"Не прии́дет к тебе́ зло́, и ра́на не прибли́жится телеси́ твоему́..."

…я ехал на буханочке своей и всё глядел на жену — самая красивая на всём белом свете, самая-самая, с голубыми глазами и пшеничного цвета, волосами, с загорелой кожей, такими заботливыми ласковыми ручками, такую верную как пёс, хозяйственную бесконечно и ту, с которой мы собирались завести ребёнка. И вот, собственно завели. Славянушка горько вздохнула: -Бедная девочка… Я, «дядя Серёжа», искренне надеялся, что Катюшка не станет свой избалованный и капризный нрав обострять ещё дальше. Её отец жизнь отдал за нашу Советскую Родину, чтоб не было всего этого власовского позорного воцарения. Мать погибла при родах. Конечно, я слышал, что чаще всего «природа на детях отдыхает», но… Так уже вышло, что я чаще ходил к покойному один, Славяна Катю почти не знала. Да и в те два раза. Катя была совсем ещё маленькой, на Славю обиделась и сразу как-то в контры встала. Всё же или мы или детдом. Да и что я такое говорю — ведь обещал своему брату по оружию, товарищу, настоящему брату, что позабочусь о его дочке. Всё. Не обсуждается. Что мы будем делать, я не представлял. Нагрузили мы буханочку всем чем надо, всем чем можно, игрушки там, сладости и прочее. Белоснежные поля, чёрные деревья, лёгкий снегопад. Мы с женою в трауре, должны как-то сказать девочке, которая сегодня вернётся со школы, что теперь у неё нет и отца, которого хоронят наши товарищи. Ещё и так внезапно скончалась «мать» — на самом деле, тётя, которая удочерила Катюшу, Лилия Павловна. Говорят, уроки вела у них. Надеюсь, что не на глазах бедной девочки её схватил приступ. О, как я понимаю дорогого брата во Христе — Феликса Эдмундовича Дзержинского, который рассказывал о ужасах положения детворы нищих при царе. В общем, сухие потрескавшиеся губы, ком во рту и только бесконечное желание обнять, согреть девочку, дать ей чуточку тепла от своей души, знать, что она не одна, что мы её любим. Уже любим, как родную… …я тяжело вздохнул, с тягостью представляя уже вещи отдельно бытовые. Похороны на селе это вообще уже полный пиздец, всё село нахлебников, ещё в это голодное время ооой ооох. Сколько там тарелок, сколько гостей, тело-то понятно уже итак, в морге ближайшего городка. Застолбили мы местечко с роднёй на местном кладбище, с формальной частью проблем нет. В остальном же мы со Славянушкой, вовсе не чужды были деревни, а очень даже её и любили. Что со страной творится. С людьми. Ужас сплошной. Как было дело на селе — наверно и того хуже, но… …но я обещал своему товарищу… Поэтому пути назад — нет.

***

…только мы зашли домой, навели порядок. Отыскали тарелки, разложили стол — пока так, прикинуть. Посмотрели одёжки, оценили характер быта и в принципе всё было нормально. Пора было собираться в школу — благо там уже предупреждены по поводу случившегося. Вот, какое-то казалось бы мгновение и среди такого прекрасного яркого солнечного дня, жёлтого солнышка и перелива блёсток перламутра на снегу, так грозно выделяются наши чёрные траурные одежды. Впрочем из входной двери выглянула завуч и позвала нас вовнутрь, где внезапно огорошила новостью: -…понимаете… Катя… Пропала… Славя вздрогнула голосом: -Как «пропала»?! Как это понять «пропала?!» — жена уже вскочила со стула в кабинете завуча, на голубых любимых глазках выступили слёзы -Милая… Милая иди ко мне… — обнимая жену и гладя её по спине, я смотрел на завуча и надеялся, что она не станет сыпать подробностями. …во всяком случае сейчас, при жене…