Счастливого Рождества!

— Я должен ещё кое-что сказать, пока ты не уснул. — собирает внутри себя всю серьёзность алхимик и совсем не ожидает, что Кадзуха в это время вновь дрогнет, будучи очень уставшим. С простодушным удивлением внутри себя Альбедо нарочно собирает юношу в охапку, обхватывая на этот раз его со спины, чтобы успокоить его дрожь, прежде чем произнесёт ещё одну речь. — Раз уж у нас в распоряжении целый мой отпуск, не хотел бы ты снова попутешествовать со мной? — чувствительное ухо щекотит беглый шёпот, и по лицу снова пробегает ухмылка. Юноша ловит себя на отягощающей мысли о том, что серьёзно согласится без лишних раздумий, поэтому с лёгкой улыбкой кивает и мычит в знак согласия. Вот только тут же задумывается: если алхимик так смело зовёт его в исследование мира, то как поступать с легко износливой Кли? Вряд ли он захочет брать её с собой, если путешествие дальнее, а уж тем более со сборами материалов к новым экспериментам. Как говорила Сахароза однажды: «Обожающему взрывать различные вещи ребёнку не место рядом с опасными реактивами!» Ну, вот и здесь примерно точно так же. В одно мгновение, как эта мысль посетила неспокойную голову Кадзухи, Альбедо охает и вздрагивает, будто вспомнил что-то очень важное. — Ох, чуть не забыл сказать. Отзывчивая и добрая "тётя-Ёимия" проводит все выходные у нас в Мондштадте, поэтому она вызвалась развлечь Кли в наше отсутствие. Так что не волнуйся за неё, если ты об этом подумал. Русый на секунду оголяет глаза от век и довольно скурпулёзно оценивает ситуацию. Парень рядом почти с ужасом распахивает очи и осознаёт, что Альбедо только что несказанно предсказал его мысль. Было ли это его логическое предположение, потому что Кадзуха постоянно беспокоился о Кли? Или это был чувственный прорыв в его сознании? В любом случае юноше уже неважно. Главное, что Альбедо выглядит очень непринуждённым рядом с ним и может высказываться как хочет. — Да, я всё так и подумал, — подтвердил светловолосый, чтобы точно укрепить уверенность Альбедо в том, что у того получилось угадать некоторые его внутренние опасения. — Как же легко ты прочитал мои мысли! Безумно радостно осознавать, что Альбедо во что бы то ни стало старается изучить сложнейшие понятия этого мира — чувства, которые не просто являлись химической выработкой определённых гормонов, а ещё и душевными переживаниями, что бездонно наполняли его жизнь разной неразберихой. Он бы никогда не подумал о том, что Кадзуха будет волноваться за Кли, если бы не поставил себя на его место. Да и вообще, если так, то кто бы вообще не волновался за Кли? Как прелестно, что она уже давно сопит с милым Додоко и видит десятый сон про её чудесные рождественские подарки... — Всё благодаря тебе, — решает похвалить его алхимик, вспоминая, как при каждом удобном случае им удавалось обсуждать множество обширных тем, основной массой из которых являлись именно человеческие чувства и их проявления. Тогда Альбедо украдчиво и с обдуманной осознанностью записывал каждую мысль Каэдэхары в свою исследовательскую книжку, на обложке которой красовался заголовок «Человек и все его составляющие», а на первой же странице было сказано, что книга, поразительно, совсем не для научного интереса, а для духовных благ. Альбедо бы никогда не подумал о том, что напишет книгу для самого себя. Но, как позже заметил, глубочайшие слова нельзя забывать и следует хранить хотя бы в бумажном варианте, поэтому на каждую встречу с Кадзухой захватывал своё творение, чтобы пополнить его вновь. Каэдэхара склоняет голову ближе к товарищу, и на этой милой мелочи алхимик как всегда заостряет собственное внимание, решаясь, наконец, продолжить, выдернувшись из почвы раздумий. — Твои мудрые слова научили меня многому. И самое главное, учат меня жить по человеческим мотивам. Должен признать, это довольно интересный опыт. — тон учёного затихает, а в темноте его глубинного сознания загорается одна маленькая безжизненная свеча — мимолётное чувство, что поразило его мгновенно. — И только благодаря тебе я могу быть по-настоящему счастливым... — Альбедо заминается, однако совершает свой приём намеренно, с целью уделить должное внимание концовке. Замирает в комнате не только его дыхание, но и всё, что их окружало: мерцающие огоньки на стенах, отражающие свет стеклянные шары на ёлке, а также пребывавший в полном внимании самурай. Парень вдыхает и медленно произносит окончание фразы. — ...человеком. — слово звенит в тишине, будто колокольчики на ветру, а юноша рядом с ним утаённо вкрадётся в это коварное высказывание своими философскими размышлениями. Обладатель вишнёвых глаз с радостной ухмылкой хихикает, разворачиваясь и утыкаясь в чужое плечо, пока его принц охватывает как можно трепетнее охладевшее тело Каэдэхары и снова укутывает его, на этот раз теплее. — Спасибо, — в первую очередь благодарит его поэт и жмётся ещё теснее к своему алхимику. Внутри Каэдэхары проносится ураган мыслей, на что и понадеялся чуткий Альбедо, когда произносил свои слова. Хоть Кадзуха и не показывает этого, быть может даже ненарочно скрывает, ведь сейчас его лицо очень кстати поглотилось чужими объятиями, однако слегка краснеет и чувствует, что не зря проживает эту жизнь и может изменить что-то в чужой жизни к лучшему. В нос пробирается запах свежести, с нотками морозной мяты и чего-то сладкого, напоминающего корицу. Кажется, на рубашку Альбедо определённо попало немного заветной пряной муки во время готовки печенья. Кадзуха ещё больше хихикает, чем даже вызывает небольшую щекотку у своего собеседника. Тот аромат, что крался от Альбедо казался ему особенным и неповторимым, словно снежная свежесть, такая же чистая и кристалльная, как и его очи. От парня всегда тянуло приятным, пускай даже он и работает с опаснейшими реактивами, многие из которых точно прелестного благоухания не имеют. От смущения самурай ёжится, поймав себя на том, что совершенно без спроса раздумывает о таких вещах и уже по наитию утыкается учёному в ключицы, чтобы понять: не изменился ли аромат? Интересная особенность. В тот миг ронин с ласковой усталостью чувствует, что глаза уже не хотят отворяться, даже на зов сердца. Само присутствие рядом родного человека успокаивает его и работает, словно снотворное в огромной дозе. — И ты многому меня научил. — находит в себе последние силы срочно проговорить Каэдэхара, пока они снова не отошли от темы или вовсе не растворились во снах. — С тобой я всегда ощущаю прилив сил и вдохновения. — переводит дыхание тот, и в голове проносится бесчисленное количество их встреч и прогулок. Подумать только, они уже столько пережили вместе. Обменялись кошмарным числом бесценного опыта друг с другом, провели множество исследований и выездов вдвоём. Побывали почти везде, где хотели бы. — Твоими творениями и искусным нравом к познанию нового я могу восхищаться вечность, — спросони шепчет тот и уже не понимает, как не задумываясь начинает выдавать подчёркнутые выражения, коими пользуется обычно в публичных беседах. Но Альбедо всё воспринимает как надо. Он понимает, что все эти слова только для того, чтобы показать, насколько самурай любит его и дорожит им. По крайней мере, для вежливой манеры Каэдэхары такой знак был высшей степенью восхищения. — И именно с тобой я могу засыпать ни о чём не беспокоясь. Из его уст доносится едва слышимый зевок. Пожалуй, для них двоих всё шло именно по мелодии души, по чувствам и эху сознания, нежели по сухой логике умственной деятельности. Даже привыкшему к регулярному мозговому штурму Альбедо было привычнее не думать о причине его чувств в присутствии Кадзухи. Конечно, поначалу он с опаской огорождал себя от возникшей неожиданности в его «программе», но спустя некоторое время просто-напросто разрядился, так и не сумев найти ответ на назревший вопрос — «почему». Он не отчаивался. До сих пор его терзает любопытство по данному поводу, однако сейчас оно совершает преступления в сторону алхимика деликатными способами, можно даже сказать, щадяще приятными. Ему теперь не столь важно «почему», зато теперь очень волновало «как сильно». И на этот вопрос он уже смело знал ответ — до бесконечности. И когда он вновь смотрел в эти бархатисто-кадмиевые очи, то напрочь забывал обо всех интересующих его вопросах про жизнь. Безумно манящие глаза вводили его в анабиоз. И ведь именно Кадзуха являлся главным ответом на все эти вопросы, что засели глубоко в сознании алхимика ещё с далёких времен. И именно он помогал ему раскрыть тайну самого себя. Тайну своего внутреннего мира. — Спасибо, — продолжает шептать ему Альбедо, понимая, что притихший собеседник, возможно, уже его и не слышит и витает во снах. Каждая частица души полыхала терпким безумным флером великого счастья, и ледяные пальцы на руках уже не так сильно беспокоили неприятным холодком. Нежные губы алхимика ложатся на тёплый лоб Каэдэхары, оставляя на нём невесомый поцелуй. Как и обещал. Пожалуй, Альбедо мог признаться себе в том, что не может отвыкнуть от этого действа из-за младшей сестрёнки, которую часто приходилось успокаивать именно таким образом, но как показала практика — и Кадзуха не против трепета в его сторону. Родные запястья проходятся по его утончённому телу, пробежавшись по голове и собрав распустившиеся сенного оттенка волосы на бок, вместе с этим зачёсывая налезшую на глаза чёлку с алой прядью к ушам. Судя по всему, так как за окном немного стихло, хоть и были слышны некоторые детские крики явно отчётливо, алхимик решил, что празднование постепенно завершилось. Из-за тишины на улице тяжёлые веки так и падали, будто работали без перебоев и без остановки двое суток, притом дыхание замедлялось. Так незамысловато и просто выглядит благополучие. Настанет новый день и они снова проведут его вместе, как в старые добрые времена. А этот особенный вечер запомнится обоим надолго, и те ещё долго будут вспоминать его за чашкой послеобеденного чая. Самое важное, что для них этот выходной стал одинаково фантастичным, пусть даже и ничем почти не отличался от их обычных празднований. Ну как же ничем? Кое-чем всё-таки отличался. Альбедо расплывается в довольной улыбке и чувствует — вот она, радость. Созерцая вместе с родным самураем, летя в мир сновидений и прощаясь со старым годом. На языке немым криком звучит ещё одна несказанная фраза, та, которую Альбедо никак не стал бы игнорировать, пускай Кадзуху и недавно сморило прямо у него на руках, быть может, он её поэтому и не услышит. Альбедо...чувствовал. Знал, что точно услышит. — С Рождеством, Кадзу, — едва слышимо произносит учёный, полностью расслабляясь. Тот не побоялся шептать, ведь почему-то острый слух любимого немного успокаивался в это ночное время, как до этого объяснял ему Каэдэхара. Он всегда будет иметь самые чудесные сны и будет хорошо высыпаться рядом с Альбедо. Никакие шорохи, внезапные скрипы или стрекотание сверчков теперь его не разбудят. Ну разве это не замечательно? Вспоминая об этом, алхимик утопает в собственной улыбке. Словно это небольшое напоминание, что Кадзуха чувствует себя в комфорте и безопасности. А это самое главное. Раз уж ронин крепко спит, учёный ещё больше стихает и чуть наговаривает. — Доброй ночи. По окончании слова алхимик бесследно утопает в приятных мечтах о светлом начинании, чувствует на языке молочный вкус шоколада с тех печений, что они вместе готовили, и про себя добавляет, что они с Кадзухой наутро обязательно слепят самого красивого снеговика, развеселив Кли.