Это было двадцать девятое февраля, две тысячи двадцатого года. День, который я готова выжечь из своей памяти, каждый раз вспоминая, в какой лабиринт я попала.
Дверь с грохотом закрылась, как только сапоги коснулись колючего коврика около двери. Пальчик ловко поправил семейную картину, пока вторая рука держала мешки с продуктами. Пальто аккуратно было повешено на вешалку, а шарф, минуту назад закрывающий замёрзшее лицо, был перекинут через спинку кухонного стула. Сегодня был особенный день. Сегодня был чудесный день. Солнце светило ярко, отражая отблески снега на оконном стекле, пока солнечные зайчики играли на столе. Фрукты в вазочке были вымыты до идеала, даже пыль не успевала ложиться — так быстро яблоки поедались в этой квартире. Картошка с морковкой почищены и брошены в кастрюлю, а лук чистился в сторонке умелыми руками. Старенькое радио, ещё со времён детства отца, еле ловило волны из соседней телебашни, напевая "Мираж" и чуть перекрикивая бульканье супа в кастрюле. Женский голос тихо подпевал под песню, пока зайчики танцевали по всей кухне, а суп варился на газовой плите. Телефон почти всегда был включен на полную громкость, дабы не пропускать важные новости и вовремя отвечать на входящие вызовы. Звонок прервал весёлую мелодию, льющуюся из динамиков, заставляя быстро сполоснуть руки и провести пальцем по дисплею, расширяя белую трубочку в зелёном кружочке. На экране высветилась фотография высокой девушки, с короткими шоколадными волосами. Её рука махала подруге, пока ярко карие глаза смотрели прямо на экран, где поверх макушки были выведены буквы имени. — Да, Айгуль? Алия, наспех бросая колечки лука в бурлящую жидкость, отодвинула доску с ножиком. Пока рука вяло помешивала готовящееся, тело плюхнулось на кухонный стул. Наполнив ложку ароматным бульоном, девушка поднесла её к пухлым губам, подула и попробовала на вкус, немного обжигаясь. — Там наши собираются, — мелодичный голос подруги звучал намного чётче радио. Рука нетерпеливо ткнула по кнопке на старой технике, заглушая песню сильнее. — Зачем? — Надо Мишу поздравить с днюхой. Школа на карантине, все хотят собраться рядом, на поле, и поздравить. Забыла? — Подруга замолчала, терпеливо ожидая ответа. Она понимала, что сегодня слишком важный день для Алии, и ей просто некогда таскаться по подворотням. Но одними СМСками со смеющимися смайликами не отделаться — это всё же день рождения. Они ещё вчера договаривались о встрече. Алия мысленно ударила себя по лбу, вспоминая, что, ссылаясь на карантин, она даже не купила подарок другу. Точнее, забыла, и буквально утром скинула деньги Мурату на то, чтобы он купил что-то общее от всех. Оставалось лишь на него понадеяться, ведь он буквально несколько дней назад хвастался, что смог найти крутой подарок для Миши. То, о чём он мечтал, то что хотел и от чего будет визжать. — Через три минуты буду. Девушка быстро скидывает трубку, суетясь. Убавив огонь, отложив помытые овощи и схватив пальто с шарфом, она выбегает в подъезд. Проходя лестничную площадку и быстро накидывая тёмно-фиолетовое, кашемировое пальто поверх бурого свитера, Алия стучит каблучками сапог по лестнице. Завязывая шарф поверх щёк до самого основания носа, она поправляет длинные пряди волос, обрамляющие лицо, которые уже сложно назвать "чёлкой". Перманентная аллергия на холод давала о себе знать. Вечные мази, препараты, тщательная защита от покраснений и чесотки. Спешно здороваясь с соседкой — тётей Гулим, — девушка выбегает за дверь и несётся в сторону огромных ворот поля. Солнце ударило прямо в глаза, расширяя угольные зрачки. Улицы Астаны, как назло, были скользкими и вязкими. Заморозки в середине января не радовали никого. Особенно во время карантина, когда работали только доставщики на колёсах или мелкие магазинчики, часто становящиеся жертвами мелких грабителей. Рука придерживала шарф, ноги неслись по тропе, покрытой свежими сугробами. Кучка людей уже вырисовывалась яркими силуэтами впереди, пока сапожки топали по ледяной тропинке. Людей на улицах было очень мало, даже лужи, затянутые тонким слоем льда, красовались гладкой, глянцевой поверхностью без единой трещинки. — Суворова, поднажми! — Айгуль поманила подругу, заставив спрятаться за стенами поля, пока остальные сидели рядом, пытаясь дозвониться до именинника. — Я совсем забыла! — Алия покачала головой, вытаскивая телефон, и тут же строча отцу новое СМС. Глаза сразу упали на сообщение, отправленное отцом совсем недавно, как напоминание о дне рождении друга. Даже он помнил! «Мы с ребятами у поля. Это буквально на двадцать минут.» Ответное СМС почти моментально щёлкнуло, заставляя улыбнуться: «Не торопись. Я задержусь на работе.» На аватарке была их семейная фотка: невысокая девушка с длинными, иссиня-чёрными волосами, заколотыми сзади; тёмно-карими глазами, смотрящими прямо в камеру, со смуглой оливковой кожей, которая контрастировала со светлой кожей рядом стоящего мужчины. У него была короткая стрижка, открывающая асимметричные уши, ярко карие глаза и еле заметная улыбка. Большие и тёплые ладони лежали на плечах дочери. Приёмной дочери. Двадцать девятое февраля — день, когда Алия получила свою новую фамилию. День, когда Марат Суворов привёл домой годовалую девчонку из детского дома и познакомил её с новой жизнью. У Алии никогда не было мамы, а ведь могла бы и быть. Фотография молодой девушки с ярко-голубыми глазами и каштановыми локонами до плеч всегда стояла на рабочем столе отца, пока тот работал за ноутбуком. Такая же фотография всегда хранилась в кошельке и выглядывала через прозрачный пластик маленького кармашка, когда отец расплачивался за покупки. Была и ещё одна фотография девушки, стоящей рядом с парнем, которую бережно вклеили в альбом. Отец доставал его, когда рассказывал о детстве. Он говорил о ней, как о своей покойной невесте. Отец никогда не скрывал от Алии, кем он был, и как он выживал в то время. Ухо, которое всегда было перевязано, являлось доказательством того, что Марат Суворов пережил далеко не радужную подростковую пору. Не удивительно, что сразу после совершеннолетия он собрался и уехал в Казахстан, не желая иметь ничего общего со своим родным городом. По словам отца, у Алии был и дядя — высокий шатен с тёмно-карими глазами, почти как у Алии. На фотографиях всегда в военной форме, с тёплой улыбкой и усами. Владимир Суворов; были и бабушка с дедушкой, но их личности реже всего мелькали в рассказах, пока семнадцатилетняя Суворова слушала на ночь истории отца про "Универсам". — Глядите! Прямо из Америки! Даже бирка есть, — Мурат вытащил из-под пазухи прямоугольную коробку, бережно кладя её на белый снег. — У нас хватило денег на такое? — Раушан с удивлением осмотрела ярко-оранжевые кеды с блестящими, словно карамель полосами около подошвы. — Я всё что угодно могу достать! У меня дядя в магазине работает, вот и со скидкой! — новенький гоготнул, с любовью разглядывая обувь. — Идёт! Слышите? Аж бежит! — Азамат улыбнулся, ещё ниже наклоняясь, дабы именинник не увидел подарок раньше времени. Алия чуть выглянула из-за укрытия, пробежала глазами по горизонту, но лишь заметила, как к друзьям бежит тройка полицейских в коротких тёмно-синих куртках. Мужские крики донеслись до подростков, но она смогла разобрать только некоторые слова. Девушка кинулась к друзьям. — Это чё за херня?! — Алия, заметив, как Мурат стушевался, резким движением закрыла коробку так, что та аж подпрыгнула на снегу. — Твою мать, ты их украл?!***
Когда она последний раз ввязывалась в уголовную херню? Никогда. Когда она последний раз убегала от полиции? Никогда. Видимо, всё придётся делать впервые. Ноги неслись по улице. Она пыталась не замечать, как они разъезжаются по гладкой поверхности наледи, и как цветастое пальто расстегнулось. Одна из пурпурных пуговиц отлетела в сторону, вместе с заколкой для волос. Волосы запутались, и, вылезая из воротника, раскидались по всей спине. Кровь закипела адреналином, закладывая уши, а перед глазами вспыхнули яркие звёздочки. Коробка перекидывалась от подростка к подростку, чуть не вываливая её содержимое. Хоть надевай кеды и беги куда глаза глядят. Двое мужчин скрылись во дворах, видимо, пересаживаясь на патрульную машину, а третий всё ещё подгонял детей как стадо, точно и верно направляя, специально забивая их в угол. Дорога заворачивала в сторону главных улиц, где люди несмотря на карантин мелькали группами или парами, вместе с покупками и их собаками. Ярко неоновые рюкзаки доставщиков кинулись в глаза, словно огни около посадочной полосы. Коробка была в руках Азамата, пока тот, продираясь по кустам и чувствуя, как вязнет в снегу, не бросил подарок в воздух. Доказательство преступления и причина внезапного марафона с грохотом приземлилось прямо в вытянутые руки Алии, заставляя вскрикнуть от неожиданности. Глаза судорожно забегали по коробке, пальцы впились в плотный картон, а тело заколотило от страха. Что скажет отец? Вдруг именно её поймают? Проезжая часть была совсем близко, яркая зебра, прочерчивающая асфальт, мелькала как финишная прямая. Может быть, сейчас подъедет такси, она быстро залезет в машину и скроется вместе с ворованными кедами? Светло-молочный шарф уже болтался на шее, чудом не падая и открывая ярко пунцовые щеки Алии. Кожа на лице покраснела, но ещё не зудела благодаря крему и мазям. Она устала бежать. Ноги перебирали не так быстро, как бы хотелось, а мозг отчаянно долбил сигналами прямо в сердце, заставляя кровяной насос работать на повышенных оборотах, стуча по рёбрам и выбивая из лёгких весь воздух. Ещё немного и, казалось, сердце выскочит из груди. Настолько быстро оно долбило по грудной клетке, того и гляди, разломит пополам. Оборачиваясь, девушка сбавила скорость, пытаясь найти кому-бы передать коробку. Её ждёт дома отец… А она тут бегает и пытается прикрыть задницу всей своей компании. Голос Айгуль заставил посмотреть вперёд. Подруга, перебежав пять метров дороги, замахала Суворовой, подгоняя её. — Беги, Алия! Беги! Истеричный женский голос разносился по всей улице, перебивая возгласы падающих на льду друзей и крик полицейского, призывающего остановиться. Всё впереди помутнело, кроме кричащей и прыгающей фигурки подруги, словно главного цели в пиксельной игре. Пейзаж размывался краской, а тело уже не чувствовало ватных ног. Она не ощутила, как лёд под ногами закончился и оголился асфальт. Алия, не оглядываясь, старалась добежать, и ей казалось, что фигура её подруги бесконечно удаляется, как в каком-то дурном сне. Рот Айгуль открылся в бесшумном крике, а руки активно жестикулировали. Всё было словно в замедленной съёмке, словно в финальной сцене дешёвого мюзикла, которые отец терпеть не мог смотреть и сразу переключал на комедии или семейные шоу. Алия оглохла на секунду, не слыша, как со стороны доносится гудок, а огромные колёса полицейского джипа жалобно заскулили, пытаясь затормозить на гололёде и виляя задней частью машины из стороны в сторону. Они теряли контроль. Лишь за несколько мгновений до столкновения хрупкой фигурки с громадной машиной, слух вернулся, и Алия услышала и почувствовала, как с громким визгом тормозов бампер джипа врезается ей в самый бок. Тело девушки отлетело в сторону, роняя коробку на асфальт. Чувство собственных ног вернулось, когда коленные чашечки столкнулись с острыми кусками льда, намного позже, чем открытый лоб и острый край бордюра. Несколько раз прокатившись, словно колбаса по столу, девушка ощутила, как на лице собрался толстый слой пыли и грязи, а открытая рана на лбу загудела — осколки льда впивались прямо в оголённый нервами участок кожи. Шарф лежал в сторонке около дороги, сливаясь с грязным оттенком снега. Снег забился за шиворот, а брюки были перепачканы в мерзкой жиже грязи от колёс. Понимая, что по ушам и по носу течёт струйка крови, мозг, наконец, среагировал и боль проявилась. Горячая кровь попала в рот, раздражая рецепторы привкусом железа и раскрашивая губы в бордовый. Тело дрожало, пока глаза заполнялись свинцом и закрывались, подмечая, как рисунок напротив размывало, словно акварель водой, а рядом столпившиеся люди упорно не пропускали полицию, обвиняя стражей порядка в преступлении. Пока кровь била по барабанным перепонкам, доигрывая последние ноты "похоронного марша", она слышала крики и мольбы открыть глаза. Это были последние звуки, что доносились до её сознания. Именно в этот момент она почувствовала, как позвоночник неестественно хрустнул, а голова словно стала неживой. Последняя дрожь губ, пальцев на руках и ногах, трепет ресниц… Казалось, словно злая старуха в тёмном плаще сидела и обрывала каждую часть тела, частичку за частичкой, которые связывали девушку с жизнью. В самом конце, в голову пришёл самый абсурдный вопрос. Словно это единственные мысли, которые смогли пройти по линиям нейронов и пролезли прямо под кору головного мозга: «А умирать больно?»