Pay no mind!

Пак Джаин была чемпионкой Мира и Кореи по бальным танцам. Талантливая девушка, что соткана из музыки и пластики, поражала судей, зрителей и критиков. При наличии маленького ребенка танцовщице удалось ни только не потерять позиции, но и взять золото на мировом конкурсе. О ней ходило множество слухов, множество злых языков оговаривали юную, только перешагнувшую порог двадцатилетия, мать. В таком возрасте при наличии ребенка не иметь мужа порицалось, но несмотря на все это, Джаин продолжала танцевать, забирая все награды и уходить с паркета королевой. Сонхва очень любил матушку, которая дома была нежной, заботливой и такой простой, и в то же время восхищался величественной, непобедимой, такой далекой Королевой Паркета. Мальчик навсегда запомнил первое выступление Джаин, уведенное из зрительного зала. Софиты по периметру площадки вспыхнули с первыми нотами аккомпанемента. Партнер Джаин стоял посредине у столика, размашисто с гротеском, на публику, разливал по бокалам вино. Как из темноты вышла она, матушка Сонхва. Хва распахнул глаза и зажал рот ладошками, чтобы не ахнуть от восхищения. Эта женщина со знакомым лицом, казалась совершенно чужой, но такой удивительной — бордовое платье с летящим подолом и высоким разрезом, изящно подчеркивало стройность ее ног, расшитый стразами корсаж обтягивал гибкий стан, тонкие лямки на расправленных плечах едва различимо поблескивали металлическим блеском. Джаин шагнула на паркет, как хищница, уверенно и твердо, ступая навстречу своему партнеру. Хва казалось, что он слышал, как стучат тонкие каблуки ее босоножек. Или это было его сердцебиение… Стоило этим двоим соприкоснуться друг с другом, как начиналась настоящая магия. Сочетание двух противоположностей: мужской силы и женской грации, завораживали зрителя, не давая шанс отвести взгляд. Историю, которую рассказывали танцоры, невозможно было не понять и не прочувствовать. В танце была и любовь, и ненависть и месть. Резкие переходы от страстных объятий, до грубых толчков лишь подчеркивали напряжение между этими двумя. Мужчине удалось заключить женщину в объятья. Бокал на брудершафт. Он замертво падает к ее ногам. Джаин усмехнулась, плавно отводя руку в сторону и поставила изящную ногу ему на грудь. Свет погас. Зал взорвался овациями. Сонхва вскочил с места и громко, что было мочи в маленьких ручках, хлопал. Верхнее освещение зажглось, позволяя танцорам поблагодарить зрителей и выйти на поклон. Улыбка матери была такой ослепительной и счастливой, что сын решил, когда-нибудь он будет улыбаться так же, ощущая все то, что ощущает его мама. Он тоже станет танцором. - Танец — это твой пульс, биение твоего сердца, твое дыхание. Это ритм твоей жизни. Это выражение во времени и движении, в счастье, радости, грусти и зависти, - приложив ладонь к груди сына, говорила с мягкой улыбкой Джаин. - Запомни это, Сонхва. Мальчишка серьезно кивнул и вновь, после очередной неудачи, возвращался к отработке того или иного танцевального элемента. В моменты тренировок, они с матерью были близки, как никогда. Но это счастье продлилось недолго. В их жизни вошел мужчина, вскруживший Джаин голову, обещая неземное счастье. С момента, как Хван Джону переступил порог в статусе супруга и отца, в светлом доме, некогда наполненном музыкой и смехом, поселилась мертвенная тишина и холод. Музыка сменилась звоном бутылок, а смех — криками и звуками ударов. Совсем недавно улыбчивая и свободная Джаин превратилась в загнанного, замученного зверя, в чьих глаза глубокой тенью отражалось смирение, окончательно поглотив огонек жизни. Супруг запретил ей танцевать и выходить из дома без него. В случае ослушания, он избивал ее до потери сознания, но так, чтобы не оставалось следов. Однажды Сонхва попытался защитить мать. Несмотря на то, что он был совсем мальчишкой, без страха ринулся с кулаками на взрослого, хоть и пьяного, мужчину. Джону не терпел неповиновения. Пробитая голова, по его мнению, была лучшим уроком нерадивому пасынку. Мужчина оказался прав, Сонхва больше не вставал супротив своему отчиму, покорно опускал взгляд и прятался в своей комнате, вечерами напролет слушая, как Хван напивается, ссорясь с телевизором, а ночью тишину разрывали болезненные всхлипы матушки, которую пьяный отчим насиловал раз за разом, заставляя повторять: - Я принадлежу только тебе, Джону. Без тебя я никто… Сначала Сонхва старался заглушить это музыкой из наушников старенького плеера, а став старше начал сбегать из дома через окно и слонялся по улицам города, пока на горизонте не начинала заниматься заря. Лишь танцы позволяли ему пережить всю боль, что с каждым днем копилась внутри, раздирая невинную душу на куски. «Танец — это твой ритм жизни» - каждый раз вспоминались слова матушки. И каждый раз он танцевал до изнеможения, до слез, вкладывая в каждое движение злость, обиду, боль и бессилие перед этим тираном, что превратил жизнь его матери в Ад. Мальчик танцевал, уходя в свой собственный мир, где раз за разом сражался с этим монстром и побеждал. Но стоило музыке закончится, новому рассвету осветить крыши домов, как иллюзия отступала, обнажая сгнившую плоть реальности. Хва собрал свой рюкзак и направился домой. Отчим поджидал пасынка в его комнате. Он схватил парнишку за волосы и буквально заволок внутрь через окно и швырнул на пол: - Где ты шлялся? - Хван опустил тяжелую пощечину, склоняясь над испуганным Сонхва, сжимающимся на полу. - Такой мелкий, а уже гены матери-шлюхи проснулись? Грубые пальцы снова сжали волосы на макушке, дергая вверх и заставили смотреть домашнему тирану прямо в глаза. На щеке Хва пульсировал след удара, жжение которого усиливали текущие слезы. Вторая пощечина не заставила себя ждать. Из носа брызнула кровь, но мальчик старался не издавать звуков. Он уже выучил, что от мольбы и криков, зверь Внутри Хвана только набирает силу. - Джону, что ты делаешь?! Отпусти Сонхва! - Джаин прибежала в комнату на звуки ударов и упала перед мужчиной на колени, потирая ладони друг об друга. - Умоляю, не бей сына… Джону перевел взгляд на женщину и самодовольно усмехнулся. Хва не мог охарактеризовать те эмоции, которые сейчас испытывал. Боль физическая и моральная уничтожала его, хотелось кричать и биться, молясь, чтобы все происходящее было просто плохим сном. Воздуха из-за немых рыданий не хватало. Он, как выброшенная на берег рыбка, хватал губами воздух, чтобы не задохнуться окончательно. - Ты знаешь, что твой сын ночами непонятно где шатается? Ты считаешь это нормальным? Вырастила смазливую шлюшку! Он же не мужик. По любому хуи сосет в чужих тачках, как ты! - Он отшвырнул парня в сторону и схватил за грудки женщину, уволакивая ее в их спальню. - Пиздуй в школу, гомик, вечером поговорим. - Сонхва, я люблю тебя. Прости, - одними губами успела прошептать Джаин, прежде чем дверь за ними захлопнулась. - Мама… - Всхлипнул тихо Сонхва, утыкаясь лицом в пол. Он уже знал, что Джону накажет маму вместо него. А самое страшное, он знал каким будет это наказание. Сжав кулаки мальчик пару раз ударил по полу, захлебываясь в истерике и от ненависти к себе за то, что он такой слабый. Но желание помочь было настолько ничтожным, по сравнению со страхом, который охватывал Сонхва перед отчимом. Он быстро собрался и пулей вылетел из дома, сбегая от ужасных звуков, доносившихся из спальни, от отчима, от самого себя. Полицейские мигалки освещали вечернюю улицу, газон возле дома был оцеплен желтой лентой, машина скорой помощи и несколько полицейских склонившихся над белой простыней — редкая картина в небольшом тихом райончике Сеула. Сонхва остановился на полпути и уронил школьную сумку на асфальт. Соседи, толпившиеся у ленты, с сожалением и грустью смотрели на подошедшего мальчика. Сердце Хва пропустило удар. Он сделал еще один шаг по направлению к ленте. Догадка о случившемся ледяным холодком пробежала по спине, сжимая горло мертвенно холодными пальцами. На ватных ногах он подошел к скучковавшимся соседям, которые тут же расступились. Кто-то причитал, кто-то что-то говорил, но Сонхва ничего не слышал. На газоне, прямо под окном их квартиры, под простыней лежало тело в неестественной позе. Оно больше напоминало тряпичную куклу. Белая ткань, накинутая, словно небрежно, скрывала почти все, кроме ног, обутых в босоножки на тонком каблуке в цвет к бордовому подолу из летящей ткани. Мальчик закусил губу и замотал головой, не веря своим глазам, не веря всему тому, что сейчас происходит вокруг него. - Детектив, - крикнул один из полицейских. - Мы нашли записку. Похоже, это все-таки самоубийство Мужчина в джинсовой куртке жестом подозвал к себе офицера и посмотрел на листок: - Что там? – Он развернул бумагу и озадаченно проговорил. – «Я хотела уйти свободной»? - Мама! - Сонхва сам не заметил, как сорвался с места и рванул наперерез к телу Джаин. - Мама! Нет, пожалуйста!… Два офицера, перехватили парнишку прежде чем он достиг цели. Что было дальше он почти не помнил, только мертвое тело матери, накрытое простыней, полицейские мигалки и чьи-то крики. А дальше темнота. В себя он пришел на диване в гостиной. Джону сидел и курил в открытое окно. Лицо мужчины не выражало ничего, кроме отстраненного спокойствия. Мальчик резко сел на диване и огляделся по сторонам. Он был в их квартире, но что-то здесь изменилось. - Очнулся? - тихо спросил Хван, не оборачиваясь. - Хорошо, собирай вещи, мы уезжаем. - А мама?.. - проглотив застрявший в горле ком, осторожно спросил Пак. - Бросила нас. - Нет, она умерла! - Сонхва прорвало. Он вскочил на ноги и бросился на Джону. - Это ты ее убил! Хван ловко перехватил руки мальчика, обхватив запястья одной ладонью, и вытянул их над его головой. Злорадная улыбка исказила губы отчима, когда он склонился к лицу Сонхва. - Это не я ее убил. Это из-за тебя она покончила с собой, - склонил голову Хван, разглядывая лицо пасынка не то с любопытством, не то с больным удовольствием от того, как ярость мальчишки сменяется виной и болью. - Все, что с ней происходило, только из-за тебя. Ты испортил ей жизнь. Ты тот, кто заставил ее шагнуть с крыши. Поэтому ты не имеешь права скорбеть. Поэтому мы должны уехать. Как думаешь, что скажут соседи и твои друзья в школе, когда узнают, что ты убийца своей матери? Хва распахнул глаза, наполненные слезами и безуспешно дернул руками. Хватка отчима не поддалась сопротивлению, а вот слова проникали в самое сердце. А ведь он был прав. После рождения сына Джаин все реже и реже выходила на паркет, из-за того, что она была с сыном, но без мужа, женщина вышла замуж за Джону, за проступки Сонхва, ее избивали. - Это все из-за меня… - обреченно выдохнул мальчик, уронив голову на грудь. - Я убил мою маму. - Дошло наконец-то, - победоносно улыбнулся Хван и отпусти ребенка. - А теперь иди собирайся. У тебя час. Город за городом сменялся один за одним, как пейзаж за окном поезда, набирающим ход. Первый год Джону решил не задерживаться на одном месте дольше, чем на месяц. А стоило соседям проявить больше внимания к отцу-одиночке с сыном, к утру от них не оставалось и следа. Стоило отчиму сказать, как мальчик молча собирал свои немногочисленные вещи, состоящие из пары футболок, пары штанов, нижнего белья, плеера и, тайно украденной, фотографии матушки, на которую никогда не смотрел с того рокового вечера, и отправлялся следом за Хваном. «Делай, как говорят, молчи и не привлекай внимания» - Три правила позволяющие Сонхва избегать побоев и вспышек ярости отчима. Это действительно работало. Они даже стали напоминать такую семью, где было не принято демонстрировать любовь и привязанность. Со временем Хва научился изображать искреннюю улыбку послушного сына, теща больное самолюбие Джону, вечно повторяющего, что они семья, что они должны держаться вместе. В неокрепшей психике мальчика укоренилась уверенность, что без этого монстра ему не выжить, а потому решил адаптироваться и играть по правилам Хвана. Мужчине удалось сломать и воспитать под себя пасынка, чем он не уставал гордиться. По вечерам, в очередном мотеле, он поднимал рюмку за “увлекательное путешествие”. Хва по обыкновению сидел на краю кровати и ждал, когда Джону в очередной раз взбредет в голову позвать его или что-то попросить. А после нескольких бутылок, мальчишка с трудом дотаскивал отчима до кровати, укрывал одеялом, а сам занимал место на полу рядом, чтобы в любой момент сорваться и принести либо таз, либо воду, либо очередную бутылку поила. Во время скитаний Сонхва не посещал школу, не читал книг, а потому всегда очень жадно и взахлеб читал газеты, брошюры и информационные стенды на вокзалах, в кофейнях и мотелях. Хван не задумывался об образовании ребенка, по крайней мере до того времени, пока они не осели в небольшом домике на острове Чеджу. Отца с сыном пожалела старая вдова, имевшая в собственности рыбацкий домик, доставшийся ей по наследству от мужа. - Устроишься на работу, потом заплатишь, сынок, - улыбнулась женщина, отворяя ворота их нового дома. - Располагайтесь. Вечером принесу вам риса и кимчи. - Спасибо, матушка, - Хван мило улыбнулся и поклонился, взглядом приказывая пасынку сделать то же самое. - Мы не откажемся от помощи. Сонхва пропустил пару учебных лет. - Ой, не беспокойся, дорогой. Моя невестка работает в школе. Что-нибудь придумаем. Чего же вы стоите? Проходите! Хва посмотрел на отчима и только после разрешения ступил во двор с небольшим, но уютным садом вокруг одноэтажного дома в традиционном стиле. Мальчик с любопытством осматривал новое место жительства, подставляя лицо соленому морскому бризу и ступая в ритме шелеста прибоя. В глубине души под эту музыку зарождалась надежда.  Первые пол года Сонхва прилежно учился, чтобы догнать сверстников. Пропустившего два года мальчика сначала определили в класс по его знаниям, но злые дети постоянно подшучивали над ним, но в открытую не издевались. Даже этот смягчающий фактор не шел на пользу. И без того закрытый и отчужденный Пак лишь сильнее закрывался и никак не мог социализироваться. Невестка хозяйки дома, следившая за Хва по просьбе своей свекрови, предложила школьному совету перевести ребенка на индивидуальное обучение. Этот трюк сработал. По истечению полугода Сонхва с успехом сдал все тесты и был переведен в класс сверстников. - Привет, меня зовут Тхан. А тебя? - Проговорил с улыбкой паренек, сидящий за соседним столом. - Сонхва… - А почему у тебя волосы такие длинные, как у девчонки? - В вопросе не было насмешки, лишь любопытство - Мне так нравится, - коротко ответил Пак. Ведь он не мог сказать, что отчим не разрешает ему стричь волосы. - Ну, главное, что тебе нравится, - покивал тут же новый знакомый. - А ты занимаешься каким-нибудь спортом? Я, вот, капитан баскетбольной команды! - Я занимался бальными танцами… Их диалог прервал учитель, вошедший в класс вместе со звонком. Тхан перегнулся через проход и шепнул: - Ты, как моя сестра, называешь танцы спортом. Обязательно вас познакомлю. У нее танцевальный зал. С этого небольшого разговора началась дружба между двумя абсолютно разными мальчишками. Тхан — спортсмен хорошист, активно участвовавший в жизни школы и Сонхва — тихий, нелюдимый отличник, пропадающий если не в библиотеке, то в танцевальном зале. Многие из окружения баскетболиста никак не могли взять в толк, что этих двоих может связывать, но вслух спрашивать не решались. Тхан всегда очень остро реагировал на разговоры о Хва, а ссориться с ним было опасно. Ведь только для взрослый и учителей спортсмен имел положительное амплуа, а учащиеся знали другого Тхана — главаря школьной банды, державшего учащихся в страхе. Сонхва знал о темной стороне своего друга, но никогда его не судил. Порой, ему это играло на руку. Никто в здравом уме не цеплял странного, больше похожего на девушку, парня. В скрытом хулигане Пак нашел то, чего уже очень много лет был лишен. Он нашел защиту и поддержку. К баскетболисту Хва сбегал от всего мира в минуты, когда ему требовалось спрятаться от отчима, от неудач, от косых взглядов, от самого себя, постепенно открываясь и пуская его в свою одинокую и холодную, как полярная ночь, жизнь. Рядом с Тханом, все плохое отступало, прячась от света, что излучал спортсмен. Достаточно было улыбки и легких поглаживаний по голове, чтобы Сонхва начинал надеяться и обретать силы на преодоление собственных тягот. Даже редкие пощечины Джону, в минуты недовольства поведением или внешним видом пасынка, так не ранили. Теперь Хва не был одинок и уже был способен выдержать все, что бы не придумал Хван, в своей попытке ублажить свое больное Эго. - Мне не нравится твой дружок, - сказал Хван, когда пасынок вошел во двор. - Ненормально, когда парень провожает парня до дома. - Он, просто… Ему было по пути, отец, - Сонхва склонил голову, пряча за волосами, упавшими вперед, лицо. - Тебе не стоит тревожиться. - Точно? - Джону схватил парня за косу, ловко намотав ее на кулак, и заглянул в лицо. - Не дай бог я узнаю, что он тебя касался. Хва смотрел в глаза отчима, где плескалось одержимость и безумие, практически не дыша. Очень сложно под столь пристальным взглядом скрывать свои истинные чувства. За прошедшие годы Пак изящно научился лгать. - Клянусь, отец. Я знаю, что только ты можешь касаться меня. - Правильный ответ, мой мальчик. Иди в в дом, - хватка ослабла, а Джону почти ласково улыбнулся. - Приготовься к ужину. Сонхва поспешил в свою комнату, чтобы переодеться в одно из платьев матери, сделать прическу и макияж. Эта прихоть у Хвана появилась, когда пасынку исполнилось шестнадцать. Юноша с возрастом становился изящнее и, по-своему, женственным. В нем удивительно уживалась, как мужественность, так и женственность. Джону же не преминул этим воспользоваться. А наличие платьев Джаин дополнительно услаждало его больное желание. Каждый вечер Сонхва переодевался, а каждую ночь был вынужден делить с отчимом постель. Нет, мужчина не пересекал черту. Он с упоением оглаживал обнаженные плечи, спину, изгиб бедер пасынка, а после откидывался на спину и дрочил одной рукой, хрипло рыча, пока вторая, по хозяйски, сжимала ягодицы. Звук небрежного плевка на руку и влажных скольжений в ночной тишине раздавались, как раскаты грома, оглушая и вызывая рвотный рефлекс. Хва закрывал глаза, кусая себя за запястье, чтобы не издать ни единого звука, и молился, чтобы это поскорее закончилось. Слезы стекали по его щекам. Это все, что он мог себе позволить, дабы не попасть под немилость отчима. Как только наступал оргазм, Джону удовлетворенно размазывал свое семя по бедру юноши и заключал его в объятья, утыкаясь носом в шею и, утомленный разрядкой и алкоголем, засыпал. А Сонхва оставалось давиться слезами и смотреть в стену, потому что ему не было позволено покидать постель до самого утра. - Хва, что этот ублюдок опять сотворил? - Тхан влетел в танцевальный зал, где у зеркал, свернувшись в позу эмбриона, лежал Сонхва. - Ты меня слышишь? Хва! Баскетболист тряс друга за плечи и прижимал к себе, желая получить хоть какую-то реакцию, а не трепыхание тряпичной куклы. Он знал, что дома у Пака твориться Ад, знал, как героически он это выдерживает, но отчаянно хотел положить бы этому конец. Увы, им обоим было всего по восемнадцать лет. Что могут выпускники? Это бессилие уничтожало Тхана. Он могу укрыть Сонхва от всего на свете, но только не от отчима. - Тхан, я больше не могу… Я хочу умереть… - Сипло отозвался друг, снова срываясь на рыдания. - Не смей так говорить, Хва, слышишь?! Спортсмен крепко обнял его и покачивал, давая возможность выплакаться в его грудь. По крайней мере этого всегда было достаточно. Но будет ли достаточно в этот раз, когда Пак, очевидно, на грани. Слова сорвались сами собой с пересохших губ. - Я люблю тебя, Сонхва. Пожалуйста, не говори так. Давай убежим? Ты и я. Он не найдет. До парня не сразу дошел смысл сказанных им самим слов, а как только он осознал, уверенно кивнул сам себе и отстранил друга, заключая его лицо в свои ладони, чтобы разглядеть эти прекрасные, пускай и заплаканные глаза. А в них застыл ужас и надежда. Хва смотрел на друга, закусив губу. Тхан всегда умел красиво говорить, как и подбирать слова, но сейчас он пугал своей уверенностью. Израненная душа юноши билась и согласно кричала на предложение, на признание, но может ли он поверить в то, что Тхан действительно сделает это и не покинет его. Привыкший к боли и одиночеству, Сонхва было сложно поверить, что подобное возможно. - Не говори таких громких слов… Больнее ранят не издевательства, а несбывшиеся надежды. - Блять, Сонхва, я сказал один раз, готов повторить это еще раз. Я люблю тебя, Пак Сонхва. И я заберу тебя сегодня. Ночью. Тхан резко вскочил на ноги, по пути что-то набирая в телефоне. Хва непонимающе хлопал глазами, следя за другом, который решительно повернулся и направился на выход из зала. Он обернулся на пороге и улыбнулся своей обескураживающей, по настоящему, нежной улыбкой. - В три часа ночи. На нашем месте. Я буду тебя ждать. До встречи, мой Сонхва. Времени на раздумья не было. И если не верить Тхану, то тогда кому? Сонхва собирал тарелки после ужина, стараясь не выдать своей нервозности. Он пытался придумать, каким образом ему ускользнуть так, чтобы Джону не заметил пропажи до утра. В голову не приходило ничего толкового. Парень опустил посуду в раковину и вздрогнул, выронив последнюю тарелку. Изрядно напившийся Хван подошел сзади и обвил рукой его талию, плотно прижимая к себе. Вторая рука уже скользила по разрезу, забираясь под ткань. - Ммм… Сладкая моя, сегодня я хочу тебя по настоящему, - в нос Пака ударили пары алкоголя, когда отчим касался губами его шеи. - Ты будешь на седьмом небе от счастья, моя девочка. - Отец, я… - голос предательски задрожал. - Тшш. Не бойся, папочка не причинит боли своей принцессе, - усмехнулся Джону грубо стискивая член пасынка под женским кружевным бельем. Сонхва тихо пискнул, соображая, как ему поступить. Джону хотел его трахнуть. А то, чего хотел Хван, н всегда получал. Страх охватил парня. Он достаточно живо представил, что может его ждать. Тело невольно передернулось. Возможно, в любой другой день, Хва, в очередной раз, покорно позволил издеваться над собой, но не сейчас. Сейчас у него была надежда вырваться из этого Ада. Она придавала ему сил, а терпение было на пределе. Он резко оттолкнул руки отчима и повернулся к нему лицом, глядя с вызовом. - Ты что творишь, сука? - Возмутился Джону и размахнулся, нанося первый тяжелый удар по лицу. В голове зазвенело, а перед глазами все поплыло. Парень не успел ухватиться за столешницу, падая и сметая посуду на пол. Тарелки с громким звоном разбились об кафельный пол. Приборы, что упали следом, разбавили своим звоном какофонию звуков. Рычание Джону, который тут же кинулся на лежащего на полу пасынка, тонуло туманных мыслях Пака. Мужчина навалился сверху, грубо разрывая ткань платья и нанося удар за ударом. Сонхва пытался закрываться от них, но все было тщетно. Хван окончательно рассвирепел и хотел проучить мальчишку, показав, где его место и что он должен делать. В небольшой перерыв между ударами, сквозь заплывшие веки, Хва увидел рядом нож. Он потянулся к нему и точным ударом вонзил его в горло отчима. Тот выплюнул кровь прямо на лицо своей жертвы, яростно блестя глазами, пока парень остервенело двигал ослабшей рукой, увеличивая рану и заливая себя кровью тирана. Снова и снова, словно этого было недостаточно. Джону еще пару раз дернулся и с хлюпающим всхлипом обмяк прямо на парнишке. Сонхва вытащил нож и беспорядочно тыкал им в мертвое тело, что-то крича. До тех пор, пока рука не ослабла окончательно, а из груди не вырвался звериный крик не то блаженства, не то ужаса. Пак не знал, сколько он так пролежал, но когда пришло осознание произошедшего, он в ужасе оттолкнул тело и отполз по полу подальше, глядя то на свои руки, то на лужу крови, то на мертвого отчима. Сейчас инстинкты кричали лишь одно: «Беги!» Сонхва вскочил на ноги, не обращая внимание на боль во всем теле и головокружение. Быстрый душ, чтобы смыть следы преступления, скидал в сумку вещи на первое время, документы и деньги из бумажника Хвана. Часы пробили два часа ночи. Не тратя ни минуты, парень побежал из дома, не оглядываясь, к месту, где его ждал Тхан, где начиналась его свобода. - Тхан, я убил его, - сказал Сонхва с безумной улыбкой, граничащей с истерикой. - Я по настоящему его убил... - Джону? - Спортсмен обнял дрожащего возлюбленного, закрывая глаза. - Тише-тише, успокойся, парни об этом позаботятся. А нам пора. - А куда мы поедем? - В Лос-Анджелес. Тхан стал для Сонхва тем, кто подарил ему силы защитить себя, кто вывел из мрака на свет, кто сдержал слово. Они покинули Корею и добрались до Лос-Анджелеса. Весь ужас, проследовавший Пака остался позади, за границей Страны Возможностей — Америки. Хва не спрашивал у Тхана, как ему удалось все это провернуть, да и на самом деле, для него это не имело никакого значения. Сейчас он мог дышать полной грудью, держа за руку того, кого любил так же беззаветно, как и тот, что совершил такой подвиг ради него, ради Сонхва. Они любили друг друга днем, занимались любовью ночью, не желая выпускать друг друга из объятий ни на минуту, словно молодожены, в медовый месяц, никак не могли насытиться друг другом, пока в дверь их съемной квартиры не постучала реальность в лице чернокожих парней, заправлявших районом. Тогда Сонхва впервые узнал, кто такие Крипс. Они пришли познакомиться и объяснить правила, а потом увели Тхана на разговор с боссом. Весь день Хва не мог найти себе места, ожидая возвращения любимого. Когда солнце опустилось за горизонт, Тхан вернулся домой. Видимых следов побоев не было, но почему-то Сонхва не мог выдохнуть с облегчением. Плохое предчувствие свернулось спиралью в животе и пульсировало. - Я должен работать на них, если мы хотим жить спокойно, - наконец заговорил парень. - Каким образом? - Продажа наркотиков, - Тхан странно хихикнул и упал на диван, разваливаясь на нем, словно он пришел с тусовки, а не со встречи с боссом банды. - Я должен толкать дурь на улицах. Прикинь? Сонхва подсел к нему и коснулся рукой щеки, не совсем понимая реакцию любовника на произошедшее. Тот открыл глаза. Зрачки расширились так, что закрыли радужку. Наркотики. - И ты не можешь отказаться? Может уедем? - Хва, очнись, это банда. Не твой отчим-извращенец. Нам пизда, если мы не сделаем так, как они сказали. Слова про Джону больно резанули. Сонхва поджал губы и встал с дивана, отходя к окну. - Хорошо, я понял. Как я могу тебе помочь? - Будешь проституткой? - Рассмеялся Тхан, запрокидывая голову. - Шучу-шучу. Пока я хорошо торгую, ты им не понадобишься. Слова партнера не очень воодушевляли. Но что мог Сонхва? Все его силы, весь его запал для противостояния невзгодам — Тхан. Тот, который сейчас ловил приход, валяясь на диване их квартиры. Бомба замедленного действия начала обратный отсчет. Взрыв обязательно случится. Это лишь вопрос времени. Хва обнял себя за плечи и тяжело вздохнул. Он будет ждать. И к тому времени нарастит хитин, чтобы попробовать пережить этот взрыв. - И как ты будешь отдавать деньги? - Проговорил Гангстер, присевший на корточки перед Сонхва. - Твой дружок сторчался и сдох, проебав всю партию. А это не маленькая сумма. - Я… Я не знаю… Что-нибудь придумаю, - Хва старался не смотреть на мужчину, наводившего ужас одними своими габаритами. - Я обязательно отдам. Только не бейте, пожалуйста. - Сука, - Посмеялся ниггер, обращаясь к остальным дружкам, что нагнали Пака на улице и окружили. - Выглядит, как баба, и говорит так же. Компания разразилась хохотом. Парни сужали круг, подходя ближе. Это было не то эффект устрашения, не то желание разглядеть корейца, который ни раз вызывал у них интерес. - Не ссы, я сразу не бью. Только, когда слова мои были не услышаны. А ты же хороший мальчик, понимаешь английский, не так ли? Сонхва быстро покивал, вспоминая все свои навыки выживания, когда Джону доминировал над ним, стараясь запугать, чтобы получить ответную реакцию, наслаждаясь своим превосходством. Эти парни, очевидно, были из той же породы. - Кен, и не стыдно тебе запугивать пацана целой толпой? - Послышался приближающийся голос. - Я попросил просто поговорить и объяснить ситуацию. А вы чего тут устроили? - А, Нэш, ну, мы это… - Промямлил гангстер, тут же подскакивая на ноги, а толпа разошлась. - А вы прессуете парня, - незнакомец подошел к дрожащему на земле Сонхва и легко поднял его на ноги. - который, кроме как умереть от страха, словно крольчонок, ни на что больше не способен. - Чинки хитрожопые, сам знаешь. - Так же я знаю, что теперь я босс банды. И я сказал, нужно поговорить, а не запугивать до смерти. Сонхва посмотрел на мужчину исподлобья и сильнее сжался, услышав про его статус. Хотя, он не вызывал такого ужаса, как остальные. - Вы свободны, - коротко приказал Нэш и накинул на парня бомбер. - Завтра не опаздывайте на сбор. Гангстеры молча кивнули и больше не проронив ни слова удалились. Когда на улице не осталось никого, Нэш указал рукой направление и пошел, придерживая Сонхва под локоть, обозначая свою позицию, не терпящую возражений. - А куда мы идем? - наконец собравшись с силами спросил Пак. - В Санктум. Там и решим наши дела. Ноющая боль пронизывала плечо при малейшем движении. Сонхва не понимал, что происходит и почему веки так тяжело открыть. Словно налитые свинцом, он плохо слушались, пропуская лишь небольшие щелочки света на роговицу. Парень застонал не то от боли, не то от бессилия. На лоб легла мокрая ткань. - Хва! Еб твою за ногу! Очнулся?! - послышался знакомый голос Эдди. - Живой?! Обосраться! Ты меня слышишь? - Эдди, не ори, я сейчас оглохну, - застонал кореец, в попытке опереться на руки. Но с ужасом осознал, что чувствует только одну из них. Глаза распахнулись практически сразу. А в памяти всплыли обрывки воспоминаний. - В меня стреляли? Что с моей рукой? Эдди тут же подскочил, помогая другу сесть, укладывая подушку под спину. Парень закусил губу и протянул стакан с водой, пытаясь скрасить момент улыбкой. - Хочешь пить? Сонхва зарычал, выбивая стакан здоровой рукой. Тот улетел в сторону, разбиваясь об пол. Пак испытывающе смотрел на бармена и тяжело дышал. Молчание друга напрягало, а в голову полезли самые разные мысли. Наконец, он собрался с силами и заговорил. - Понимаешь, Хва, - начал он, опуская взгляд. - В тебя стреляли. Пуля задела несколько сухожилий. Врач сказал, что при таких повреждениях восстановление почти невозможно. Но ты не переживай… Сонхва поднял здоровую руку, призывая друга замолчать. Он пытался осознать полученную информацию. Звучало все, как плохой розыгрыш. Парень посмотрел на правую руку, что безжизненной плетью лежала поверх одеяла, и спокойно спросил. - То есть, я никогда больше не смогу двигать рукой и плечом? - Вероятнее всего, - опустил голову бармен. В этот момент мир окончательно рухнул. Парень осознал, что обратный отсчет, который запустил первый приход Крипс, вел не к смерти Тхана, а к этому выстрелу. Бомба взорвалась, отбирая у Сонхва нечто большее, чем свобода. Она отобрала его самого, его собственную жизнь, обрекая на никчемное существование в пустоте. Только мрак, его, Сонхва, боль и ничего кроме.