Наступает ночь.

Амиля окно холодное не открывает, только ручками к нему прислоняется и почти что на подоконник, увешанный цветами и книгами, прыгает. Валеру видит не четко, лишь силуэт и улыбку и этого ей хватает. Она окно открыть и прокричать ему во все горло «Валера», так что бы голос сорвать в зимнем воздухе, не решается. Боится что кто то услышать может. Мама на последнем на сегодня собрании и вернется в пол восьмого как всегда, точно словно часы. Девочка волосы на палец наматывает, от окна отходит, в прихожую идет и начинает словно сама не своя сапожки натягивать, сама не зная куда она идет. Что Валера тут делал и зачем он пришел, она не знала. Но пальто будто само застегнулось на ней, словно в той самой сказке о Золушке и волшебной фее, которая ее любви с принцем поспособствовала. Только вот, Амиля не была Золушкой, а Валера далеко не принц. Дверь запирает снаружи тихо, дабы соседи или Надежда Пушкина, которая обладала необъяснимо хорошим слухом для своих лет, не услышали. По лестнице бежит так же тихо, стараясь не упасть, а сердце ее бьется все чаще, в ожидании чуда. Но случится ли оно? Амиля перед дверью входной останавливается, решение вдруг взвесить решает, куда и к кому с такой радостью бежала: она точно не понимала. К группировщику, о которых слухи не добрые ходили. Амиля законов их и жизни такой же уличной не признавала, но нашла в этом таинственном парне что то, чего она раньше в людях не встречала, лишь надеялась увидеть то что из книг знала. Легкость и неприкаянность, уверенность и смелость. Да, так она видела Турбо. Но знала ли она все о его темной стороне? Нет, она была уверена, что нет. Трепет сердца тянул ее к этому человеку и к моментам проведанными с ним. Дверь от себя толкает и с ветром зимним встречается, макушка быстро мерзнуть начинает, как и уши, ведь шапку девочка по каким то причинам не надела. Надеялась еще один комплимент о своих волосах услышать. Валера перед ней стоял, ногу одну на скамейку закинув. В спортивном костюму темно синего цвета с лампасами, в куртке кожаной, в черной шапке с красными узорами, с руками разбитыми, как обычно, ведь Амиля его в другом амплуа и не встречала. Она от двери отходит, дабы та закрылась, а сама у подъезда стоит и двинутся на встречу боится. Она как маленький зверек себя чувствует, влияния его на себя сторожится и даже боится, но проверить наверняка хочет. — Привет, красавица. — букву «ц» четко выделяет и слова его будто от зубов отскакивают. Он замешательство ее видит, поэтому ногу со скамейки убирает и ближе подходит, на шаг, два, но не более. Руку ей протягивает, ладонью вверх, ждет. — Привет, Валер. — имя сокращает не нарочно, на ладонь его большую и наверное теплою смотрит, жест его обдумывает, но свою маленькую и холодную все-таки вкладывает. Он руку ее сжимает слегка и удивленно улыбается, когда холод чувствует, Сабирова ведь только из подъезда вышла, а уже ледяная. Кровь по ее телу, от волнения смольного и вовсе не ходила, вся к сердцу притекла и к щекам, что с каждым Валериным движением все краше становились. — Салкын принцесса. — руку ее все так же держит и на себя чуть тянет, сам себя отговаривает по пути и удерживает, лишь бы ее в свои объятия крепкие и нежные не заключить. Она шага два на встречу делает и голову на него поднимает, он ее вторую руку в свою берет и дыхания своего вовсе не слышит. Он лишь о ее холодных ручках думать может, что так по детски в его больших ладонях лежат, так доверчиво и чисто, что Валере все бы его братья позавидовали. — Прогуляемся? — тихо выдыхает он в пространство между ними и реакции ждет, ответ надеется положительный получить. — Мы же на завтра договаривались, ты забыл? — Амиля своей борзости сама удивляется, но реакция ее защитная от столь резких и спонтанных мероприятий ее от приступа спасают, она неловко чувствует себя и что сказать не знает. Сама ведь помнит, что мама завтра дома и понимает что так легко уйти не удастся. Понимает, что сейчас у нее есть два свободных часа перед тем как баба Надя к ней на чай напроситься, соседку знает хорошо. Она руки Турбо чуть сжимает и он улыбается во все 32 когда ее замешательство видит. — Да. — отвечает Амиля слишком кратко, но этого достаточно, что бы высокий парень на против нее начал действовать. Валера ничего на вопрос ее, почти что риторический, не отвечает и руки ее на секунду выпускает. К своей шапке тянется и снимает, морщится от холода, что так его кудри вспотевшие одает, на ее голову шапку неумело натягивает. Заботится. — Без шапки больше не выходи. Холодно на улице, Амиля. — имя ее из уст его так будоражит и чувства в девочке проявляет, что нынче не испытывала. Она улыбается кратко и шапку уже нагретую поудобнее на голове устраивает, не брезгует. — Хорошо. — опять с ним соглашается и нежный взгляд в ответ получает, голубые глаза так на снегу красиво с русыми кудрями сочетаются, а шрам на носу лишь украшает, мужественности предает, так же как и легкая щетина. Он руку ее правую опять в свою заключает, уверенно и без спросу, их руки вместе свитые к себе в карман куртки кладет, дабы согреть и идти начинает, на девочку иногда вниз поглядывая. — Расскажи мне о себе. — Амиля смелости набирается о его личности узнать, шаг с ним ровный держать старается и по улицам скользким идет. В душе птицы поют весенние песни и бабочки цветные пляшут. Валерина ладонь не только руки греет, но и сердце. — Моя жизнь не особо интересна. — отнекивается сначала он и в ответ вздох неожиданный получает. Расстроилась. — Валерий Туркин. Мне 20 лет, есть два брата, мама пьет, в квартире уже месяца три не появлялась, я один почти что живу. Есть кошка, Маей зовут. — краткую биографию он ей выплевывает, будто на допросе и сам морщится от сказанного, ведь это вряд ли ей по вкусу придется. Она улыбается. — Мая, красивое имя. — плохую информацию мимо ушей пропускает, лишь возраст его и кошку в голове крутит. Мурлыканье кошачье представляет, вспоминает как о кошке всегда мечтала. — Читать люблю, Лермонтова и Чехова люблю. Книги собираю. — опять выкидывает он ей любую информацию, дабы пуще сказанное перебить. Он другой рукой в кармане рыскает и жвачку находит. — На. — протягивает он ей в другую руку небольшую резинку в яркой обертке с надписью «Турбо». На дорогу смотрит и в сквере небольшом остановится решает, хочет потише поговорить, наедине. Амиля глазками хлопает, не знает даже что лучше, то что он читать любит или то что он кличку в честь жвачки выбрал. Она руку свою вторую из его забирает и жвачку открывать принимается. Думает о нем теперь по другому. Эта ситуация кажется ей до боли в груди романтичной и она разрешает себе по ребячески усмехнутся от вкуса жевательной резинки и пристального взгляда Валеры. — Так ты из-за жвачек «Турбо»? — нелепо спрашивает она и уже обдумывает его ответ. — Нет, из-за того что быстрый и резкий во всем. — отрезает он догадку, которую уже не раз слышал. По правде говоря она была отчасти верной, ведь слово это ему после жевательных резинок полюбилось, но Адидас ему за пылкость характера и боевой настрой такое имя дал. Фамилия его тоже с этим именем сочеталась, ведь он Туркин. Из всех выше перечисленных факторов и получился Турбо. Амиля бровки изгибает, к переносице сводит, ответ ей и вправду резким слишком кажется. А, Валера этот жест неправильно понимает, кажется ему что она об утехах плотских думает и он быстро обороняется. — Не во всем. В чем надо быстрый. — будто оправдывается он, а девочка краснеет пуще прежнего, теперь понимает о чем речь и свою реакцию на его слова теперь точнее контролирует, дабы в такие неловкости не попадать. — Я тоже читать люблю. Есенина и Ахматову люблю, про любовь люблю. — тему переводит и своей же тавтологии улыбается. Себе же наивным ребенком кажется, который любви ищет. — Стихи люблю, романы. — тише говорит она, жвачкой причмокивает, боится лишнего сказать, о книгах часами говорить может и конца не знать. — Да, ты сама как из стихов. — вырывается у него как из дешевых подкатов к девушкам из газет и он глаза не снегопад начинающийся отводит. Дыхание переводит и снова на Амилю смотрит. Зрачки ее расширились, глаза теперь еще чернее кажутся, щеки красные, горят, бровки чуть напряженны, губы кусает и дует. И вправду как из стихов. — Спасибо. — Валера ушам своим не верит. Она благодарит. А за что? Он не понимает. — Не за что в благодарностях расплываешься, красавица. — жаргон свой слегка пацанский отпускает. Девочка смехом заливается, таким искренним и детским, душевным и настоящим. На улице снег идет все сильней, на волосы и шапку попадает, на ресницы и одежду садится. На дорогах никого кроме редко проезжающих машин. Лишь смех девчачий слышен и он для Турбо сейчас самый важный и приятный. Слух греет и словно бальзам по душе, теплом по телу как от алкогольного опьянения спускается и Валера руки на плечи Амили опускает. В глаза ей смотрит, ее карие с его голубыми встречаются, бьются не на смех, а на смерть, он ищет в них свое и уже нашел. Она улыбку с лица не спускает и ему в глаза доверчиво смотрит, из всех разговоров с ним в этом сквере лишь приятное узнает. Группировщики оказывается тоже люди. Она губы приоткрывает едва шумно и воздух столь горячий выдыхает, Валера напрягается, боится лишнего наделать. С ней так быстро нельзя как он привык. Она как льдинка, которая оттаять должна сначала. Как фарфоровая кукла, которую от пыли прочистить надо. Как цветок, который поливать и любить надо, дабы он цвел. Валера ближе двигается и опускается до ее роста. Лицо рассматривает, ее дыхание слышит, привыкнуть к близости дает, ближе не двигается. Девочка едва заметный шажок в его сторону делает, чувствам отдается и на что идет вовсе не понимает. Мысли отключить пытается. Снег все сильнее с неба падает, о зиме кричит и оповещает, землю белым одеялом укрывает. На губы Амили снежинки садятся и тают моментально, Валера ловит взглядом это и крышу его, и без того уже потекшую, срывает. Он губами своими тонкими и теплыми к ее пухлым и слегка холодным прислоняется и слегка сжимает. Амиля себя сто раз проклинает, за слабость свою к плохому мальчику, за симпатию к такому. За этот поцелуй, который случился прямиком как из книги о драгоценной любви, как она себе даже и представить не могла. Она губами чуть двигает и ответить должным пытается, своей неопытности еще больше смущается. А Туркина наоборот заводит, он ее легкую дрожь в теле чувствует, как глаза она слегка приоткрытыми держит чувствует, ресницы ее его щекотят. Он поцелуй углубить не пытается, рано еще, но руку свою на затылок ей кладет и слегка в волосы ее забирается под свою же шапку. Грязным кажется ей это все, но она руку свою так же на его плече кладет и свою скованность вымещает, слегка сжимает. Губы друг друга еще секунд сорок мнут и отстраняются, в глаза смотрят. — Ты моя теперь. — говорит он четко и без сомнений. — Твоя. — девочка словам своим же удивляется. С вопросом легким в голосе говорит, но правильно судит. Амиля все еще близко стоит, лицо его осматривает, губы прикидывает на своих, улыбается смущено и взгляд отводит по комсомольски — как учили. — Иля! — разносится вдруг неприлично громко и близко мамин голос и ломает такой хрупкий и только что с Валерой построенный карточный домик иллюзий и фантазий, в который Амиля была намеренна убежать, надеясь свою ответственную жизнь позади оставить.