Неосознанный выбор

      Шум возни, тихие поскуливания и порыкивания раньше напугали бы жителей стаи, заставляя в тревоге оглядывать пространство вокруг себя в поисках вожака, который объявил бы о какой-либо опасности. Сейчас же, когда один из выводков давно перестал быть подрастающим, никто не обращает внимания на двух вечно тявкающих волков на главной площади поселения, с полным покоем на душе думая о своих делах. Если верить слухам, то эту парочку знают даже за пределами Бескрайней Чащобы.       По земле катаются два опасных, казалось бы, зверя, которых боятся все люди из близлежащих поселений и королевств. Невзрачная серая шёрстка каждый раз меняется местами с бежевой, пока черные носы то и дело мелькают и показываются проходящим мимо людям, тут же прячась в спутанном и пыльном клубке лап. Небольшие клочки меха разлетаются вокруг играющих животных, оставляя на месте преступления — нарушении покоя, — улики.       — Минхо! — рявкает кто-то сбоку, а светлый волк замирает. На шкурке виднеются подпалины, быстро скрывающиеся за своеобразным мягким шёлком. Волк, не размыкая челюстей на тёмном бочке, поднимает чернющие глаза на окликнувшего его человека, удивлённо урча. — Ладно Хан, но ты-то давно не щенок уже, — парень качает головой и потирает переносицу, тяжело вздыхая.       Хищник выпускает изо рта чужие мышцы и ровно садится, щурясь и склоняя макушку на бок. Второй остаётся лежать на земле и тяжело дышит, вытащив язык. Когда в поле зрения попадает хвост, заманчиво-спокойно лежащий на вытоптанной за века пыльной почве, волк игриво прикусывает кончик, наблюдая за тем, как меняется выражение морды того, кого буквально минуту назад отчитали. Минхо продолжает сидеть, не двигается и, кажется, не моргает, сверля взглядом стоящего перед ними человека.       — Джисон, я всё ещё здесь, — прокашливается блондин и складывает сильные руки на груди. Теперь его очередь прожигать одним только взглядом. — Я не буду спрашивать, почему вы устраиваете переполох на главной площади и не заняты делом, но тебя, — он опускает подбородок, прямо указывая на чернявого волка с маской-бабочкой на мордочке, — ждёт Чанбин. Вы договорились, что он покажет тебе парочку приёмов для охоты, если ты, конечно, не забыл, — парень хмурит выразительные брови, кидая быстрый взор на сидящего волка.       Хан подрывается с земли, оглядывается по сторонам, словно надеясь увидеть расстроенного опозданием друга. В глазах плещется взволнованность от того, что он отвлёкся и не уследил за временем.       — Он ждёт тебя у восточной границы, поторопись, пока он не ушёл без тебя, — ласковая улыбка трогает некогда хмурое лицо, превращая парня в самого заботливого и умиротворённого человека на планете. Джисон коротко трётся о его бедро и уносится со скоростью света как минимум, если не быстрее. — А тебя, гадкий соблазнитель молодняка, ждёт Феликс.       Волк криво улыбается, незаметно скалится, пока в его омутах читается: «Кто тут ещё гадкий, Чан?». Это недовольство умело игнорируется, как и целенаправленное толкание, когда хищник показательно медленно идёт в нужную сторону. Он привык, потому что это — его семья.       Кристофер — сын бывшего вожака, воспитанный молодой человек и просто мечта многих девушек самых разных мест, ведь кто не хочет жить рядом с симпатичным и теперь полноправным владельцем больших лесных территорий? Парень не был готов перенять заботу о своих людях так рано, но у судьбы определённо были другие планы: отец умер от какой-то простецкой простуды, усугубившейся из-за недавней кончины его супруги. Смерть обоих родителей оставила огромный рубец на его мерно бьющемся сердце, но нельзя было давать поводов для волнения ни внутри их деревни, ни за её пределами, ведь слабый вожак — уязвимый народ.       Стая земель Бескрайней Чащобы по началу не вселяла никакого ужаса, ведь что могут сделать дикие волки с сильнейшим поселением северо-востока? Они сыграли на самоуверенности людей и их внутреннем раздоре, разрушив покой лесных массивов. Их влияние росло и крепло, вожаки становились умелее и ответственнее, а когда в свет просочился слушок, что живут на этих территориях не люди, а звери лишь в их обличии, то авторитет стал неоспоримым. Кто-то захотел дружбы с «нечистями», как их прозвали в дальних землях, а кто-то — власти над ними, потому и подсылали им для выгодных браков невероятной красоты девушек, которые оказывались лишь предателями.       Так они и закрылись от всего света, а почвы Бескрайних Чащоб пропитались кровью не только бывших их владельцев, но и врагов. Даже торговля вновь стала процветать только при прадеде Чана, а уж о сватовстве с чужаками и думать забыли.       Наставления отца и матери в голове звучат каждое утро своеобразной молитвой, ведь подвести своих людей и опорочить честь своих предков — страшно до дрожащих коленок, пускай по Бану и не скажет никто, что он боится хоть чего-то. Не может быть страхов у вожака, который возглавляет оборону своей стаи, если только недруги суются на их территории.       — Долго так стоять будешь? — из суетных мыслей вытягивает льющийся, словно ленивый ручеёк по весне, голос, раздающийся из-за спины. Только после этого ноздри мелко подрагивают, стараясь рассекретить каждую нотку разнёсшегося запаха.       — Отвлёкся, извини, — вожак неловко посмеивается, запуская пятерню в свои светлые волосы, сжимая их у самых корней. — Что-то случилось? Ты редко так-       — Да, ты хотел проверить запасы сегодня и составить списки, чтобы было легче раздать указания, — брюнет без толики страха перебивает старшего и медленно моргает, чуть склоняя голову. — Скоро ночь забега, если ты помнишь. Ты ведь помнишь? — парень щурится, проникает в самую душу и в самые потаённые мысли, вытягивая губы в неудовлетворённую кривую линию.       — Забег! Да, да-да, конечно! — Крис быстро подхватывает собственные слова, сказанные пару дней назад, и широко улыбается, пока глаза превращаются в самые настоящие щёлочки от сдерживаемого смеха. — Разве я могу забыть о первом забеге, где я не буду участником, Сынмин? — губы трогает горькая, натянутая улыбка, а радужка едва заметно стекленеет: ему всегда нравились последние ночи осени и весны, во время которых в лесу альфы ищут по аромату свою омегу. Устои перестали заставлять такие пары создавать семьи в обязательном порядке, но часто именно такие знакомства создавали крепкие узы между внутренними волками, а те в свою очередь — между людьми.       — Начни без меня, мне нужно закончить со своими делами. Я подойду через полчаса, — мычит брюнет и хлопает старшего по плечу, уходя в противоположную от него сторону.       Чан глубоко вдыхает, ловит слабеющие с каждым шагом кисловатые нотки рябины и провожает взглядом Кима. Его аромат всегда был и остаётся статичным, без переливов, сколько вожак помнит Сынмина. Все знают, что понять эмоции в их стае — не проблема, ведь запах умело подстраивается под испытываемые чувства, но с этим парнем так не работает. Ходили слухи, что он ничего не чувствует из-за какого-то сглаза, который на него наслали нечистые душой люди по вине родителей, но Бану всегда казалось, что тот просто научился держать свои феромоны под полным контролем, ещё будучи щенком, ведь все были уверены, что он представится альфой. Время эту догадку лишь подтвердило.       Это сделало Сынмина великолепной кандидатурой на место правой руки вожака, когда дело касалось внутреннего устройства стаи, ведь именно омеги лучше всего чувствуют духовное удовлетворение. После смерти отца его друг и помощник отказался от своей должности, сказав, что молодому правителю нужен кто-то равный. Чану не хотелось видеть никакого подтекста в этих словах.       Житница, уходящая под землю и спрятанная от чужих глаз, почти никогда не пустовала, но каждый год перед началом зимы её проверяют и пополняют, чтобы пережить морозные времена без острых дефицитов. Кристофер рассматривает деревянные полки с плетёнными корзинами, подсчитывает количество запасов, записывая полученные числа на листок бумаги, чтобы после собрать людей, если вдруг чего-то будет недостаточно. Глаза цепляются за крючки с кусками вяленой добычи, ещё недавно прыгающей по поляне в поисках собственного пропитания.       На полу плохо освещённого погреба внезапно вырастает полоска света, проникающего сверху, с улицы. Тяжёлая деревянная дверь громко хлопает, но дальше звуков не следует. В возникшей тишине только слюна собирается во рту от лёгкой кислинки осенней ягоды.       — Я почти закончил, — прочищая горло, уведомляет Чан, не поворачиваясь к вошедшему. — Наши парни ещё не вернулись с охоты, поэтому пока по мясу недостаток. Остальное можно сверять с прошлым годом.       Блондин разворачивается и смотрит на лицо Кима, разглядывает его напускной холод и тепло улыбается, вспоминая, что этот сдержанный парень с невероятной, ослепительной улыбкой поддерживал своего друга, ставшего недавно вожаком. Бан делает несколько больших шагов, пересекая сразу половину житницы, и кивает в сторону выхода, предлагая подняться на свет.       — Отлично, — Сынмин хвалит то ли скорость работы старшего, то ли результаты их летних и осенних стараний — не ясно, — но отталкивается от стены и идёт следом за ним. — Я записал тебя на забег в этом году, — без особых эмоций выдаёт он сухой факт, врезаясь в широкую спину Криса, резко замершего на половине пути по лестнице. — Тебе необязательно было останавливаться прямо тут, поблагодаришь позже, — ворчит и потирает нос в попытке смахнуть с себя чужой запах, внезапно обрушившийся на него. Парень смотрит в чужие удивлённые глаза и понимает, что от него ждут объяснений, но вместо этого подталкивает в плечо и вынуждает выйти на улицу. — Старина Джей сказал, что будет рад заменить тебя вечером.       Чан в изумлении уставляется на младшего при дневном свете, бегает глазами по его лицу, плотно закрыв дверь. Он мгновенно хмурится, стараясь подметить малейший намёк на ложь, но это ведь сказал Ким, никогда раньше не обманывающий. Кажется, это просветление оказалось слишком заметным, потому что иначе широкую улыбку брюнета объяснить нельзя — его умиляет потерянность старшего. Бан неожиданно подхватывает Сынмина за ноги, сжимает покрепче, кружит и заливисто смеётся, всё ещё не до конца веря в услышанное. Парень пропускает смешок от удивления, но совсем скоро начинает протестовать:       — Эй, дедуля, поставь меня, иначе развалишься и не будешь нигде участвовать, — он легонько стучит по плечам ладонями и незаметно морщится, когда приятная молочная сладость усиливается и просачивается сквозь обычно спокойный запах старшего.       — Ты правда договорился? — не унимается блондин, останавливаясь, но не отпуская поднятого младшего. Омега сжимает губы, сдерживая рвущийся наружу смех, за что получает шуточную угрозу: — Отвечай, иначе через всю деревню так потащу домой!       — Да-да, только пусти уже! — брюнет брыкается, извивается и старается вырваться из крепких рук, облегчённо выдыхая, стоит ногам почувствовать почву под собой. Он отряхивает и поправляет свою одежду, словно показывая всем своим видом Чану, что он не был доволен таким резким и не совсем обдуманным поступком, пока тот лишь усмехается, прекрасно зная, что всё это лишь суровая оболочка, за которой скрывается счастливый Ким.       — Поучаствуешь со мной в этом году?       Сынмин отказывал каждый раз после своего представления, говоря, что считает эти забеги забавой для отчаявшихся или активных волков, а он к таковым себя не причислял. Он, пускай и не пробовал себя в этом никогда, но всегда приходил на площадь, где начиналась игра, чтобы посмотреть на Чана и пожелать ему мягкого падения в грязь. Многие взрослые, стоящие рядом и дожидающиеся своего ребёнка из леса с парой, всегда интересовались, почему парень не бегает по лесу, внюхиваясь в какофонию запахов, ведь у него были неплохие умения прятаться и путать следы, усложняя задачу всем вокруг. В ответ они получали, что для создания собственной семьи ещё рано, и отвязывались на ближайшие два сезона.       — Это твой последний год, поэтому да, — отвечает младший и идёт в сторону дома Бана, где им предстоит разобраться с количеством запасов и раздать обязанности по подготовке к важному для всей стаи вечеру.       — Ты действительно побежишь ради меня? — блондин удивлённо выдыхает и догоняет за несколько быстрых шагов парня.       — Конечно. Должен же я хоть раз в этой жизни обогнать тебя, чтобы ты поел грязи из-под моих лап, — голос звучит невероятно безразлично, вводя в ступор на несколько секунд, но когда в глазах золотом блестит игривость, то всё становится на свои места — Ким просто шутит и тут же уклоняется от щипка старшего за бок, разгадавшего его добрую колкость.       Вечер проходит в распределении заданий для всех свободных жителей: кто-то занимается остаточными приготовлениями запасов, другие проверяют наличие тёплых вещей у каждого человека и помогают сшить новые, если вдруг старые оказываются сильно изношенными, а третьи помогают Минхо и Феликсу в лекарском домике с порядком в травах, настойках и в уборке комнат. Даже нетерпеливый Джисон больше не рвётся на потасовку к старшему из Ли, вероятнее всего пристыженный самим собой за собственную забывчивость. Все при деле — у Чана на душе покой и тишина.       К полудню второго дня из леса возвращаются охотники, которых с радостью и уважением встречает абсолютно каждый: от ребятни до стариков — по ним скучали. В деревне сразу становится шумно и живо от задорного смеха и оханий детей, услышавших историю о том, кто и как поймал эту большую косулю. Кристофер в благодарности склоняет голову перед добытчиками, когда выходит навстречу к ним, чувствуя на себе прожигающий взгляд Сынмина, ведь не положено вожаку так принижаться перед подопечными, но он лишь объясняет такое поведение обычной человечностью.       А после дни перестают растягиваться, а стремительно пролетают мимо, оставляя в голове воспоминания только лишь о делах деревни. Вопрос торговли с северными и западными землями, подготовка ко дню проводов осени, составление списков нужных вещей из дальних территорий и ещё, кажется, с десяток дел, с которыми нужно закончить до наступления зимы.       Блондин рано встаёт, почти не завтракает и приступает к работе, совершенно не вслушиваясь в происходящее за пределами его дома — если будет что-то важное, то к нему забегут. К полудню приходит Ким, что-то бурчит себе под нос о безалаберности и уходит шуметь на кухню, а возвращается уже с небольшой, потому что от нормальной старший отказывается, порцией еды, ставит под самый нос, вытягивая бумажки поближе к себе. Брюнет комментирует прочитанное, интересуется мелочами и тем самым помогает посмотреть на написанное под другим углом, что спасает от крупных ошибок.       Шум от присутствия в доме кого-то ещё стихает и заменяется покоем. Эта тишина к вечеру отяжеляет веки и заставляет их слипаться, а каждый шорох с улицы вынуждает нервно выдыхать, злиться и суетиться в попытке скрыться. Сынмин появляется в одно и то же время из ниоткуда, когда за окном уже давно темно, накидывает на плечи вязанный плед со сладковатым, приятным запахом шиповника и тянет за собой в спальню, где помогает Чану улечься и поспать хотя бы часов пять. Альфа кутается в принесённое ему покрывало почти с головой, часто и глубоко вдыхает аромат, успокаиваясь и наконец расслабляясь.       И так происходит два дня и три ночи без перерыва, потому младшему не кажется странным, что лицо Бана осунулось, под вечно весёлыми и добрыми глазами появились синяки, а и без того едва заметные веснушки и вовсе померкли. Вымотался и выдохся, но сделал всё в поставленные самим собой сроки — до забега остаются ещё целые сутки.       Ранним утром в деревне мало тех, кто выходит из своего дома, но они есть: волки с караула границ, любители ранней тиши и Кристофер. Он обходит каждый деревянный, крепкий домик и устало улыбается, замечая на некоторых из них по-детски нелепые украшения в честь надвигающегося праздника встречи зимы. У него тоже были такие.       Ноздри мелко подрагивают от запахов, когда мимо проходят два парня, которые сменились с другими на окраине территорий и теперь идут домой, где их ждут семьи. Недовольство оседает где-то в глотке крупным комом, сжимает горло и пробует выбить из груди предупреждающий рык, но Бан быстро глотает его, натужно улыбается и здоровается. Минхо был прав, когда говорил, что отсутствие нормального сна приводит к раздражительности.       Когда шум начинает нарастать и становится всё громче и громче, то блондин незаметно ускользает в свой дом, приводя себя в порядок и наконец завтракая, чтобы скоро начать подготовку к празднеству — уборка, выходная одёжа и все остальные дела, до которых обычно руки не доходят.       Чем ближе к шести вечера, тем больше огней загорается на улицах и главной площади деревни. Чан помогает расставить столы и скамьи, заботливо таскает блюда с едой под присмотром одной из хозяек и расставляет точно так, как та просит — не отделяется от своих людей, а ставит себя на их уровень. И только последние общие приготовления подходят к концу, как звонкий смех и разговоры привлекают внимание. Все готовы к забегу, знакомству и проводам осени.       Старик Джей на правах бывшего помощника начинает свою речь, с грустной радостью вспоминая своего умершего друга и отца Кристофера, их общие дела и молодость, воспитание детей. Подбирается к настоящему и обращает свои влажные глаза на Чана, быстро промаргивающегося и встающего рядом — воспоминания о смерти родителей всё ещё отзываются ноющей тупой болью. Мужчина говорит о достойной замене и просит не сомневаться в его фигуре, решениях и верности. Молодой вожак делает глубокий поклон в знак уважения всем собравшимся, и толпа заливается аплодисментами — его по-прежнему готовы принять и поддержать. Он чувствует на своей груди укоризненный взгляд, понимая, что так на него может смотреть либо Минхо, либо Сынмин, но первый стоит в абсолютно другой стороне, потому широко улыбается, возвращаясь с небольшой сцены к остальным для подготовки к забегу.       Обращённые омеги занимают свои места недалеко от леса, чтобы по первому звону колокола сорваться за территорию деревни. В этой толпе Бан с поразительной точностью находит волка Кима, трущегося о другого хищника. Они явно собираются путать следы и альф.       — Чёрт! Если я не найду Джисона из-за запаха Сынмина, то я на стенку полезу! — ворчит Минхо. Его аромат начинает горчить от недовольства, сильнее раздражая старшего, из-за чего короткое рычание само по себе вырывается из груди. — Ты уверен, что тебе стоит участвовать? Весь день сегодня нервный какой-то, как бы ты не перегрыз кому глотку, — Ли качает головой, прикладывая ладонь к его лбу.       — Просто надо было больше спать, ты был прав, — откашливаясь, поясняет Чан и усмехается. Он знает следующую фразу наизусть.       — Я всегда прав, я предупреждал, — говорят они в унисон. Младший из них замирает и закатывает глаза, пока вожак начинает заливисто смеяться от комичности ситуации.       Они коротко молчат, разглядывая волков, стоящих в ста метрах от них, чтобы не было раннего знакомства по запаху. В груди блондина зарождается неприятное волнение. За спиной слышатся разговоры других альф, рассуждающих о том, что они наверняка поведутся на давно симпатичных им омег. Вопрос появляется сам собой:       — Понятно, что мне хотелось бы поймать Джисона, а вот что с тобой? — лукавый взгляд скользит по чёткому профилю Бана, задерживаясь на непонимающих глазах. — Сынмин никогда не бегал, а тут вдруг решил. Разве тебя это не наталкивает ни на какие мысли? — рассуждает вслух Ли, кидая быстрый взор на самого спокойного хищника впереди.       — Он невероятный, но вряд ли он будет рад, если я догоню не забавы ради, — тушуется блондин и замолкает. Подушечки пальцев вдруг начинает покалывать от фантомного ощущение тёплой кожи под ними.       Ким — один из самых близких ему людей, знающий его от кончиков ушей до мизинчиков стоп и каждой шерстинки на его шкурке в обличии волка. Они знакомы, кажется, целую вечность: этот омега знает, что Чан не любит, когда его пытаются утешить, знает о его перфекционизме, любви к лету и ещё мириады его незначительных тайн; Бан знает, что младшего успокаивают вечерние прогулки и что он без ума от игр с мячом и не имеет значения в форме волка он или человека, прекрасно помнит о его боязни призраков и любви к подшучиванию над окружающими. Парни даже выучили циклы друг друга, чтобы не попадаться друг другу на глаза и не нарваться на неожиданность, которая могла бы навредить их давней дружбе.       Крис мгновенно вспоминает те два дня усердной работы, свою раздражительность с запредельным превышением нормы и тёплый плед с приятным запахом. Этот аромат настолько отличался от обычного Кима, что в голове и мысли не было, что это может быть он. Слишком недоступно, слишком дразняще, слишком необходимо. Сынмин всегда был рядом, всегда молчаливо помогал и принимал его по-детски необдуманное поведение. Он абсолютно всегда был любимым.       Вожак никогда не возвращался с парой, а брюнет — не участвовал. И омега всё это время знал причину, прячась от забегов, чтобы не привлечь к себе жизнерадостного и ничего неосознающего болвана-друга.       Первый звон колокола разносится неожиданно и касается самого дна души, пробираясь и прочно оседая в ней. За спинами готовящихся альф слышатся крики со словами поддержки, а волки срываются со своих мест в самые разные стороны, стараясь спутать свои следы с чужими ещё в самом начале. Чан выдыхает через рот, смотрит в глаза замеревшего Ли и счастливо улыбается, морща нос от сгущения чужих запахов, начинающих давить своей тяжестью. Последние хвосты теряются во тьме густого леса.       — Я нуждаюсь в нём, — почти счастливо говорит Бан, — поэтому сегодня последний шанс сказать ему об этом, после это будут пустые слова.       — Узнаю нашего бесстрашного вожака, — Минхо усмехается и смотрит на место, откуда всего пару минут назад ускользнул последний оборотень. — Поговори уже со своим ненаглядным и перестань меня обвинять в каком-то растлении. Джисон повзрослее твоего будет, — он скалится, старший не успевает никак возразить, потому что Ли тут же срывается с места и оборачивается бело-рыжим волком, слыша глубокий перезвон с колокольни, спускающий с альф оставшиеся ограничения, скрывающие внутренних зверей, и оповещающий убежавших о выходе на их поиски.       Забег начался.       Чан быстро разгоняется, отрываясь от остальных, чтобы их запахи не путали и не раздражали, подбивая вцепиться в горло. Когда до леса остаётся всего полсотни метров, а другие только набирают скорость, парень выпрыгивает в воздух, задерживается в нём на долгие секунды, но промёрзшей земли касаются уже не ноги, а крепкие лапы. Он продолжает бежать, не задумываясь о том, что может быстро выдохнуться, и, когда нагоняет хвост Минхо, а после и равняется с его мордой, криво улыбается другу, вместе с ним вбегая в полную омежьих ароматов чащу и даря почве новые шрамы от животных когтей.       Деревья перед ним расступаются, позволяя проникнуть в самую глубь, но за белой спиной сливаются в неделимое пятно, отрезая все пути к отступлению — закон леса. Крис глубоко дышит, считая про себя, чтобы не сбиться. Свежий, холодный хвойный воздух пронизан сладкими нотами: яблоки, жжёный сахар, малина — это только самые яркие, несдержанные и неприкрыто трепещущие в ожидании, что их быстро найдут. Волк тянет через нос остатки незамутнённого феромонами кислорода, концентрируясь на нём несколько минут лишь для того, чтобы пробежать подальше от начала и уловить нужный аромат.       В полумраке всё кажется недосягаемым, ненастоящим, но, когда лунные ниточки пробиваются сквозь крону раскидистых деревьев, всё становится различимым и очевидным: тот страшный силуэт вовсе не затаившийся недруг, а обычная кривая коряга, и шуршали не одежды чужаков, а листья кустарников. Природа превращается в театр теней и позволяет внутреннему зверю полностью раствориться на её сцене, слившись воедино. Так задумано их началом.       Чан замедляется, оказываясь в глуши, и часто дышит, переводя дыхание после бега. Он ловит глазами сидящих на ветках птиц, и ушами — мелкие шорохи в траве от перебежек мышей. Волк не останавливается идёт в непонятном ему самому направлении, пока не чувствует знакомую сладость, от которой под языком слюна собирается непозволительно быстро. Кислинка рябины отзывается какой-то насмешливой ноткой, расставляя всё на свои места. Сынмин был тут.       Мало того, что был, так ещё и отпустил надуманный самим собой контроль аромата, позволяя ему обрести шлейф тех эмоций, которые давно сидели в его груди: терпеливое ожидание и отчаянная попытка заявить о себе в другом ключе.       Возле сердца вожака что-то — внутренний волк, — прыгает, ворочается и толкает идти дальше по запаху. Бан принюхивается к земле и замечает отпечатки лап, разбросанные в абсолютно хаотичном порядке, поэтому понимает, что ориентироваться на обычные для охотников признаки добычи — гиблое дело, потому что Сынмин легко никогда и никому не давался, всегда боролся за себя и свою вольность.       Крис берёт след ровно в тот момент, как чужие ароматы начинают забиваться в пазухи и цепляться за шерсть. В голове мелькает мысль о том, что глубоко в лес редко кто в последнее время убегал, и она развивается до радостного осознания, что волки начали проникаться этим обрядом и подходить к нему с тем же азартом, что и предки. Впрочем, догадка выветривается и стирается из памяти за секунду, стоит только уловить ниточку необходимой сладости, ведущей в сторону от прибежавшей толпы. Парень разгоняется, отрываясь от тяжелых феромонов и скрываясь среди вековых деревьев.       Через несколько минут перед глазами открывается поляна, окружённая елями и кустами терновника. Тишина. Бан оглядывается вокруг себя, глубоко дышит, стараясь уловить с каждым вдохом слабеющий оттенок шиповника. Он разворачивается, с тоской признавая, что Ким его провёл, запутал и оставил в дураках, но в темноте кто-то слабо сопит. Уши сами собой разворачиваются в сторону шума, но тело замирает, позволяя сейчас оказаться уязвимым.       Из-за кустов на вожака налетает чёрное пятно, в неумелости атаки которого быстро узнаётся Сынмин. Чан молниеносно реагирует, отбегая в сторону, чтобы его не сбили с лап ударом в бок. Они останавливаются в метре друг от друга, принюхиваются, ощущая нужный прямо сейчас запах родного человека. Хвост старшего качается из стороны в сторону, выдавая всю его радость находкой, пока второй разглядывает и почти не шевелится, выражая недовольство такой быстрой поимкой. Кристофер делает шаг вперёд в надежде подойти ближе и вдохнуть поглубже, но Сынмин оказывается хитрее — срывается с места в пущую глубь леса, оставляя за собой цепочку из аромата кислой рябины, намекающей на очевидную насмешку, мол, так легко не дамся.       Бан живо реагирует и бежит следом, чтобы больше не потерять из виду и не плутать по огромным территориям. Чёрный волк, несущийся перед ним, ловко и почти бесшумно перепрыгивает каждый торчащий корень и все упавшие деревья, словно знает эту местность, как своё имя. Старший не отстаёт, иногда ускоряется или замедляется, очевидно поддаваясь, и не решается схватить, идя на поводу у освежающей сладости удовольствия от их взрослых догонялок.       Младший резко сворачивает направо, и Чан узнаёт это место по повязанной на ветку красной ленте — скоро граница их территорий. Деревья вокруг мелькают всё реже и реже, а Ким дышит с каждой секундой бега тяжелее, поэтому он принимает решение, что игре пора прекратиться. Белый волк быстро догоняет второго, уступающего ему в размерах, и валит на бок, оказываясь над упавшим и запыхавшимся зверем. Счастливые глаза заливаются золотом, почти сверкают при виде расслабившегося под старшим Сынмина. Парень игриво рычит, тянется к светлой мордочке и прикусывает её, давая понять, что всё ещё не признаёт своё поражение. И Чан принимает этот жест, опускает голову в покорности, не переставая вилять хвостом. Пускай, это запрещённый приём в обличие хищника для всей стаи, но Киму можно: не навредит.       — Глупый альфа, — звенит колокольчиком в голове голос Сынмина, удачно настроившего волчью связь, — зачем ты вышел на забег сегодня? — интонация кажется раздражённой, как и мимика самого зверя. Просто так омеги не рычат, когда их ловят.       — Потому что ты впервые согласился участвовать, разве не очевидно? — удивление проскальзывает слишком ощутимо, пока Чан мокрым носом тычется куда-то под челюсть чёрного волка. — И потому что мне есть что сказать.       — Если ты хочешь сказать, что почуял приятную омегу, пока бежал за мной, то-       — Я люблю тебя, — пересилив свои манеры, вожак перебивает и хихикает, облизывает жёсткую шёрстку и чувствует, как в груди разливается что-то горячее, сжигающее всё на своём пути, начиная с сердца.       — Я тебя тоже, но будет лучше, если ты скажешь мне это после гона, — фырчит после паузы Ким и больно кусает широкую шею, пресекая ласки. Тишина обволакивает животных, сжимает и душит своими руками, потому парень продолжает: — Ты был нервным не из-за недосыпа, а из-за того, что у тебя приближался гон. От тебя даже сейчас несёт сильнее обычного, поэтому давай вернёмся в деревню, пока ты не перегрыз какому-нибудь альфе глотку за то, что он пробежал мимо.       — Но…       — Без «но», глупый Чан, — голос звучит твёрдо и решительно, несмотря на то, что волк открывает шею сильнее, позволяя своему запаху разлететься и проникнуть в лёгкие. — Я пересёкся с Минхо. Он сказал, что ты уже рычал даже на него.       Каждый, кто не Крис, не заметил бы в его голосе и грамма волнения, но он знает, что Ким никогда не просит сделать что-то просто так, у всего есть своя цель. Вожак дышит глубже и чаще, стараясь насытиться необходимым прямо сейчас феромоном, и сопоставляет факты: раздражительность, нетерпимость к другим альфам и ощущение чьего-то присутствия в его руках — цикл сбился, а значит гон накроет в любой момент и без привычных сигналов-симптомов.       — Ты останешься со мной? — взволнованность вдруг овладевает телом и заставляет напрячься, а голос вздрогнуть. — Я не трону, обещаю. Я просто не хочу тебя отпускать, когда только поймал и осознал всё, — волк скулит от отчаяния, тычется носом в шею, едва ощутимо прикусывая её.       — Если мы начнём возвращаться прямо сейчас, то я позабочусь о тебе, — соглашается Ким и резво встаёт, вылезая из-под альфы. Он трётся о хищника, оставляя на нём свой запах, чтобы дать им времени про запас, и чувствует, как вибрирует волчья грудь от довольного рыка, что омега действительно не оставит его.       Они разворачиваются с небольшой полянки и бегут нос в нос. Сынмин чувствует, что старший часто косится на него, но не реагирует на это, продолжая вести их через отдалённую тропинку, чтобы сократить путь. В один момент белый волк и вовсе начинает бежать позади, иногда образуя между ними небольшую дистанцию, поэтому, когда такое происходит в очередной раз, омега интересуется причиной и получает в ответ: «Я хочу видеть тебя перед собой и так лучше чувствуется твой запах». В голове щёлкает осознание, что гон подбирается ближе и вытягивает инстинкты — контроль и желание слышать аромат пары, — наружу. Приходится ещё немного ускориться.       Как только они вбегают в деревню с края леса, то встречающие их люди радуются, шумят и предлагают присоединиться к столу, чтобы восстановить силы. Младший обращается и гладит большого белого волка между ушей, успокаивая рвущееся из его груди рычание в качестве ответа на непонятный гомон. Сынмин тактично отказывает, бессовестно врёт о своём самочувствии и направляется в сторону дома вожака в сопровождении хищника. Жители понимающе кивают и провожают их взглядами, качая головами в тревоге за главного и его молодого помощника. Никто не удивлён, что они вернулись вдвоём, ведь в прошлые годы старший всегда приходил один, не найдя свою пару — в этот раз омега участвовал.       Брюнет открывает деревянную дверь, пропуская зверя вперёд и говорит, чтобы тот шёл в спальню, пока он посмотрит травы на его кухне. Чан, так и не обращаясь, проходит в дом и уже в комнате принимает обличие человека.       Кожа неприятно зудит, одежда кажется тяжёлой и колючей, и он старается стянуть с себя белую хлопковую длинную рубаху, а следом за ней и лёгкие брюки, подчёркивающие каждую напряжённую мышцу его ног. Пальцы его не слушаются, дрожат и теряют последнюю пуговицу, которую просто отрывают, когда желания стараться уже не хватает. На крепком, хорошо развитом теле остаётся лишь нижнее бельё.       Отсутствие младшего сейчас ощущается особенно сильно.       Крис окидывает комнату взглядом и замечает тот вязанный плед, забытый Кимом и оставленный небрежным комком на кровати. Парень садится на пол возле постели и тянется к покрывалу с едва уловимой сладостью. Он глубоко дышит, унимая резкий жар в своём теле и обманывая волка: омеги нет рядом.       — Чан, тебе стоит… — начинает Сынмин, сжимая в руках глиняную пиалу при входе в комнату. Добрая ухмылка растягивается по его лицу, когда старший поднимает напуганные глаза на вошедшего. — Тебе нужен мой запах? — альфа не шевелится, смотрит на младшего пристально и взволнованно, словно тот лишь плод его мокрых фантазий. Брюнет ставит посуду с отваром на небольшой столик в комнате и проходит дальше, садясь на кровать в близости к Бану. — Я позабочусь о тебе в этот раз, помнишь? Я пообещал, — тихо лепечет Ким и протягивает своё запястье к чужому, отпуская контроль и позволяя сладости прорваться наружу.       Широкие плечи заливаются румянцем, ползущим на шею и скрывающим мелкие веснушки. Кристофер весь вытягивается — всё тело выдаёт его напряжённое состояние, — смотрит на худую кисть и касается её кончиком носа, не разрывая зрительный контакт, словно младший может сбежать в любую секунду.       — Ты всегда был рядом, — шепчет Чан и позволяет себе быстро моргнуть. — Ты всегда был таким искренним и знал, что я потянусь на твой запах, да?       — Я всегда знал, что ты не осознаешь, что тебя тянет ко мне не только по дружбе, — он глухо смеётся и хлопает свободной ладонью по мягкому матрасу, приглашая залезть.       Бан нелепо путается в упавшем на его ноги пледе и старается вылезти из его пут, не выпуская руку омеги из своей. Это выглядит достаточно забавно, чтобы коротко засмеяться. Вожак садится возле младшего, потерянно разглядывая его лицо, словно ища подсказку к дальнейшим действиям. Ким двигается ближе, усаживаясь между разведённых в стороны ног блондина и скрещивая стопы за его спиной. Чан быстро понимает задуманное и повторяет позу, придвигаясь и утыкаясь в жилку на шее рядом с запаховой железой.        — Мне твоя мама ещё четыре года назад сказала, что после моего представления твои гоны стали проходить тяжелее, — парень замирает и больше усердно не трётся о шею, впитывая в себя кисло-сладкий запах шиповника. — Твой альфа выбрал меня ещё задолго до того, как ты додумался до этого.       Сынмин поглаживает блондина по голове, перебирая короткие пряди на затылке и помогая расслабиться. Он готов поклясться, что слышит, как шестерёнки в его голове начинают крутиться быстрее и формируют из слов полное предложение:       — Но ты ведь не из жалости сейчас тут? — пищит брошенным щенком Чан, в самом деле оставшийся один на один со всем, что его окружает: стая, другие поселения и чувства к Киму.       — Ещё чего. До этого же жил как-то, тут тоже справился бы, чай, не ребёнок, — фыркает омега, накрывая своими ладонями чужие напрягшиеся плечи. — Как будто не знаешь меня и что я ни к кому бы не пошёл просто так в гон.       — Я люблю тебя, Мин, — выдыхает с улыбкой Кристофер, коротко полизывая пульсирующую венку, словно стараясь выбить больше нужных прямо сейчас феромонов.       — Я тебя тоже, Чан, — хихикает младший, надавливая на развитые мышцы под своими ладонями и чувствуя, как новый оттенок вытесняет весь сладковатый молочный привкус из запаха.       На языке чувствуется свежий липовый мёд, с каждой пятиминуткой сгущающийся всё сильнее.       Природа начинает брать первенство в свои руки без всяких сокрытий, когда вожак замирает и перестаёт дышать, чуть ощутимо подрагивая в руках брюнета. «Я рядом, вдохни поглубже» — шепчет на ушко парень, когда кусочки наблюдений складываются воедино. Бан вдруг начинает часто дышать, жаться туловищем к чужому, стараясь урвать всё, что попадается под руку, и тихо и низко скулит, облизывая основание тонкой шеи в мимолётном желании укусить.       Горячие ладони чувствуются на каждом миллиметре тела. Места, где только что лежали руки, начинают плавиться от желания повторного прикосновения. Сынмин нежно ведёт пальцами по чужому загривку, растрёпывая светлые пряди, и расслабляется в крепких объятиях, словно показывая, что не противится ласкам.       Но альфе мало. Он кладёт кисти на неширокие, но крепкие плечи, спускается к завязкам рубахи на груди и тянёт верёвочку, раскрывая больше тёплой кожи. Младший всё понимает и медленно снимает с себя одежду, не сдерживая весёлой улыбки, когда в глазах напротив читается восхищение, перемешанное с желанием обладать. Чан стыдливо оглядывает острые плечи, задерживая взгляд на ямках под ключицами, и быстро возвращает глаза на лицо брюнета, с губ которого улыбка не сползает.       Ким, наблюдая за ползущими по чужим щекам языками огненного румянца, за дёргающимся кадыком и потерянным взором, понимает, что Кристофер действительно боится тронуть и не сдержать данное в лесу обещание, совершенно забывая о своём состоянии. Парень же в свою очередь вспоминает собственные слова, что он позаботится о старшем, а потому берёт ситуацию в свои руки вместе с лицом Бана.       Плюшевые губы касаются переносицы, спускаются под удивлённый выдох на щёки и скулы, оставляют горящие поцелуи на острой челюсти, подбираясь к адамову яблоку. Сынмин прижимается своей шеей к запаховой железе старшего, позволяя бескрайней сладости мёда проникнуть сквозь мягкую кислинку шиповника — помечает их обоих и показывает свою открытость и искренность по-своему, — и медленно отстраняется, кладя чужую ладонь себе на плечо.       Он тянет кисть ниже, прижимая к груди и даря возможность почувствовать, как бьётся его сердце, и говорит одними глазами: «Оно принадлежит тебе» — осторожно опускает ниже, игнорируя, что по коже давно побежали мурашки от того, насколько же горячие руки у старшего, и замирает на подтянутом, с мягкоочерченными кубиками пресса животе. Крис крупно вздрагивает, пробует отнять свою ладонь от нежной кожи, но тут же успокаивается, стоит только взглянуть повнимательнее в глаза Кима: «Тебе можно». Чан громко скулит, откидывая голову назад, и жмурится до белых пятен под веками, словно стараясь не вестись на поводу:       — Это всё из-за гона.       — Это всё из-за того, что я хочу быть рядом, — строго отвечает омега и резким движением опускает чужую руку на свои светлые штаны, скрывающие за собой наливающийся кровью член. — Но если ты так рано стал импотентом и нуждаешься только в объятиях, то я не возражаю.       Вожак стонет и с присущей ему нежностью сжимает орган через ткань, чтобы после смущёнными глазами намекнуть на то, что теперь вся одежда определённо будет лишней. Сынмин целует в лоб и стягивает с себя остатки вещей, в которых волки обычно проходят обрядный забег, совершенно не испытывая смущения перед старшим за крупное мокрое пятно на задней части брюк и белья.       Чан же краснеет только сильнее, мягко толкает в плечо и разглядывает расслабленное тело перед собой: крепкие плечи и осторожная, почти девичья талия, узкие бёдра с блестящими следами и длинные ноги с плавными тенями на согнутых коленках, привлекательно стоящие бусинки сосков и твёрдый член с мокрой головкой. Он ведёт кончиком носа от яремной ямки до низа живота, целует его и со вселенской преданностью смотрит в чёрные омуты, встречая в них одобрение и трепет.       — Я хочу, чтобы ты носил тут, — парень тычется в низ живота, шумно втягивая перемешанный с феромонами воздух, — наших щенков.       Щёки Сынмина быстро краснеют, а и без того выразительные глаза становятся огромными и влажными. В голове что-то щёлкает и настойчиво твердит, что этот альфа в гон не ведёт себя как голодный зверь, старающийся заполучить своё любой ценой, а окутывает заботой, нуждается в ласке и пробует не терять свою человеческую сторону. Таких всегда называли отчего-то неправильными, ведь они становятся уязвимыми, а не агрессивными.       — Ты ведь знаешь, что для этого нужно сделать, взрослый мальчик Чан? — тихо воркует брюнет, смахивая с открытого лба светлые прядки чёлки. Он вытягивает свою ногу, кончиками пальцев касаясь скрытой под бельём горячей плоти, вырывая из груди старшего всхлип — ему больно от собственного возбуждения. — Иди ко мне, — он манит, позволяя шиповнику пробиться сквозь стену мёда, и осторожно целует, чтобы не напугать.       Кристофер мягко накрывает чужие губы своими, облизывает их и робко толкается языком в его рот. Сынмин ведёт руку между их телами и приспускает последний элемент одежды с крепкого тела альфы. Он шипит, когда мокрая от предэякулята головка встречается с прохладным воздухом комнаты, и тут же давится тихим стоном, стоит младшему провести своим юрким языком по одному из удлинившихся клыков — желание пометить застревает где-то в горле неозвученным писком.       Пальцы осторожно размазывают по кончику природную смазку, тем самым вызывая несдержанный выдох прямо в губы. Чан не сдерживается и толкается бёдрами вперёд в погоне за ощущениями, прижимаясь к чужому лбу своим. Омега ёрзает, стараясь не думать о крупных вязких каплях, стекающих на покрывало, а блондин чувствует это и только сильнее распаляется. Этого оказывается непозволительно мало.       — Войди в меня, не тормози, — терпение натягивается подобно струне и норовит лопнуть в любую секунду от желания большего. Бан невнятно рычит куда-то в шею, стараясь поскорее избавиться от последней вещи на своём теле, и скользит своим освободившимся возбуждением возле чужого. Его пальцы дрожат и касаются мокрого входа, тут же собирая новую каплю. — Не трать на это времени, мне давно не шестнадцать, — мычит Сынмин.       Он окидывает взглядом нависающее над ним тело в ожидании и наслаждении: Крис ведёт эрекцией прямо по его влажной дырке, собирая смазку. Широкие плечи, крепкая грудь, переходящая в почти до слёз нежную талию, но выраженный и напряжённый пресс, длинный член с бордовой головкой и мощные бёдра — разве это не фантазия любого существующего на этой чёртовой планете человека? «Да, мечта» — хочется ответить самому себе, но с губ срывается лишь протяжный скулёж, когда вожак наконец медленно входит. Его выгибает от чувства наполненности и правильности, когда на стеночки изнутри давит именно этот альфа.       Бан с осторожностью двигает бёдрами, наблюдая за ответной реакцией, — Ким часто кивает, закидывает назад голову, стараясь не думать о том, насколько же хорошо это чувствуется. Движения становятся увереннее и чётче с каждым грязным хлюпаньем смазки, но всё ещё тянутся, как свежеприготовленная карамель. Чан медлит и не позволяет себе быть резким, пока младший хнычет от переполняющих его ощущений: ещё немного и их станет слишком много.       Он плавно скользит в горячую узость брюнета, жмётся к его шее и скулит в унисон, ловя своими губами каждый его вздох. Сынмин плавится в нежных прикосновениях альфы, расслабляется от мокрых поцелуев на груди и щеках, плечах и челюсти и мечется по постели от желания получить больше, когда от внешне ласкового и сдержанного Криса начинает пахнуть приторно-сладко мёдом: он настолько жаждущий и нуждающийся в разрядке, что голова начинает кружиться.       Осторожное прикосновение к сосредоточенному лицу привлекает внимание вожака к бесконечным омутам напротив, просящих замереть на пару мгновений. Ким подаётся немного назад, соскальзывая с члена, чем вызывает в чужих глазах невероятную панику, но, стоит ему развернуться к старшему спиной и прижаться ею к широкой груди, как вся тревога растворяется. Чан медленно входит, покусывает плечо, тут же зализывая незаметные ранки от длинных клыков, и задушенно скулит, когда чувствует на своей щеке мягкий и горящий поцелуй, заставляющий расслабиться и на мгновение отвлечься.       Этой секунды промедления омеге хватает, чтобы вильнуть своими бёдрами и, разведя колени в стороны для большей устойчивости, задать собственный темп, совершенно непохожий на тот, который выбирал Бан. Он слышит возле уха тихий всхлип и непрекращающиеся просьбы не останавливаться, чувствует, как и сам альфа втягивается в пучину желания кончить поскорее, когда тот начинает углублять каждое движение толчком своих бёдер навстречу.       Сынмин чувствует сильную хватку на талии и поперёк своей груди и расстроенно стонет, что это лишь замедляет его ритм, но тут же громко и протяжно скулит, откидывая голову на плечо старшего, когда понимает, что сам уже не в состоянии двигаться, а член продолжает входить быстро и размашисто. Комната заполняется частыми шлепками липких от пота и количества выделяющейся смазки тел друг об друга, а тяжёлое дыхание на раскрасневшееся ушко лишь сильнее затягивает узел внизу живота.       Последние движения кажутся спасительными для младшего, крупно вздрагивающего в руках Бана и до ноющей боли прикусывающего щеку изнутри, лишь бы не закричать от полученного удовольствия, так и не прикоснувшись к себе.       Чан облизывает плечо перед собой, быстро продолжая входить в дрожащее от накрывшего оргазма тело, и тихо стонет, чувствует напряжение в каждой мышце и кончает, позволяя клыкам войти в кожу. Сынмин скулит от неожиданности и жжения в месте укуса, дёргается, стараясь вырваться, но очень быстро расслабляется, чувствуя тёплые объятия родного человека. Альфа осторожно двигается, позволяя почти сформировавшемуся узлу оказаться внутри, член снова ощутимо дёргается, выплёскивая тёплую сперму в омежье тело, разнеженное наслаждением.       Младший первым касается кровати, недовольно мыча от ноющей боли в плече, пока к его спине жмётся Кристофер, случайно двигающий бёдрами и проталкивающий узел глубже под общий задушенный стон. Блондин вылизывает укушенное место и собирает выступающие капельки крови, смакуя их и старательно игнорируя, что клыки вновь чешутся в желании пометить: его пара во второй раз скорее ткнёт острым локтем под дых, чем примет такой собственнический жест.       — Надо будет официально рассказать стае, что ты выбрал меня, чтобы не было лишних слухов, почему у меня появился живот после нескольких ночей в твоём доме, — смеётся Сынмин и тут же шипит, чувствуя, как член внутри него заинтересованно дёргается, напоминая, что Чан — всё ещё альфа в гоне.       — Ты правда согласен носить моих щенков? — тихо спрашивает Чан, оставляя целомудренные поцелуи на его затылке.       — Ты такой эгоист, — цокает брюнет. — Это будут наши щенки, а не только твои, глупый альфа, — и в груди растекается что-то горячее и правильное от того, как этот суровый молодой вожак стаи скулит от простого обсуждения будущего их семьи.