Только верь, Вера

      Поезд должен был прибыть на Московский вокзал через час. Пассажиры плацкарта понемногу начинали собирать вещи, убирать постели. Ехали в ночь на утро, не самая долгая, но изнурительная поездка. Для всех, кроме Алексея Прищурова.       Он мог бы сесть на скоростной «Сапсан» и домчать домой за четыре часа, как предлагала ему его маленькая назойливая окололитературная пчёлка, но ему нравились долгие поездки. Они вызывали приятную ностальгию. Этот размеренный стук колёс, запах курицы и варёных яиц в общем вагоне. Купе Алексей брал редко, если требовалось написать материал для статьи и он был уверен, что те, о ком был материал, не увязались за ним.       Было в плацкарте своё очарование. Разгадывать кроссворды или судоку с соседями, долго беседовать о длительных странствиях по стране или обсуждать посадку рассады на подоконнике. В те мгновения, когда не приходилось настойчиво отказываться от еды или тереть глаза, изображая усталость (ведь мужчина в очках, густой щёточкой усов и в старомодном твидовом костюме с дублёнкой не может быть младше шестидесяти, ему положено уставать и рано укладываться на боковую), Алексей наслаждался человеческим общением. Оно позволяло хоть немного, но побыть живым, увлечённым не только мыслями, где достать пропитание.       Когда ты мёртв, тяжко проявлять живость. Потреплешь старый томик Булгакова, заговоришь о любимой печатной машинке или глянешь на щенка в переноске, как ощутишь, что время стремительно несётся вперёд, огибая тебя стороной. Сколько ещё поездок его ждёт, прежде чем люди сделают все поезда скоростными или откроют воздушные шаттлы между городами?       Алексей отпил чаю из гранёного стакана с железным подстаканником, смахнул капли с густых усов, прошедших с ним и блокаду с сорок первого по сорок четвёртый, и танки на площади Москвы в девяносто первом. Отвернулся к окну.       Ленинград заставил невзлюбить зиму за её лютые морозы и голод. Но белоснежность зимы Алексея встревожила не так давно. Угораздило после огненной бани в разборках бандитского Петербурга застрять под руинами взорвавшегося особняка века восемнадцатого. Иной раз отбросишь груды камней, словно мелкую гальку, но если обгорел и не ел ни крохи десять суток — будешь ждать помощи, как беспомощный старик.       Тут-то тебя белое пятно врасплох и застанет.       — То, что вы умерли, Алексей, меня не волнует. Вы же хороший человек и порядочный журналист. Поэтому вытащим вас из этой неприятной передряги, а затем пожмём руки. Уверен, мы с вами станем друзьями.       После войн и перестроек мало что способно было удивить мёртвого журналиста. Если только не архитектор в белой одежде посреди грязищи и кровищи. Наидобрейший души человек, если соглашаться с его идеями по очистке города от разного рода мусора — в пакетах ли иль в погонах. Если не высказываться об идеях посносить исторические здания и центр перекроить под веяниями, диктуемыми новыми стилями в строительстве. Идеальный друг, которому наплевать, кого ты ешь. Не марай его, белые вещи сложно отстирывать до слепящей белизны.       — Алексей, вы же интеллигентный чел… журналист. К чему задавать очевидно глупые вопросы? Я не держал в руках никаких инструментов, тяжелее чертёжного набора! А вы пытаетесь сунуть мне вероятно опасное оружие, надёжное лишь в руках профессионала!       Улыбчивый, доброжелательный, чистой души чертёжник домиков, с чьей лёгкой руки текли реки крови.       — Архитекторы проектируют дома, журналисты находят и освещают новости, так кто, простите, Алексей, за мою излишнюю пытливость и некоторую саркастичность, призван заканчивать войны? Защищать наш настрадавшийся город от волны преступности?       Вот такой вот человек — белопальтошник, которому не скажешь, что по гроб обязан. Тут уже бессмертно вляпался. И ладно уж, Алексей сам не прочь был помочь. Тем более архитектору, что залатает попорченные дома, вытянув деньги из правительства. Крысы оттуда подожмут хвосты, взятые под прицелы винтовок вернувшихся из горных ущелий опытных снайперов, и пойдут на уступки. Что останется ему? Так же доставать еду по подпольным амбулаторным, приносить списки бандитов и продажных милиционеров, чтобы их зачистили.       Алексей любил этот город, освещал проблемы преступности в своей передаче, пока его не убили в прямом эфире. Такое сложно внушить забыть тысячам зрителей. Голос ему обрубили, редакции пришлось помахать на прощание, писать для газетёнок помельче, скрываясь под псевдонимами. А здесь влияние. Пожми руку и заключи сделку с дьяволом в белом, что с твоей поддержкой и своими ресурсами прекратит каждодневные перестрелки.       Привыкнуть можно, когда один доживаешь вечность и никаких непутёвых девок из редакции тебе в дети не набивают.       Алексей окинул взглядом вагон. Девчушка суетливо вертелась, показывала язык и норовила сбежать. Женщина, мать вероятно, как рявкнет. Та шёлковая, унялась до поры. Вот бы и его непутёвая девка прекращала склоки после грозного предупреждения.       Юлия Пчёлкина была той ещё занозой в журналистике. Бойкая, решительная и в каждой бочке криминала затычка. Алексей почитывал её писанину да думал. Убьют скоро. Голосистая шибко да жалит языком много. В багажник засунут да за городом тихо пришьют в лесочке. Летала бы себе и опыляла цветники читателей нектаром из прозы, писева про животинку или облагораживание города!       Алексей не ошибся, девка нашлась в черте города с дыренью в животе, но живая. Ещё бы! Такие, как Пчёлкина, мрут неспеша! На тот свет торопятся, а жизнь из них мерно вытекает. Так и вытекла бы, если бы архитектор добродушной улыбкой и блеском в глазах не намекнул, что пора бы одинокому упырю обзавестись дитёнком. Страшное дело — родители. У них выводок, и тебе тоже нужно своих нянчить.       — Обучишь её по старой школе, будет за тебя выступать, читать новости. Активнее печататься. У неё есть харизма и определённо талант...в зачатках...но ты поможешь ему проклюнуться!       А откажешь, твою тихую квартирку сочтут аварийной и снесут, не озвучивалось, но прочитывалось в улыбке.       Вот и появился у него…ребёнок. Несносная, шебутная девица с крашеными волосами, в безвкусном зелёном платье с повязкой на шее. Скоротечность времени никогда ещё не ощущалась так болезненно. Пчёлкина тащила в квартиру технику, порывалась избавиться от его верной печатной старушки. А сколько красок занесла с косметикой и вешалками одежды! Всё потому что оставлять её без присмотра было нельзя. Пойдёт на улицу, сожрёт прохожего и как быть? Сколько лет жил, не сталкивался ни с кем, кто бы интересовался его диетами, отсутствием сна и «чтением» людей. Залез в голову, нашёл, что надо, проверил достоверность, написал статью.       С Пчёлкиной был сплошной геморрой. Тяжести нежными женскими ручками сама не тягай, ешь аккуратнее, еду в дом не води, а если привела, то сама тащи выкидывать объедки. Катастрофа, а не девушка… Девка она и есть девка. Кусачая, острая на словцо и больно шумная. Алексей ни одной болячкой не болел, не поддавался головной боли или мигрени, а вопли Пчёлкиной, гонки этого неугомонного молодняка за громкими заголовками нервировали и отдавали стуком в висках.       Алексей сверился со временем. Двадцать минут. Пора собираться. Он сидел с чемоданом наизготовку, когда кнопочный телефон в кармане затрещал.       Доча: Хаааай! Жду на платформе. Как обещала, заберу. Надорвёшься сумки таскать XD       Глубокий, старческий, насколько так вразумительно было назвать замершую в жизни плоть, вздох.       Она что-то натворила и вступаться за неё придётся ему. В этом Алексей ничуть не сомневался. Мог бы купить пасеку, а приобрел одну приносящую ему горькие убытки пчелу.