счастливы по-своему

      Последние дни перед отъездом Бомгю проводил исключительно с Ёнджуном. Они прошли словно в тумане, но были такими насыщенными и яркими, что ему удавалось не так сильно грустить, собирая вещи на завтрашний автобус в город. Но слезы все равно непроизвольно бежали из его глаз, звонко капали на чемодан, с которым он приехал ещё в начале лета.       Его мокрые щёки были заботливо протерты рукавом того, кто сидел с ним на полу и подбадривал, говоря, что они обязательно встретятся на Новый год.       — Солнце, я уговорю маму приехать к тебе, обещаю… — поглаживая подрагивающую спину, говорил Ёнджун, сводя брови к переносице.       — А если она не разрешит? — всхлипывал Бомгю, лениво складывая вещи.       Даже толстовку Ёнджуна бережно сложил так, чтобы не помялась в дороге, обещая себе и ему, что никогда не постирает, чтобы спать с ней и представлять рядом с собой парня.       — Разрешит, ты ей понравился. После дня рождения она только и может, что говорит о тебе, — успокаивал Ёнджун, улыбаясь тому, что Бомгю всхлипнул в последний раз и нелепо захлопал мокрыми ресницами.       — Что она говорила? — с интересом спросил Бомгю, вытирая слезы.       — Говорит мне не тупить и действовать. Сказала, что мы хорошо смотримся вместе.       Бомгю рассмеялся, запрокинув голову, успокаиваясь окончательно.       — Знала бы она, — в перерывах со смехом, говорил он, хлопая себя по бедру.       — Это да… Я обязательно ей сообщу.       — Серьёзно?! — замерев с открытым ртом, воскликнул он, вскинув брови.       — Ну да, если есть возможность, почему бы и нет. Она спит и видит, как мы встречаемся.       — Поверить не могу! — подскочил он с места и налетел на Ёнджуна, который сдавленно посмеялся, будучи зажатым в объятиях. — Наконец-то хоть кто-то узнает!       — А как отреагировали бы твои родители? — между делом спросил Ёнджун, стискивая парня в объятиях.       — Не спрашивай… — несмотря на больную тему, весело произнес Бомгю, покачиваясь из стороны в сторону.       — Понял, — улыбнулся Ёнджун, целуя в макушку.       Бомгю уселся на его бедра и бесцеремонно поцеловал, обхватив лицо обеими руками. Руки Ёнджуна обыденно покоились на его талии, нежно поглаживали. Напоследок он решил попробовать что-то новое, поэтому медленно переместил ладони на упругие ягодицы.       — Ой, — хихикнул Бомгю, прогибаясь.       Слегка сжав, Ёнджун мог поклясться, что был готов умереть прямо на месте. Протяжный стон, заглушенный поцелуем подействовал на него как разряд тока, что заставил его тело содрогнуться.       — Хочу тебя… — прошептал Ёнджун, сминая ягодицы ещё сильнее, на что тот снова приглушенно простонал, закусывая собственную губу.       — Так возьми…       Повалив парня на пол, Ёнджун навис сверху, требовательно целуя в губы. Он устроился между разведённых бёдер, дразнил, грубо толкаясь уже почти вставшим членом в чужой пах, который не отличался твёрдостью.       Переместившись на шею, Ёнджун стал облизывать нежную кожу, не смея оставлять засосы — не хотел подставлять парня перед родителями, как когда-то подставлял перед бабушкой. Он проводил языком от ключичной впадины до подбородка, вынуждая парня под ним прогнуться и нетерпеливо, совсем тихо стонать ему на ухо.       Так хотелось напоследок насладиться им, насытиться. Сделать с ним то, что никогда не делал, чтобы уж точно надолго запомнить этот момент. Но ему хватало и нежных поцелуев, рваных вздохов, таких тихих, что невозможно было сдержаться, чтобы зацеловать парня под собой.       Ёнджун слышал только свое имя, что протяжно доносилось с чужих приоткрытых губ, хриплые вздохи, которые заставляли издавать ровно такие же, только более низкие. Он слышал каждый его звук, вздох. Слышал каждое изменение громкости его стонов. Но не услышал как в комнату постучали, слишком увлекшись процессом изучения чужих сладких звуков.       — Мальчики, ужин го-… — бабушка впала в ступор, старалась проморгаться, но странное наваждение не пропадало.       Она мотнула головой, словно не верила в увиденное: собственный внук извивался под парнем, что испуганно отстранился, поспешив объяснить то, что происходило.       — Э-это не то, что вы подумали! — воскликнул Ёнджун, прежде чем та растерянно бросила:       — Извините, что помешала…       Дверь осторожно закрылась, после чего Бомгю буквально подлетел с пола и схватился за голову.       — Ну все. Мне пизда… Сейчас она позвонит маме, а мама папе скажет, а там уже и-…!       — Тише, — прервал его Ёнджун, положив ладони на плечи, которые стали мелко трястись от страха.       — Тише?! А что мне, блять, прикажешь делать? — задрожав ещё сильнее, снова заплакал Бомгю, закрыв лицо руками.       — Подожди, солнце, ты же знаешь, что связь здесь не ловит? Она не позвонит, но нам нужно поторопиться поговорить с ней.       — Я… я теперь не выйду отсюда… — заходясь несдержанным плачем, бормотал Бомгю, всхлипывая.       — Тогда я поговорю с ней.       — И что ты ей скажешь?! — убрав руки от заплаканного лица, воскликнул он, скривив губы. — «Извините, миссис Чхве, что трахаю вашего внука, такого больше не повторится» Так?!       — Успокойся! — повысил голос Ёнджуна, слегка тряхнув испуганного парня за плечи. — Я сейчас же пойду и поговорю с ней.       Не дожидаясь ответа, Ёнджун вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь. Послышался его голос, после которого и знакомый женский, такой неловкий и сдавленный, что Бомгю сжался всем телом, присев на край кровати.       Его крупно трясло, когда он старался вслушаться в чужой разговор, который невозможно было разобрать из-за плотно закрытой двери. Руки, что обхватывали его дрожащие плечи, заледенели, давая понять, что начался сущий кошмар.       — Блять… — глубоко вдохнул он, стараясь не сбивать дыхание из-за неожиданно ускоряющегося сердцебиения.       Бомгю вспомнил слова Ёнджуна о том, что если он почувствует то, что приступ вот-вот начнётся, нужно незамедлительно переключить внимание на что-то другое, начать пересчитывать какие-то предметы, монеты, да что угодно; перебирать вещи в шкафу или вслух называть все, что попадается на глаза. Делать все, лишь бы не сидеть на месте и позволить панике завладеть его телом.       Он судорожно упал на колени перед чемоданом, вывернул его и стал заново складывать в него всю одежду, попутно проговаривая название каждой.       Сердцебиение постепенно восстанавливалось, но он все ещё продолжал сосредоточенно складывать вещи и шепотом говорить их название, стараясь не обращать внимание на то, что за дверью вдруг стихли голоса. Он остановился на самом любимом элементе одежды, шепотом проговаривая:       — Толстовка любимого Ёнджуна…       Бережно складывая и её, Бомгю окончательно выдохнул, понимая, что самостоятельно преодолел паническую атаку без помощи Ёнджуна, как привык за последние время.       За дверью было все ещё тихо, а Бомгю надеялся, что это лопнули его барабанные перепонки. Он все боялся, что бабушка будет кричать, выгонять обоих, но почему-то не слышал ни её голос ни голос Ёнджуна, подумав, что в приступе паники не услышал ругани. Но в мысли вдруг ворвался Ёнджун, что спокойно приоткрыл дверь и кивнул в сторону кухни.       — Идем, она тебя зовет.       Встав на ватные ноги, Бомгю подошел к Ёнджуну, схватившись за его локоть.       — Порядок? Как себя чувствуешь? — взволнованно проговорил Ёнджун, не позволяя парню выйти за пределы комнаты, пока не услышит нужного ответа.       — Я справился с панической атакой, вспомнил твои слова… — стараясь не волноваться перед важным разговором, поделился Бомгю, видя в чужих глазах гордость.       — Я же говорил, ты смелый мальчик, и все можешь, — шепнул он, улыбнувшись. — А теперь глубоко вдохни и не волнуйся, все в порядке…       Бомгю послушался, глубоко вдохнув через нос и выдохнув через рот. Его успокаивала не только дыхательная гимнастика, но и то, что Ёнджун до сих пор был в доме, будучи не выгнанным из него вместе с ним.       Выйдя из комнаты, Бомгю тут же метнул растерянный взгляд на бабушку, что сидела за столом и… неловко улыбнулась? Его прошибло током, но чужая рука, придерживающая за локоть позволила спокойно дойти до стола и обойтись без обморока. Бомгю неуверенно присел напротив бабушки, что сделал и Ёнджун, занявший место рядом с ним. Он кивнул, сжав его руку под столом, и мягко улыбнулся, позволяя расслабиться.       — Бомгю, дорогой, почему ты сразу не сказал, что… вы с Ёнджуном не… просто друзья? — вкрадчиво начала бабушка, стараясь подобрать нужные слова.       — Я… я испугался, что это неправильно, прости… — опустив взгляд на руку, которую крепко держал Ёнджун, взволнованно пролепетал Бомгю.       — В этой ситуации неправильно только то, что вы оба молчали…       — Что? — подняв голову, спросил Бомгю, переглядываясь с парнем, что улыбнулся и кивнул, словно знал, о чем она говорила       — Бомгю, любовь не бывает неправильной.       — Б-бабуль, ты серьёзно? Х-хён, ч-что все это значит…? — метаясь взглядом то на бабушку, то на Ёнджуна, словно в бреду говорил Бомгю, в очередной раз не в силах сдержать слезы.       — Солнце… — нежно позвал парень, утягивая в объятия. — Это значит, что ты зря боялся.       Бомгю уткнулся лицом в его плечо, шумно шмыгая носом. Он чувствовал руки на своей спине, которые бережно поглаживали его позвонки, чувствовал, как совсем иная, мягкая и такая бархатистая коснулась его подрагивающего плеча.       — Мы же все счастливы по-своему, правда? Так почему вы не можете быть счастливыми, любить друг друга и не скрываться при этом?       — С-спасибо… — всхлипывая, рвано прошептал Бомгю, выпутываясь из объятий Ёнджуна, чтобы попасть в такие же теплые бабушкины.       — Все мы заслуживаем любить…

***

      Стоя на остановке возле трассы, Бомгю оттягивал время, чтобы зайти в автобус, который отправится через 5 минут. Он неотрывно смотрел на Ёнджуна и чувствовал, как горький ком в горле не позволял ему дышать.       — Все в порядке… Мы обязательно встретимся… — успокаивал Ёнджун, приобняв парня.       — Я очень-очень буду скучать… — лепетал в который раз Бомгю, цепляясь за его одежду, боясь отпускать.       Бабушка и Юна, которая тоже вызвалась провожать, стояли в стороне и косо поглядывали на парней, которые не могли оторваться друг от друга. Одна из них знала тайну, а другая безумно подозревала и была как никогда права.       Парней не смущали чужие взгляды других пассажиров из автобуса, взгляды мамы Ёнджуна и бабушки Бомгю. Они обнимались так, что едва можно было вздохнуть, цеплялись друг за друга и шептали что-то, что никто не слышал.       — Мне срочно нужно тебя поцеловать, иначе я не уеду… — жалостливо, совсем тихо-тихо прошептал Бомгю, на что Ёнджун отстранился.       — Сейчас все будет.       Он отошел к Юне и бабушке, что-то сказал и вернулся с улыбкой на лице, подхватывая парня под локоть.       — Пойдем в лес.       — Что ты им сказал?       — Что тебе срочно нужно в туалет.       — Ты гениальный… — хихикнул Бомгю.       Пройдя вглубь леса, Ёнджун оглянулся, чтобы убедиться в том, что их никто не видел. Подошел ближе к поникшему Бомгю и взял его лицо в свои руки.       — Я тебя люблю, солнце, — отчаянно прошептал Ёнджун, целуя так трепетно и нежно, что Бомгю больше не мог сдерживаться.       Целовал, плакал и хватался за Ёнджуна, стараясь насладиться моментом их близости. Пачкал чужое лицо своими слезами, хотя то и без этого было запачкано, потому что обильные дорожки слез стекали из-под дрожащих ресниц парня.       Ёнджун до боли сжимал его в объятиях, стискивал талию, прижимал к себе, словно хотел впитать его в себя, спрятать где-то внутри и не отпускать. Ни за что не отпускать его…       Хотелось запомнить его таким, с искрами, с опьяняющей любовью в глазах. Не хотелось запоминать его горькие слезы, мольбы не отпускать, а поцеловать еще. Не хотелось запоминать сведенные к переносице брови от отчаяния и безвыходности. Не хотелось запоминать рваных всхлипов. Но он знал, что запомнит, будет прокручивать у себя в голове и плакать ночью тихо-тихо, чтобы никто не услышал, вспоминая его наполненные болью и слезами глубокие и пронзительные глаза.       Он будет помнить его заливистый смех, оры и крики, спокойный голос и вкрадчивый шепот. Будет помнить каждый сорвавшийся с его губ стон, хриплый вздох. Будет помнить каждый сантиметр его тела, что выучил наизусть. Будет помнить каждую царапинку и синяк на нем. Будет помнить каждую ссадину, каждый порез. Будет помнить, как бережно обрабатывал их, дул на больное место, лишь бы тот не плакал. Будет помнить как целовал его руки, колени, исполосованное предплечье.       Будет помнить его полностью, каждую мельчайшую деталь.       Но больше всего он запомнит это теплое «хён», которое даже в тишине отдавалось эхом в его голову. Даже будучи в пустой комнате, он услышит его голос, почувствует запах и фантомное присутствие.       Ёнджун запомнит его так же, как запомнит его Бомгю.       Бомгю навсегда будет помнить каждое его слово поддержки. Будет помнить его заботу, волнение и тревогу за его состояние. Будет помнить хмурый вид, как было, когда Бомгю творил что-то сумасшедшее. Будет помнить, как он впервые поцеловал его, как чуть не утопил в реке. Будет помнить, как он спасал его от кузнечиков в волосах, как носил на руках.       Бомгю запомнит каждый его поступок, каждое его действие по отношению к нему.       Время шло, пять минут давно истекли, а они все продолжали всхлипывать в поцелуй, терзать друг другу губы, стараясь насытить тем, чего скоро не будет. Они старались насытиться друг другом, потому что понимали, что не выживут. Хотелось просто схватиться за руки и убежать глубоко в лес, наплевав на приближающуюся учебу, на то, что автобус ожидал лишь одного Бомгю, на то, что женщины нервно искали их взглядом, а те все ещё не выходили из леса. Хотелось вернуться в их тайное место. В их дом, где их никто не тревожил, где они могли быть собой в тишине и спокойствии. Где они, черт возьми, были счастливы по-своему…       Раздался внезапный гудок автобуса, что заставил их неохотно оторваться друг от друга.       — Нужно идти, — прошептал Ёнджун, наперекор своим словам вновь зацеловывая чужие губы.       — Нет… — хныкал Бомгю, жмуря глаза от слез.       — Нужно, солнце… — до боли впившись в губы, произнес Ёнджун, отстраняясь.       — Я не смогу уехать…       — Сможешь, ты же смелый мальчик, и все сможешь, — напомнил Ёнджун, взяв его за руку. — Помни, что я всегда рядом, буду каждый день приходить к базовой станции, чтобы позвонить тебе…       — Я не смогу… — рыдал он навзрыд, уткнувшись лицом в его грудь. — Я не смогу, хён… Я люблю тебя…       — И я безумно люблю тебя, солнце моё… Так сильно, что не хочу отпускать, но я должен…       — Люблю тебя… люблю, люблю… — повторял Бомгю, вжимаясь лицом в его грудь.       — Бесконечно люблю… — отвечал на это Ёнджун, до предела сжимая рыдающего парня в объятиях.       Очередной гудок заставил окончательно отстраниться друг от друга. Ёнджун бережно стер с его лица слезы, нежно целуя в лоб, после чего подхватил под руку и повел к автобусу, стараясь не смотреть на новые дорожки слез на чужом лице.       — Ну где вы пропадали? — взволнованно спохватилась бабушка, подбегая к парням вместе с Юной.       — Иди сюда, дорогой, я тебя обниму, — обращаясь к Бомгю, сказала Юна, протягивая руки.       Она заключила его в тёплые объятья, ласково поглаживая по спине и волосам. Сжала так, словно обнимала родного сына.       — Я вижу, как вы любите друг друга, — прошептала она, после чего отстранилась.       Бомгю недоуменно уставился на нее, хлопая глазами, после чего на автомате обнял бабушку, все ещё пытаясь отойти от чужих слов. Чертовски правдивых слов.       Неужели они с Ёнджуном настолько очевидные?       Отстранившись от бабушки, Бомгю замер, стоя напротив Ёнджуна, который выглядел настолько разбитым, но делал вид, что все хорошо, старался натягивать улыбку, но уголки его губ стремительно падали вниз. Буквально врезавшись в его грудь, он обнял его так, как обнимал, когда впервые признался ему в любви, когда старался с точностью передать силу своих чувств. Настолько сильно, что тот перестал дышать, обнимая также в ответ.       Быть может, дышать он перестал не из-за удушающих объятий, а из-за стремительной потери кислорода, которым являлся Бомгю.       За все каникулы Ёнджун подсел на него, как на наркотик. Стал зависим от его присутствия, голоса и запаха. А ломка начиналась прямо сейчас, когда тело бесконтрольно задрожало, стоило парню отстраниться и неуверенно забраться в автобус, оглядываясь. Помахав рукой на прощание, он скрылся в салоне, занимая место у окна, к которому тут же подошел Ёнджун, что был готов вбежать в автобус и украсть одного единственного пассажира.       Они смотрели друг на друга через окно, которое к счастью было не затонированное, не моргали, лишь впитывали друг друга, все ещё стараясь запомнить хотя бы черты лица и запечатлеть в памяти, чтобы возвращаться к воспоминаниям и безудержно плакать в одиночестве. Это, наверное, был особый вид самоповреждения. Самоповреждение изнутри.       Ёнджун подошел ближе, приложив ладонь к окну, наблюдая за тем, как парень по ту сторону отзеркалил его действие. Хотелось преодолеть эту преграду, взять за руку, нежно погладить, зацеловать и не выпускать из своих ладоней, грея теплом и любовью. Хотелось… как же невыносимо хотелось украсть… У Ёнджуна не было слов, чтобы описать это желание остановить время, поставить его на паузу, чтобы все застыли кроме них и позволили побыть вместе хотя бы пару секунд. Хотя бы пару секунд подержать друг друга за руку, сказать отчаянное «Люблю бесконечно», в последний раз трепетно поцеловаться, запоминая вкус любимых губ, который теперь можно будет почувствовать только во сне.       Как же, чёрт возьми, хотелось быть вместе…       Но это не было возможным, потому что автобус внезапно тронулся, заставляя Ёнджуна встрепенуться и отшатнуться назад, убирая руку от окна. Но Бомгю продолжал прислонять ладонь к стеклу, словно хотел прикоснуться и вновь ощутить касание на своей руке.       Теперь они не могли сделать ничего, кроме как последние секунды всматриваться в глаза друг друга и невербально признаваться в бесконечной любви, которая была понятна и без слов, давать обещания не забывать. Но стоило зрительному контакту разорваться, когда автобус отъехал на достаточное расстояние, они больше не могли сделать абсолютно ничего… Все… Пусто…       Ни обменяться взглядами, ни прикоснуться друг к другу, ни шепотом признаться в любви, ни поцеловать, ни крепко обнять. Обменяться теплыми «Солнце моё» и «Хён». Ничего из этого, лишь молча плакать и мысленно находиться рядом.       К вздрагивающей от плача спины Ёнджуна прикоснулась рука, что ласково погладила, успокаивая.       — Вы обязательно встретитесь… — заломив брови, произнесла Юна.       — Мама… — он порывисто обнял женщину, хрипло и так безжизненно прошептал тихое: — Я люблю его… — Я знаю, Ёнджун-и… Знаю…

***

      Бомгю было плевать на окружающих. Было плевать на косые взгляды пассажиров, когда он плакал, прислонившись виском к окну. Плакал все шесть часов дороги, не переставал думать о нём. Не переставал думать о его голосе, который в голове бесконечно признавался в любви. Не переставал думать о том самом «Солнце» или «Ты смелый мальчик, ты сможешь». Не переставал думать о нем ни на секунду.       Даже когда выходил из автобуса на вокзале, где его встречали родители, он вглядывался в незнакомые лица, стараясь увидеть в них любимое и до боли родное.       — Бомгю-я, родной, мы здесь! — крикнул кто-то из-за спины.       Он оглянулся и увидел лучезарно улыбающуюся мать рядом с отцом, что торопливо шли в его сторону и махали руками.       — Мама? Папа? — недоверчиво прошептал Бомгю, отвыкнув от ласки с их стороны.       От банального «Бомгю-я, родной» он также отвык. Это резануло слух и заставило прирасти к асфальту и не двигаться до тех пор, пока родители не подошли ближе.       — Боже мой, как ты изменился… — завороженно сказала мама, заключая в объятия, на который Бомгю неуверенно ответил.       Отец, что привычно стоял в сторонке, вдруг спохватился и накрыл обоих своими руками, прижимая ближе к себе.       — Мама? Папа? — снова повторил Бомгю, не веря в происходящее.       — Мы так соскучились… — с печалью в голове прошептала мама слишком отчаянно и с болью в голосе, что заставило Бомгю отстраниться и взволнованно посмотреть на её лицо, что скривилось от подступающих слез. — Прости нас… меня прости…       — М-мама, папа, в-все хорошо, правда, — улыбался Бомгю, сам не замечая того, как продолжал плакать.       — Поехали домой, сынок, без тебя там так одиноко… — вытирая слезы, в ответ улыбнулась она, касаясь его мокрой щеки своей теплой ладонью.

***

      Впервые за несколько месяцев переступив порог дома, Бомгю замер в прихожей, не решаясь пройти в дом. Все было странным, пугающим и не таким, когда он покидал это место.       Было так пусто… В доме, даже несмотря на то, что родители давно прошли на кухню. На душе. Лишь в сердце не было пустоты, потому что там находился Ёнджун, что все ещё плакал, что-то кричал, но он не мог его расслышать, как бы ни хотел. Его не было рядом, лишь фантомное присутствие заставляло его успокоиться.       «— Ты смелый мальчик, ты сможешь!» — прозвучало в голове.       Даже на расстоянии Ёнджун придавал ему сил. Придавал ему уверенности пройти вслед за родителями, что не без помощи друг друга накрывали на стол. Странная идиллия в их доме контрастировала с тем, что привык видеть Бомгю.       «— Пожалуйста, не думай о плохом. Мне больно видеть тебя таким печальным…»       Услышав любимый голос, Бомгю улыбнулся. Смотреть на родителей, которые перешёптывались и переглядывались, любовно и так осторожно обходя друг друга на тесной кухне, чтобы не мешать, было что-то вроде таблетки от волнения. Нет, настоящим исцелением от всего, что так сильно его тревожило.       — Сын, иди мой руки и за стол, — сказал отец, на что Бомгю послушался и удалился в ванную.       Смотря на себя в зеркало, слегка потрепанного от поездки, заплаканного, немного сломленного и обескураженного, он не узнавал того, кого видел в отражении. Парень по ту сторону не изменился внешне, но внутренне точно построился заново. Быть может, это сделал его Ёнджун, который прятался в сердце? Или родители, которые странным образом пробирались туда же?       Вернувшись на кухню, Бомгю замер, раскрыв рот.       — Твой любимый, — указывая на содержимое стола, констатировал папа.       — С приездом, мы больше никуда тебя не отпустим, сынок…       На столе стоял его любимый шоколадный торт. Если он не думал о Ёнджуне, то он думал о шоколадном торте. Настолько он его любил. Но Ёнджуна всё-таки больше, потому что торт сам себя не купит.       А если серьёзно, то Ёнджун наверное будет рад, узнав, что наивный Бомгю, который был запечатлен на фотографии в рамке в деревне и подарен в качестве памяти… возвращался? Почему Бомгю вновь чувствовал себя таким… любимым? Почему он вновь улыбался в присутствии родителей, сидел за столом и ел любимый торт, о котором не просил, а не слушал нотации о том, что учеба — это важно, а оценки — ещё важнее?       — Мама… — прожевывая кусок торта, позвал её Бомгю. — А у вас ничего не случилось?       Он все же это спросил, немного волнуясь из-за смены атмосферы дома.       — Ох, Бомгю-я, я совсем забыла… — она закусила губу, взглянув на мужа. — Нам с папой нужно тебе кое-что сказать…       Он перестал жевать, откладывая ложку, заинтересованно навострив уши. Сердце странно ёкнуло, он слегка напугался этому, но успокоился, понимая, что сейчас бояться было нечего. Мать нервно облизнула губы и поджала их, решаясь.       — В общем, сынок… — она выдохнула, взяв себя в руки. — У тебя будет братик или сестренка.       — А? — недоуменно округлил глаза Бомгю, бегая взглядом то на маму, то на папу.       — Да, дорогой… — продолжала она. — Мой гинеколог посоветовал обратиться к семейному психологу, что мы и сделали с папой.       — К психологу?       Бомгю подавился воздухом, не ожидая настолько кардинальных изменений в его семье.       — Мы посетили уже около десятка сеансов, пока ты был в отъезде, и многое поняли… — она замялась, вставая с места. — Мне не подобрать слов, чтобы должным образом попросить у тебя прощения… Но я искренне сожалею, сынок…       — Мама…       Он поднялся следом, когда та подошла к нему, и попал в те самые теплые, материнские объятия. И именно их ему не хватало. Настоящие, родительские были самыми лучшими чем те, что он считал родными. Даже если они не отличались теплотой, то все равно объятия мамы и папы ничто не сможет заменить. Их ничто не превзойдет.       После того как все спокойно поужинали, Бомгю вернулся в комнату, которая не изменилась с момента его отъезда. Было странно и пусто. Не в комнате, а на душе. Такое приятное опустошение, словно он выплакал все, что его тревожило и делало больно ещё на въезде в свой город.       Он вдруг вспомнил, что хотел написать Ёнджуну о том, что без происшествий доехал до дома и что его обязательно встретили на вокзале. Особо не надеясь на скорый ответ, Бомгю написал:

beomgyu 19:23

Хён, я дома, меня встретили, я хорошо поел.

      Улыбнувшись экрану, он хотел уже убрать телефон, как раздался звонок от знакомого номера, который успел взять у Ёнджуна.       — Алло, — взволнованно сказал Бомгю в трубку, не понимая, почему Ёнджун был на связи в такое время.       — Солнце, привет, — любимый голос раздался по ту сторону, отчего Бомгю мгновенно растаял, вжимая телефон в ухо.       — Привет, любимый мой, — в шутку произнёс Бомгю, глупо улыбаясь во все зубы.       — Ого… — Ёнджун рассмеялся ему в трубку, что заставило его сердце замереть.       Даже через динамик его смех заставлял его трепетать.       — Я уже соскучился, — зарывшись в подушки, пролепетал Бомгю, стараясь не плакать.       — И я безумно… Весь день просидел у станции, ждал твое сообщение. Я думал, что ты приехал и лег спать, забыв обо мне.       — Что? Как ты мог такое подумать?       Ёнджун хмыкнул и замолчал на время, что-то обдумывая.       — Кстати, как там родители, все нормально?       Бомгю резко поднялся с кровати, вспоминая то, что недавно повергло его в шок.       — Ты не поверишь…       — Что-то произошло? — встревоженно спросил Ёнджун.       Даже не имея возможности видеть его, Бомгю знал, что тот хмурился. Знал, что задержал дыхание и замер, волнуясь и тревожась при этом.       — Все нормально. Скоро у меня будет брат или сестра.       — Серьезно? На одного Чхве красавчика больше?       Бомгю хохотнул, смущаясь его словам. Ну почему Ёнджун заставлял краснеть даже будучи далеко...?       — Не сомневаюсь, хён.       Ёнджун усмехнулся в трубку и замолчал, будто снова что-то думал. Бомгю тоже молчал, втыкая в потолок. Чёрт, да им действительно даже молчать по телефону было интересно… Бомгю убедился в этом ещё давно, но почему-то был удивлен.       — Я люблю тебя и хочу уже поскорее увидеть, — вдруг прервал комфортную тишину Бомгю.       — И я бесконечно люблю, а увидеть хочу сильнее.       Бомгю не знал почему, правда, но даже по телефонному разговору Ёнджун невероятно смущал. Он таким и был, вечно говорил все то, что на душе, а Бомгю лишь робел, покрываясь пятнами румянца.       — Как твое состояние? Ты много плакал?       — Очень много…       — Порядок?       — Вроде да…       — Помнишь свое обещание? — напомнил Ёнджун, имея в виду обещанный поход к врачу.       — Конечно, я ещё посоветуюсь с мамой.       — Не затягивай.       — Хорошо.       Вновь повисло молчание, и даже его было достаточно, зная, что разделял его с любимым человеком. Было слышно только умеренное дыхание, а может и сердцебиение, которое отчаянно выстукивало очередное признание в любви.       — Люблю тебя, — словно считывая его пульс, прошептал Ёнджун, наверняка улыбаясь.       — И я бесконечно, — взяв чужую привычку, ответил Бомгю.       — Иди спи, солнце моё, ты устал.       — А ты?       — Домой пойду. Не был там с того момента как пошел тебя провожать.       — Мама наверное заждалась, конечно иди.       — М-м, — вспомнив, протянул Ёнджун. — Я признался ей.       — О нас? — встрепенулся Бомгю, в который раз за день пребывая в шоке.       Он точно когда-нибудь сойдет с ума от неожиданных потрясений, которые наверняка буду мешать ему спать. Но они слишком хорошие и положительные, чтобы перестать о них думать. Это, кажется, был редкий случай, когда Бомгю испытывал подобное.       — Ага. Она догадывалась, солнце, мы слишком очевидные.       Бомгю смущённо рассмеялся, утопая в бесконечной радость за происходящее.       — Я не могу поверить… — прикрыв рот рукой, замотал головой Бомгю, не переставая ярко улыбаться.       — Ох, а я-то как не могу… Мне сейчас столько выслушивать её шипперские шуточки…       Хохотнув, Бомгю вновь упал спиной на кровать.       — Удачи.       Ёнджун шумно выдохнул.       — Спасибо.       — И тебе спасибо…       — Сладких снов, солнце, я пошёл.       — И тебе сладких снов.       — И?       — Что «и»?       — А где «любимый мой»?       Мило ойкнув, Бомгю перекатился на живот, создавая шум в динамике Ёнджуна.       — Сладких снов, любимый мой.       — Отлично. Я убежал.       Перед тем, как сбросить вызов, Бомгю услышал звук воздушного поцелуя, который не успел повторить. Почему-то от приторности их общения так приятно сводило скулы... Он ещё глупо пялился в телефон, при этом улыбаясь своим мыслям, пока окончательно не провалился в сон, где исполнил одну свою новообретенную мечту — встретился с Ёнджуном.

***

      Бомгю не соврал, когда сказал, что не станет затягивать с походом к врачу. На следующий же день он признался маме во всем. О панических атаках, дереализации и самоповреждении. Увидев шрамы на руке сына, мать долго плакала, винила во всем себя, просила прощения. Даже самостоятельно нашла ему частного психотерапевта, сказав, что отдаст любые деньги на его лечение и полное восстановление.       Врач ничего сверхъестественного не сообщил, правда подтвердил паническое расстройство, с которым крайне тяжело справляться самостоятельно. По его словам, прописанные антидепрессанты и транквилизаторы должны были облегчить симптомы и обеспечить полное прекращение приступов.       И все действительно было так. Бомгю впервые за большой промежуток времени перестал чувствовать это щекочущее в груди чувство тревоги. Перестал ощущать вину и ответственность за каждое свое действие, стал более спокойным. Уборка перестала быть его вторым именем, а мама стала позволять ему спать до обеда и ничего не делать, чтобы обеспечить сыну покой и избавить от триггеров, что могли вызвать те симптомы, от которых Бомгю наконец избавился.       Они стали больше времени проводить вместе, отец также не отставал: водил по ресторанам, кино и паркам развлечений. Покупал подарки без повода и ему, и маме, которой стал дарить цветы железно раз в неделю.       Все наладилось. И Бомгю наконец смог в это поверить.       С Ёнджуном они договорились списываться или созваниваться ровно в 19:00, что стало их традицией с того момента, как Бомгю уехал в город.

beomgyu 19:23

Кстати, моя успеваемость улучшилась.

Я получил 5 по математике.

yawnzzn 19:23 Я же говорил, что ты сможешь все:)

beomgyu 19:23

Спасибо, любимый мой.

      И это приторно-сладкое прозвище так приелось, что Бомгю уже не мог отказаться от него. Оно ужасно подходило Ёнджуну. yawnzzn 19:24 Люблю тебя, солнце моё. Так хочется увидеть тебя.

beomgyu 19:24

Да… Я не могу уже ждать…

yawnzzn 19:24 Ещё чуть-чуть осталось, потерпи, пожалуйста.

beomgyu 19:24

Мы обязаны сходить в парк развлечений.

yawnzzn 19:25 Понял;) Все будет.

beomgyu 19:25

А ещё я хочу жить с тобой, скорее бы ты переехал.

yawnzzn 19:25 У тебя уже что, все распланировано?)

beomgyu 19:26

Ещё бы, ха-ха.

Я просто так хочу чтобы мы были счастливы…

yawnzzn 19:26 Мы и так счастливы. Помнишь?

beomgyu 19:26

По-своему?

yawnzzn 19:27 По-своему:)       Эта фраза, что Бомгю когда-то случайно произнес, признаваясь в великой любви, безоговорочно стала девизом их жизни. Она из раза в раз заставляла поверить в то, что даже в сложной жизненной ситуации, когда кажется, что выхода нет, он всегда найдется. Найдется в любом случае, даже если чувство безвыходности поглотило с головой. Даже если отчаяние полностью сломало, поставило на колени и приказывало молить непонятно о чем, лишь бы унизить. Даже если достаточно унизился, упал на самое дно, забрался под плинтус, где пахло сыростью и мышами. Даже если абсолютно опустошился — всегда можно наполниться заново. Наполниться жизнью, которая не была пропитана болью и горькими слезами.       Только бы поверить в себя и в то, что всегда... абсолютно везде найдется выход. Даже если желанной двери нет в поле зрения. Просто выход в другой стороне...       Бомгю также понял, что счастье бывает разным. Кто-то счастлив тому, чему не будут рады другие, а кто-то наоборот. А он не был рад тому, чему сейчас невыносимо благодарен... и даже немного соскучился.       Ему так странно осознавать то, что в начале лета он проклинал злосчастную деревню, маму и папу, собственный дом, школу и себя. Когда сейчас все это полюбил. Когда сейчас нашел во всем этом своё счастье. Обрел его в лице Ёнджуна, что был для него воплощением самого слова «счастье». Бесконечное счастье. Такое же бесконечное, как и любовь к нему.       Он подарил ему смысл жизни, подарил веру в себя. Помог найти тот самый выход, освещая дорогу к заветной двери своим светом, который по сей день его ослеплял даже на расстоянии. Он ослеплял его своей любовью, яркостью своих чувств, которые бесконтрольно выплескивал на него. Ослеплял своей верой, поддержкой и заботой, что стали неоспоримыми соучастниками поиска выхода.       Поиска смысла фразы «счастливы по-своему».