Шесть лет спустя

      На следующий день после прихода родителей ко мне наведывается психолог. Он задает вопросы, кажущиеся совершенно бессмысленными и откровенно глупыми. Сколько мне лет, как меня зовут, какое у меня семейное положение. Убедившись, что я вполне адекватен, он переводит разговор на мои личные переживания относительно пробуждения после столь длительного сна. Часто спрашивает, что я чувствую, и мне хочется его чем-нибудь стукнуть. К счастью для него и к сожалению для меня, я не могу.       — Наверное, вы злитесь, что с вами это произошло, — говорит он будничным тоном.       — Сон длиной в шесть лет? — уточняю я.       — Да. Вы пропустили так много. Самое главное — появление на свет собственных детей и их рост. Такого никому не пожелаешь.       — Да, это… — на этом вопросе моя выдержка дает сбой, и я понимаю, что в горле стоит ком. — Это невыносимо, — говорю я с трудом.       — Вы ждете встречи с ними?       — Конечно, жду, — киваю. — И боюсь.       — Чего именно?       — Что не понравлюсь им, — и так же ясно? — Что они разочаруются. Что не оправдаю их ожиданий. Такого.       — Они еще маленькие, не стоит так переживать. Уверен, они очень вас ждут. Я слышал, они почти каждый день сюда приходят.       — Я тоже слышал. Их. Когда спал.       — Что они говорили?       — Просили скорее проснуться.       — Они вас ждут, — психолог кивает.       — Не таким, — я не без труда шевелю пальцами. — Я совершенно беспомощен. Говорю и то с трудом.       — Это временно. Вы молоды, восстановитесь.       — Но увидят они меня сейчас. И придут не одни.       — С вашим мужем, — говорит он вопросительно, но я качаю головой:       — С нянем.       — Это плохо? — он не понимает трагедии, и мне приходится пояснить:       — Я думаю, мои дети… принимают за папу его.       — Но они просят вас проснуться. Вы это слышали.       — Да, но… Может, мне всего лишь приснилось.       — А зачем ваш нянь их сюда приводит? Как думаете?       — Не знаю, — ужасно хочется пожать плечами, но не выходит, и я досадливо свожу брови на переносице. — Может, упивается своим положением.       — В каком смысле? — он не очень догадлив, и это начинает раздражать.       — Я думаю, они с моим мужем любовники, — произнести это вслух оказывается легче, чем я думал.       — Нянь — омега? — спрашивает он, как мне кажется, сочувственно.       — Так мне сказали, — подтверждаю я и уточняю: — С однозначными намеками.       — Если они и вправду любовники, что будете делать?       — А что я могу?       — Будете пытаться отбить мужа? — в ответ на это я поджимаю губы:       — Буду пытаться отбить детей.       — Вы очень привязаны к ним, — он делает какие-то пометки в блокноте.       — Я вернулся ради них.       — Как же ваш муж?       — Он не навещал меня в последние годы. Это о многом говорит.       — Для него это были долгие шесть лет, а вы словно несколько дней назад заснули. Ваше отношение к нему изменилось?       Какое-то время я молчу, размышляя, стоит ли говорить об этом, и выбираю половинчатое решение.       — Мы уже тогда не очень хорошо ладили. В его предательстве нет ничего удивительного, — говорю я и мысленно добавляю: «И нового».       — И вы ничего не чувствуете по этому поводу?       — Я его ненавижу, — выдыхаю я. — Злюсь на него. Он ужасен.       — А нянь?       — Еще хуже. Развратник… Воспользовался ситуацией, залез в чужую постель… — я чувствую, как начинаю заводиться, даже несмотря на то, что умом понимаю: еще ничего не известно наверняка. Может, я и вовсе возвожу на него напраслину.       — Вы ведь больше не любите своего мужа? — беззаботно произносит психолог, и я чувствую, что теперь злюсь еще и на него.       — Это не повод разрушать нашу семью. Я ненавижу его. Их обоих. Не знаю, как смогу их выносить. Наверное, хорошо, что я беспомощен, иначе, увидев их, выцарапал бы глаза каждому, а так… — я нервно дергаю пальцами, хотя испытываю острое желание махнуть кистью, и досадливо цокаю.       «Когда же наконец мое тело начнет меня слушаться?..»       — В вашей ситуации я порекомендовал бы вам пользоваться услугами психолога. Если хотите…       — Не хочу, — отказываюсь я, понимая, что и без того слишком много рассказал совершенно постороннему человеку.       «Наверное, просто слишком долго молчал… — успокаиваю себя. — Это нормально… Он все равно никому не расскажет».       Психолог уходит, и я остаюсь один.       Я ужасно злюсь: на Матэо, на не знакомого еще омегу, на родителей, на врачей, на себя. Каждому достается: Матэо за неверность, няню за распутство, родителям — за безразличие, врачам — за бесполезность, себе — за длинный язык и шесть лет сна. Я мог их избежать. Закрыл бы глаза на гемофобию, пережил операцию под эпидуральной анестезией и горя бы не знал.       Держал бы своих малюток на руках, подогревал им детские смеси, учил первым словам, радовался первым шагам.       Несмотря на то, что моя беременность была незапланированной и далеко не самой приятной, своих детей я ждал. Готовился к их появлению на свет: читал книги, статьи, смотрел передачи о воспитании, покупал необходимые вещи: пеленки, одежду, коляску, кроватку… Но я ждал малышей. И не так уж много внимания уделял информации о воспитании детей после трех лет. Думал, у меня еще полно времени, успею.       Теперь же мне предстоит встретиться с детьми шести лет от роду. Это уже сформировавшиеся (или почти сформировавшиеся) личности, каждый со своим характером, своим мнением (наверное). И я не готов к этому.       Я ужасно боюсь своей несостоятельности, а возможности подготовиться просто не имею.       К моменту возвращения Матэо и детей из отпуска моя речь окончательно восстанавливается, пальцы слушаются довольно неплохо. Я могу качать и мотать головой. Иногда получается даже приподнять руки в локтях. Правда, ненадолго.       Накануне дня нашего семейного воссоединения и все утро перед ним я ужасно нервничаю. Из-за встречи с Матэо, из-за встречи с нянем. Я не хочу их видеть, но без них не увижу и детей.       Встреча с ними — детьми — пугает меня до смерти.       Я понимаю, что раз они навещают меня, значит, хотят увидеть, познакомиться со мной, поговорить. Но кто их встретит? Беспомощный калека, который даже обнять их не может. Какое впечатление я на них произведу?       Заботливый медбрат аккуратно расчесывает мои волосы — они сильно отросли за эти годы — и подпиливает ногти. Помогает обтереть тело, а после — одевает. Чувства при этом испытываю исключительно неловкие, хотя и попривык к подобным процедурам за эти дни.       Они приходят после полудня. Матэо заходит первым, без детей. Он прикрывает за собой дверь, неловко приближается и встает у кровати:       — Привет… — его пальцы нервно подрагивают, и он убирает их в карманы брюк. Обнять или поцеловать даже не думает. Мне этого и не хочется, но разве это не естественно после стольких лет разлуки?.. Мы ведь все-таки в браке…       — Привет, — голос не подводит меня, я не хриплю и не сиплю, и все же чувствую себя не в своей тарелке. Он все еще молод и привлекателен. Но холоден и самоуверен. А я беспомощен и бесперспективен.       — С возвращением, — говорит он. Радости в его голосе не ощущается ни на грамм, да он и не старается притворяться.       Я смотрю на него будто новыми глазами: разочарованный и ничего от него не ждущий. Он не навещал меня. Он уже давно позабыл меня. Он расстроен, что я вернулся. Для него это досадное неудобство.       «Я ему не нужен».       — Спасибо, — нахожу в себе силы ответить.       — Тебя очень долго не было, — говорит он.       — Да, я знаю, — отвечаю сухо и добавляю: — Это не моя вина.       — Я не хотел тебя обвинять, — его кадык нервно дергается, и я насмешливо переспрашиваю:       — Разве?       Разговор не выходит. Мы смотрим друг другу в глаза и не видим ничего, кроме презрения.       Поняв, что неприязнь у нас обоюдная, он бросает всяческие попытки наладить контакт и переводит тему:       — Я привел мальчишек. Их зовут…       — Винсент и Кристиан, я знаю, — перебиваю я. Имена для альф.       «У меня альфы», — осознаю вдруг и невольно робею. Альфы — не омеги, они могут быть грубыми и нетерпимыми даже в детстве. Могут быть категоричными, могут не принять меня из-за любой мелочи.       «Но они меня любят…» — вспоминаю я, как дети приходили ко мне и нежно касались рук. И просили проснуться.       — Ясно, — холодно бросает Матэо. — Впущу их, — говорит он, и я отстраненно понимаю, что он даже не поинтересовался моим самочувствием. Но это беспокоит меня ровно одну секунду, а потом забывается. Сердце начинает быстро-быстро биться в груди.       «Они вот-вот войдут…»       Матэо приоткрывает дверь, и из коридора доносится уже знакомый голос человека, которого я не знаю, но уже заранее ненавижу:       — Осторожно, поняли? Папа только-только проснулся, он еще не полностью здоров, ему трудно будет справиться с вами двумя. Не наседайте. Не прыгайте на него, он еще слаб. Поняли? — он такой же, как в моем сне: ласковый и твердый, его голос. И два детских голоса сливаются в один, как и в моей памяти:       — Поняли!       — Заходите, — Матэо распахивает дверь и делает шаг в сторону, освобождая путь.       — Папа! — кричат они, заметив меня. Я успеваю улыбнуться и даже произнести осторожное «Ребята…», когда они бросаются ко мне и запрыгивают на кровать, чтобы обнять — крепко-крепко.       — Папа, приве-е-е-е-ет!       — Ты наконец-то проснулся!       Я улыбаюсь. Я чувствую слезы. И два их маленьких тела. Они оба запрыгнули на меня с одной стороны кровати, и одной рукой я могу коснуться ближайшего ребенка, а до второго не могу дотянуться.       За их спинами вижу какое-то движение и догадываюсь, что это нянь вошел в палату. Он негромко здоровается и, кажется, даже слегка склоняет голову. Сквозь слезы счастья я его почти не вижу — лишь стройный силуэт и светлые волосы.       Я не отвечаю ему на приветствие. Не нахожу сил, и под благовидным предлогом отвлекаюсь на детишек.       Они увлеченно щебечут обо всем на свете, заглядывают мне в глаза, и, видя их сияющие лица, я чувствую, как глаза вновь наполняются влагой.       — Папа, ты что, плачешь?.. — их радостные голоса вдруг сменяются на обеспокоенные. Я улыбаюсь сквозь слезы:       — Все в порядке. Я просто очень рад вас видеть.       — Мы тоже, мы тоже!       Они обнимают меня. И у меня получается обнять одного из них одной рукой. Вторая тянется к другому, но, бессильная, не может дотянуться, и тогда кто-то осторожно помогает мне.       Я чувствую, как обе мои руки обхватывают два маленьких тельца, и слезы счастья бесконтрольно текут по моим щекам.       Напряжение отпускает.       У меня лучшие дети на свете.       Я бесконечно счастлив их видеть.       Все в этом мире стоило того, чтобы они появились на свет.