Причины и последствия

— Опять? — Что опять? — Идиот. А ведь это уже не впервые. И даже не дважды. Сью уже давно испытывал терпение человека, который дорожил им. Делал это для того, чтобы его замечали, обращали внимание, любыми способами. Даже если эти способы подвергают его жизнь под угрозу. Сью режется в очередной раз, забывается, улыбается с тоской, тяжело, но радуется, когда Уилл влетает в комнату, чуть не выбивая дверь с петель, кроет его всеми возможными матами, забинтовывает руку и смотрит изподлобья, сурово, что мурашки по коже прокатываются, холодок по спине бежит и забываешь, что перед тобой человек, спасающий жизни, а не отнимающий их. Густые брови у него уже, наверно, болят от бесконечного напряжения на переносице. А Сью любовался, улыбался уже беззаботно, с искрой. А Уилл не рад был совершенно. Он вымотался. Вымотался смотреть на то, как человек, которого он, вроде, любит и всячески это показывает, губит себя. И догадывается, что это специально. Ведь Сью вовсе не от тяжести это делает. Одно лишь качество с другими людьми сопадает — проблемы с головой. И они у него невероятно серьёзные. Сью никогда не пытался вскрыться, никогда даже не намекал на то, что покончит жизнь самоубийством, он всего-то резал руки неглубоко, но до крови, чтобы Уилл волновался, чтобы у него скребло под сердцем, и чтобы он чувствовал вину, ведь не уследил. Сью нравилось, когда за него беспокоились. И так Уилл и не понял, почему ему это так важно. Сестра всегда Сью донимала лишним вниманием и заботой, почти гиперопекала. Но, видимо, это была не та забота, которой он хотел. И хоть была она от сердца, с нежностью, Сью нравилась та, что была со злобой и отчаянием. Ему нравилось, когда Уилл злился, когда перетягивал бинты чересчур сильно, перекись или спирт выливал на голые раны неаккуратно, до шипения. Сью ненавидел боль. Но боль в отношениях с Уиллом, которую он сам себе и причинял, доставляла ему неземное удовольствие. А Уильям устал от таких отношений. Любил, но устал любить. И каждый подобный случай сопровождался идеальным поведением на следующий же день. Будто Сью и не занимался самобичеванием. А потом смотришь на руку, а там будто каток, который никто месяцами (а может, годами) не чистил и не реставрировал. Каток из лезвий. Сью идеальный парень. Через день после приступов. А до них он садист и мазохист. Ведёт себя ужасно, плюётся желчью и не упускает из виду ни единый промах. Особенно обожал задевать за внешность. — Укладку тебе что, черти делали сегодня? Выглядишь как с помойки. И было бы не так обидно, если бы не эмоциональные качели. Если бы Уилл сразу знал какой Сью ужасный. И после всех унижений он встречал его с улыбкой на лице и кровью на полу, и запах её в ламинат уже въелся, не отмывается. А Уильям глядит на него, чувствует как гнев расплывается в каждой клетке тела. Злило, что Сью эгоист. На всё остальное было плевать, уже привычно. Кровь Уилл вытрет, как с любимого тела, так и с любимого пола, раковины, одежду закинет в стирку, раны обработает. А сегодня из дома выгонит. Потому что надоело. А завтра будет полицию вызывать, чтобы Сью в дверь не долбился. И так неделю. А через месяц ему коллега позвонит, на опознание прийти. А там его Камилла встретит, с лицом грустным-грустным. Уилл даже бровью не поведёт, назовёт имя, что любил когда-то, что звучало колокольчиками на ветру, руки вымоет и оставит всё на патологоанатома. На похороны не придёт. Их не было.