XX января 19XX года.
— Сука, — мужчина с диким ревом швырнул детскую книжку с картинками об стену. Малыш в комнате заканючил, пугаясь, пока женщина дрожащей ладонью ему рот закрывала. Екатерина замерла, не смея пошевельнуться. Ждала своей участи покорно, зная, что при сопротивлении получит сильнее. Однако, отец лишь раздражённо шею размял, громкими шагами уходя прочь. — Не надо мне никаких носков. На глаза мне не показывайтесь. Мужчина скрылся за дверью, даже не хлопнув ей в привычной манере. Девушка опустилась на колени, книгу Мишки поднимая. Заметила, что корешок порвался, от чего вздохнула так тяжко, словно сама как младший брат сейчас разревётся. «Ну вот, — прикусила губу обидчиво. — Мы только у Марьи Сергеевны еë купили, почти новую». Денег больших в семье отродясь не водилось. Было огромной удачей, если матери удавалось найти и первой выкупить у людей за ненадобностью то сарафанчик школьный, то бутылочку сыну. Женщина тогда сильно радовалась, что Михаил соски не любил, на пол выплëвывал. — И траты лишней не будет, когда еë первыми зубками изгрызëт, и продать соску можно, — пританцовывала в коридоре мать. Аккуратно, чтоб лишний раз на ногу правую не опираться, на которой багровел внушительных размеров синяк на бедре. Вспоминала Катя, а у самой на душе всë тоскливее становилось. Любила она батеньку, несмотря на его агрессию и упрëки. Любила родителя, даже когда тот был пьян и неделями пил не просыхая. Знала девушка, что привязанность эта больной была, которая, очевидно, на страхе держалась. Иначе никак понять не могла, почему в милицию не обращалась, нередко самостоятельно мать на своëм горбу в мороз таскала до местной больницы, другой рукой младшего брата к груди прижимая. А возможно всегда прощала, потому что дочь он никогда серьёзно не трогал. Мог по заднице ремнём или ладонью тяжëлой отшлëпать, несмотря на возраст Кати. Мог нагрубить, но шëл извиняться быстрее, чем девушка успевала накрутить себя и сильно обидеться. Видела, как матушку это злило. — Катенька, родная, — женщина перед дочерью на колени опустилась, размеренным голосом приговаривая. — Ты сходи к нему, успокой, ладно? Тебя он больше меня принимает, может и не ударит… иначе до самого утра фестивалить будет. Сходи-сходи, — сорвалась она на слëзы, побитый глаз руками закрывая. Екатерина и не думала сопротивляться, но почувствовав толчки в спину едко улыбнулась. Противно в миг стало, как родительница шкуру свою спасти хочет, отдав кровинушку свою на растерзание мужу. Пяткой с психу женщину отпихнула от себя, слыша в ответ скулëж. «Мерзко», — подумалось без нотки раскаяния, поймав обидчивый взгляд матери. Сдёрнув шерстяной плед с детской кроватки, выскочила в коридор, быстрыми шагами родительской спальни достигая. «Первое правило, — отцовским голосом в голове воспроизвелось. — Не бегать. Так в воспитанном обществе люди себя не ведут». Планировка одноэтажного домишки, доставшегося отцу по наследству, была довольно простой. Если гость зайдёт во внутрь, то первое, что он увидит – две двери с ржавыми ручками. Это и была родительская спальня, у которой, переступая неуверенно с ноги на ногу, стояла девушка. Вскоре она и вовсе превратилась в мастерскую главы семейства, так как тот был резчик по дереву с золотыми руками. Далее, слева от спальни, находилась небольшая кухня. Угловой потрëпанный диванчик был главной достопримечательностью их жилища, гордостью, которой отец нередко красовался перед друзьями-собутыльниками. — На рынке задаром взял, представляете, мужики? — хохотнул, щетину жëсткую на щеке потирая. После, справа, шëл небольшой коридорчик, отделявшийся от широкой прихожей массивной дверью. За ней была гостиная, которая со временем превратилась в склад, где хранился всякий различный хлам – от старого велосипеда Кати до отцовских кожаных военных ботфортов. За «складом» же скрывалась детская, где притаилась еë родня. Шумно выдохнув, да так быстро, словно намеревалась рюмку водки выпить, постучала по деревянному косяку. Она делала это осторожно, боясь, что отвлечëт папеньку от занятия важного, которое он увлечëнно под музыку из старого радио делал. — Надя, сука, просил же не беспокоить, когда я занят! По ту сторону раздался громкий топот, приближающийся к выходу. — Папенька! Я это, Катя! — выкрикнула со страху, чуть от двери отступая. Мужчина замер. — Катюша, дочурка моя, — ласково так пропел, ладонями своими о матовое стекло упираясь и телом своим маломальский обзор закрывая. — Чего хотела? «Скрывает что-то?» — Плед принесла тебе. Прости, что носки твои не нашла тëплые! Места себе не находила, беспокоилась, что ты замëрзнешь. Мëд в уши родителю Екатерина лила, ведь знала, как же отец на заботу еë падок. Так и сейчас она смешок по ту сторону баррикады услышала – глупый такой, дурашливый, но чувствовала, что с улыбкой его сделал. — Оставь у двери, ладно? И внутрь не заходи, спать ложись. Увижу, что рядом ошиваешься – поколочу, поняла меня? — Поняла, — кивнула мужчине бездумно, на автомате. А у самой в голове догадки строились, теории, что же такое мог прятать родитель. Уходить она точно не собиралась. Самой себе поклялась, что глазочком только взглянуть, иначе всю ночь ворочаться будет. Плед по наказу отца оставила, пожелала доброй ночи и отошла за угол, ещë некоторое время на месте шагая – уход свой имитируя. Катя за край массивной двери, ограждавший коридор, пальчиками ухватилась и, стараясь ногтями не скрежетать, на себя потянула. По коридору раскатился шумный хлопок. Екатерина на месте стояла, не шевелилась. Отец у неë параноиком был, отчего в спешке ничего не делал – несколько раз думал, варианты просчитывал. Так и сейчас, она к спальне на цыпочках стала подходить, лишь когда из-за угла выглянула чуть, убеждаясь, что ни родительских рук, ни силуэта не видно. Кралась девушка, а сама смех в грудине сдерживала. Гадала всë, кому отец подарок готовит, в коем уверена была. Неоднократно родитель так шифровался. «Мне куколку красивую вытачивает, — широко улыбалась, прядь светлых волос в нетерпении на палец накручивая. — Мишке недавно папенька кота плюшевого серого приволок, а меня он давно не радовал». Екатерина, приловчившись за столько лет, умела двери бесшумно открывать. Любила она отцовские разговоры в детстве подслушивать, узнавая, что тот ей на день рождения или Рождество Христово подарить собирается. На корточки присела, чтоб ни волоска девичьего из-за стекла видно не было. Рукой вверх потянулась, нащупывая ручку легонько, стараясь еë не задеть, да звон не спровоцировать. Отцовскую порку девушка как огня боялась. «Нажать и замереть. Аккуратно вправо повернуть, чуть-чуть назад оттягивая, — про себя проговорила, пока каждое действие совершала. Кончик языка изо рта выскочил в другой привычке от усердия. До еë слуха доннëся тихий щелчок — совсем незаметный в наполненной музыкой спальне. Пот со лба вытерев, девушка на колени опустилась, чтоб икры отдохнули, и дверцу стала отворять. Луч лампы ударил по сетчатке глаза. Неожиданно и неприятно, из-за чего Катя чуть ручку с звоном не выпустила. Сам свет рассеивался по тëмному коридору, освещая девичий силуэт в длинной материнской ночнушке. Привыкнув к светилу, взглядом из небольшой щëлки помещение осматривала, подмечая стол рабочий, табурет самодельный, да инструменты, что на полу небрежно валялись. «Ничего интересного», — подумалось ей досадно, пока вправо не повернулась, замирая. В нескольких метрах от девушки лежал подросток. Короткие тëмные волосы, худощавое тело – в нëм не виделось, на первый взгляд, ничего необычного. Однако, волоски на теле на дыбы встали в возмущении и панике, развивающимися горячим воском вдоль позвоночника. «Почему он… он голый?», — взора пристального не отводила, хотя тотчас хотелось глаза короткими ногтями расковырять, изувечить, чтоб более подобного срама не видеть. Скажи ей кто, что отец еë мужеложеством промышляет, то этот человек сразу бы палкой получил по хребтине или ещë чем потяжелее, чтоб херню не нëс. А тут она сама стала свидетельницей подобного срама, который девушка физически на себе ощутила тяжëлым грузом. Не знала Екатерина, что сделать – вскочить и ворваться в комнату, поймав отца на горячем, или мамке донести и с ней посоветоваться. Однако, тщательно обдумав всë, решила матери-сплетнице пока не говорить. Та в порыве обиды и злости на мужа, могла бы спокойно ляпнуть соседям что-то наподобие: «А я его ещë за мужеложество покрываю! Так бы давно сдала по статье!». А вот Екатерине позор всю жизнь нести не хотелось. Понимала, что ей ещë замуж удачно надо выйти. Если вскроется правда – ни один жених перспективный рядом с собой невесту с такими родственниками держать не будет, несмотря на то, что Катя абсолютно не виновата в том, что единственный адекватный родственник еë – годовалый Мишка. В уши проник гортанный стон. Невероятно сладкий, будто кто-то на сеновале резвился. У девушки возможно что-нибудь внизу живота да и дëрнулось, если б отцовский голос не распознала, мурашками покрываясь. Приблизительно понимала, что за дверьми происходило, а у самой слëзы из глаз текли всë с новой силой, холодные щëки окропляя. Готова была натурально завыть, если б не забылась и чуть пошатнулась, приоткрывая щель сильнее. Только сейчас осознала, что за самобичеванием не заметила главного – подросток лежал на полу мëртвый. Грудь его не вздымалась от движения, а ноздри не шевелились, захватывая воздух. Она видела, как родитель, будучи полностью раздетым, онанировал, закрыв веки. Держал мальчишку за ступню, поглаживал, пальчики маленькие ощупывал. Еë взгляд поднялся выше. «Чёрт-чёрт-чёрт!» — ладонью рот зажала крепко, боясь завизжать от ледяного ужаса на всю хату, раскрывая себя. Половые органы парня были изувечены. Не мошонки, а два драных лоскута тонкой кожи свисали вниз. Внутренняя сторона бедра была окрашена кровью. Она стекала вниз, пачкая и въедаясь в пол, оставляя напоминание о себе: «здесь был убит мальчишка». Едва эта мысль в голове промелькнула, девушка сорвалась с места, босыми ногами вылетая из дома в снег. Она не волновалась о том, что отец узнает об этом, впервые не боялась ни за кого, кроме себя. Жжение в ногах от беспощадного холода толкало Екатерину бежать дальше, куда только глаза глядят. Девушка клялась себе, что только мëртвой возвратиться в отчий дом и никто еë туда с силой против воли не затащит.***
XX января 1989 года.
— Малыш, скажем так, ты немного увлеклась, — стоя у входа в комнату, Светлана облокачивалась бедром об косяк двери и держала скрещено руки у груди. Алиса не обращала на подругу внимания, увлечённая своим делом. Девушка стояла на табуретке в спальне и, высунув кончик языка, прикрепляла к стене вырезки из газет. Пол и деревянный стол, придвинутый вплотную к поверхности и царапающий обои своим натиском, были украшены творческим беспорядком – клочками бумаги и скомканными комочками скотча. На снимках были изображены известные благодаря журналистам жертвы «казанского потрошителя». Все симпатичные и молодые девушки, многие из которых были несовершеннолетними. Кадры запечатления незнакомок при жизни вызывали лишь положительные эмоции – кто-то широко улыбался, стоя в школьной форме, кто-то смотрел в камеру без улыбки, стараясь казаться как можно серьёзнее, а кто-то просто развлекались, скорчив рожицу. Поверх каждой фотографии была прикреплена подробная и точная информация, с указанием места и способа убийства. Но больше всего на светло-бежевых обоях выделялась карта, на которой маркером была отмечена границы территории, происходили зверства в их малой родине. Внутри выделенного пестрили девять жирных точек. Сцена пугающая, но интригующая. Зажимая зубами маркер, Алиса что-то бессвязно пробубнила, не отрывая своего взгляда от вырезок. — Что? Куда класть? — посмеиваясь, женщина подошла к Добронравовой младшей, доставая из её рта помеху. — Не увлеклась, говорю, — бурчала она. — Это лишь малая часть, светлячок. Я всего лишь хочу наглядности для самой себя, чтобы собрать мысли в одну кучу. — Ого… Сафонова придерживала за талию девушку, стоявшую чуть пошатываясь на хлипком табурете, который она всё забывала отнести на помойку, загруженная рабочими делами и насущными проблемами. Одна из них, трясущимися от напряжения конечностями, клеила всё новые и новые вырезки, перекрывая добрую половину стены. Девушка была невероятно спокойной и равнодушной к своей задаче, что Светлану тревожило больше всего. Алиса не проявляла никаких эмоций, за исключением легкой хмурости, когда с вертикальной поверхности сорвался и упал лист бумаги. Но и его Добронравова молча подняла и приклеила обратно, даже не взглянув на женщину, стоявшей вплотную к ней. Предположения Сафоновой невольно вертелись вокруг самого негативного сценария из всех имеющихся. «Сошла с ума… обезумела после смерти матери…». — И что ты решила делать? На первый взгляд простой вопрос вызвал видимый отклик в девушке. Алиса, поворачивая голову к подруге, широко улыбнулась. Она была полна переполняющего и будоражащего кровь адреналина, когда описывала свои планы, тараторя без остановки. Её движения были оживлены и ярки, когда девушка говорила, размахивая руками, подобно птенцу, пытающегося впервые взлететь. — Перед началом расследования я сузила место поисков до территории северо-восточнее деревни Пановки. Смотри, четыре жертвы из девяти были ученицами одной и той же школы – средней общеобразовательной школы, расположенной недалеко от реки и Куйбышевского водохранилища, где были обнаружены неизвестная жертва, предположительно экспертами, тридцати пяти лет. Маркер, зажатый в тонких пальцах, заскользил обратной стороной по гладкой поверхности карты, бегло пробегая от одной выделенной точки до другой под внимательным взором Светланы. — Лисёнок, — вгляделась пристально в карту женщина, обдумывая тщательно слова подруги. — Слушай, Устинова ведь тоже выпускница этой школы. У моей крёстной дочь одноклассницей её была. — Я… я даже как-то и позабыла, — голос Добронравовой утих до еле слышимого шёпота. Перед глазами появился образ эффектной блондинки, погружая Алису в не самые приятные воспоминания. — Меня возбуждают более строгие и уверенные девушки. В голове раздался щелчок. Рука девушки вмиг застыла, не достигнув колена Дениса всего в нескольких сантиметрах. Тьма ночной комнаты, казалось, стала гуще. Она вдавливала хрупкое тело к жёсткому матрасу, не давая и малейшей возможности вырваться. Хотелось поднять голову, заглянуть в родные глаза, некогда ласкавшие сердце своей мягкой голубизной, и убедиться, что это ей послышалось. «Это ведь шутка…?» — промелькнуло в голове. Алиса боялась шелохнуться. Боялась сделать что-то не так, что добавило бы минусов в её «резюме». В горле запершило. Это был не просто комок, вставший поперёк него, нет. Создавалось ощущение крепкой хватки на шее, медленно сдавливающей её. Нечто игралось с ней, перебирало пальцами, щекотя оставленные ранее кровоподтёки. По голой спине пробежал мерзкий холодок. Ей никогда ещё не приходилось чувствовать подобное. «Шутка…?» — Добронравова отказывалась это принимать. Слова парня доходили до неё словно издалека. — Эй, зайка, прости меня. Я не хотел тебя обидеть, — из горла мужчины вырвался нервный смешок. Девушка молчала, не в силах произнести и звука. Парень нервно теребил пальцами ткань одеяла. Но при всей своей встревоженности, он старался через силу улыбаться, явно стараясь разрядить атмосферу. — Милая, понимаешь, я люблю тебя. Очень сильно люблю, но… Денис сделал небольшую паузу и взглянул на женское лицо. Он пытался разглядеть в потёмках знакомое очертание пухленьких щёк на сердцевидном лице, обрамлённое тёмными завитками волос, курносый носик, маленький подбородок или небольшую коричневую родинку под левым уголком пухлых губ. Парень пытался создать видимость зрительного контакта, пытался быть смелым, но ловил себя на мысли, что не хотел бы столкнуться с её глазами. Это было слишком для него. Алиса закивала и слегка похлопала любовника по бедру, привлекая его внимание. Девушка продолжала делать непринужденный вид, цепляться за последнюю соломинку. «Любит. Он ведь сказал, что любит» В комнате раздался едва слышимый вздох. — Мне тяжело это говорить, правда, принцесса, — мужские ладони с осторожностью легли на хрупкие плечи. — Просто ты такая… милая, понимаешь? — его длинные пальцы подрагивали, с каждой секундой сжимая кожу сильнее и сильнее, причиняя ощутимый дискомфорт. — Ты напоминаешь мне моего пса, который каждый день встречал меня с учёбы. Я не испытываю к тебе сексуальное влечение, я… у меня… ты не возбуждаешь меня… Ещë один щелчок. Органы чувств перестали подчиняться девушке, полностью отключаясь. Парень не умолкал, местами переходя на крик. Но Алиса не могла даже примерно распознать его речь, цепляясь лишь за отдельные слова и короткие фразы. Она не задумываясь кивала, давая понять, что участвует в дискуссии, ладонью поглаживая мужское бедро в привычном жесте. — …посмотри… девушка Мишки…ты запустила себя… Эффектная блондинка Анастасия стояла перед глазами. Казалось, что вот-вот, подобно главной героини из фильма, она войдёт в комнату, звонко цокая каблуками на длинных худых ногах, обтянутых телесными колготками. Денис всё говорил и говорил, пока женские очи наполнялись горячими слезами. Девушка желала, чтобы он немедленно заткнулся, забрал каждое своё слово назад, убедил её в том, что всё это – неудачная шутка, вышедшая из-под контроля. А внутренний голос, издеваясь, ехидно нашёптывал ей: «Плакса. Ни капли серьёзности, ни капли сексуальности. Он тебя не хочет. Никто тебя не захочет…» Мартовский ветер непринуждённо игрался со шторой в ночи. Этот шелест мягко соединялся со звуком сердец, бьющихся разрозненно. Под аккомпанемент столь напряжённой ночи молодые люди молчали, не имея желания произнести даже писк. Но не умолкал ехидный голос, неустанно нашёптывая в голове: «Ничтожество…» Алиса не могла не согласиться, безжизненным взглядом упираясь в пол. Стало ли для неё удивлением то, что с того момента их встречи стали реже, пока вовсе не сошли на «нет»? Может быть. Больно ли было видеть своего некогда любимого человека, гуляющего под руку с другой? Определённо. С Денисом они не виделись после этого ни разу. Тот словно под землю провалился после убийства его идеальной пассии. Стараясь скрыть болезненные воспоминания о своей первой подростковой любви в глубинах сознания до лучших времён, девушка переключила свой взор к Светлане, стараясь как можно естественнее улыбнуться. — Денис, — процедила Сафонова, шумно вздыхая, прежде чем продолжить свою недовольную триаду. — Был полным козлом, ушедшим от тебя к этой блондинистой проститутке, которая сдохла собачьей смертью у широкой просеки вблизи водоканала. — Светка! — шикнула на неё девушка, недовольно нахмурившись. — Нельзя так о покойниках. Ты же знаешь, что Марина её дело вела в своё время… — О покойниках, лисёнок, либо хорошо, либо ничего кроме правды. И вот тебе правда – она была шлюхой, отбившей твоего парня и испортившей твою и без того низкую самооценку. Алиса пожала плечами неопределённо, не соглашаясь, но и отрицая сказанное полностью. Светлана тоже одёрнула себя, поджав губы. В комнате зазвучала тишина, уводящее напряжённых дам в тщательное раздумье. Взгляды их изредка переплелись, связывая невидимыми нитями языки обеих. Но как бы не отличались их мнения на данную сложившуюся внезапно ситуацию, Сафонова и Добронравова сошлись на том, что в столь запутанном деле не было места эмоциям. — Ладно, забыли, — произнесла женщина медленно на выдохе, прерывая затянувшееся молчание. — Значит наш путь начинается со школы? — Наш? — недоумённо посмотрела на подругу Алиса, пробормотав под нос неуверенно, но со сквозившей надеждой в слове и взгляде. Сафонова, усмехнувшись, кивнула головой и запустила руку в карман халата, нащупывая подушечками пальцев сигарету и коробок спичек. — Наш. У меня есть одна знакомая, которая задолжала мне пятнадцать рублей, проиграв их в карты, — хитрый лисий взгляд окинул заговорчески вытянутое в удивлении веснушчатое лицо. — И по счастливому для тебя стечению обстоятельств, Надька работает в этом учреждении учителем истории.***
Деревянный лакированный пол выделялся на фоне голубых стен. На одной из сторон висела карта с красными отметками, а также фотографии и грамоты, которых было настолько много, что создавалось впечатление, будто закреплённые за этим кабинетом служители закона хотели вовсе не покрасоваться собственными заслугами, а скрыть трещины на потускневшей от времени поверхности. Однако первое, что бросалось в глаза человеку, зашедшему в эту комнату, был большой гладкий деревянный стол, забитый доверху документами. Чуть поодаль на одной из папок с делами лежали перо и чернильница. Напротив стола стоял массивный сейф, поверх которого располагался стационарный телефон. Окон в помещении не было, оттого Марина ощущала духоту, неоднократно отрываясь от анализа протокола опроса свидетелей. Рядом с ней напротив восседал осунувшийся капитан Несмеянов. Его фамилия была вполне говорящей, так как можно было посчитать по пальцам одной руки, когда улыбался мужчина за все недолгие годы службы в Казани после перевода из Ульяновска. Внешний вид был вполне обычным и даже заурядным, однако в нём женщина замечала что-то неуместное. Возможно, всё дело в его холодных, безжизненных серо-голубых глазах или в постоянно нахмуренном лице, покрытым в столь относительно молодом возрасте уже мелкими морщинками. На мужчине тёмно-синяя униформа всегда выглядела аккуратно, отчего капитан виделся коллегам максимально собранным и ответственным. Чёрные волосы у него были подстрижены коротко и аккуратно, за своей причёской он всегда следил с особым трепетом, не давая возможности отрасти даже волоску больше положенного. — Виктор Русланович, что по версии «наркоманов»? — взгляд Добронравовой не отрывался от каллиграфического почерка на листе бумаги перед собой. Обстановка в сфере незаконного оборота наркотиков являлась неблагополучной по всему городу. Оперативные данные свидетельствовали о росте количества так называемых тяжелых наркотиков – героина центрально-азиатского происхождения. Кроме официально признанных наркотиков существовала ещё одна группа веществ, которая в последнее время приобрела популярность у самых молодых людей – ЛНДВ. В быту их называли растворителями, а по способу употребления – ингалянтами. Это дешевые и легкодоступные средства, которые были просты в употреблении. Именно это привлекало всё большее количество несовершеннолетних, становящихся на путь токсикомании. По указанию начальника УВД, подполковника Колесникова, по всей области была объявлена операция по выявлению наркопритонов, чтобы исключить криминогенный фактор, а также окончательно развеять популярную версию среди сотрудников милиции, что убийствами промышляли бывшие заключённые, неконтролирующих своё поведение под воздействием психотропных веществ. «Бывших арестантов не бывает. Сколько волка ни корми, он всё равно в лес смотрит…» У данной версии было вполне логичное основание в связи с недавно прогремевшим убийством мужчины и двоих его несовершеннолетних детей наркоманом, Калининым Александром Васильевичем, тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года рождения. Шестнадцатого декабря в семь часов вечера гражданин Калинин пришёл к дому гражданина Казакова. В ходе разговора между ними случилась ссора, со слов очевидцев, которые слышали громкую ругань. Калинин, не стерпев оскорблений, затащил мужчину на задний двор от посторонних глаз и, вытащив заранее взятый нож, начал наносить жертве удары в груди и живота. В ходе судебно-медицинской экспертизы было установлено, что Сергею Юрьевичу было нанесено сорок восемь ножевых ранений. К несчастью оба ребёнка Казакова были в этот момент дома. Старшая дочь, четырнадцатилетняя Феодосия, услышав крики отца, выбежала к месту расправы. Она стала следующей жертвой, получив также колото-резаные раны в той же области, а также перелом черепа и лицевых костей. Из дачи показаний самим убийцей было установлено, что четырёхлетнего Вову он убил, перерезав малолетнему горло, во избежание свидетелей. — Ничего, что могло бы подвести нас ближе к разгадке, Марина Игоревна, — шумно выдохнув, Виктор снял очки, устало протирая пальцами переносицу. — Были проверены больше десятка квартир, подвалов, дачных участков и складских помещений. Никто из этого асоциального контингента не припоминал жертв, лишь один из них, по словам оперативника Хмельницкого, знал Синицину Наталью, тысяча девятьсот семьдесят первого года рождения. Он учился с ней в одном классе, пока девушку не убили в восемьдесят седьмом. — Не Громов ли это был случайно? — усмехнулась Марина нервно, поднимая на коллегу свой взор. Капитан Несмеянов кивнул, откидываясь на спинку стула, разминая затёкшие плечи. Станислав Громов в своё время был главным подозреваемым по делу Синициной в том же году, когда убийства не были объединены в серию. Шестнадцатилетний подросток из неблагополучной семьи стал прекрасным кандидатом на роль обвиняемого в совершении преступления. Судебно-психиатрической экспертизой было установлено, что подросток имел отчётливую тягу к жестокости, а свидетельские показания гласили, что Стас не раз был виновен в убийстве собак, воровстве, а также в бросании камнями в окна автобусов и жилых квартир на первом этаже. Администрация общеобразовательной школы, где обучался мальчик, знала о том, что он брошен на произвол судьбы. Его родители беспробудно пили и не занимались единственным ребёнком. Парень пропускал занятия, голодал и совершал мелкие кражи. Так, за несколько месяцев до найденного тела Синициной, Станислав украл двадцать пять рублей, которые сразу же потратил на продукты. Однако дело развалилось из-за недостатка доказательной базы. Да и с жертвой они находились в тесных и даже близких отношениях. — Кормящую руку не кусают, — просипел Громов, опуская голову как можно ниже и утыкаясь лицом в ладони. — А эта меня ещё и гладила… Пыл Добронравовой пропал, а по спине пробежали мурашки от вида парня, глотающего собственные горькие слёзы перед ней. Она впервые за годы своей практики не могла произнести ни слова перед подозреваемым. К горлу подступил ком от воспоминаний двухлетней давности. Хотелось закурить. — А что у вас по насильникам-рецидивистам, товарищ старший лейтенант? — прервал мужчина затянувшееся напряжённое молчание. — Тоже что и у тебя – всё мимо. У этой версии были также свои причины для существования, да и верилось Добронравовой в неё намного больше, хоть и в меньшей степени чем в версию с психически ненормальными людьми. Бывшие зэки по, так называемой, «нехорошей статье» в местах лишения свободы регулярно подвергались насилию от своих сокамерников. Они становились самыми презираемыми и ненавистными заключёнными, с которыми не здоровались за руку, не ели с одной посуды. Отношение к ним было хуже, чем к скоту. Однако после тщательного анализа характеристик широкого круга подозреваемых, отбывших срок за сексуальные преступления, и эта версия посыпалась на глазах, подобно горячему песку сквозь пальцы. У кого-то было железное алиби, кто-то спился после тюрьмы, кто-то умер в поножовщине, а кто-то давно покинул территорию Татарской АССР. — Я даже не знаю, радоваться мне или расстраиваться. — Отсутствие результата – тоже результат, — женщина чуть улыбнулась уголками рта, утыкаясь вновь в свой документ. Дверь кабинета со скрипом открылась. Роман тяжелыми шагами вошёл в кабинет, оглядывая его скептически. У него было серьёзное выражение лица, отражающее множество мыслей. Поступь выдавала его настроение: шаги были громкими и тяжелыми, когда шёл к своему столу. Семёнов не удосужился ни с кем поздороваться или обменяться любезностями. Он заметно торопился, не находя времени на светские беседы. Его характер отличался строгим подходом и дисциплинированным отношением к делу. Он производил на специально-организованную группу впечатление человека, который не терпел неудач и не сносящий ошибок, откровенно срывающий свои неудачи на своей коллеге Добронравовой. Старший лейтенант и капитан переглянулись, тут же опуская свои взгляды в записи на столах. Шумно сев на стул и положив ногу на ногу, мужчина достал из портсигара папиросу, вставляя её между своих губ. — Что по подозреваемым, Марина Игоревна? В комнате прозвучало чирканье спички, заставляя женщину рефлекторно сглотнуть стремительно скопившуюся слюну. Стенки горла зачесались от желания закурить. Прокашлявшись, Марина хрипло пробормотала: — Их несколько, товарищ майор. Отодвинувшись на стуле чуть назад с противным скрежетом, старший лейтенант отодвинула ящик стола, став шарить в нём рукой, отодвигая ненужные документы в сторону. Спустя мгновение поисков на гладкую поверхность опустилось несколько бумаг, написанных вручную самой Мариной несколькими днями ранее. — Первым идёт гражданин Зимин, тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения, был одним из свидетелей, последним видевшим гражданку Кравчук в день убийства. В отличии от Семёна Анатольевича, одноклассника Анны, у парня алиби нет. Сам Емельянов подтвердил, что его друг отсидел на застолье около двадцати-сорока минут, а после ушёл, ссылаясь на некие личные дела, — женщина зачитывала показания свидетеля монотонным голосом, не дрогнувшим ни на йоту. — И что думаете? — пробормотал Семёнов, затягиваясь сигаретой. Между следователями повисло молчание. Некоторое время он молча наблюдал за мимикой и поведением своей коллеги, но потом тишина начала его раздражать – не самые позитивные догадки закопошились в голове из-за молчания женщины, отводящей свой взгляд в сторону, словно нашкодивший ребёнок. Чувствовал, что снова начинал нервничать, и это ему совсем не нравилось. Роман оперся подбородком на кулак, поддерживая его, и снова посмотрел на Марину, почёсывая пальцами свободной руки свой шрам. — Марина Игоревна, кажется, во время последнего медицинского осмотра у вас не было выявлено проблем со слухом… — Я думаю, — перебила мужчину Добронравова, раздражённо закусывая щёку изнутри, — Зимин является одним из главных подозреваемых в нашем деле. Исходя из заключения судебно-медицинской и криминалистической экспертиз, Анатолий подходит под рост, физические данные предполагаемого преступника. К тому же местная жительница дала свидетельские показания в устной и письменной форме под протоколом, что видела в приблизительное время совершения преступления белый Москвич, выезжающий про грунтовой дороге, предполагаемо, с территории места убийства на центральную дорогу. При проверке подозреваемого был обнаружен автомобиль, совпадающий с показаниями свидетельницы Терешковой, а в самом салоне специалистами найдены следы крови, которые могут принадлежать одной из жертв нашего дела. Воздух полон напряжения, несмотря на то, что не было произнесено ни слова. У одного точка зрения отличается от другого, и они оба смотрели друг на друга острыми взглядами, оценивая оппонента. Их взоры пронзали, анализировали и оценивали каждое мимолётное движение. — Могут, — пробурчал под нос мужчина, медленно проговаривая каждую букву, смакуя их. — А могут и не быть, старший лейтенант. Таких Москвичей на всю Казань – куча. Это не тот ответ, который я с тебя требую. — И что же вы тогда «требуете»? — Мне бы хотелось сказать «результата», но это дать ты мне не в силах, — усмехнулся Роман, выдыхая струю дыма в потолок под осуждающий взгляд капитана Несмеянова, то и дело подглядывающего в сторону майора. — Поэтому я спрашиваю с тебя минимум – доказательную базу. Убеди меня в том, что бедолага Зимин, на которого ты определённо хочешь скинуть «висяк», может называться подозреваемым. Рука женщины зашелестела в кармане пиджака, доставая пачку «Космоса». Не сдержалась. Внутренне коря себя за слабоволие, Марина закурила, прикрывая чуть веки от наслаждения. Она была уверена, что долгожданное успокоение дарует ей отнюдь не горький никотин, мерзкой плёнкой оседающий в горле, а самовнушение. Но даже если это и было так, она не хотела отказываться, утешая себя тем, что наверняка скоро бросит курить. Когда-нибудь, когда «казанский потрошитель» будет пойман. Добронравова молчала, в глубине души соглашаясь с критикой в свой адрес. Атмосфера среди участников оперативно-розыскной группы была тяжёлой. Все устали, гоняя и проверяя по всей территории города пьяниц, наркоманов, насильников и подозрительно выглядящих мужчин. Стресс стал неотъемлемой частью их жизни, выливаясь в нередкие пьянства некоторых оперативников и в кучу рапортов на увольнение, написанных различным почерком. — Я жду результаты экспертизы следов крови, найденных на обивочном материале автомобильного сидения гражданина Зиминна, — взор Марины был направлен на хмурящегося Семёнова, который, как оказалось, вовсе не сводил с неё глаз. — Пока рано списывать его со счетов, товарищ майор. Хотите смейтесь, хотите нет, но я докажу, что он в момент совершения других преступлений также не имел алиби. Я дожму его. Семёнов не смог сдержать ухмылку, тронувшую его губы. Шрам на лице дёрнулся, шевельнувшись подобно затаившейся змее. Это выражение лица не предвещало ничего хорошего. — А вы что скажите, товарищ капитан? — он перевёл своё внимание на притихшего Виктора. Глаза капитана нервно бегали по кабинету. Роман мог видеть, что этот человек боится его, и это определённо доставляло ему удовольствие. Наконец через пару мгновений напряжённого молчания мужчина набрался смелости. — У меня нет оснований не доверять чутью старшего лейтенанта. Семёнов крепче сжимал край стола, пока слушал слова капитана. Его взгляд потемнел и стал напряженным. Он пристально смотрел на него несколько секунд, заставляя мужчину опустить взгляд в документы, прежде чем заговорил. Голос был холодным и жестким. — Один за всех и все за одного, — Роман раздражённо вздохнул и, откинувшись на спинку стула, поднес руку к переносице, слегка потирая её. — Я не дам вам из него явку с повинной выбить, слышали? Вместо того, чтобы искать настоящего убийцу, вы занимаетесь самооговором, чтобы дело поскорее закрыть. Одна дальше своего носа не видит, другой ей поддакивает, тимуровцы, блять. Не говорил, а скорее рычал мужчина, поднимая голову, чтобы затянуться сигаретой посильнее. Сжимая папиросу между пальцев, майор поднялся резко со своего места и, приблизившись к Марине, крепко сжал её за предплечье, поднимая со стула и утаскивая с силой сопротивляющуюся женщину за собой. — Сейчас мы пойдём в следственный изолятор допрашивать гражданина Зимина вместе. Я тебе наглядно покажу, что ты не под того копаешь. Виктор подскочил и уже было открыл рот, чтобы разразиться тирадой о неэтичности действий мужчины, как его прервал громкий хлопок дверью, оставляя капитана Несмеянова в окружении кипы документов и дел в тишине, не ставшей с уходом майора и старшего лейтенанта менее тягостной.