Натаниель

      Кристина повисла безвольным мешком на спине напарника и заставляла того регулярно морщиться и вздрагивать от прерывистого дыхания, направленного прямо в ухо. Она физически ощущала, как Натаниель борется с желанием бросить её в одном из узких тёмных коридоров и продолжить путь без утяжелителя и в гордом одиночестве. Крис внутренне радовалась, что после той галереи, где она призвала души первых охотников, начиналась прямая, ровная и, что немаловажно, сухая пещера. Тёмная энергия покинула её, оставив в груди леденящую пустоту. Сил не было ни думать, ни разговаривать, однако она упрямо заставляла шестерёнки вертеться, пусть и со скрипом, чтобы хоть чем-то занять уставший мозг и не дать себе уснуть.       А ещё её грыз страх. Нат что-то сделал, когда она потеряла контроль. Каким-то образом сумел усмирить даркнесс и вернуть её на поверхность. Это казалось невероятным даже на фоне всего остального хаоса, происходящего вокруг. Льющаяся энергия, смывая берега и раздирая тело на части, причиняла неимоверные страдания, но в то же время процесс был сродни наслаждению. Кристина была абсолютно уверена, что сама ни за что не сумела бы справиться.       — Сейчас направо, — едва слышно произнесла девушка, после чего моментально замкнулась внутри собственной головы.       Натаниель перехватил её бедра, заставив ношу подпрыгнуть, и двинулся в указанном направлении. Он так же мысленно возвращался к эпизоду с призраками, но несколько в ином ключе. Нат размышлял о событиях, предшествующих их попаданию в пещеру. Почему-то теперь ему казалось, что изначальное предположение об атаке Амора было в корне неверным. Стиль и способ точно принадлежали самому вспыльчивому однокласснику, однако теперь Натаниель был уверен, что с обрыва они рухнули не случайно, а спасение виделось продуманным и рассчитанным. И он, и Крис должны были попасть туда, куда попали, и совершенно точно в этом не могло быть задумки Амора.       А кого?       Очевидно, плудайты были средством отвлечения внимания и попыткой отвести от себя подозрения. Теперь оставалось только понять, кто и зачем отправил их сюда.       Нат мысленно перебрал всех участников испытания. Паулуса, Аякса и Нерву он отбросил сразу. Вэриуса с Кэйрусом — тоже: если бы преподаватели мечтали провести внеплановую экскурсию, то просто притащили бы их к обрыву и дали хорошего пинка на глазах у всех, не используя уловки и махинации. А если он пришёл к мнению, что и Амора стоит исключить из списка подозреваемых, то остаются только Силиус и Улайксс. Ни про первого, ни про второго Натаниель толком ничего не знал. С Лайксом он за годы знакомства перекинулся едва ли десятком фраз, а Ли… Он казался достаточно скользким со своими бесконечными ужимками, к тому же являлся лидером по доносам. Однажды сам Нат провёл трое суток в карцере благодаря его стараниям, но даже это не являлось достаточным доказательством. К тому же, Силиус предпочитал ножи, а не взрывчатку. Да и где бы он её взял? У него-то нет отца — сотрудника исследовательского центра.       Итак, мысленный брифинг зашёл в тупик. Чтобы показать им с Кристиной это место, нужно как минимум про него знать.       — Человечество такое хрупкое, — шёпот заставил его вздрогнуть, из-за чего он чуть не выронил неизвестно зачем заговорившую напарницу. — Достаточно просто сделать всю воду на Земле прозрачной, чтобы его уничтожить.       — Умоляю, — простонал Натаниель, недовольный тем, что его прервали, пусть размышления и не приносили никакого результата, — если решишь уничтожить мир, то начни с меня.       — Ты уже выбрал себе новое имя? — без перехода поинтересовалась Кристина. — Тут налево.       Нат покорно следовал указаниям, а вот отвечать не хотел, поэтому и не стал. Опять она несёт что-то странное. Выбрать имя… Эта фраза может войти в топ-десять бреда одноклассницы. Когда охотник отправляется на задание, то какое-то время вынужден жить в нормальном человеческом мире. Если, к примеру, не удаётся поймать существо сразу и его требуется выслеживать. Или когда речь идёт про разведку территорий с повышенной активностью даркнесса. В таких случаях руководство Арденграуса предоставляет деньги, документы, при необходимости — транспорт и жильё. Но это происходит без участия самого охотника: тебе просто приносят конверт, озвучивают суть задания и либо по воздуху, либо по воде отправляют на континент. О каком выборе имени может идти речь, и кому вообще могло прийти в голову заморочиться над чем-то настолько незначительным? Главное, чтобы запоминалось просто и не приходилось вызывать подозрения судорожным вспоминанием того, как ты представился перед тем или иным гражданским.       — Тебе бы подошло что-то готическое, — мечтательно протянула Крис, в очередной раз проигнорировав отсутствие ответа. — Блэкберн? Или лучше всё-таки Блэквелл?       — Мне всё равно.       — Или что-то не настолько тёмное? Корбин? Плохо сочетается с цветом твоих волос, но я слышала, что их можно перекрасить.       — Какая часть предложения — «мне всё равно» тебе не понятна?       — Осторожно, ступенька.       Слишком поздно. Натаниель споткнулся, машинально отпустил руки, и они оба с криком полетели на пол. Кристина взвизгнула от стрельнувшей в пострадавшей ноге боли. Нат ударился животом и ободрал руки.       Руководитель отряда медленно сел, открывая и закрывая рот, словно набирал кислород для продолжительной тирады на тему того, что напарница говорит слишком много, когда в этом нет никакого смысла, и молчит при появлении необходимости. Впрочем, несколько ёмких словечек всё же прорвались сквозь шумное дыхание, однако та, кому они предназначались, ничего не расслышала.

***

      Паулус спал около трёх часов, которые показались тремя секундами. В неудобной позе, в промокшей одежде и рядом с человеком, пугающим его до дрожи в коленях, сон ощущался смертельным удушливым одеялом, которое не терпелось скинуть с себя и отбросить в сторону.       Промёрзшее пространство застыло в лучах восходящего солнца, с трудом пробивавшихся сквозь облака цвета нефтяного пожара. Стояла звенящая, неестественная тишина, какая появляется, когда ночь уже отступила, а день ещё не принял эстафету.       Амор не спал, но и на бодрствующего человека походил весьма отдалённо. Он сидел в позе лотоса под пушистой елью и не шевелился. Только глаза жили отдельной от лица эмоциональной жизнью. И заметив, что Паул пришёл в себя, тут же пригвоздили его к месту. В подсознании Паулуса всплыло воспоминание о непробиваемой воздушной заслонке, не дающей сделать вдох. Ледяная рука паники до боли вцепилась в сердце.       — В моём рюкзаке есть батончики, — сообщил Амор таким тоном, словно выносил смертельный приговор. — Он справа от тебя. Твой бездонный желудок может служить средством смещения тектонических плит.       Всё ещё заторможенный Паул не сразу понял, чего от него хочет напарник, и растерянно захлопал ресницами. Тогда одноклассник пошарил рукой слева от себя, подобрал первый попавшийся камень и метнул им чуть выше головы собеседника, заставив того проснуться окончательно.       Паулус нашёл рюкзак и обнаружил внутри ровно два энергетических батончика. Тогда он взглядом поинтересовался, что ему делать, а Амор уже вслух сказал, что его живот не распугивает диких зверей и не привлекает внимание, так что он пока может обойтись без еды. Паул не смог сдержать мимолётную улыбку, но в зародыше растоптал невольное чувство благодарности: ожидание подвоха с жалкими всхлипами прорвалось наружу.       — Жуй быстрее! — не выдержал Амор, скрипнув зубами от раздражения. — Я не собираюсь торчать тут весь день.       — Ты собрал ещё жетоны? — аккуратно распечатав батончик и сделав первый пробный укус, спросил Паул. — Прости-прости! Я увидел, когда доставал еду.       — Ещё три, — самодовольно фыркнул его напарник. — В темноте артефакты было видно лучше. Ты бы знал об этом, если бы не храпел как слон.       Паулус покраснел, довольно ярко представляя недовольство одноклассника, который не смог сомкнуть глаз прошлой ночью и посвятил всего себя выполнению задания. Разумеется, ровно того же Амор ждал и от него. И не дождался.       — Где Силиус и Улайксс? — чтобы перевести тему сказал Паул, распечатывая второй батончик.       — Разбили лагерь к югу от нас. Спали по очереди, так что подобраться не получилось.       — А остальные? — сделав вид, что не заметил нажима на слове «очередь», Паулус задал следующий вопрос.       — Понятия не имею. Натаниель и Кристина отстали ещё в самом начале, и с тех пор я их не видел. Нерва и… — тут лицо Амора скривилось, словно он вспомнил нечто очень мерзкое, — …Аякс, ушли вниз по реке, и я пока не оставляю надежд, что их засосало в какое-нибудь болото.       Паулус замолчал, не зная, как ещё поддержать разговор. Беседа напоминала ему скольжение по тонкому льду: отвлекись на мгновение, сделай рывок не в ту сторону — и вот ты уже тонешь. Сейчас Амор выглядел почти расслабленным, но нужно быть сумасшедшим, чтобы полностью в это поверить.       — Время на исходе, — придав себе немного собранности, Паул поднялся на ноги, засунув в карман фантики от батончиков. — Куда отправимся?       Амор тоже встал и подошёл к напарнику, чтобы забрать рюкзак и заодно проверить содержимое. Плудайтов не осталось — последний был брошен в Силиуса. У них четыре жетона, но сложность заключалась в том, что им не сказали, сколько всего артефактов спрятано в лесу, а он понятия не имеет, как далеко продвинулись две из четырёх команд.       В голове появился шум. Амор ощутил особо сильное дуновение ветра и одинокую каплю дождя, разбившуюся о его макушку. Мутный дневной свет лениво растягивался по лесу. Вдалеке вскрикнули птицы.       Сморгнув наваждение, он придирчиво осмотрел поляну. Ничего не поменялось за мгновение его ступора. Даже Паулус стоит всё в той же позе и выжидательно смотрит прямо на него.       Так почему ощущение такое, будто они попали в эпицентр урагана?       А потом начался ливень.

***

      Поначалу он ждал, что кто-то придёт и начнёт пытать его, но этого не происходило. Возможно, власти города были слишком заняты другими делами, или хотели дать ему время достичь такого уровня страха, при котором уже не получится солгать. Это похоже на их стиль. Его окружали лишь звуки капающей воды, кислый гнилостный запах и темнота. Причём последняя причиняла больше всего неудобств.       Он точно не знал, сколько прошло времени с того момента, как тюремщики бросили его в клетку и сомкнули кандалы на руках и ногах, но был уверен, что едва ли больше пары суток. А он уже не может вспомнить, как выглядит синий цвет.       Лучше бы его истыкали кольями, содрали кожу или кормили из мисок, куда бы помочились все без исключения надзиратели: да, пленник слышал и такие слухи про Лонгаст, но пока ни один из их не подтвердился. Впрочем, его вообще не кормили, и он быстро понял, почему: даркнесс против воли поддерживает в нём жизнь, но голод и жажду не утоляет. При таком раскладе мучение может длиться не один год, пока вся накопленная за жизнь энергия, наконец, не иссякнет.       Но всё же страшнее были муки совести. Если бы он только смог удержать язык за зубами, то не оставил бы свой отряд без сновидца. Кто теперь займёт его место? Конечно, он никогда не тешил себя иллюзией, будто незаменим, но всё же считал себя довольно важным членом команды, а теперь годами отлаживаемый механизм пусть и на время, но всё же выйдет из строя. Сколько людей может погибнуть из-за этой заминки? Из-за его глупости?       А самым обидным было то, что про него будто все забыли. Бросили наслаждаться лязгом цепей и чувством пробирающего до костей страха, который уже начало вытеснять подступающее к горлу безумие.       Совсем недавно он заметил за собой одну штуку: если не получалось сдержаться и он невольно дёргал руками или ногами, то повторял эти движения ровно три раза. Не потому, что в этом был какой-то смысл, а потому, что того требовала музыка — так громче звучало повествование его заключения. Всегда должно быть три. Удара цепями. Выстрела. Видения.       Почему они просто не убьют его? Зачем делать из него пленника подземелий, если никому не интересно, что ещё сокрыто в глубинах его разума?       Металлический лязг вырвал его из размышлений. Чьи-то тяжёлые шаги приблизились. Ко рту приставили бутылку с мефитическим запахом. Он не хотел пить эту воду, но и не видел смысла сопротивляться. Веки налились тяжестью.       Проснулся он в той же кромешной темноте. Тело казалось ватным и не слушалось.       Первый выстрел пробил грудную клетку женщины. Он видел покрытый перьями наконечник стрелы и расширенные от ужаса невероятные глаза. Ничего прекраснее и печальнее ему не снилось. Даже умирая и захлебываясь кровью, женщина была восхитительной. Ослабевшее тело падало с удивительной грацией, а медленно угасающий взгляд оставлял после себя неуловимый шлейф звездопада.       Ему снова дали воды. На этот раз он попробовал уклониться, но стальная хватка сжала челюсти так, что зубы жалобно заныли. Сил практически не было. Одинокая отчаянная слеза скатилась по щеке перед самым первым глотком.       А потом пришла тьма.       Второй выстрел попал в глаз мужчины. Тот умер не сразу. Шумно упал на колени, машинально потянувшись к торчащему из головы древку. В нём было столько силы и ярости, что человек, совершивший это, испуганно отпрянул, опасаясь, что жертва сейчас встанет и бросится в ответную атаку.       Спать. Всё время хочется спать. Он такой вялый, что даже если бы на ногах не было металлических браслетов, то не смог бы встать. Теперь он больше знал о том, как обходятся с заключёнными в Лонгасте, но это знание никогда не принесёт ему радости.       Рефлекторно глотает питьё, уже не обращая внимания на тошнотворный запах гниющей рыбы. Звук, с которым он это делает, напоминает утробное кваканье подыхающей от жары лягушки.       Веки наливаются тяжестью.       Третий выстрел настиг его самого. Уже не из лука. И даже не из пистолета. Настолько коварный и неожиданный, что он испытал невольное уважение к человеку, которого считал если не другом, то хотя бы приятелем. Самое ужасное, что даже обвинить в этом некого — он сам дал противнику оружие и целый магазин с патронами, позволив расстрелять себя в спину. Насколько наивным он был, когда решил поделиться результатами своего транса!       И вот теперь он мочится под себя, но всем на это совершенно плевать. Даже ему самому плевать, чего уж там. Только иногда особенно сильная боль в промежности служит напоминанием, что он всё ещё жив и может чувствовать, но она растворяется в новой порции смертельного пойла. Он даже не видит лица своего палача, не слышит его голоса и не знает имени. Безликая тень, приходящая, чтобы сделать из жертвы бессознательное существо без прошлого, настоящего и будущего. Хотелось бы спросить, зачем всё это, но язык уже не шевелится.       Снова хочется спать.       — Скоро всё закончится, — лениво убеждал он самого себя и не верил в эти заверения.       Точных сроков заключения в Лонгасте никто не знал. Приговор вынесли, заперли, а дальше — как пойдёт. В его ситуации не может быть шанса на амнистию. Предателей не прощают. Впрочем, плевать. Где там эта вода?       Дверь открылась почти бесшумно. Или он уже утратил способность распознавать звуки? Однако и шаги слышались по-другому: поступь была мягкой, осторожной, словно посетитель боялся быть замеченным. С каких пор тюремщики так аккуратничают?       А потом случилось нечто совершенно невообразимое — загорелся факел. Пленник зажмурился от потока слёз и сквозь плотно закрытые веки смог различить цвет этого пламени. Зелёный. Точно галлюцинация. Почему зелёный? Огонь определённо из даркнесса, тогда он должен быть фиолетовым. Впрочем, с передачей цвета к зрительным нервам могло произойти что угодно.       — Да, мрачновато тут, — голос! Человеческий голос! От шока скованный цепями человек распахнул глаза и часто заморгал в попытке вернуть миру чёткость. Вышло из рук вон плохо. — А это только пятый этаж, — продолжал экскурсию гость, размеренным шагом двигаясь по камере и с интересом рассматривая стены. Правую ладонь он поднял высоко над головой и там действительно горело пламя насыщенного зелёного цвета.       — Кто… ты? — вымученно простонал пленник.       — Моё имя тебе ни о чём не скажет, — отрезал незнакомец. — Давно ты тут? — он говорил таким ровным будничным тоном, что собеседник вздрогнул и машинально бросил взгляд в сторону двери. Решётка осталась цела, а замок выглядел запертым.       — Я… не знаю… Пару дней?..       — И уже выглядишь, как мертвец, — хмыкнул посетитель.       Пленник почему-то смутился и опустил голову. Он впервые смог рассмотреть тюремный наряд, от вида которого перехватило дыхание: пожелтевшая рубашка, со следами от слюны и рвоты, тронутые ржавчиной пуговицы, мелкие дырочки, словно облачение долгое время находилось во власти моли. Казалось, эту рубаху на самом деле стянули с покойника. Что там ниже, он смотреть не стал.       — Ты не надзиратель, — говорить очевидные вещи не хотелось, однако на него наводил ужас размеренный звук шагов — требовалось его чем-то перебить. — Как ты сюда попал?       — То есть в мире, где человек может призвать в свои ладони потустороннее пламя, тебя ещё способно удивить проникновение туда, куда попасть, казалось бы, невозможно? — посетитель сокрушенно покачал головой и даже в досаде цокнул языком.       — Магии пространства не существует…       — Да-да-да, — язвительно фыркнул гость. — Знаешь, почему охотники Арденграуса используют только пять алхимических элементов? Потому что чтобы призвать хоть что-то из высших измерений, требуется иметь об этом представление. Огонь, вода, земля, воздух, видения — это всё просто и давно изучено. Людям банально лень напрягать головы.       — Ты не ответил на второй вопрос…       — Зачем я здесь? — уточнил незнакомец. — Разве это не очевидно? Ты был сновидцем третьего отряда, а сейчас — запертый в клетку преступник, объявленный предателем и приговорённый к пожизненному заключению на пятом уровне Лонгаста. Расскажешь мне, почему так случилось?       Воспоминания вихрем пронеслись в голове пленника. Застоявшийся в носу гнилостный запах ударил в мозг, и человек тут же скорчился, изрыгая скудное содержимое своего желудка вместе с кровью.       Гость поморщился, тихо выругался себе под нос и запустил зелёный огненный шар в скорчившееся на полу тело. Пламя не обожгло, а мягко накрыло его с головой и погрузилось под кожу.       Разом стало легче дышать. Внутренности очистились, сердцебиение выровнялось. Мышцы остались такими же вялыми, но уже не чувствовалось так, будто мясо из последних сил цепляется к костям.       — Что ты сделал? — непривычно звонким голосом спросил пленник.       — Так и будешь спрашивать очевидные вещи? Сколько можно? Мне нужна информация, а тебя травили каким-то дерьмом, отчего ты был не способен мне её дать. Теперь-то сможешь сложить два и два?       Заключённый устало прикрыл веки. Он не видел в незнакомце спасителя или того, кто использует полученные данные во благо. К тому же, он применяет какие-то странные техники, а его даркнесс зелёного цвета. Даже далёкого предположения о том, кем может быть этот человек, так и не возникло.       — Да брось, — верно считав все мысленные метания на лице собеседника, протянул посетитель, — я не умею эти ваши сновидческие фокусы, так что в голову к тебе мне не забраться, но зато…       — Ты что, пытаешься мне угрожать? — сощурился набравшийся сил пленник. — Жизнь продала меня за три ржавые монеты, а смерти я оказался безразличен. Что ещё со мной может случиться? Я уже в аду.       — Я вообще-то хотел предложить обмен, — притворно обиженным тоном отозвался незнакомец. — И опережая твой вопрос: нет, я не стану тебя вытаскивать. Но могу дать нечто, куда более ценное.       — Например?       — Моё слово. Обещание, что когда я сотру с лица Земли этот город, Нерва не пострадает.       Заключенный с силой зажмурился, борясь с новым приступом тошноты. Упоминание имени дочери внутри этих стен звучало противоестественно. Он никогда не считал себя хорошим отцом. Даже просто отцом. Его брак был решением Обаасов и заключался с единственной целью — родить ребёнка. Он ещё помнил свои унизительные попытки зачатия, когда они с женой стеснялись смотреть друг другу в глаза и несколько минут перед каждым соитием — а по-другому те действия назвать сложно — обсуждали устраивающую обоих позу, а потом, с головами накрывшись одеялом, делали то, что должны были, следуя обоюдному желанию побыстрее со всем покончить.       В тех ночах не было ни любви, ни нежности. Он толком не знал ту женщину и не испытывал к ней ничего, кроме равнодушия, а после к нему присоединилось отвращение. Впрочем, себя он тогда ненавидел даже чуть больше.       Однако результатом того супружества стало настоящее чудо. Девочка родилась прехорошенькой. Такая маленькая и беззащитная, что ему пришлось приложить усилия, дабы не выхватить свёрток из рук акушеров и затребовать право самостоятельно воспитывать дочь. За такое он бы гораздо раньше попал в подземную темницу.       Несколько лет назад мать Нервы умерла. Сам он был на задании и узнал об этом только спустя четыре месяца. Девочку сразу же определили в общежитие, а ему оставалось только бороться с желанием посмотреть на неё хотя бы издалека. Разумеется, никто не пытался намеренно прятать от него ребёнка, но только лишь потому, что он априори не имел права любить её и беспокоиться за её судьбу. Да и она сама, наверное, мысленно уже похоронила отца и не тянулась к нему навстречу.       А теперь он умрёт в этих глухих стенах, так ни разу и не поговорив с Нервой по-настоящему.       — Что ты хочешь услышать? — громко шмыгнув носом, выговорил заключённый.       — Историю твоего двухнедельного транса.       — Это случилось в Хоффенхайме… — пришлось изрядно напрячь память, чтобы вернуться к началу событий, приведших к катастрофе. — Мы жили в небольшом одноэтажном домике все четверо: я и три моих товарища. Нашей целью было существо, поселившееся в лесу. Никаких точных данных — ни жертв, ни примерного описания. Немецкий отдел заинтересовался тревожными письмами от местного населения, в которых те описывали повышенную тревожность и разного вида галлюцинации во время прогулок. Ничего конкретного — просто размытые пятна и чувство, будто за ними кто-то подглядывал.       — Да здравствует необоснованная трата бюджета и человеческая паранойя, — весело отсалютовал рукой-факелом посетитель. — Что-то удалось найти?       — Не совсем… То есть… Нет… Да…       — Чувак, добавь информации, — простонал незнакомец, опираясь спиной о стену. — Я не люблю головоломки.       — Там был чёткий след даркнесса, — собрался с мыслями рассказчик. — Такой густой и плотный, что казалось бы — найти источник не составит труда, но мне… никак не удавалось. Я призывал видения, но ни одно из них не было связано с монстром.       — И что же они показывали? — гость покрутил кистью в воздухе, призывая говорившего ускориться.       — Мальчика.       — Во имя тьмы, какого ещё мальчика?       — Я не видел… Только силуэт и обрывки белого атласа.       — Твои способности духовника не могут не поражать воображение. Ты видел куски белой ткани и маленький силуэт? С чего ты взял, что это мальчик? Фигуры детей довольно гендерно-нейтральные, к тому же в мире пока что не вымерли карлики.       — Он назвал своё имя… Себастьян.       Гость резко оторвался от стены и сел перед заключённым на корточки.       Перед ним впервые за довольно внушительный отрезок времени так близко очутилось чужое лицо. Заключённый вздрогнул, потому что вместе с долетевшим живым дыханием его лица коснулись языки пламени.       — Чего от тебя хотел этот ребёнок? — криво улыбнулся незнакомец.       — Он требовал, чтобы мы уехали.       — Но вы не уехали?       — Нет. Я не… не смог.       — Почему?       — Я не мог вернуться. Мой разум остался заперт по ту сторону. Даркнесс внутри меня вышел из-под контроля. Я впал в забытье. Дальше знаю только по рассказу других членов моего отряда. За две недели я приходил в себя ровно три раза, и мною овладевала ярость. Три сильных охотника с трудом могли справиться и усмирить меня. Я кричал что-то про существо, которое жажду уничтожить, и что ради этих целей буду готов отправиться в любое из существующих измерений, сметая всё на своём пути. А потом… потом я впадал в ступор и растерянно смотрел на товарищей, не понимая, почему связан, после чего снова засыпал.       — А что в этот момент творилось в твоей голове?       — Я видел смерти женщины и мужчины. Давние. Очень давние. Я плохо знаю историю и не могу точно назвать период этих трагедий, но мне кажется, что эти люди старше египетских пирамид.       — Плюс минус пять тысяч лет, — отметил слушатель, — не хило тебя торкнуло, что забросило в такую даль.       — Мне считать это комплиментом?       — Как пожелаешь. Что было дальше?       — Я слышал плач. Младенцев. И какое-то протяжное пение на фоне. А потом… всё смешалось… Третье видение отличалось от первых двух. Оно показывало более поздние времена, но тоже не из нашей эры. Это случилось здесь, в Арденграусе.       — Всегда всё самое интересное происходит в этом проклятом городе, — фыркнул незнакомец, закатив глаза к потолку.       — Он тогда назывался по-другому. Тот сон был более чётким. Я видел, как на эти земли обрушились беды. Урожай не всходил, младенцы рождались мёртвыми, люди за несколько дней сгорали от неизвестной болезни, а выжившие набрасывались друг на друга с мечами и топорами. Настоящий хаос... И складывалось ощущение, что это только начало. Что совсем скоро это всё наберёт силу, покинет пределы острова и распространится по миру.       — Да, как-то так выглядит апокалипсис. Но этого же не произошло?       — Нет, — согласно кивнул рассказчик. — Я видел начало какого-то ритуала. Мужчина с молодым лицом и седыми волосами лежал на алтаре, по пояс накрытый покрывалом, а над ним столпились люди в длинных плащах. У каждого в руках был нож со странной изогнутой рукоятью и причудливым узором на лезвии. Я… догадывался, что они хотят сделать, и не хотел смотреть, но там у меня не было глаз, чтобы их закрыть. Никогда не забуду, как он спокойно, будто в трансе, наблюдал за тем, как от него отрывают кусочки плоти и прижимаются губами к открытым ранам, чтобы испить кровь. Жертва не кричала и не пыталась вырваться. Он… он словно наслаждался процессом поедания его же внутренностей.       — Ты узнал этих каннибалов?       — Нет, но я подумал… что это могли быть первые Обаасы. Люди, которые спасли мир от крушения, потому что поглотили в себя плоть… плоть Бога.       — Где же они нашли настоящего Бога? Наверное в супермаркете получили на сдачу от покупки туалетной бумаги.       — Твои речи кощунственны! — скривившись, вспыхнул пленник.       — Это даже трогательно, — поднимаясь на ноги, пробормотал незнакомец. — Находясь в нескольких десятках футов под землёй, похороненный заживо, ты всё ещё не растерял веру. Впрочем, возможно, надо было дать тебе больше времени на отречение.       — Я никогда не отрекусь! Я отдал жизнь, защищая мир от тьмы, и ни за что не расстанусь с верой в свой народ. Пусть мне и придётся умереть за это — но гибель свою я всё же буду считать благородной.       — Угу, я помню тот стишок. «Нет смерти праведнее той, чем ты принять готов за кости пращуров своих, за храм своих богов». Гораций писал это либо в пьяном угаре, либо под угрозой смерти. Так, а за что тебя сюда-то отправили?       — За попытки очернить образ Обаасов, — заключённый слегка помялся, борясь с обидой от несправедливостей обвинений. — Людоедство не входит в перечень светлых качеств лидеров. Я не хотел ничего подобного! Просто… держать в себе стало невыносимо и тогда…       — Рассказал кому-то о том, что увидел? Клеопас, Клеопас, — гость осуждающе покачал головой. — Неужели к такому почтенному по меркам Арденграуса возрасту ты так и не усвоил базовое правило? Никому нельзя верить.       — Я обязан докладывать о каждом своём видении! Но скрыл, что увидел во время того транса, и это начало грызть меня изнутри. Я видел кошмары наяву и во сне. Мне было тошно от самого себя. Я просто хотел… посоветоваться с другом…       — Пора запретить это слово на законодательном уровне, — пламя на руке посетителя задрожало, меняя форму. — Что ж, мы отлично поболтали, но меня ждут другие дела. Даже любопытно, как там погода в Германии.       — Стой! — пленник умоляюще взмахнул рукой, лязгнув цепью, хотя собеседник не двинулся с места. — Твоё обещание… ты же его сдержишь?       — Разве прямо сейчас ты не оправдываешь своё звание предателя? Я пообещал, что сотру Арденграус со всеми его обитателями, а тебя волнует только судьба дочери? Вот насколько крепка твоя вера, член третьего отряда сновидец Клеопас? Ты должен прямо сейчас грызть сковывающие тебя цепи и пытаться меня остановить. Или хотя бы позвать на помощь тюремщиков. Но нет, ты умоляешь не трогать твоё дитя, чтобы умирать с чувством, будто оставил хоть что-то после себя в этом мире. Ты жалок.       Энергия, поддерживавшая его во время разговора, покинула тело. Заключённый снова обессиленно повалился на пол, краем сознания отмечая, что зелёное пламя обрело форму цветка. Один лепесток медленно отделился и плавно залетел к нему в ухо.       Внутри расползалось что-то чудовищное. Голосовые связки сомкнулись, не давая вырваться крику. Он чувствовал продвижение чего-то живого, холодного и скользкого, разрастающегося и тянущегося вниз от шеи к пищеводу и пустившего корни в районе живота.       Преисполненный болью и страхом Клеопас увидел, как изо рта вырвался тонкий светящийся отросток. Два таких же взорвали его ушные раковины и извивались по бокам от головы. Под просвечивающей кожей заскользили зеленоватые волны, будто змеи, сплетающие смертельный клубок и методично высасывающие жизненную энергию. Глазные яблоки двигались, словно кто-то дёргал зрительные нервы, подобно нитям, и заставлял смотреть на все кошмарные метаморфозы.       А смерть всё никак не приходила. Заключённый осознавал судорожное сокращение мышц и даже сумел понять, что не дышит уже довольно долго. Боль локализовалась в разных частях тела и скорее всего ознаменовала пожирание того или иного органа, но после особо мучительных вспышек к тем местам будто прикладывали лёд и всё прекращалось ровно до тех пор, пока существо не добиралось до следующей цели. Желудок, почки, лёгкие, печень. Самым невыносимым было почувствовать его в области сердца, но тогда в Клеопасе загорелась надежда, что на этом его мучения закончатся. Однако это было не так. Расправившись с самым важным органом, нечто прорвалось наружу.       Заключённый увидел огромное растение с супротивными листьями, в пазухах которых образовались соцветия из нескольких цветков. По камере разлетелся приятный свежий и очень сладкий аромат. Как смерть может быть отвратительной и прекрасной одновременно?       Незнакомец склонился над ним, сверкая льдистыми глазами, и схватился за стебель цветка. Странный зелёный даркнесс плавно перетекал к нему в ладонь, а вместе с этим сияние растения медленно гасло, пока и вовсе не исчезло, но Клеопас этого уже не видел…       Впервые за много дней он проснулся полностью выспавшимся. Неужели то отвратительное пойло не подействовало? Тело такое лёгкое, словно он спал не на жёстком каменном полу, а на мягком анатомическом матрасе.       В камере горит свет. А он и не знал, что тут есть выключатель. Впрочем, кто бы ему об этом сообщил? Несколько тюремщиков бродят по комнате и о чём-то переговариваются. Пришли, наконец, пытать? Почему-то это совсем не пугало. Он чувствовал себя неуязвимым.       Но всё же… Что они делают? Грузят в мешок какое-то тело. Странно, пострадавший чем-то похож на него, только это же не может быть он? Он вот тут сидит, смотрит и ничего не понимает.       — Что произошло? — желание разобраться оказалось сильнее страха. — Я всё это время не один тут сидел?       И тут лицо погибшего попало на передний план. Оставшиеся вопросы застряли в горле. Клеопас давно не видел себя в зеркале, но не настолько, чтобы не узнать в иссушенном практически до состояния мумии человеке самого себя.       Это был не сон! К нему в камеру на самом деле проник посторонний, который выведал то, что хотел, а после жестоко расправился со свидетелем. Надо рассказать о случившемся. Любому, кто способен услышать голос мёртвого.       Заключённый бросился к выходу из камеры, однако стоило ему приблизиться к решётке, как его тут же отбросило обратно.       Он не прекращал попыток до тех пор, пока надзиратели не закончили грузить тело и не ушли, погасив за собой свет.       Отчаянный крик пролетел по пустой камере. Вот теперь он точно навсегда заперт во тьме.       И больше не хочет спать.

***

      Аякс едва перебирал ногами, спотыкаясь о рухнувшие деревья, которых на пути стало попадаться больше, словно в насмешку над его подавленным состоянием. Хотелось спросить Нерву, слышала или видела она то, что произошло на площади, когда он сам против воли очутился в прошлом, но напарница за всю ночь не произнесла ни слова.       Несколько раз они сбивались с пути, потому что ведущим был Аякс, а одноклассница следовала за ним, стараясь не выпускать из вида чужую спину. Напряжённая обстановка и желание поскорее выбраться из леса и попасть в лагерь плохо способствовали построению правильного маршрута. К тому же мысли Аякса плутали где-то далеко от чащи.       Что он такое, чёрт возьми, увидел, и что теперь с этим делать?       Конечно, Аякс и прежде предполагал, что Натаниель явно выделяется на фоне остальных, но чтобы так?       А как?       Что вообще известно про семена Тьмы? Если верить видению, то на самом деле они не проникшие сквозь аномалии существа из высших измерений, а переродившиеся дети Ноксилиаты. Тот ребёнок, похожий с Натом как две капли воды, определённо был человеком. Да и сам Нат тоже не монстр. Как это понимать? Всё это время угрозой для мира были обычные люди?       Легенды гласят, что существует четыре всадника апокалипсиса. Они идут друг за другом, появляясь после разрыва печатей, а когда приходит последний — Смерть — решают судьбу всего сущего. И Натаниель один из них. Тот, кого называли Войной.       Знает ли ещё кто-то? Женщина из видения говорила, что люди оставили Войну себе намеренно, чтобы использовать её разрушительную мощь. Значит, власти города в курсе того, кто растёт вместе с остальными будущими охотниками и тренируется на их землях. Почему? С какой целью они так опрометчиво растят нечто настолько опасное?       Или они не в курсе?       А сам Натаниель? Имеет ли он представление о том, кем является на самом деле? И если да, то почему ничего не сказал? Не доверял? Опасался, что кто-то из жителей сорвётся и, проявив чрезмерную бдительность, задушит его во сне?              Голова кругом. Тошнота уже вплотную подобралась к горлу, однако Аякс продолжал глотать рвоту, морщась при каждом спазме. Как бы поступили другие? Конечно, рассказали о том, что увидели. Не всем, но кому-то повыше рангом. Иначе люди будут не готовы к грядущей катастрофе и, если начнётся битва, первые ряды падут просто от неожиданности.       Аякс как мог старался направлять рассуждения в сторону дальнейших действий, упрямо обтекая мысль о том, что судьба Натаниеля — однажды уничтожить мир. Однако долго игнорировать это не получалось. Споткнувшись в очередной раз о торчащий из земли корень, он рухнул во влажную траву, прижал руки к груди и разревелся. От страха, безысходности, от чувства, что вообще не понимает, что происходит. Истерику перекрыли порыкивающие раскаты грома. Над ним склонилось напряженное хмурое лицо Нервы. Аякс был уверен, что она хочет бросить его и уйти, но не может, а оттого начинал чувствовать себя ещё хуже. Мысленно он умолял напарницу оставить его одного и дать выплеснуть скопившуюся тяжесть в груди, но одноклассница к просьбам осталась равнодушна: вместо того, чтобы продолжить путь, она села рядом, обхватив себя за колени и уставилась в разросшийся напротив папоротник.       — Я так тебе завидую, — едва слышно произнесла Нерва, покусывая помертвевшие губы, — в тебе ещё осталось мужество, чтобы плакать перед другими.       — Я… не плачу, — захлёбываясь слезами, выдавил Аякс.       — Ты выглядишь как они…       — Как… кто?..       — Как люди, что мечтают о любви. Я видела во время экскурсии по Парижу. Они держатся за руки и смотрят друг на друга так, будто вокруг ничего не существует. Но со стороны мне было видно, что за той яркой, восторженной пеленой всегда скрывается первородный животный ужас. Они любят так сильно, что навязчивый страх потерять никогда не отпускает их сердца. Люди отмахиваются, игнорируют, пытаются делать вид, что всё в порядке, но черви сомнений не перестают терзать их романтичные души. Стоит на мгновение потерять контроль — так им кажется, что вот-вот их бросят, покинут, что чары любви обратятся пеплом. Это похоже на какую-то грань безумия. Я слышала, что некоторые люди готовы убить свою любовь, лишь бы не потерять.       — З-зачем ты говоришь мне всё это?       — Потому что завидую, — с кривой улыбкой повторила Нерва. — Сейчас в твоих глазах плещется тот же самый страх. Я не знаю, кого ты так боишься лишиться, но знай: так просто это не отпустит. Это яд, высасывающий из тебя всё человеческое. Паранойя будет следовать за тобой и днём, и ночью, пока не настигнет и не лишит рассудка.       — Так чему тут можно завидовать?       — Тому, что тебе есть, кого терять. Но иногда проще избавиться от человека, нежели существовать в постоянном страхе. Наши судьбы неотрывно связаны с потерями, и жители Арденграуса как никто научились с ними справляться. Согласись, легче вытерпеть разрыв или смерть близкого, нежели мучаться в терзаниях долгие годы.       — Ты не понимаешь, о чём говоришь…       — Когда ты напал на меня, я думала, что умру, — без перехода сказала Нерва. — Уже представляла, как вороны клюют моё бездыханное тело. Моя кровь навсегда бы осталась на твоих руках и только лишь потому, что ты не способен сосредоточиться.       — Ты расскажешь кому-то? — глупый вопрос. Конечно, расскажет. За донос ещё получит несколько дополнительных баллов, ведь они почти провалили экзамен, не собрав ни одного жетона.       — Нет, — неожиданно резко изрекла девушка, яростно сверкнув глазами. — Мой отец тоже сновидец. Я почти его не знала, но восхищалась издалека. Третий отряд, представляешь? Не командир, конечно, но всё же я могла гордиться им.       — Клеопас… — с придыханием шепнул Аякс, перестав вздрагивать от рыданий. — Если у него не было задания, то он проводил со мной много времени.       — Я знаю. Ещё один повод ненавидеть тебя и завидовать. Ты знал моего отца лучше, чем я. Он рассказывал тебе про свою работу, описывал видения и… не знаю, чем ещё занимаются в вашем духовничестве. А ты продолжал повторять, что не хочешь быть сновидцем и пытался сделать всё, чтобы отречься от них и стать охотником. Гордыня не даёт тебе признать истинное «я».       — Только трое из известных мне сновидцев становились членами отрядов, — попробовал оправдаться её одноклассник. — Остальные же всю жизнь прожили в Арденграусе.       — Это больше не имеет значения, — Нерва смахнула с лица упавшую прядь волос и повернула голову к собеседнику, однако смотрела куда-то сквозь него. — Моего отца предали члены его же отряда. Назвали предателем и безумцем, но я знаю, что это не так. Клеопас ни за что бы не предал свой народ. Теперь он заперт в подземной тюрьме и никогда оттуда не выйдет.       — Но…       — Причём тут ты? — вместо него закончила Нерва. — Там, на площади, ты же что-то увидел, да? Что-то, что заставило тебя упасть на землю и начать биться в истерике. Так вот, хорошо подумай, прежде, чем кому-то об этом рассказывать, если не хочешь повторить судьбу моего отца.       — Даже тебе?       — Особенно мне. Для всех мы просто заблудились и ночевали на опушке. Не было никакого Бриктинвельда, поломанной статуи и бесконтрольного выброса энергии. Просто забудь об этом и возьми себя в руки. Стань тем, кем должен стать, и позволь страхам, наконец, отпустить твоё беспокойное сердце. Ты так или иначе потеряешь свою любовь, так сделай это, чтобы выжить и больше не вредить другим.       Аякс снова зарыдал, но уже почти бесшумно. В глубине души он давно знал, что всё к этому идёт, но произнесённые вслух слова резали не хуже ножа. Быть с Натаниелем чуть больше, чем просто друзьями, и прежде несло за собой угрозу, но там на кону стояли только их жизни. Теперь всё усугубилось. Что, если Нат чувствовал то же самое? Безотчётный страх потерять его — и это только приближало разрыв печати? Одному из всадников апокалипсиса душевное равновесие необходимо как никому другому, а значит, их отношениям придётся положить конец.       А ещё, вероятно, совсем скоро им предстоит столкнуться лицом к лицу по разные стороны баррикад. И ему придётся без колебаний убить Ната при первой же подвернувшейся возможности. Или тот уничтожит мир.       — Вау, что ты с ним сделала? — из-за кустов выплыли две фигуры, растерянно смотрящие на всхлипывающего человека. — Нерва, я восхищён! Довела до слёз напарника, — Силиус на самом деле слегка поклонился, растянув губы в широкой улыбке.       Нерва резко вскочила на ноги, принимая защитную стойку.       — Полегче, — примирительно замахал руками Улайксс, — мы как раз вас искали. Экзамен закончен, нас всех ждут в школе.       — В школе? Почему не в лагере? — не поверила единственная девушка в компании.       — Вэриуса и Кэйруса срочно вызвали на собрание. Что-то случилось в городе. Судя по их лицам — нечто серьёзное.       — Где все остальные? — борясь с икотой, поинтересовался Аякс.       — Кристина в госпитале, — поделился полученной от преподавателей информацией Силиус. — Что-то с ногой. Её Натаниель в буквальном смысле на руках притащил. А вот где Амор и Паулус — нам неведомо. Нас попросили отыскать всех, но вы — первые, на кого мы наткнулись. Всё же мобильную связь сильно недооценивают.       Нерва украдкой посмотрела на напарника. Покрытое грязью лицо распухло и покраснело. Никто не умывался уже больше суток, и им обоим явно требовалось принять горячий душ и прийти в себя. Однако ехидная мысль, что Ли и Лайкс ведут какую-то замысловатую игру, дабы выбить соперников из строя, выводила её из себя.       — Да брось, красотка, — протянул Силиус, заметив сомнения на её лице, — стал бы я начинать с вас? У нас пять жетонов, мы всё равно лидируем. Клянусь, как только попадём в Арденграус, ты увидишь всё своими глазами. Лонгаст оцепили так, словно решили провести церемонию коронации в подземной тюрьме.       — Лонгаст? — громогласный голос ещё одного одноклассника раздался из-за дерева. Через мгновение оттуда вышли Амор и Паулус. — Ты сказал, что-то случилось в Лонгасте?       — О, кто-то переживает за свою мамочку! — Ли обхватил ладонями щёки и издевательски покачал головой. — Не волнуйся, ей наверняка дадут крест с опознавательными символами, и ты всегда сможешь найти её на Безымянном кладбище.       — Тюрьма неприступна, — Нерва в один большой прыжок встала между оппонентами и выставила руки в стороны, призвав пламя к кистям. — Только дёрнитесь, и я спалю вас обоих.       — Как ни странно, но я с ней согласен и даже помогу исполнить угрозу, — Лайкс шагнул к однокласснице, выразительно демонстрируя покрытый фиолетовым огнём кулак.              Амор направил струю воздуха в небо, заставив дождевые капли разлететься в стороны. Силиус спрятал кинжал обратно в ножны.       — Так что произошло? — слово взял Аякс, поднимаясь на ноги. — Побег?       — Как часто школьникам на завтрак раздают конфиденциальную информацию? — поморщился Ли, сморгнув единственным глазом попавшую на лицо влагу. — Вэриус прибежал, сказал, собери всех и отведи в школу. Нат и Крис в больнице. У нас собрание в Лонгасте. А! Ещё он попросил нас не стоять истуканами и пошевеливаться.       Все шестеро обменялись долгими взглядами, каждый из которых наполнился беспокойством. В подземной многоуровневой тюрьме редко случались происшествия, но если такое происходило — на уши поднимался весь город.

***

      На этот раз стучать пришлось дольше обычного. Натаниель опасливо вертел головой, не понимая, почему его заставляют торчать в коридоре, когда они заранее договаривались о встрече. Нат перебрал возможные причины задержки и решил, что Аякс банально уснул, и уже хотел было вернуться под одеяло, как дверь распахнулась. Попав внутрь, Нат замер, скользя взглядом по комнате, владелец которой отпрыгнул сразу после того, как впустил гостя, и встал возле окна, повернувшись спиной. Почему-то посетитель резко передумал привычно забираться на кровать и вообще забыл о том, зачем пришёл.       — Я хотел тебе кое-что сказать, — выговорил Аякс севшим голосом.       — Скажи, — растерялся Натаниель, пытаясь вспомнить, чем мог заслужить настолько холодный приём.       — Нам пора перестать делать то… что мы делаем. Я больше так не могу.       Натаниель застыл посреди комнаты, удивлённо уставившись на опущенные плечи друга. Смысл фразы, кристально чистый и прозрачный, почему-то не хотел доходить до сознания. Экзамен так сильно его утомил, Нат с нетерпением ждал встречи и так о многом хотел рассказать. О нападении неизвестного в самом начале экзамена; о том, как они с Крис нашли подземный лабиринт, внутри которого у последней случился приступ; да в конце концов, просто пожаловаться, как ему пришлось тащить одноклассницу сперва по длинной винтовой лестнице, приведшей их к заброшенной западной башне, тайком выводить из общежития для мальчиков, и в заключении волочить через весь город прямиком в больницу.       И Натаниель ожидал встречного повествования о том, как прошло испытание Аякса и почему они с Нервой не собрали ни одного жетона, или обсуждения странных событий в Лонгасте, из-за которых прервали экзамен, и уже начавших расползаться слухов... А услышал нечто совершенно невообразимое.       — Что ты имеешь в виду? — осторожно поинтересовался он, не рискуя приближаться.       — Не приходи больше. Что тут непонятного? — огрызнулся Аякс, устремив взор на анемичный лунный блин.       — Но я всё же считаю, что имею право на какие-то пояснения.       — Я не вижу смысла продолжать общение. Мы переходим в старшую школу. Там не будет ни сил, ни времени на такие глупости. А потом нас вообще раскидает в разные уголки планеты. Давай закончим всё прямо сейчас.       — Зачем ты это говоришь?       — Да что с тобой не так? Просто развернись и уйди в свою комнату! Я не хочу продолжать этот цирк!       — Я тебе не верю. Ты весь дрожишь… — Натаниель всё же сделал крошечный шаг к другу. — Просто скажи, что случилось. Правду. Ещё совсем недавно ты говорил, что любишь меня. Что изменилось?       — Я думал, что люблю тебя, но это не так. Что мы вообще знаем о любви? Только то, что написано на страницах твоих дурацких книг… — сквозь пелену перед глазами замелькали растекающиеся звезды. Аякс шмыгнул носом, стараясь сделать звук не таким громким, но попытка сдержаться только усугубила положение: спазм сдавил горло.       — Какой же ты трус! — Нат сам не заметил, как его тоже начало потряхивать. — Посмотри на меня и скажи это прямо в глаза!       — Прекрати. Ты сам просил не усложнять, так зачем это делаешь? Мы даже не пара. Мы общались только потому, что больше не с кем. У нас банально не было выбора. Мои чувства родились из безысходности, как и твои, если они у тебя вообще были! Хочешь знать правду?! Хорошо! Мне просто было интересно, каково это — проводить с кем-то время, прикасаться, целовать… — особенно громкий всхлип заставил Аякса согнуться сильнее. Плечи ходили ходуном. Он уже не видел перед собой ни луны, ни звёзд, только мутную водянистую пелену. — Но это всего лишь иллюзия, созданная нашим желанием скрыться от реальности.       — А чего ты хотел?! Свиданий?! Прогулок по набережной? Давай, расскажи мне, как любят нормальные люди!       — Да нет никакой любви, как ты не понимаешь?.. Даже дружбы нет… — голос Аякса стал совсем тихим. — Нам обоим будет лучше признать это прямо сейчас. Посмотри на нас: мы рискуем собственными головами и ради чего? Чтобы обсудить любовные романы и подержаться за руки? Согласись, оно того не стоит. Ты сам всё время говоришь: на первом месте всегда должен стоять долг. И для тебя никогда ничего не изменится.       — Я понял, — Натаниель стиснул кулаки и зубы. Лицо его словно окаменело. Он резко развернулся на пятках и стремительно бросился к выходу.       Аякс вздрогнул от хлопка двери и тут же скатился на пол, прикрывая лицо руками.