***
Тëмный и узкий двор поздно вечером не то что слегка пугал, он наводил ужас, который теснил сердце и разгонял его биение до состояния тахикардии. Только что вошедший в него Семенюк часто вертел головой, вынув чуть вспотевшие руки из карманов широких штанов. Соколиный взгляд волнительно бегал по ярко горящим лампам в окнах. Силуэт вдруг замер в непривычной для него нерешительности. Увидев свою цель абсолютно беззащитной (если исключить факт наличия сигнализации), он выдохнул с полуулыбкой на лице и ещë раз оглянулся, не находя никаких препятствий совершить привычное для него дело. Трепет в душе разгорался, и перед глазами уже не было абсолютно ничего кроме азарта, жажды и красивой японки. Упав на колени перед водительской дверью новенькой белой «тойоты», Вова суëт руку в карман куртки и выуживает пару плохо различимых в темноте инструментов. Прямо перед ним небольшой замок на ручке, которая при одном лишь неверном движении подаст сигнал в мозг машины и поднимет такой шум, что останется только бросаться со всех ног на выезд со двора. Но Вова самоуверенно успокаивает себя, что такого не будет. И он смело пихает тоненькую отмычку в щёлку. Сердце снова ускоряет своë биение. В ушах гудение. Вот ещë секундочка, ещë долгожданный финальный щелчок… — Помочь? Невинный тон низкого голоса заставляет тело покрыться льдом. Голова резко заболела от прилившей к ней от страха крови. Вова оцепенел, выдохнул весь воздух из лëгких и весь затрясся. Всë тело заболело. Оглянуться — увидеть верную смерть, еë смурное лицо и гадкую ухмылку, мол, «ну что? допрыгался?». Сигнализация машины тихим пищанием была снята. Позади слышалось шуршание одежды и насмешливое фырканье. Вова хотел прямо сейчас исчезнуть, провалиться сквозь землю,и всё это лишь бы остаться в живых, но ему оставалось только стоять на коленях тихо-тихо, даже не дышать, смотреть в пустоту широко открытыми глазами и медленно убирать руки от ручки водительской двери. «Вась, прости, но я походу не вернусь», — подумалось ему, и в горле встал огромный ком. Он ждал, что к затылку приставят холодное дуло и наклонят его голову вниз. Раскидают его мозг по асфальту и глазом не моргнут, только затронутую кровью машину придëтся помыть, но это мелочи для застукавшего его за угоном человека. — По-моему, слишком роскошно для тебя будет, — его схватили за волосы на макушке, потянули назад и развернули лицом к себе, глядя в огромные от страха глаза с ехидной улыбкой на устах. На худом лице она выглядела зловеще, а прищуренные глаза только усилили этот эффект. Вова подобрал руки к груди, перед этим бросив на землю отмычку, и смотрел на него, не отрываясь ни на секунду. Может, повезëт? Над ним сжалятся, отпустят, и он убежит на подгибающихся от не отстающего страха ногах?.. Хотя самому с трудом в это верилось. — Чего молчишь? Ты ведь не немой вроде. — Нет, не немой, — Вова трясëт головой, зажмуриваясь на считанное мгновение. — И чего молчишь тогда? - снова спрашивает мужчина. Вова дëрганно пожал плечами, не зная что ответить, и попытался сделать шаг назад, но его волосы только сильнее сжали в кулак и дëрнули на себя, заставив согнуться пополам. Он стоял с горизонтально опущенной головой, смотрел вверх, на свою смерть, и продолжал молчать, боясь раскрыть рот, хотя очень хотелось самому упасть на колени, зарыдать и начать умолять отпустить. — Я уж думал, что ты не придëшь за ней, а ты всë-таки пошёл на риск ради Вадима, — мужчина скривил лицо, плюнув куда-то в сторону, и поднял чужую голову выше, поймав испуганный предобморочный взгляд. Угонщик выглядел как перепуганный заяц, который содрогается от каждого своего громкого и частого удара сердца. Наблюдая за этим зрелищем, за видом пойманного зверька, он снова нажимает кнопку на ключах. Машина блокируется. — Вскрывай и садись на пассажирское, — приказным тоном проговорил мужчина, больше похожий на молодого человека, на Вовиного ровесника. Семенюк, пока с ним говорили, предельно долго рассматривал лицо своего волка, пытаясь узнать в нëм хоть кого-нибудь, но в памяти даже намëка не нашлось на кого-нибудь похожего с таким лицом. Вова почувствовал, как с затылка пропала чужая ладонь, как ему чуточку стало легче дышать. Его смерть откладывается на пару минут, и это не может не радовать. Он, конечно, не надышится, потому что это попросту невозможно, но надеется, что за эти минуты он сможет хоть чуть-чуть свыкнуться с мыслью, что он уже почти нежилец. Снова опускаясь на колени, на сырой и чëрный от растаявшего снега асфальт, Вова дрожащими руками собирает отмычки с земли и пытается сосредоточиться на деле, которое ему поручили. А мужчина без лишних звуков наблюдал, сощурив глаза и предельно тихо достав пистолет, откинув подол длинного пальто назад. Стоило им чуть поиграть, стоило случайно задеть кольцом рукоять, как бедный неудачливый угонщик вздрогнул, но от дела не оторвался. — Надо же, даже японку! Я думал, мне пиздели про твоë мастерство. Садись на переднее пассажирское, — напоминает мужчина, указывая на машину пистолетом. — Торопись давай, я с раннего утра на ногах, не хочу с тобой долго возиться. Вова заскользил вдоль белой машины и послушно уселся на переднее пассажирское, пряча замëрзшие и трясущиеся руки между своих бëдер. В машине пахло кожей, пахло новизной и чуть-чуть спиртом. Эта смесь запахов в любой другой момент успокоила бы и заставила наслаждаться собой, но сейчас от неë хотелось только блевать. А с другой стороны… стоило бы насладиться, ведь, похоже, это последние ароматы, которые он услышит в своей жизни. Глаза растерянно забегали по приборной панели, пока на водительское усаживался владелец авто. — Не ссы, я не буду тебя ни топить, ни заставлять рыть себе могилу. И даже в ковре по пригороду катать. Я тебя даже не пристрелю, — заговорил он. Вова нервно фыркнул, подмечая, что последние слова больше были похожи на одолжение. — Я тебя месяц ждал, — хладнокровно продолжает мужчина, заводя мотор. — Ты знаешь меня? — Нет, — мотает головой Вова, боясь смотреть в сторону мужчины. Он как мëртвый смотрел на выезд со двора, к которому они медленно подъезжали. — Не знаю. — А я тебя — да. Ты местная легенда, ходящая под человеком, который не так высоко оценивает твои навыки, как я. Давно ты тачки угоняешь? Где научился? — С детства ковырялся с отцом в гараже, знаю, как устроены замки благодаря ему. А угоном занимаюсь год с копейками, — отчеканивает Вова, ломая пальцы. Хоть водитель машины и расслаблен, и пахнет в салоне вкусно, да и сама машина не из дешëвых, а самое главное — смерть ему, вроде как, не угрожает, но он всë равно чувствует себя зайцем в клетке. И зайцу очень страшно. Так страшно, что все четыре лапы дрожат и сердце бьëтся как оголтелое. — Спасибо твоему отцу, царствие ему небесное, — выдыхает мужчина, поворачивая голову на пассажирское. Вова, услышав последние слова, мгновенно бросил взгляд на водителя, наткнувшись на его глаза, и нахмурился. — Пару раз я пересекался с Вадимом, с твоей верхушкой, и он очень тобой хвастался, рассказывал, какой у него есть «работничек». Оттуда я тебя и знаю, поэтому не смотри на меня такими глазами. Только, знаешь, одно не понимаю, — мужчина сполз в кресле пониже, чуть ли не ложась. — Почему он хвастаться — хвастается, а дорожить тобой не хочет. — В каком смысле «не хочет»? — Вова решил выйти на контакт. Так сильно колотить его уже перестало, голос восстановился, и он теперь мог получить ответы хоть на какие-то вопросы из всего того множества, что крутилось в его голове веретеном. — Я так понимаю, тебя отправили за этой дамой позавчера, — мужчина постучал ладонью по рулю, поясняя, что «дама» — это его «японочка». — А два дня назад мы с ним виделись случайно. Напрашивается вывод: он увидел, ахуел, захотел. Но захотел не купить, а спиздить, — мужчина поджал губы, фыркая. — И инструментом для добычи дамы стал ты. Но он не учëл одного: знакомы мы с ним долго, и я знаю его, как облупленного. В глаза улыбается и комплименты сыпет, а на следующий день обдерëт и глазом не моргнëт. А тобой не дорожит, потому что без прикрытия отправил, совершенно одного, молодого и не видящего ничего, кроме цели. Даже опасности прямо позади себя. Хотя Вадим прекрасно помнит, что у меня везде глаза и уши, он не жалеет ни тебя, ни своего статуса. Согласись, он совершил слишком самоуверенный поступок. Вова поджал губы и опустил голову, переваривая всë сказанное водителем, чьего имени Вова так и не услышал и, наверное, не услышит никогда. Быть может, оно и к лучшему. Он надеется, что его сейчас покатают пару кружочков и высадят где-нибудь, навсегда позабыв. Спасибо, конечно, что не убили, что предоставили возможность покататься на дорогущей японке, что залили уши мëдом, но Вове уже хочется домой, хочется упасть лицом в подушку, сжаться и, быть может, даже поплакать от пережитого стресса. Очень хочется сейчас тишины и одиночества, но мужчина так не считает и продолжает расспрашивать. — Много он тебе платит? — Конфиденциальная информация, — неохотно отвечает Вова. — Вот оно как. Это ты так решил, или твоя верхушка? — Так решил я. Вы ведь не говорите первому встречному сколько зарабатываете? — А может говорю? — Тогда почему я до сих пор не знаю эту сумму? — Приятно общаться с остроумным человеком, — мужчина сворачивает во двор, останавливается у неизвестной парадной двери и опускает руки с руля на свои колени. — Теперь давай серьёзно… Заинтересованный продолжительным молчанием Вова оторвал взгляд от зеркала заднего вида и повернул голову на мужчину, рассматривая плавные линии его профиля. Сердце вновь забилось в ускоренном темпе, и мелкий, неожиданно возникнувший страх снова окатил тело сначала холодом, а затем жаром, залил щëки и кончики ушей малиновой краской и поселился под сердцем. Он, владелец машины, не выглядел человеком вспыльчивым и непредсказуемым. Может он и умел хорошо припугнуть, но не способен был выстрелить после обещаний этого не делать. Вова видел в нëм верность своим словам, но откуда он это взял — загадка. С потолка наверное. Просто складывалось такое впечатление, пока Вова смотрел на него. Но вот это «давай серьёзно» пугало больше, чем дуло у затылка. Семенюк терпеть не мог, когда какой-то разговор либо начинается с этой фразы, либо прерывается ею. Серьëзность он мало любил. — Ты хоть и мал возрастом, но обладаешь такими навыками, что дать им пропасть — совершить преступление. А в руках Вадима они попадают. Хочешь зарабатывать больше, но только под моим руководством? — Вы ведь не знаете, сколько я зарабатываю, как вы можете предложить мне больше? — Вова резко осмелел, поняв, что этот «серьëзный диалог» касается его навыков, а не смерти, что конечно же первым делом проскакивало в голове. — Могу, — мужчина фыркнул, посмеявшись, и с сощуренными глазами посмотрел на парня. — Ты какие тачки угонял? — ВАЗ обычно, — пожимает плечами Вова. — А со мной будешь угонять иномарки. Вот такие, — его брови поднялись, глаза засверкали, и на лице вдруг появилась хитрая и харизматичная ухмылка, которая заставила Вову чуть оголить верхние зубы в полуулыбке. Честно говоря, предложение начинало его манить, но вот человек, делающий его, всë ещë заставлял сомневаться. Слишком выгодно получается, и это больше похоже на ловушку, чем на искренность. — Чувствуешь разницу? Тут твой доход даже не в два раза, тут в три раза больше будет. — Как грамотно вы перетягиваете шестëрок врага к себе, сразу с козырей начинаете, — мелко качает головой Вова. Мужчина засмеялся, выпрямился и перевëл взгляд куда-то на лобовое, закинув левую руку на руль. Мальчишка никак не хочет соглашаться и ищет какие-то подводные камни, и это совершенно нормально. Он знает, что доверять кому-то — это слишком рискованно в данное им судьбой время. И это тоже его плюс. Он осторожен и остроумен в разговорах, но совершенно безбашенен в делах. Что ещë кроется в этом неподкупном человеке, который морщит лицо и задумчиво смотрит на приборную панель, всë так же пряча руки между своих бëдер? — Я откажусь, — решительно отвечает Вова, мотая головой из стороны в сторону. — Почему? — тон мужчины становится железным и грозным, а строгий взгляд пробирает до самых костей. — Много аспектов, которые мне ничего хорошего не предвещают, — отвечает Семенюк, ведя бровью. — Я не хочу ради запаха денег лишаться жизни. Чуть помолчав и посверкав глазами, мужчина расслабленно кладëт обе руки на руль, сжимает его, пытаясь придумать что-то такое, что переубедит мальчишку. Он ему нужен. Эти золотые руки нужны именно ему, нужны, как воздух. Не каждый может бессовестно обойти сигнализацию иномарки. — У вас с Вадимом какой-то договор? — С Бустеренко, — холодно отвечает Вова, ëжась и вспоминая правую руку шефа. — Какой? — Мне башку снесут, если я куда-то дëрнусь, — Вова опустил голову и бросил взгляд на свои колени, на которых всë ещë виднелись огромные сырые пятна. Он достал левую руку, потëр сырую ткань и поджал губы. — Мне не резон давать по тапкам, даже если вы мне хоть в долларах платить будете. Я жить хочу. Да и вообще, как я могу уходить с насиженного места, если я ни вашего имени не знаю, ни вашего рода деятельности, ничего. Я вас в первый раз вижу, и вы мне какие-то темы сомнительные толкаете, о которых я ни слухом ни духом. Это как на спор бросаться под машину за огромные бабки, но не знать, выживешь ты или нет, получишь эти деньги в итоге или нет. Так не пойдëт, — Вова мотает головой и хочет выйти из авто, как вдруг все двери в салоне тихо щëлкают, блокируясь. — Алексей, — мужчина тянет правую руку и ждëт, когда парень закончит криво и с ярко выраженным сомнением смотреть на него. Он наконец отмер и нерешительно протянул свою тëплую руку, в ответ пробурчав своë имя, не зная, к месту это или нет. — Гоняю тачки с Японии и толкаю их втридорога. — А я вам зачем, если у вас и так хороший доход? — А ты мне очень нужен для его троекратного увеличения. Как только машина будет уходить к своему покупателю, в игру будешь входить ты и возвращать еë мне для перепродажи другим людям. — Так еë ведь будут искать и найдут у вас на продаже, разве нет? — Искать если и будут, то точно не через милицию, да и как они еë узнают, если она будет перекрашена, салон перетянут, а серийные номера стëрты с каждой детали и перебиты на другие? Итого, получается, что никакого убытка, только плюсы, ведь за доставку тачки платит клиент, а я лишь занимаюсь оформлением документов и договорами с доставкой с одного конца страны в другой. И если начнëтся этот круговорот с продажей-угоном, то у японцев можно будет вообще ничего не заказывать. Теперь понимаешь эту «тему»? — Понимаю, — Вова закачал головой. — Я так понимаю, тебя останавливает только уговор с Бустеренко? — Алексей, уже раздражëнный случающейся неудачей, сопел и чуть ли не рыкал при каждом своëм слове. — А я вам что, так срочно нужен? Что за допрос и бесконечная спешка? — Мне просто нужно знать, иметь тебя в виду или искать другого человека. Вова засопел раздражëнно. Вот что-что, а сейчас ему стало обидно. Ему десять минут лили мëд в уши, уговаривали, а тут оказывается, что есть запасной вариант. Если бы он работал только на себя, то без лишних раздумий доверился бы этому Лëше и уже считал бы свою долю, но, ходя сейчас под другими людьми, он вынужден отказаться от такого заманчивого предложения, даже несмотря на то, что в одно из мгновений приревновал место, на котором ни разу не был. Блять, да лучше него угонщиков в городе нет! Ему половина банды Вадима пели песни, что лучше Вовы никого не видели, а этот Алексей вдруг взял, и после сладких песен сильно обидел. — Всë в ваших интересах, — Вова решает идти ва-банк, перекладывая всю ответственность на мужчину. — Хотите меня — говорите с Бустеренко. Я на том месте не держусь, но и на этом вряд ли буду. И если вам такой расклад дел не нравится — тоже ваша проблема, ищите другого, да только мало кто этим занимается втихую, зачастую угоняют громко и со свидетелями. С замками никто не возится, а если и возится, то вы таких ещë десяток лет искать будете. Я заинтересован в вашем предложении, но жизнь мне дороже. Сохраните еë — приду, а рисковать головой ради вашего троекратного роста доходов я не собираюсь и на деньги бросаться сломя голову тоже не буду. — Я тебя понял, — спокойно произнëс Алексей, ребром ладони медленно и задумчиво водя по своему носу. Его локоть вдруг соскользнул с подлокотника, повис в воздухе, пока рука крепко вцепилась в руль. — Скажи свой адрес, я зайду, если смогу договориться со Славой. Или обмануть его, — он отвернул голову на боковое стекло и сдал назад, выезжая со двора. — Дом Бака, больше не скажу. Надо будет — найдëте. Алексей ничего не ответил, только усмехнулся и переключил передачу на следующую.***
Вова дëрнул тяжеленную дверь на себя, поймал ослабевшими руками, чтобы его не прищемило, и оказался в тëмном длинном коридоре. Ночью этот коридор всегда выглядел удручающе и отчасти зловеще. Всегда казалось, что пока он будет тихо и медленно пробираться до комнаты, перед ним откроется случайная дверь, выскочит какой-нибудь пьяный мужик и задушит. Спустя два года эта фантазия стала смешной, но в первые дни Вова и правда боялся этого больше всего. Пробравшись до комнаты и отворив дверь одним единственным в «связке» ключом, он тут же уселся на свою раскладушку, стянул старые кроссовки с ног, отбросил их к двери и замер, пьяными от усталости глазами смотря на очертания своей обуви. От тишины в ушах звенело, но этот звон время от времени прерывался тихим сопением то Веры, то Васи. Но вдруг одно из них, то, что потише, прекратилось. Вова обернулся на их кровать, виноватыми глазами посмотрел на приподнявшуюся с правой стороны постели фигуру и поднялся. — Ты че не ложишься? — Вера натянула одеяло, прикрыв плечи, и сонными глазами уставилась на Вову. — Ты время видел? — Видел, — прошептал парень, опустил глаза и повëл бровью. — Я только вернулся. — Бандит, — фырчит Вера, опускаясь на подушку. — Повариха, — огрызается Вова, хватает книгу со своей раскладушки и быстро натягивает кроссовки, не стесняясь шуметь. Он терпеть не мог, когда ему указывали, а тем более если это делала Вера. Они сразу как-то не поладили, невзлюбили друг друга. Вове не нравилась еë серьёзность и желание бесконечно командовать им, а Вере не нравилась его распущенность и неконтролируемость. Так было ещë до того, как Вася с ней съехался, а потом стало ещë хуже. Может быть, она хотела жить только с Васей, чтобы никто не нарушал их идиллию, но тут облом: Вова на правах брата Васи, оказывается, тоже претендует на квадратные метры в этой и так не шибко большой комнате. И они только сильнее сцепились рогами вместо того, чтобы найти компромисс. Из-за Вовы случались ссоры, из-за него постоянно просыпались посреди ночи, иногда не спали, думая, что его где-нибудь убили. Семенюк учился жить на кухне, иногда оставался у приятелей. Если бы у Вовы были деньги на комнату, то он давно бы съехал, но их нет. Вадим платил мало, и за долгие два года работы хватило денег лишь на пару кроссовок, на еду, на пару раз скинуться на оплату комнаты и на сигареты. А вот согласился бы он на предложение Алексея… Сидя поздней ночью на общей кухне, задумчиво глядя куда-то сквозь стены и подпирая голову ладонью, Вова вспоминал этот диалог с незнакомцем и поджимал губы, чувствуя, что сердце снова начинает биться быстрее. Такого в жизни у него ещë не было. Хоть в моменте ему было до трясучки страшно, но сейчас ему даже интересно было прокручивать в голове запомнившиеся детали разговора. Говоря о том, что он «не привязан» к месту, он не врал, но только частично. Если бы у Вадима не было Славы, то всë в его жизни было бы куда проще. Он бы бежал отсюда без оглядки. Вообще, стоило бы начать с самого начала — знакомства с Вадимом. В тысяча девятьсот девяносто пятом году, ранней весной, когда всë казалось ужасно чëрствым, когда мир резко посерел, потерялся смысл жизни, Вова по-пьяни ввязался в драку прямо на проспекте. Были ли силы равны? Нисколько. Он не знал, зачем затевал конфликт, стороны которого были совершенно различны и по трезвости, и по силе. Его тогда, семнадцатилетнего, слабоумного и отважного, хорошо помотали по тротуару, поправили нос и лишили зуба, а лишиться жизни помешал среднего роста мужчина, разогнавший озверевших юнош. Его расспрашивали и латали два дня, наконец найдя новым рукам применение. И Вова не имел права отказываться, потому что ему за каких-то два первых часа трезвого разговора хорошенько промыли мозг и вбили в него, что он теперь должен. Хоть Вадима никто и не обязывал махать пистолетом и угрожать, требуя отпустить малолетнего пьяницу, но так он добыл себе ценную шестëрку, которая покорно осталась под боком и выполняла свою работу, на зависть другим, слишком хорошо. Только эти старания никаких плодов ему не принесли, кроме «бесконечного уважения». А Слава, правая рука Вадима и близкий его друг, только усугублял положение Вовы. Он прекрасно понимал цену, которую имел Вова, и потому боялся каждого шороха, который мог переманить этого набравшего в городе популярность мальчишку на чужую сторону. Так Вова и оказался в золотой клетке, долгие месяца не осознавая, что она вообще существует. На это ему открыл глаза Дима — тридцатилетний мужчина, который состоял в банде лишь потому, что был другом шефа. Он получал небольшой процент с общего дохода и максимум чем занимался — это звал в баню попить пива. За ленивым разговором, наполненным недосказанностями, Вова вдруг осознал истинное положение своих дел и с тех пор думал только об этом: «мне никуда не деться, я привязан к этим людям против воли». Это не так остро ощущалось до сегодняшнего разговора с незнакомцем. Ему никогда не предлагали перейти на чью-либо сторону, занять более выгодное для него место и получать в разы больше за ту же самую работу, соответственно, он никогда и не думал оставлять единственный доход. Нет смысла скрывать, что хочется большего, хочется чего-то достойного, но все пути перекрыты. Оставалось сидеть на плохо освещëнной кухне с книгой на коленях, думать, мечтать и надеяться, что ему повезëт вырваться из золотой клетки и получить заслуженное. В доме Бака, практически в самом центре Санкт-Петербурга, никогда не стихал шум и шорохи. Обитатели этого дома никогда не спали. И Вова не спал вместе с ними, дочитывая главу романа.