волосами… Не знаю, как её зовут – наверное, это должно быть твоё решение, с твоими глазами и улыбкой, которая спрашивает меня, не заморозил ли я на горке её сына, Корморана-младшего. И называет меня – папа! А ты в забавном фартуке с изображением Венеции (куда нам обязательно когда-нибудь надо съездить) – отчитываешь нашего внука за то, что он плохо помыл руки… Ну и я, с белой, как у Санты, бородой катаю Корморана-младшего на санках… Вот, чем я занят на данный момент, Робин.       Она стояла, прижав кулачки ко рту, совершенно остолбеневшая. Она не понимала, придумал ли он эту историю, или увидел в невероятных грёзах. В этой картине было столько красок и деталей, что сочинить такое – просто невероятно. Она даже не решилась подойти ближе, чтобы обнять.       Страйк сам её обнял, поцеловал влажные волосы и развернул лицом к окну, чтобы она облокотилась на него всем телом.       - Мне кажется, это уже сложившееся будущее, Робин. Мы, конечно, можем попытаться ему сопротивляться… Но стоит ли? Ты выйдешь за меня?       - Страйк, да что на тебя нашло! Я тебя никогда таким не видела. Ты…       Он поцеловал её очень серьёзно, ответственно и глубоко.       - У тебя есть сомнения? Только честно!       - Я не думала о браке. Прошлый опыт, как помнишь, был неудачным. И, ну, может, мне просто противопоказаны такие вещи? Как у всех, понимаешь? Мои родственники считают, что я плыву против течения. И, возможно, для меня это правильно?       - Ты не думай сейчас о других, пожалуйста! Не надо вспоминать прошлое. Я говорю о будущем, которое увидел так же ясно, как тебя сейчас. И оно мне ужасно понравилось. Мне понравилась седина в твоих волосах, пучок на затылке, и даже твои большие очки в тонкой золотистой оправе… И мне понравился этот весёлый мальчик, для которого я – дед. Представляешь? Это всё уже происходит где-то в параллельной реальности. С нами. Я не тороплю. Подумай. Со мной сложно, я знаю. У меня тяжёлый характер, куча дурных привычек, порой я не управляем… Ты всё это знаешь. Ты знаешь обо мне много больше, чем даже близкие друзья. И прощаешь всё. Почему? Если тебя не пугает во мне всё это, то, что тогда может нам помешать? Что останавливает тебя на пути к большой лохматой собаке? И всему остальному тоже?       Она молчала, обдумывая каждое его слово. Она не могла поверить, что вот так вдруг решается её судьба. И в тоже время, ощущала, что всё давно решено за них. Что ей тоже хочется увидеть Страйка с белой, как у Санты, бородой, смеющегося внука, кудрявую дочь. Неужели она станет мамой? И бабушкой, когда придёт время…       - А как же агентство?       - Ты боишься, что обручальное кольцо помешает тебе выслеживать неверных мужей? Не волнуйся, я подарю тебе самое скромное, чтобы не бросалось в глаза, - он снова её обнял и уткнулся носом в шею, где неестественной полосой темнел фиолетовый след удавки.       - Ладно, давай уложим тебя в постель? – он затушил сигарету и повёл её за руку в спальню.       Они лежали, обнявшись, пока Страйк не засопел. Робин почувствовала, как его дыхание стало глубоким и ровным. Она не спала. Столько событий, переживаний, открытий. Ей хотелось всё это разложить по полочкам, определить, что из всего, что с нею произошло за последние два дня самое важное. Действительно ли судьба её бесповоротно изменилась?       Робин вспомнила ту ночь, когда в порыве откровенности сама сообщила Страйку, что не бросит его ни при каких обстоятельствах. Она думала, эта фраза осталась незамеченной, надеялась, что он не решит, будто она и в правду собирается к нему переехать, ограничить его свободу. Но… может быть, он именно этого от неё ждал? Может быть, все эти годы он сомневался именно в ней, в том, что ей это нужно? Что она готова быть с ним, а не с каким-нибудь красавчиком Мэтью… Неужели он не понимал, что ей не важна «успешность» в привычном большинству обывателей смысле слова, не важны деньги, слава, карьера, респектабельность? Ведь она сразу отказалась от более надёжной и доходной работы, чем та, что мог предложить ей Страйк. Тогда у неё не было очевидных перспектив – только задатки и жгучее желание. Разве не очевидно было, что и в личном плане она поступит подобным образом – предпочтёт человека духовно близкого, богатому и успешному? Разве кто-нибудь в её жизни мог сравниться со Страйком?       Робин удивила и огорчила мысль, что при всей их близости, столько вещей, которые они никогда не обсуждали вслух, оказывались не прояснёнными, ускользали от понимания. Что она знала о настоящей жизни Страйка? О его переживаниях, боли, надеждах? Он рассказал ей о своём детстве, которое вряд ли можно назвать счастливым. Но она никогда не задумывалась, что он чувствует по отношению к ней. Она знала, что была ему дорога, даже тогда, когда он встречался с другими женщинами. Но он не говорил им о любви. Он сказал ей! Возможно, это чувство росло в нём постепенно, медленно, крепло год от года. А она? За то время, что они знакомы, она успела выйти замуж, развестись… Испытывал ли он к ней что-то, когда ворвался на её свадьбу как огромный израненный великан? От этой догадки она содрогнулась. Что если, да? Какого ему было всё это наблюдать? Этих разодетых в пух и прах родственников, такого холёного жениха, такую нарядную невесту… Он ведь не знал, что она чувствует в этот момент, как ей хотелось, чтобы весь этот спектакль с дорогими декорациями погас, и остался только он, Страйк. И чтобы он увёз её от этой толпы чужих ей людей в свою берлогу, где она могла бы, наконец, быть собой и не спрашивать разрешения, чтобы заниматься любимым делом, улыбаться невпопад, грустить, когда грустно… Он ничего этого не знал о ней. Они не обсуждали личную жизнь в те годы. Он не знал, как она тосковала по нему, по совместным вылазкам, по неуклюжим движениям, по его смеху и задумчивому взгляду. Как же он это пережил? Как принял её потом, почему не воспринял её поступки как предательство? Он тоже прощал её за всё! Она внезапно осознала, что он принимает её такой, какая она есть, не идеализирует, не воспитывает, не пытается сломать. Он хочет быть с ней, хочет быть её мужем! Хочет детей и внуков, хочет состариться рядом с нею… Неужели он это понял только теперь? Когда думал, что не успеет её спасти? Когда она была от него оторвана, была в опасности…       Страйк повернулся на бок и как-то болезненно сжался. Робин не хотелось его беспокоить. Тихо, чтобы не скрипеть, она прошла в ванную, умылась. Страйк спал беспокойно, сжимал подушку, словно злился на что-то или испытывал боль.       Робин прошла в другую комнату и села на подоконник, где стояла пепельница и лежали сигареты Страйка. Она достала одну и закурила, открыв створку окна. Он открыл ей свою правду ночь спустя. И казалось, что признаться в своей страсти ему было сложнее, чем позже, в своей любви. А мог бы он промолчать и тогда? Что бы случилось с нею в сыром, вонючем бункере, если бы у них не было близости? Как бы она перенесла приближающуюся смерть без этих ярких, самых подлинных в её жизни переживаний. Она подумала о том, как описывают в романах приближение смерти. Теперь она в этом кое-что понимала… В книгах рисуют мелькающие перед глазами самые яркие переживания детства, юности, зрелости – то, что является основой нашей жизни, воспоминания, за которые можно зацепиться, чтобы остаться в живых, которые держат нас на земле. А что было у Робин? Возникли ли у неё в голове счастливые воспоминания первого свидания с Мэтью, или их первого поцелуя? Подумалось ли о том, как завидовали ей подружки-однокурсницы? Кроме злобного лица Сары Шедлок она не вспомнила ничего значительного. Может быть, увидела она яркую картинку предложения руки и сердца, которое Мэтью обставил как в кино – с шиком и изяществом, совсем не так, как сказал сегодня Страйк. Нет, и этого яркого эпизода она не увидела перед смертью. Не вспомнила сапфирового колечка, букетов белых роз, которыми была уставлена церковь во время бракосочетания. Но зато отчётливо различила лицо напарника в толпе гостей – с разбитым носом и сшитым ухом, яростно сверлящего её глазами. Что в них было тогда? Она не разобрала – слишком много событий, людей вокруг… Что же было в этих родных глазах: любовь, ревность, боль, отчаяние, потеря? А вот самодовольной улыбки Мэтью, который крепче, чем необходимо при таком публичном событии, прижимал к себе Робин во время первого танца новобрачных, адресованной Страйку – победной улыбки – она не вспомнила. Что же пронеслось в голове у Робин, когда она чувствовала, что медленно умирает? Лицо матери, когда она впервые увидела её в бинтах после нападения Лэйнга, растерянный взгляд Страйка, когда он примчался на венчание, чтобы вернуть Робин в агентство, браваду брата Мартина, когда он врезал Мэтью на свадьбе, снова Корморан, когда он нечаянно поцеловал её в губы, после долгого дежурства у постели больного племянника Джека. А ещё благодарные лица тех, кому им со Страйком удалось помочь. И снова напарник, который касается её руки, произносит самое великое откровение за все пять лет знакомства – «Мой лучший друг это ты, Робин!», его лицо, когда в отчаянии спрашивает – «Ты уедешь домой теперь?», или когда впивается в её губы… И все моменты их страстной ночи – единственной, но от того ещё более драгоценной, и не менее волнующего утра, когда он впервые открыл ей свою любовь.       В её жизни не было ничего более ценного, чем отношения с другом, напарником, возлюбленным – ничего, что заставило бы её бороться за жизнь, продумывать версии, продолжить расследование даже в таком угасающем состоянии. Получалось, что только он и поддерживал в ней связь с жизнью.       - Робин! – раздался мучительный и пронзительный крик из Спальни. Она бросилась туда.       Страйк лежал, обхватив одеяло в мучительном судорожном объятии. Лицо горело как в агонии, волосы взмокшие. Робин показалось, что он болен… Но он застонал и она всё поняла.       - Робин, - отчаянно прокричал Страйк. – Не умирай! Умоляю тебя, живи! Дождись меня, Робин! Только дождись! Я вытащу тебя, я иду за тобой! Только продержись! – он бредил во сне, ему снился кошмар, связанный с похищением Робин. Она не знала, как лучше поступить – разбудить его сразу, или дать возможность справиться самому…       - Умоляю, - продолжил причитать он. – Пусть она живёт! Господи, возьми всё, что у меня есть, только оставь ей жизнь! Возьми агентство, забери вторую ногу! Возьми мою жизнь! Только её оставь живой и невредимой! Молю! Пусть она живёт, пусть будет счастлива! Пусть даже не со мной, я справлюсь с этим, я выдержу! Только позволь мне успеть спасти её! Прошу! Без неё нет смысла… Ни в чём. Я не могу её потерять! Робин, родная, любимая, самая прекрасная, дай мне знать, что жива! Держись, слышишь, не сдавайся! Ты можешь, я знаю! Ты самая особенная… Только живи!       Робин не выдержала. Она бросилась к нему на кровать. Целовала его лицо, шептала ему, что она рядом, что они всегда будут вместе и уже никогда не расстанутся… Она обнимала его за плечи, она прогоняла его кошмар ладонями, гладила по лицу, по волосам и снова целовала. И он, наконец, проснулся. Ошалело глядя на неё, Страйк схватил её и прижал к себе так крепко, что, казалось, хрустнули рёбра.       - Ты здесь!       - Это просто сон, Корморан! Просто кошмар… Я с тобой! Я здесь! Я буду здесь всегда, пока ты этого хочешь.       - Хочу, чтобы ты всегда была со мной! Это невыносимо, Робин! Не могу я так больше! Ты нужна мне! Без тебя так пусто. Если ты уйдёшь, я свихнусь!       - Не собиралась я уходить! С чего ты взял?       - Но ты сомневаешься во мне? Я понимаю, как со мной сложно…       - Да перестань, Бога ради! Что ты себе вбил в голову, Страйк! – она вспомнила, к чему пришла несколько минут назад – никто не знает о её мотивах, никто не видел её внутренней борьбы. И он не знает, и, возможно все её поступки истолковывает иначе. Неправильно.       - Я навлекаю на тебя беду… Моё прошлое тянется за мной как груз вины и подвергает тебя опасности. Помнишь, ты удивилась, когда шизик сказал про «красивую женщину», что ошибалась на твой счёт? Это была Шарлотта. Она позвонила мне ночью, когда я уже прощался с жизнью… Требовала встречи. Я бросил трубку – как обычно, пыталась манипулировать. Но потом перезвонила и рассказала, что это она его подзадорила. Или Сару, которой он, несомненно, всё рассказал. Он задал самый оскорбительный для неё вопрос: почему, если эта девушка ничего собой не представляет, он сделала её партнёром, рискнув агентством? Естественно она сбесилась и ляпнула, что я просто сплю с тобой. А Бэйзил ей в ответ: надо быть очень талантливой в постели, чтобы совершить такой карьерный прыжок. Это её добило! – Страйк рассмеялся. Робин поразило его злорадство.       - Зачем так? Понятно, что её было больно! Разве это смешно?       - Робин, тебя выбрали наживкой, в том числе, из-за слов Шарлотты! А ты переживаешь о её душевном состоянии? Я достаточно красочно описал её, что сделаю, если она вновь появится в нашей жизни! Ты и теперь не изменишь своего мнения обо мне? Даже после такого не сбежишь?       - Ты с ума сошёл, Страйк? Ты спас мне жизнь! А почему этот ненормальный решил меня похитить, каковы были его истинные мотивы и размышления – этого мы никогда не узнаем. Ну, сам подумай, если бы что-то подобное сболтнул, например, Мэтью? Ты бы стал ко мне хуже относиться?       - Я б его закопал!       - А если бы тебя взяли в заложники из-за кого-то из моих знакомых? Ты бы меня разлюбил что ли?       - Нет, конечно! Но поквитался бы точно…       - Так отчего же ты не можешь поверить в стойкость и подлинность моих чувств? Почему не можешь поверить, что я способна любить тебя столь же самоотверженно, глубоко, предано?       - Могу! Я верю тебе! Просто… между нами такая разница…       - Какая? Боже! Слушай, я не хотела тебя мучить тяжёлыми воспоминаниями… Но, мне важно, чтобы ты понял, чтобы услышал меня сейчас! Пожалуйста, будь терпелив!       - Говори!       - Когда я была там, - без подготовки начала Робин и увидела, как он содрогнулся. – Когда думала, что умираю… Нет, выслушай! – он сделал конвульсивное движение и закрыл руками лицо. – Я должна была оставаться в сознании. Поэтому стала анализировать свои чувства. Когда первый страх прошёл, я вспомнила, как этот момент описывают в романах и кино. Считается, что перед смертью перед глазами пробегают все самые яркие воспоминания из жизни – лучшие моменты, понимаешь? Нет-нет, слушай! Я знаю, что тебе больно сейчас! Прости! Но ты должен знать!       Короче, я попыталась вспомнить… У меня не получалось воспроизвести в памяти что-нибудь значимое. Ни выпускной бал, ни первое свидание, не предложение руки… Я могла вспомнить только твоё лицо, Страйк! Только тебя в разных обстоятельствах. Как мы отправились на машине за город, как ты уминал печеньки, как прикасался к моей руке, чтобы утешить, смотрел на меня с гордостью от того, что я хорошо вожу! Как однажды случайно поцеловал меня в губы, в больнице, когда Джек лежал под капельницей, помнишь? Я отчётливо вспомнила твоё лицо, когда ты ворвался в церковь… И взгляд, полный боли и потери. Вспомнила, как ты обнимал меня на лестнице во время свадебного банкета. Тогда я думала только об одном: «Увези меня из этого чужого места, от этих чужих людей! Прямо так, в подвенечном платье! Забери, укради! Не отпускай!» А ещё тот знаменательный вечер, когда я лечила свои синяки, а ты изливал мне душу. Я запомнила всё! Даже тот неловкий момент перед прибытием Барклая, когда поняла, как близко от нас находится твоя кровать в мансарде… Перед глазами пронеслась та ночь, когда я массировала твою ногу… Потом, другая, во всех подробностях! Как ты признался, что зверски голоден! И утро в душе… И твои слова любви… Один раз – перепуганное лицо мамы, один раз – хохочущие братья. Мартин, в момент, когда он врезал Мэтью на свадьбе, за то, что тот стёр историю звонков от тебя и не дал мне услышать твоего голосового сообщения. И всё остальное – ты, Корморан! А ведь я искренне думала, что умираю. В такие мгновения невозможно лгать себе! Это и есть те моменты жизни, которые держат меня на земле, в сознании, заставляют быть живой! Я знаю, что это звучит очень пафосно! Но, правда в том, Страйк, что у меня нет других важных моментов в жизни, кроме как связанных с тобой! Мне никто не нужен кроме тебя! Получается, что я тебя люблю. Давно. Просто я не признавалась себе в этом долгое время. Принимала невысказанное вслух соглашение между нами – оставлять за скобками личную жизнь. И, как не грустно это признавать, я и с Мэтью обошлась не слишком честно.       - Это ещё, каким боком? – Страйк поморщился.       - Ну, я ведь подловила его на измене. Я так и не признала правды – что влюблена в тебя. Я ушла от него только после подтверждения его вины! А если бы такого подтверждения не нашлось? Что бы я делала тогда? Терпела, мучилась, мучила его и тебя? Честнее было бы просто прислушаться к себе и уйти самой. Но я всегда боялась быть «плохой» в чьих-то глазах. Так что, объективно, его измена была мне очень выгодна!       - Так ты боишься, что официальный брак заставит тебя лукавить? Робин, это же по-прежнему будем мы – ты и я. Никто не заставит нас делать то, чего мы не захотим! Я буду нежным и заботливым мужем, честно!       - Боже! Ну, неужели так важны все эти формальности? Я же готова быть с тобой всю жизнь и так! Я тебя не брошу! Ты нужен мне как воздух! – и она нежно и настойчиво его поцеловала.       - Я просто впервые в жизни готов сделать этот шаг сам! – Робин поразилась, она помнила о помолвке Страйка с Шарлоттой. Неужели тогда, она настаивала на браке?       - Ладно. Если это так важно для тебя.       - Да. Да?       - Да! Но только без лимузинов, оркестров, пафосных ресторанов… и прочей мишуры, договорились?       - Мне кажется, мы достаточно взрослые и зрелые люди, чтобы устроить всё так, как нам нравится, - улыбнулся он. – Хотя друзья были бы рады за нас. Но можем никого и не приглашать…       - Не в этом дело. Я бы, может, сходила в паб с ребятами. С Ником и Илсой, и Штырём… Просто не хочу формальностей!       - И Уордла позовём, ладно? И Пат! И устроим себе выходной – на несколько суток!       - Ох! Кстати, а как ты считаешь, можем мы завтра взять выходной хотя бы на полдня? Вернее, уже сегодня.       - Ты можешь вообще не спускаться в офис!       - Нет! Я люблю свою работу! Просто хочу отоспаться. И потом, что мне делать здесь одной? Но если ты не против, чтобы утром отоспаться, то у меня есть идея…       - Держи её в голове! – скомандовал Страйк, нацепил на голую ногу протез и вылетел из квартиры. Когда он вернулся, Робин смотрела на него с недоверием.       - Я оставил Пат записку, чтобы не беспокоили до обеда! – улыбался Страйк. Так какая у тебя была идея?       - Надеюсь, ты голоден? Потому что я зверски голодна!       Он понял намёк сразу. До самого рассвета он не мог утолить этого голода. А когда силы покинули их, ему снились уже совсем другие сны, полные блаженства и радости. В одном из них она сказала ему «Да!»       Утром, Пат нашла на столе записку: «Не будить без крайней необходимости! Робин нужно выспаться! Буду в обед. К 13.30 соберите, пожалуйста, весь коллектив, пригласите Уордла, Ника с Илсой, Макса и Штыря (телефоны прилагаю) – у меня будет важное объявление. Спасибо за всё, Пат!» Улыбнувшись, она поставила чайник и положила перед собой список сотрудников с номерами телефонов.       Робин и Страйк впервые спали до полудня. Когда в дверь мансарды постучали, проснулся только детектив.       - Корморан, - прохрипела за дверью Пат. – Что мне делать с журналюгами? Они уже всех достали! Может вы с Робин спуститесь в офис, не на долго?       - Хорошо! Через двадцать минут.       - Мм… - замычала Робин блаженно потягиваясь, пряча лицо в одеяло. – Что, все наши уже в курсе, что я здесь ночевала?       - Думаю, догадались! Но это не я, честно!       - Надо идти, да?       После ужасных событий последних дней, Робин успела только позвонить маме, чтобы она не волновалась. В новостях всплыли их со Страйком фотографии, и тиражировался единственный короткий комментарий Страйка: «Раскрытие этого сложного дела – полностью заслуга моей напарницы и партнёра мисс Робин Эллакотт. Эту шахматную партию просчитала она, и сыграла её блестяще! Как только она поправится, уверен, поделится подробностями».       - Это такая подстава, Страйк! – ругала его Робин. Но этой ночью он всё же сумел заслужить её прощение – дважды.       Напарники спустились в офис, но вместо надоедливых журналюг, обнаружили всю команду в сборе. А кроме того, инспектора Уордла, Штыря, который непринуждённо болтал с Максом (!), Илсу с Ником и маму Робин - Линду.       Как только они вошли, раздались аплодисменты и звук открываемого шампанского. Линда бросилась обнимать Страйка, который несколько часов назад спас её дочери жизнь! Илса утирала слёзы платком, а Ник обнимал её за плечи.       - Спасибо вам всем! – смущённо заговорила Робин. – Корморан рассказал, как вы все самоотверженно работали, как переживали… Я очень счастлива, что все вы есть в моей жизни!       В этот момент в дверях появилась Люси, младшая сестра Страйка, так не похожая на него. Он протиснулся к ней и обнял, что-то приняв у неё из рук за спиной. Робин приподняла бровь.       Страйк вернулся к ней, вручил небольшой букет белых роз, которые она так любила и, повернувшись ко всем остальным, попросил тишины.       - У меня небольшое объявление, – он встал на одно колено и достал из кармана маленькую коробочку.       Когда Пат разбудила их около полудня, Страйк приглушённо говорил с кем-то по телефону. Робин не очень понравилось, что он от неё что-то скрывает, но решила не настаивать. Сам расскажет, когда сочтёт нужным. А звонил он Люси. «Люс, привет, ты носишь то мамино кольцо с изумрудом?»       Конечно, сестра не успокоилась, пока не выведала все подробности.       - Что ты задумал, Стик? Нет, оно маленькое, ты же знаешь.       - Можешь мне его одолжить?       - Стик, рассказывай, что происходит?       - Не могу говорить сейчас. Кажется, я женюсь! Мне хотелось, чтобы это было не покупное кольцо, а важное для меня.       - Боже, - воскликнула Люси! – Я сейчас же беру такси и еду к тебе! Стой, а на ком ты…       - Люс, разве есть варианты? На Робин, конечно!       - Ты купил цветы? Я и так знаю, что не купил! Какие она любит?       Так Люси успела прилететь в офис в самый нужный и правильный момент. И Страйк на одном колене, небритый и взлохмаченный стоял перед Робин в окружении их общих друзей, так переживавших за них обоих. Илса уже рыдала на плече у Ника.       - Робин Венеция Эллакотт, ты выйдешь за меня?       - Боже! Корморан, что ты…       - Ему же больно так стоять, - проскрипела за спиной Робин Пат, тоже готовая расплакаться.       - Вставай сейчас же, Страйк! Я выйду за тебя!       И он без стеснения и оглядки поцеловал её долго и уверенно. Линда стояла с открытым ртом, Макс тайком утирал слезу, Штырь орал и улюлюкал как на стадионе. А Барклай с Хачтинсом разливали шампанское, ехидно перемигиваясь. И только Уордл был несколько ошарашен. Он уважал их обоих, но к Робин испытывал большую симпатию, в чём вряд ли себе признавался.       От недосыпа и выпитого натощак шампанского у Робин слегка шумело в голове.       - Зачем ты это устроил, несносный великан?       - Хотел, чтобы ты этот момент запомнила тоже!       - Я и так запомнила!       - Так у меня появились свидетели! Теперь ты не сможешь отступить!       - А мама как там оказалась?       - Она сама приехала, видимо, когда новости увидела. По телевизору ты выглядела такой бледной!       - А остальных ты позвал?       - Пат, по моей просьбе.       - А Люси, ты ей звонил из душа?       - Услышала всё-таки?       - Нет, слов не разобрала. Удивилась только, что ты спрятался, чтобы позвонить. Подумала, вот оно – начало семейной жизни.       - Робин, это кольцо моей мамы. Мне было важно, чтобы оно было значимым.       Робин посмотрела на свою руку – небольшое, аккуратное колечко с маленьким изумрудом. Такое ценное для них обоих.       - Хотел, чтобы ты знала, что я готов измениться ради тебя… Я смогу.       - Нет! Мне это не нужно! Мне не нужно, чтобы ты менялся ради меня, Страйк! Ты дорог мне таким, какой есть!       Они долго разговаривали о том, что для них имело особую значимость, о некоторых мотивах своих поступков, о которых раньше только догадывались, о чувствах, которые так постепенно раскрывались для обоих. Обсуждали детали дела, которое их сблизило. Проясняли друг другу свои гипотезы, которые им пришлось выстраивать по-отдельности.       - Знаешь, моя догадка на счёт Льюиса Кэрролла была не так уж невероятна. То есть, она не относилась к расследованию, но удивительным образом переплелась с нашей жизнью, - задумчиво отметила Робин. - Кажется, пока нас пытались втянуть в одну партию, я играла свою – партию Алисы. Из пешек – в королевы. И Бэйзил это косвенно подтвердил.       - Я с самого начала думал, что ферзь это ты. Жертва ферзя – это единственное объяснение твоего похищения, которое я нашёл.       - Нет! Ферзь – Сара Гинзбург! Она самая сильная фигура, она и на игровом поле, и за его пределами – как игрок. Она всё задумала. «Какой бы фигурой не взяли чёрную королеву, белого короля уже не спасти» - помнишь? Но она не предполагала, что здесь начнётся другая игра – наша собственная! Это и был ключ от таинственной замочной скважины. И он с самого начала был у меня!       - А какова моя роль в этой игре?       - Разве не очевидно? Ты меня всему научил! Ты Автор! Ты написал эту сказку, создал условия, провёл меня по всем шахматным полям, позволил мне стать собой! Алиса повзрослела!       - Ого! Я понял!       - Что?       - Алиса Страйк! Вот как будут звать нашу дочь!       - Ну, что же. Пусть будет Алиса… - улыбнулась Робин и прижалась к его груди щекой. – Тогда собаку пусть зовут Льюис! Должна же я хоть в чём-то поучаствовать!