Натаниель

      Ещё утром Натаниель принял обжигающий душ, позавтракал омлетом со свиными колбасками и чувствовал себя почти счастливым. Разговор с Густой несколько усмирил бушующее внутри негодование и будто расправил невидимые крылья у него за спиной. Стать охотником — единственная цель, альтернативы которой Нат не знал, а когда она оказалась под угрозой, его словно засосало в трясину, не давая нормально дышать. И вот теперь он знает, что никаких препятствий между ним и борьбой с порождениями тьмы не существует, однако воодушевление, поселившееся в груди, уже начало таять и растворяться, выталкивая на поверхность волны густого липкого страха.       Чувство, что они двигаются в верном направлении, покинуло Натаниеля несколько часов назад. Он наивно полагал, что если следовать только прямо, то рано или поздно ноги сами приведут их к выходу. Как же он заблуждался! У пещеры словно были свои идеи относительно маршрута, и она упорно вела путников туда, куда было угодно ей самой, и в конечном итоге они оказались в просторной галерее, являвшейся, по всей видимости, тупиком.       Кристина практически ничего не говорила, лишь изредка произнося одно-два слова, касающихся базовых потребностей организма.       Это и пугало, и успокаивало одновременно.       В складках породы вырисовывались причудливые орнаменты, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся письменами на незнакомом им языке. Крис поводила кончиками пальцев по буквам, и лицо её исказилось от неприкрытого отвращения и злости.       Впрочем, первая фраза, сказанная ею за несколько часов, отношения к надписям не имела никакого:       — Я не могу идти, мне нужны носилки, — и резко села на камень, вытянув пострадавшую ногу.       Натаниель и без дополнительного вывиха не чувствовал себя бодрым и готовым двигаться дальше, так что просто устроился чуть в стороне и выключил фонарик, решив, что зеленоватой подсветки от лишайника хватит, чтобы провести короткий привал.       — Ты знаешь, что там написано? — на удачу поинтересовался Нат. Вероятность того, что кому-то пришло в голову нацарапать на стенах схематичную карту, была ничтожно мала, но не равнялась нулю. Да и слишком пристально одноклассница уставилась на буквы, будто на самом деле могла разобрать их смысл. Что, к слову, тоже было довольно странно: им преподавали английский, русский, китайский и итальянский языки, а Крис не показывала успехов ни в одном из них. Более-менее неплохо ей давался латинский, признанный официальным языком Арденграуса, но пещерные своды были исписаны точно не им.       Кристина расслабилась, словно настраиваясь на одну ей слышимую мелодию, способную объяснить всё происходящее. Она чувствовала, как где-то высоко, над поверхностью, расцвела пышным бледным бутоном луна, а остроконечные ярчайшие звёзды будто поцарапали кожу на голове, пытаясь добраться до мозга, чтобы расставить по полочкам потоки информации, заполоняющие пространство.       Грудь сдавило тоской и усталостью. Несколькими днями ранее ей только исполнилось двенадцать, а тяжесть врывающихся в подсознание образов уже начала превращать её в старуху.       — Увидев нас, небеса бы зарыдали, — в темноту перед собой прошептала Крис, стиснув руки в кулаки. — Хорошо, что они не спешат открывать глаза.       Натаниель ничего не ответил, хотя впервые понял, что она имеет в виду.       Использование энергии высших измерений делает их такими же проклятыми порождениями тьмы — монстрами, невидимыми для нормального человеческого мира и существующими только ради разрушений.       — Они превращают наши истории в сказки, — продолжила монолог Кристина. — Сочиняют легенды и приписывают каждой счастливый финал, чтобы чувствовать себя в безопасности. Мы же отравились настоящим и разучились верить в чудо.       — То, что мы делаем — само по себе чудо, — возразил Натаниель.       — А кто вернёт нам наше время? — Кристина вытянула ладонь, пытаясь рассмотреть линию жизни. — Ты никогда не задумывался, почему среди нас всех один выглядишь на свой возраст?       Не просто задумывался — Нат знал ответ. Все его знали, но мало кто решался обсуждать это между собой. У всего в мире есть цена. А у силы — тем более. Человек, использующий даркнесс, заключает сделку, за которую платит временем собственной жизни.       Он ещё отчётливо помнил тело отца и примерно догадывался, что их всех ожидает.       В тот день Натаниель не пошёл на занятия. Ему уже сообщили о приобретённом статусе сироты и попросили как можно быстрее собрать вещи для переезда в общежитие. Нат полуосознанно складывал водолазки, штаны и футболки исключительно чёрного цвета и пытался не думать о том, как будет жить дальше. Внешне он демонстрировал исключительно невозмутимость и хладнокровие, но когда вместо экскурсии по новому жилищу его привели в морг, сердце Натаниеля всё же сделало сальто.       Джоув словно умирал несколько раз. Тело отца будто специально готовилось к тому, чтобы продемонстрировать сыну все стадии разложения. И показать ему всё неприкрытое уродство смерти.       Больше всего пострадали руки. И если от предплечья до локтя ещё можно было различить ошмётки кожи, то всё, что ниже, было иссушено до костей и напоминало почерневшие ветки деревьев.       Живот посинел и вздулся — там, похоже, уже вовсю пировали насекомые. Грудь оказалась поражена не так сильно, но на загорелой коже отчётливо виднелись трупные пятна. Ниже пояса Натаниель не видел, но предполагал, что ноги мало чем отличаются от рук: охотникам часто не достаёт скорости и им приходится направлять даркнесс в нижние конечности.       Но сильнее поразила всё же голова. Точнее, выражение бескрайнего ужаса и нечеловеческой боли. Лицо превратилось в один огромный рот, отправляющий в вечность беззвучные крики.       Медленно гнить заживо — расплата за могущество. И самое кошмарное в этом то, что ты не можешь умереть сразу, как почувствуешь первые признаки разложения. Нет. Ты будешь продолжать делать свою работу. Засыпать и просыпаться с застоявшимся в носу запахом мертвечины. Обматываться бинтами, лишь бы плоть чуть дольше продержалась на костях. Чувствовать дыхание смерти, щекочущее шею, и резко поворачиваться, молясь о том, чтобы она наконец подарила тебе прощальный поцелуй.       — Если продолжишь говорить такие вещи, — выдавил Натаниель, смахивая непрошенные воспоминания, — то только приблизишь свой конец. Или ты вообразила, будто могла бы прожить жизнь по-другому? Считаешь проклятьем свою способность делать то, что другие не в силах даже представить, и расстраиваешься, потому что это не приносит пользы тебе самой? При необходимости ты должна быть готова сожрать кусок собственной печени, если это поможет выполнению задачи. Выбор — всего лишь призрачная иллюзия, совращающая сердца таких, как ты. И пусть нам кажется, что за использование энергии высших измерений нам суждено гореть в Аду — скорее всего, это так и есть, но важно лишь то, скольких мы успеем спасти до этого момента.       — Эти стены хранят в себе предостережение, — внезапно Крис решила ответить на вопрос, заданный в самом начале, оставив без внимания всю предыдущую тираду. — Но мне нужно немного времени, чтобы узнать подробнее.       Нат хотел было сказать, что не стоит тратить силы на такую ерунду, но его напарница не стала дожидаться доводов против своего решения. Кристина села, скрестив ноги по-турецки, и устремила взор вглубь подсознания. Требовалось подавить в себе всё человеческое, позволить тьме беспрепятственно растекаться по венам, заглушить никому не нужные мысли и страхи. Раз Натаниель настаивает на том, что этому будет посвящена вся её жизнь, то какой смысл тянуть? Надо попробовать здесь и сейчас. Наверняка к концу средней школы только ленивые трусы ещё не пытались призвать даркнесс, так чем она хуже?       Её окутало слабое фиолетовое свечение. Крис нащупала потоки энергии, текущие по венам, и начала плести из них нити, связывающие прошлое этого места с их настоящим.       Тихую песнь пещер перебили нестройные пронзительные звуки. Уже успевшая привыкнуть к тишине сновидица не сразу сориентировалась в гуле голосов и стремительных образов. Нитей было так много, словно весь город когда-то проживал исключительно в этих пещерах. Перед ней звездопадом мелькали искры — события и лица — и внезапно Кристина испугалась, что не переживёт этого. Слишком много всего успело в себя впитать это место.       Девушку начало трясти. Она чувствовала взгляды десятков древних глаз, оценивающе устремлённых на неё. Они ждали. Готовились либо поделиться с ней своими историями, или расплавить ей разум. Уровень даркнесса зашкаливал.       И ему требовалось дать выход.       Схватившись руками за голову, Кристина закричала, выпуская энергию на свободу.       Натаниеля отбросило к стене. В одно мгновение его зрение расширилось, и он смог увидеть всё, что пропускала через себя напарница. Зрелище и пугало, и приводило в восторг одновременно.       Восставшие из плена забвения души выстроились в ряд, покорно склонив головы перед призвавшим их человеком. Стало светло как днём. Крис улыбалась, несмотря на лопнувшие, сочащиеся кровью губы. Так улыбается самое настоящее безумие.       — С моим мужем творится что-то странное, — утробным железным голосом проговорила выступившая вперёд женщина. — Он совсем недавно вернулся с задания, и теперь просит подавать ему на ужин сырое мясо. Мне страшно… Он всё время злится и рвётся в бой…       — Я видел в лесу мужчину, — слово взял дух иссушенного до костей человека. Он не выглядел старым, просто измождённым, — он не из наших мест. Чужак, что пришёл погубить всех нас. Меня затрясло от исходящей от него ярости.       Голоса принялись наперебой рассказывать каждый свою историю. Вычленять что-то одно становилось всё труднее. Кто-то жаловался на умирающий от неизвестной болезни скот, кто-то говорил о том, что растения почему-то не приживаются на плодородных землях, а несколько историй были посвящены умершим в утробах младенцам. Складывалось впечатление, словно на поселенцев обрушились все возможные неприятности разом.       Натаниель заткнул уши, не в силах пропускать через себя такой поток информации.       Кристина, как завороженная, вытаращилась на загробный хор. По её лицу бегали болезненные тени, но взгляд был полон восторга.       — Вы ничего не сможете исправить! — резко перебил все остальные голоса высокий мужчина в рваных одеждах. — История повторится. Тьма вернётся в наш мир. Зло пробудится!       Больше ничего не существовало. Взгляд Крис заволокло пеленой. Она чувствовала, как тьма заполняет каждую клеточку тела, но уже не могла ничего поделать. Слишком много всего. Голова готова взорваться, как гнилой орех. Кристина попыталась сделать вдох, но вместо воздуха в лёгкие хлынул поток раскалённого железа. Свечение вокруг неё набирало интенсивность и становилось темнее. Гудящий рой проникал под кожу и забивался в поры, и теперь ей казалось, будто всё тело покрыто мерзкими личинками, методично высасывающими душу.       Кристина кричала, но не была уверена, что крик вырывается наружу, а не остаётся заперт у неё во рту. Тело рассыпалось и собиралось заново. Зубы с диким скрежетом выпадали из дёсен и до крови разрывали их, возвращаясь на место. Давление с обратной стороны глаз будто выталкивало яблоки вместе со зрительными нервами, и Крис даже слышала хлопки, с которыми они разрывались. Время словно стало материальным и перемалывало ей кости, скручивало внутренности и плело безумный узор из её сухожилий. Нет шанса сдержать эту силу. Мама… папа… прежняя беззаботная жизнь. Она так много потеряла, а то, что получила взамен, вот-вот разорвёт её на части. Это несправедливо!       Мир превратился в хоровод из тёмных и светлых пятен. Боль достигла максимума, и краем сознания Кристина всё же услышала душераздирающий утробный крик. Её собственный крик. И внезапно всё закончилось. Чей-то голос открыл брешь в подсознании и потащил измотанную душу к свету. Энергия перестала вытекать из неё и, лишившись сил, Кристина качнулась, чтобы упасть, но оказалась прижата к чьей-то широкой груди.       До слуха долетел сумасшедший сердечный ритм и сорванное дыхание. Натаниель вцепился в неё стальной хваткой до хруста в рёбрах и что-то торопливо бормотал, однако слова долетали как сквозь толщу воды.       В пещере снова было темно. Кристина осторожно пошевелилась. Плечо загорелось болью, но это даже обрадовало: тело осталось целым, а не разлетелось на части.       — Безмозглая… — глотая звуки, выдавил Натаниель, всё ещё пытающийся выровнять дыхание. — Сумасшедшая… Ненавижу…       На что-то более связное сил не было. Когда он понял, что Кристина потеряла контроль, то действовал интуитивно и опрометчиво. Никто не учил его возвращать людей в реальность, поэтому всё, на что он решился — это наброситься на напарницу, преодолевая стену тёмной энергии, и обнять, рискуя расплавиться в нескончаемом потоке даркнесса. Лоб и спина у него взмокли от пота, а кисти одеревенели так, что он всерьёз опасался, что уже не сможет разомкнуть смертельные объятия.       — Я держу тебя, — как заведённый, Нат пытался успокоить то ли себя, то ли одноклассницу. — Держу… Клянусь, в следующий раз я дам тебе умереть.       На него обрушился отвратительный запах палёных волос. В тот момент он действительно был уверен, что больше ни за что не станет вытаскивать того, кто применил силу просто от скуки, без видимых на то причин. Глупая, самонадеянная девчонка! Как же сильно он её ненавидел.       — Зачем? Зачем ты это делаешь? — продолжал поток вопросов Натаниель, почти уверенный, что знает ответ: сделала, потому что могла. Потому что думать о последствиях — это не её фишка. Её фишка — это идти напролом и подвергать опасности как себя, так и окружающих.       — Прости… — одними губами произнесла Крис. Ей на самом деле стало не по себе от того, что она только что сделала. Никто не учил её плести связи с прошлым, но она была уверена, что справится. А в итоге справился Нат. Он каким-то образом умудрился спасти их обоих, не воспользовавшись ни каплей энергии.       У Натаниеля защипало в глазах. Когда опасность миновала, весь ужас пережитого обрушился на него с новой силой. Вихри рассказов, один мрачнее другого, и предсказание неизбежного конца. Кто все эти люди? Почему они привязаны к месту, спрятанному под землёй? Зачем оставили тут предсказания?       — Первые охотники… — через силу сказала Кристина, пряча лицо на груди товарища. — Они жили тут задолго до того, как был заложен первый камень в фундамент Арденграуса. И они умерли… — голос дрогнул, — …все до единого.       — Если они были, как мы, то в этом нет ничего удивительного.       — Нет… у них всё было иначе.       — Как?       — Я не знаю… я не успела дослушать.       — Нахрена вообще полезла? Решила посмотреть, на что способна?! — перетекающее в ярость раздражение придало ему сил. Натаниель выпрямился, поудобнее перехватив обмякшее тело напарницы. — У меня все руки и лицо в волдырях. Надеюсь, что ты рада.       — Я хотела узнать, где выход, — вяло оправдалась Кристина. — И это сработало.       — Великолепно. Только ты и до этого шоу идти не могла, а теперь ещё и я в таком же положении.       — А тебе не интересно, куда ведёт этот лабиринт?       — Удиви меня.       — В замок, который когда-то принадлежал лидеру поселения, а сейчас стал общежитием для мальчиков. Эти туннели ведут нас к тебе домой.       

***

      Первый привал решено было сделать на берегу реки.       Аякс снял рюкзак, сел и вытащил из кармана прихваченные энергетические батончики. Нерва расположилась рядом, с наслаждением вытянув уставшие от бега ноги. Измотанные, грязные, они позволили себе лишь несколько мгновений тишины и покоя, прежде чем заговорила девушка:       — Кэйрус никого не щадит, — в голосе не было упрёка, скорее лихорадочный посвистывающий восторг. Примерно так говорят люди, сумевшие увернуться от летящей в голову пули. — Да и Вэриус разошёлся. Я слышала взрывы.       Её напарник вспомнил вырастающие на пути земляные столбы, окутанные фиолетовой дымкой, и невольно поморщился. Количество энергии, которую преподаватели так щедро использовали против учеников, просто зашкаливало. Аякс успел краем глаза заметить, как вокруг ног Паулуса разверзлась воронка, а его самого засосало в грунт по пояс. Элемент земли порой казался просто ужасающим, и он боялся представить, на что в таком случае способны те, кто предрасположен к огню.       — В чём дело? — поинтересовалась Нерва, так и не дождавшись поддержания разговора. — Испугался?       — Не говори глупостей, — попросил её одноклассник. — Я просто пытаюсь понять, куда идти дальше.       — Вниз по реке? Отряд Амора ушёл в другую сторону, а я, если честно, не очень хочу с ним столкнуться.       — Испугалась? — не сдержавшись, передразнил Аякс.       — Мне хватает благоразумия не лезть в драку с очевидно превосходящим по силе соперником. Недавно прошли слухи, что Амор предрасположен к воздуху и крайне этим раздосадован. Он настаивает на том, что будет изучать огонь в старших классах. Можешь себе представить, как он сейчас ненавидит меня? — она вытянула вперёд руку, без труда призвав скромные фиолетовые огоньки на кончики пальцев.       — Он должен был быть к этому готов, — покачал головой её напарник. — Пламя не станет слушать никого с таким количеством гнева.       — А ты разве не понимаешь его, как никто другой? — с усмешкой спросила Нерва.       Прежде подобные обвинения смутили бы и заставили стыдливо отвернуться, но Аякс слишком устал, чтобы спорить и оправдываться.       — Я не пойду в класс сновидцев, — голос стал неестественно размеренным и спокойным, — не хочу провести всю жизнь, будучи запертым на острове, и рассматривать что-то внутри собственной головы, — он и сам не знал, зачем говорит всё это. По-хорошему, стоило просто проигнорировать укол одноклассницы и не пытаться ничего ей объяснять. Но Аякс хотел, чтобы его услышали.       Девушка помассировала плечо, не сводя цепкого взгляда с леса. Ей в общем-то было плевать, почему окружающие так стараются казаться сильнее, чем есть на самом деле. Хотят призывать непослушные стихии и превратиться в пепел? Их право. Тяга к могуществу сгубила не одну сотню охотников, но упрямые глупцы продолжают рваться на вершину пищевой цепочки. Сама Нерва считала, что жизнь рождённых вести войну и без того слишком коротка, чтобы тратить её на бесполезные попытки кому-то что-то доказать. Практика показала, что призыв любой стихии не гарантирует тебе победу над существом из высшего измерения, так какая разница? Погибнешь ты, окружённый пламенем или же воздушным потоком — смерть есть смерть. Если бы ей дали право выбирать, Нерва, не задумываясь, отказалась бы от призрачного зрения и ото всех сопутствующих элементов и посвятила себя какому-нибудь садоводству.       Аякс словно прочёл каждую мысль, мелькнувшую в голове напарницы, и печально улыбнулся. Он прожил почти семь лет в пригороде Далласа среди людей, чьи разговоры сводились к обсуждению прожитого дня и очередной выходки какой-то знаменитости. И никто из них не имел ни малейшего понятия о том, что происходит в мире на самом деле. Самолёты исчезают с радаров, целые мили дорожных полотен остаются вырваны с корнем, машины переворачиваются в воздухе, а человечество находит этому разумное объяснение, лишь бы не касаться тьмы. И они здесь, чтобы так оставалось и впредь. Чтобы взрослые продолжали изнывать от скуки на работах в попытках прокормить себя и потомство, а дети могли оставаться детьми и познавать мир, не тронутый даркнессом. Как бы сильно Аякс не злился на то, что у него эту возможность отняли, он вынужден был признать, что навязанный против воли путь кто-то должен проходить.       Сейчас тот мир кажется почти чужим. Он ещё помнит, что родители при нём редко говорили о чём-то негативном, словно проблем для них не существовало. Если быть совсем откровенным, уже тогда Аякс понимал, что непохож на них. Фактически он был их противоположностью: его постоянно окружала стена изматывающей паранойи, а в груди стоял непроходимый ком ожидания чего-то плохого. Это не давало ему окунуться в стабильное счастье и проводить дни в мягком безопасном облаке детства. Но здесь, в Арденграусе, не было места для безумного оптимизма, как и для отрицания проблем. Тут ему не приходилось заниматься самообманом и жмуриться, бормоча, что опасность только у него в голове. Теперь ему приходилось признавать — угроза повсюду, но, как минимум, она стала осязаема.       — Ну так что? — спросила Нерва. — Вниз по реке? Я неплохо знаю Силиуса и уверена: его тактикой станет скрыться в чаще и ждать, пока остальные соберут жетоны, чтобы потом напасть и отнять.       Аякс стиснул зубы и поднялся. Начинался мелкий дождь, но судя по столпившимся над головой свинцовым тучам, он точно перерастёт в настоящий ливень. Примерно так будет всю его жизнь — поиски неизвестно чего посреди зыбкого серого марева в компании людей, о которых он не будет знать ровным счётом ничего, но должен без колебаний отдать за них жизнь в случае необходимости.       А единственный проблеск света по-прежнему будет далёк. И это даже спокойнее. Однажды Натаниель сказал: «Если случится так, что мы вместе попадём в ловушку, оставь меня и выживай». Тогда Аякс дал слово, что именно так и поступит, но внутри загорелся бунт. Как можно просить защищать всех, кроме того, кого на самом деле хочется защищать? Почему Нат готов дать ему принести себя в жертву ради кого угодно, только не ради него? Аякс провёл много времени, размышляя и анализируя те слова, и вымотался, устав разбираться, как правильно. Где-то должна быть устойчивая формула со знаменателями из любви, жертвы и смерти, но он её так и не вычислил.       Пониже опустив капюшоны, отряд двинулся в путь. Однако, долго двигаться в заданном направлении не получилось: они упёрлись в узкое глубокое ущелье с отвесными неприступными склонами, дно которого полностью занимала река. Тогда решено было повернуть направо и снова ступить в непроходимый лес, в котором хотя бы можно было укрыться от дождя. Очень быстро они поняли, что это было довольно опрометчиво: видимость упала практически до нуля. Чаща сомкнулась вокруг них, заставляя ходить зигзагами, огибая препятствия и ругаясь на кроны высоких деревьев, обрушивающих на их головы ушаты ледяной воды. Вести поиски в таких условиях не представлялось возможным: замёрзшие, голодные, уставшие, они брели уже только ради того, чтобы двигаться. Когда силы практически полностью покинули путников, они увидели то, что люди, изучившие местность вдоль и поперёк, никак не рассчитывали увидеть — тропу. И не просто узкий, едва утоптанный проход. Это была практически полноценная дорога, выложенная камнями, правда значительно пострадавшая от времени. Вот тут Аякса и настигло знакомое чувство тревоги. Инстинкты хором закричали, что на конце этого пути их поджидает опасность.       Нерва остановилась и опёрлась руками о бёдра. Она никакой опасности не чувствовала и только обрадовалась возможности идти, наконец, просто прямо. И плевать, даже если эти камни выведут их в саму преисподнюю.       — Что такое? — от девушки не укрылось замешательство товарища, который пинал носком сапога ближайший к себе камень.       — В этой части острова никто не живёт, — пояснил Аякс, но по выражению лица одноклассницы понял, что аргумент довольно слабый. — И не жил.       — Ну и что? — Нерва выпрямилась и поравнялась с ним, пытаясь рассмотреть, куда ведёт тропа, но кроме заболоченной местности, покрытой всё тем же лесом, ничего так и не увидела. — Если тут мне под плащ не будут лезть колючки и не придётся таранить лицом паутину — я ни за что не поверну обратно.       Где она умудрилась найти паутину в ливень, осталось загадкой. Они ещё какое-то время посовещались, но в конце концов Аяксу пришлось уступить.       Заканчивались первые сутки испытания, и ученики постепенно приходили к выводу, что они не станут последними. Разумеется, ни палаток, ни спальных мешков, ни надувных подушек под головы никто с собой прихватить не догадался. Сумерки сгущались с невероятной скоростью, а им ещё требовалось найти место для ночлега. Аякс мысленно воспроизвёл весь маршрут от начала до конца и с сожалением пришёл к выводу, что утром им придётся проделать тот же путь, только в обратную сторону. Похоже, они слишком активно спасались от атак преподавателей и выскочили за пределы экзаменационной территории.       Оставалось только надеяться, что у других дела обстоят несколько лучше.

***

      — Чёрт, я совсем высох, — Кэйрус прислонился спиной к стволу дерева, после чего почти сразу обессиленно рухнул на траву.       Вэриус присел рядом с ним на корточки, скинул рюкзак и вытащил сигареты. Прикурив первую, он сразу сунул её в рот товарища, а затем вытащил для себя.       — Не обязательно было обрушать на них шквал, — проворчал командир. — Дай посмотрю.       Кэйрус скривился и вытянул руки, не в силах самостоятельно снять перчатки. Вэриус осторожно стянул прилипшую к кистям ткань. Будь он чуть моложе и впечатлительнее, то от вида позеленевших ошмётков кожи, источающих специфический кислый запах, его бы точно вывернуло. Но в жизни он видел куда более плачевное состояние организмов товарищей, так что просто с силой затянулся и покачал головой, после чего подтянул рукав пострадавшего выше, оценивая масштаб заражения. На бинтах, намотанных до локтя, проступили грязно-коричневые пятна.       — Что говорит Густа? — мрачно поинтересовался проводящий осмотр человек, возвращая рукав на место и помогая товарищу стряхнуть пепел с промокшей сигареты.       — Наша фея как всегда оптимистична, — скривился Кэйрус, — если коротко: я не увижу будущую осень.       Они замолчали, наслаждаясь сигаретным дымом и прислушиваясь к звукам окружающей среды. Смертельный диагноз не был чем-то неожиданным. По статистике только сорок процентов охотников погибают во время выполнения задания. Остальных ждёт участь достичь предела и быстро, почти безболезненно, умереть в левом крыле больницы с чувством, что сделал для мира всё, что было в его силах.       Однако один вопрос всё ещё волновал приговорённого к смерти преподавателя.       — Что там с той метелью? — поинтересовался он, поморщившись от боли.       — Вскрытие показало нечто странное, — Вэриус вытащил из рюкзака бинты, антисептик и бутылку чистой воды. — Метель не просто заморозила жителей. Это были споры какого-то неизвестного растения. Ты когда-нибудь слышал про такой вид грибов, как кордицепс однобокий?       — Это тот, что паразитирует на муравьях? — разговоры о работе несколько отвлекли пострадавшего от жгучей боли, появившейся в самом начале оказания медицинской помощи.       — Угу, — сосредоточенно промывая раны, ответил его коллега. — В той буре были споры. Проникая в тела жертв, они моментально выедали внутренние органы, разрастались и занимали их место. Самое ужасное, что мозги и нервные окончания эти твари не трогали: люди чувствовали и видели всё, что происходило вокруг.       — И? Зачем это нужно? Если я все правильно помню, грибы делают это ради размножения, но на месте трагедии не было обнаружено никаких следов новых чудищ.       — Тот, кто это сделал, таким образом накапливал силу. Он взрастил семена своей чумы внутри жертв, после чего просто собрал урожай и скрылся. И мне страшно представить, на что он способен, если самый первый удар сложил целую деревню. Боюсь, что мы имеем дело с психом, нацеленным на геноцид всего человечества.       — Сколько даркнесса нужно, чтобы провернуть нечто подобное? — ужаснулся Кэйрус. Он покидал в детей землёй и лишился остатков сил, а тут… буря из спор? С кем они имеют дело?       — С Чумой, — словно прочитал его мысли Вэриус. — И я говорю не про конкретную болезнь, а имею в виду имя человека.       — А что с тем мальчиком? Чойси? Его уже нашли?       — Если он жив, то мы его отыщем. Именно поэтому совсем скоро Натаниелю предстоит поехать на своё первое в жизни задание.       — Но как?.. — от шока пострадавший резко выпрямился, за что получил довольно внушительный толчок в грудь. — Он ещё не готов.       Вэриус завязал бант, мимолётно скользнув кончиками пальцев по получившимся повязкам, собрал обратно медикаменты. Он сел, откинувшись спиной на ствол дерева и доставая новую сигарету. Покрасневшие руки дрожали от холода.       — Если сюда привезут Чойси, Нату придётся покинуть остров. Не спрашивай меня — я понятия не имею почему. Таково распоряжение руководства. Подыщем ему непыльное задание, связанное с разведкой, и отправим в самый тихий уголок земного шара. Не волнуйся: он будет там не один.       — Кого ты хочешь с ним отправить?       Вопрос на самом деле довольно важный. Неизвестно, сколько Нату придётся прожить за пределами города. Нет, Вэриус не сомневался в преданности своего ученика и не думал, что тот решит сбежать, однако Натаниель всё ещё совсем ребёнок и требует присмотра.       — Я подумаю, — поняв, что точного ответа пока нет, произнёс Вэриус. — Скорее всего, это будет Амор. Он старше и выглядит довольно взрослым.       — Гревирекс старит всех, — возразил Кэйрус. — Даже Кристину можно выдать за старшеклассницу, если потребуется.       — Крис пока рано покидать остров. Она слишком нестабильна. Но ты прав: я ещё подумаю. Идеально было бы мне самому поехать с Натаниелем, однако в таком случае некому будет учить остальных, — он выразительно кивнул на кисти коллеги. — Тебя же здесь не останется.       — Можно раскидать их по другим классам. У Арминиуса только шесть учеников, которые выпустятся на следующий год. Думаю, он не станет возражать.       — В любом случае, нужно ждать, чем закончатся поиски Чойси. На данный момент он в большем приоритете, нежели сама Чума.

***

      Тропа привела их к широкому каменному мосту, перекинутому через глубокий овраг, на дне которого проросли молодые длинноствольные деревья. Табличка сообщала, что они находятся на территории поселения под названием Бриктинвельд. Аякс как мог напрягал память в попытке вызвать ассоциации с этим населённым пунктом, но ничего не вышло. Он посмотрел на напарницу, а та в ответ не менее растерянно пожала плечами.       Красная полоска заката медленно растворялась в фиолетовом небе. Дождь, наконец, прекратился. Нерва достала фонарик, но пока только крепко сжала его в руке. Она и так могла видеть перед собой полуразвалившиеся ворота города, через которые открывался вид на треугольные низкие крыши домов.       Улочка заканчивалась небольшой круглой площадью, в центре которой возвышалась статуя незнакомого им человека. При ближайшем рассмотрении это оказалась женщина с отколотым носом, держащая на руках закутанного в одеяло младенца. Путники остановились возле хлипкого увитого плющом ограждения и осмотрелись. Со всех сторон доносились скрипы деревянных ставней и стоны прогнивших досок. Дома смотрели чёрными зияющими дырами в обшивках, будто осуждающе предлагая незваным гостям немедленно покинуть город. Собственно, городом это можно было назвать с большой натяжкой: эта площадь с окружающими её несколькими домами и были всеми владениями Бриктинвельда. На высоких столбах ещё оставались уличные фонари с дырявыми плафонами и несветящими лампочками, на которых можно было рассмотреть птичьи гнёзда без самих птиц.       — Переночуем здесь? — судя по голосу, Нерва очень хотела услышать отрицательный ответ. — Мне не по себе от этого места. Город словно живой.       Ни согласия, ни возражения она не услышала и только тогда заметила, что её товарищ, не моргая, уставился на постамент статуи. Нерва всё же включила фонарик, чтобы лучше рассмотреть надпись, выбитую в камне. Одно слово. Ноксилиата.       — Кто она такая? — с придыханием спросила девушка, уже более внимательно скользя лучом света по фигуре незнакомки. — Почему ты молчишь? — она коснулась плеча напарника и тут же болезненно вскрикнула, выронив фонарик. Ладонь словно полоснули ножом. — Аякс!       Аякс её не слышал. Еще в тот момент, когда они ступили на площадь, мир вокруг него изменился. Он будто смотрел на него через мутную призму, края которой пылали фиолетовым пламенем. Его с невероятной силой тянуло к статуе, а тень, упавшая с ближайшего столба, создала иллюзию, словно Ноксилиата приветливо улыбнулась. Аякс перешагнул через ограду и коснулся постамента.       Вихрь зародился вокруг его ног. Нерва отпрыгнула в сторону, от ужаса распахнув глаза и рот. Её напарника подкинуло в воздухе. Аякс выгнулся дугой, раскинув руки в стороны и закричал. Утробный рёв призвал к себе могильный холод. В окружающем хаосе загорелись несколько сотен пар глаз. Маленьких круглых и жёлтых. Вороны. Нерва усилием воли подавила все бурлящие в груди эмоции и обратилась ко тьме внутри себя. Ком энергии появился в районе живота и выпустил на свободу щит из фиолетового пламени за секунду до того, как призрачное воронье с оглушительным карканьем налетело на жертву.       Птицы врезались в призванный ею даркнесс и с хлопками разлетались фиолетовыми брызгами. Нерва скользила подошвами по мокрым камням, скрестив руки перед собой, чувствуя, как теряет силы с каждым столкновением.       — Успокоиться, — мысленно она обращалась к собственной выдержке. — Подавить всё, что может тебя отвлечь. Ты должна чувствовать энергию, текущую по венам, чтобы суметь направить поток. Держись. Ты сможешь.       Атака не прекращалась. Нерва старалась не думать о том, что сейчас происходит с её напарником, который даже простейший щит на себя накинуть не мог, а значит, прямо сейчас он полностью открыт для стаи потусторонних ворон. Так же она пыталась не обращать внимания на жгучую боль в запястьях и на то, что сердце, как бы она ни старалась усмирить его темп, билось как свихнувшийся сверчок в стеклянной банке.       Толчки не прекращались. Разъярённые твари продолжали врезаться в выставленный ею барьер. Нерва ощутила текущие по щекам мокрые дорожки, слишком густые и медленные, чтобы быть обычными слезами. Во впадинке над губой образовалась внушительная лужица и она с содроганием её слизнула. Во рту появился медный привкус. Силы таяли с невероятной скоростью. Нерва была слишком мала и, если уж совсем откровенно, слишком слаба, чтобы выдержать такой напор. Ноги подкосились, и она рухнула на колени, проигнорировав стрельнувшую боль и подняв дрожащие руки чуть выше.       И тогда она увидела. Среди бесконечных вспышек взрывающихся ворон и взмахов окутанных фиолетовой дымкой крыльев Нерва рассмотрела силуэт товарища. Это видение привело её в смятение и ужас. Птицы не атаковали с небес и не появлялись из какого-то портала. Их источником был её одноклассник, кричавший так громко, что столбы на площади мотало из стороны в сторону и грозило вот-вот вырвать с корнем.       Нерва на мгновение утратила контроль, и одна тварь просочилась сквозь щит, едва не выколов ей глаз, но промахнулась и оцарапала щеку, после чего всё же взорвалась, забив рот ещё и странным сочетанием вкусов от пепла до протухшего мяса. Девушка быстро взяла себя в руки, но мысленно осознавала, что, если выживет, увиденное уже не сможет забыть. Ей приходилось встречать по-настоящему сильных сновидцев, настолько хорошо изучивших стихию духа, что у них получалось воплощать жуткие кошмары в реальность, но то были взрослые люди, прошедшие через годы тренировок. А тут пацан, который ни дня не провёл за изучением возможностей собственного организма.       Аякс чувствовал, как по венам течёт что-то липкое, густое и тёмное. Каждый ворон словно рождался у него под кожей и вырывался на свободу, прорывая беззащитную плоть. Иглообразная боль забилась во все поры, мускулы и нервные окончания. Его швыряло от нестерпимого жара к могильному холоду и обратно с невероятной скоростью, и ему казалось, что ещё мгновение — и весь мир взлетит на воздух. Но вместе с ужасом и ощущением, будто тело рвётся на части, Аякс чувствовал непередаваемый восторг от проходящей сквозь него силы. Контраст эмоций лишал рассудка, но в тот момент, ему на самом деле хотелось забыть обо всём и погрузиться в спасительное безумие.       И тут всё прекратилось. Бурлящий поток внутри него ослаб, и Аякс со свистом рухнул на землю. Всё ещё оглушенный произошедшим, он не слышал за спиной тихого стона Нервы. Он чувствовал себя таким выжатым, словно из него достали все внутренности, обескровили и сунули обратно, забыв зашить рану и позволив ледяному сквозняку беспрепятственно отбиваться об пересохшие кости.       Город ожил. Над головой загорелось солнце. Дома, восставшие из-под тяжести времени, обзавелись свежими обшивками и неповреждёнными окнами. Статуя перед ним теперь была абсолютно целой. Цокот копыт по каменным дорожкам сливался с гулом голосов случайных прохожих. На них были странные многослойные одежды и широкополые шляпы с перьями.       Аякс часто заморгал, не веря своим глазам. Он против воли очутился в прошлом. В том времени, когда Бриктинвельд был самым настоящим городом, полным людей и жизни.       — Однажды Тьма полюбила Свет…       Голос был ему незнаком, зато слова, долетевшие из окна одного из домов, с размаху ударили по лицу. Не чувствуя собственного тела, Аякс бросился к тому, кто собирался поведать историю, которую он сам когда-то рассказывал Натаниелю. Прохожие его не замечали, и путешественник облегчённо выдохнул: физически он всё же остался в своём времени, а прямо здесь и сейчас разгуливает только его дух. Уже не опасаясь быть пойманным, Аякс добрался до массивного здания и сквозь стену проник на первый этаж, где, предположительно, и происходила интересующая его беседа.       Женщина сидела на постели рядом с закутанным в лоскутное одеяло ребёнком и гладила того по светлой голове. В ней он без труда узнал статую с главной площади. Прямо перед ним оказалась Ноксилиата. Она была бесспорно красива: вьющиеся тёмные волосы, правильные черты лица и изящно очерченные губы. А дополняли картину глаза необычного фиалкового цвета с вкраплениями красного и голубого возле зрачка. Такое впечатление, что в собственной радужке женщина носила целую Вселенную.       — У Тьмы и Света было четверо детей, — она продолжила повествование, не заметив уставившегося на неё незнакомца. — Четыре семени, которые она отправила в наш мир, чтобы однажды они помогли ей вернуть своего возлюбленного.       Ребёнка Аякс не мог как следует рассмотреть, только видел торчащие в разные стороны волосы.       — Их звали Чума, Голод, Смерть и Война. Столетие за столетием эти существа перерождались в мире людей, чтобы однажды встретиться и решить судьбу Вселенной.       — А что мешало им встретиться сразу? — прошепелявил малыш. Голос был совсем детским, но тон такой, словно говорил умудрённый опытом старец.       — Они встретились однажды, — с печальной улыбкой произнесла Ноксилиата, — и проиграли. Защитники Света оказались сильнее, вот только они не знали, что семена Тьмы нельзя уничтожить. Можно лишь на какое-то время сдержать их, но они будут перерождаться снова и снова, и снова…       — Что с ними стало?       — Они всё ещё здесь, но уже не помнят зачем. Смерть полюбила Жизнь и больше не хочет сражаться. Голод спрятался в самых отдалённых уголках земного шара, и про него постепенно все забывают. Чума… Она ещё борется, но теряет силы, потому что люди всё быстрее находят лекарства. Скоро и она выдохнется и сдастся.       — А Война?       — А Войну люди оставили себе и продолжают использовать в собственных целях. У неё больше нет свободы воли, а свою разрушительную мощь она направляет туда, куда ей будет приказано.       — Неужели нет никакого способа избавиться от них насовсем? — ребёнок завертелся, сбрасывая с головы одеяло.       Аяксу показалось, будто земля ушла из-под ног. Внезапно мальчик посмотрел прямо на него и приветливо улыбнулся. Такие знакомые пронзительные голубые глаза, что сердце защемило. Уменьшенная копия Натаниеля отсалютовала ему двумя пальцами.       Женщина обернулась.       — Теперь ты видишь? — произнесла она, сверкнув своими невозможными радужками. — Мои семена скоро прорастут.       — Ноксилиата… — помертвевшими губами выговорил Аякс, схватившись за горло.       — Моё имя означает «тьма», — кивнула женщина, после чего, не отрывая взгляда от гостя, погладила сына по голове. — А он — лишь одно из моих семян.       — Нет, — Аякс лихорадочно завертел головой. — Нет. Нет. Нет! Натаниель не…       — Они опять не дадут ему быть свободным, — изрекла Тьма. — Первая печать вот-вот рухнет, и тогда ему придётся снова оказаться запертым. Не такая уж высокая цена за спокойствие целого мира, да? — она иронично выгнула брови и криво усмехнулась.       Устройство этого самого целого мира пошатнулось. Слаженный механизм, состоящий из размеренно крутящихся шестерёнок, каждая из которых отвечала за конкретную функцию, заскрипел и сбился с ритма. Большую часть жизни Аякс провёл с приставленным к горлу ножом, когда каждый неверный шаг мог привести его к гибели, и даже научился мириться с этим и принимать свою участь как должное, потому что другие делали то же самое. А теперь перед ним плавно вырисовывалась картина, где ему предстояло самостоятельно обдумать ситуацию, прийти к выводу и принять решение. И если прежде в нём ещё теплились мысли о возможном счастливом будущем, то прямо сейчас эти надежды разбивались вдребезги.       Вот что страшнее самой лютой смерти. Аякс скатился на пол, цепляясь взглядом за ставшее расплывчатым лицо Ноксилиаты. В её глазах загорались и гасли звёзды. Умирали и рождались вселенные. И где-то на самом дне глубочайшей впадины зрачков замёрзла такая всепоглощающая тоска, что ему захотелось выть от боли…       Аякс жадно глотнул прохладный ночной воздух и резко сел, обхватив голову руками. Суматошные отголоски пережитого потрясения всё ещё стучали в висках, но уже не казались болезненно-острыми, а плавно пульсировали, разливая по телу неуместное тепло.       Постепенно в мир возвращались звуки. Завывание ветра, стоны заброшенных домов и голос… Нерва!       — Что… произошло? — он спрашивал скорее у себя, нежели у неё.       — Мы должны вернуться, — напарница сидела у подножия статуи, обнимая себя за колени, и смотрела куда-то вверх, словно ждала атаки с воздуха.       — Но уже ночь, — вяло возразил Аякс, не будучи уверенным в том, что ему хватит сил подняться.       — Сейчас! — с нажимом повторила девушка.       Свет луны озарил её побледневшее лицо. Из глаз тянулись ровные тёмные дорожки, огибающие губы и стекающие на подбородок. Волосы растрёпаны. Кисти рук обожжены. Нерва напоминала вернувшегося с поля боя солдата, отразившего яростную атаку.       — Ты ранена? — ужаснулся Аякс, попробовав встать.       — Не подходи! — истерично выкрикнула его одноклассница. — Клянусь всеми тёмными силами: если приблизишься, я потрачу остатки энергии на то, чтобы сжечь твои внутренности.       — Но я… не понимаю.       — Я видела, что ты сделал, — загробным голосом выговорила Нерва, начав раскачиваться из стороны в сторону. — И как бы мне ни было страшно идти ночью через лес, оставаться рядом с тобой и поворачиваться к тебе спиной — ещё страшнее. Мы возвращаемся в город. Немедленно!