Снег на моей голове...

Знаете, иногда быть упрямым Богданом и его мамой — не худший вариант отношений. Просто стоять недалеко друг от друга и молчать. Только ценить подобное начинаешь, когда рядом уже не встать. У них был год почти безоблачного счастья, в котором все проблемы решались будто сами собой, почти полгода болезненного расставания, в котором уже ничего нельзя было решить. И два месяца полной тишины. Когда ситуация со всех сторон вылетала протоплазмой в космос, а ее внутреннее солнце не прекращало взрываться в груди, ругались с Антоном. И однажды тот не выдержал, сказав жестоко: — Ты могла десять раз решить ситуацию, было столько дорог! Ты предпочла сделать все так, чтобы было, как сейчас! Так на кого ты жалуешься и злишься?! Антону было тоже очень трудно. Им всем было невозможно тяжело, поэтому все ругались. Последние полгода могли бы убить или сломать, но вместе выстояли. Доехали до своих главных гастролей. Стали победителями! По дороге растеряли, и последние иллюзии, и последние надежды, и, кажется, последние обиды. Колю Ариадна во всем поняла. Антона вполне искренне считала теперь больше чем братом. Даже Дадиани по-своему поняла, хотя простить ему было трудно. Практически невозможно. Вот уж кто сделал все, чтобы Серебрякова и ее команда увязли и не выбрались из болотистой ямы, в которую их загнал Владимир Эдуардович по своему желанию, а потом, в критический момент предложил помощь в обмен на большие жертвы. Зато теперь Ариадна знала, где ее предел, на что не согласится, даже умирая и под пытками. До сих пор передергивало от мыслей о происходившем с августа прошлого года по февраль нынешнего. Но, что нас не ломает, делает сильнее, не так ли? Зато у нее был год невозможного счастья. Год любви, наверное, уже и осенней, последней. Влюбляются ли после сорока? Способны ли полюбить? Не сейчас, сейчас она, естественно, ни на что не способна, а допустим через два или три года, через пять? Вымоется ли из души Коля? Пока казалось, что нет. В сентябре свозила Еву на ее первый конкурс. Хоть Николай и остался в Москве, казалось, не расставались: первый здоровался утром, последний желал обеим спокойной ночи. Временами при отправке голосовых сообщений слышала на заднем фоне семейные беседы, то есть даже дома мужчина продолжал общаться и поддерживать. Немного удивляло, что жена реагирует так спокойно на вечерние посиделки в обнимку с телефоном, но для нее это, судя по всему, было вполне нормально. Ариадне же было неуютно от присутствия другой женщины, пусть и на заднем плане. На второй день поинтересовалась, неужели его семью устраивает, что он все вечера с телефоном и в чатах. — Ну, а что они могут сделать?— удивился Коля.— У меня куча танцоров в процессе реабилитации. Могут звонить днем, вечером, даже ночью, если вдруг что-то не так, болит, свербит. Все привыкли. Выходило, что и действительно никакой крамолы. Да и не писал и не говорил Николай ничего такого, что могло бы считаться компрометирующим: заботливый педагог, беспокоящийся за нестандартную ученицу и поддерживающий ее мать. Все страстные речи он оставлял уединению, как и страстные ночи. Было и того и другого не так много, потому что не до того, не к месту, не ко времени. Вечер сентября под уходящую осеннюю прелесть природы был последним совершенно безоблачным. Вернулись с конкурса, где Ева выиграла, да это и не было большим достижением, вокруг кривоногие и кособокие соперники. Ладно, не кривоногие и не кособокие, просто любители среднего европейского уровня. Растянутая профессионально правильно наученная девочка обходила любую балерину из европейского кружка как стоячего на болиде. Но Ева все равно радовалась, ведь это было первое достижение на конкурсах. Болезнь лишила ее возможности вовремя выйти на любые выступления, хоть по своему возрасту, хоть по младшему, хоть по старшему. И победа в самом непрестижном состязании уже стала поводом к огромной гордости. Ариадна радовалась за душу ребенка, но при этом постоянно выговаривала девочке за все ошибки и грязь в выступлении. А Еве было все равно: она завела новых подруг, получила радость выступления перед полным залом, ощутила себя балериной. И пусть мать ворчит, подумаешь! В день приезда долго рассказывала бабушке, как выходила на сцену, как ноги тряслись, а потом музыка заиграла и стало спокойно; как делала все, что выучила. Только мать сбоку поддавала перцу, напоминая, где не разогнулась нога и не получился нормальный прыжок. Счастье ребенка было неубиваемым, особенно после того, как их встретил у дверей школы Коля с двумя букетами: Еве пороскошнее, Ариадне скромный: — Моей победительнице!— вручил девочке цветы.— Поздравляю, Ариадна Александровна, с успешным дебютом дочери. Второй букет оказался в длинных пальцах блондинки. В общем, Коля был и потрясающе мил, и потрясающе строг, так как следом выговорил за все ошибки Еве. — Где ты успел посмотреть ее выступление?— покачала головой Серебрякова. — Ну, я нашел, у них там была плохонькая трансляция. Немножко заплатил и посмотрел,— показалось, что даже смутился. — Ты еще и заплатил за это?!— неподдельно удивилась женщина. — Они иначе отказывались мне показывать. Знаешь, я там был не единственный, кто смотрел, так что не подумай!— тут же зачем-то начал оправдываться Николай. Не договорили, разнесло по делам. Еву на занятия, они все-таки, хоть и с ограничениями, но решились включить ее в общую программу, а Антошка, большой молодец, обустроил медкабинет так, что некоторые реанимации могли бы завидовать, особенно в маленьких городках. Коля ушел к своим группам. Ариадна пошла к старшим, которым в этом году готовить выпускной. Надо было присмотреться, подумать, что же поставить на эту компанию, да чтобы всем нашлось место и выигрышная роль. Пропустила все вибрации сотового, потому что у нее дело, у нее класс. Может, к лучшему, увидела бы раньше, психанула бы раньше. А в раздраженном состоянии нет и не может быть хорошей работы. Коля действительно был не единственным, кто смотрел ту трансляцию со злосчастного конкурса. Дадиани тоже потратил свое драгоценное время, о чем и доложил Ариадне: “Наша дочка заслужила свое место однозначно! Великого таланта девочка. Истинная Дадиани!” И, вроде, ничего, кроме комплиментов, не было в этом послании, но женщина почувствовала физически, как затрясло от каждого слова. Вспомнился вечер в ресторане, как разматывал душу, то льстя, то угрожая, как облизывался на ребенка и на нее тоже. Как строил планы. Как сказал — два года! И еще вспомнилось, что до конца не обсудили с Антоном его переманивание, а ведь хотела! Сам Тошка мало что понял, кроме того, что в один прекрасный день пришло письмо с весьма завидным предложением. Даже поспрашивал об условиях подробнее, даже позагибал свои. И ни в чем не встретил отказа. — Ариш, я алчный человек, но это был сыр из мышеловки,— покачал головой.— Ну, а если нет, то все равно, как тебя-то бросить? Я их вежливо попросил озаботиться другой кандидатурой. И даже почти забыл. Они, вроде, тоже отстали. Прошло несколько недель. И началось. Сначала позвонил один знакомый, ну, такой, из полезных, предложил передумать. Потом второй. Потом уже из минкультуры стали намекать, что это их желание. Минкультуры, конечно, не отказывают, но глупо же. Чего вдруг на мне свет клином сошелся?! В общем, всех поблагодарил за беспокойство и пояснил, что у меня есть работа. Тоша потер шею, не понимая причин, был он ночным, то есть полусонным и взбудораженным одновременно. Бродил в домашне-спальном по кухне, где усадил, нагрянувших гостей, рассказывал, бродя туда и сюда по небольшому проходу: — Я только снова успокоился, начались какие-то смски, сообщения в мессенджеры, вечерние звонки, в которых мне рассказывали, что пора бежать, иначе останусь у разбитого корыта. Твоему предприятию, то есть нашему, и моему же тоже, так вот, мне докладывали, что жизни не более двух лет. Уже все готово, нас утопят. Заветные два года и тут проскочили. У Серебряковой связывалась нить, у Антона — нет. И не могла связаться, пока рядом сидел Коля. Ни в коем случае не собиралась рассказывать ему про Еву, откуда она взялась, насколько серьезно все было у нее с Дадиани. Дело даже не в дочери, а вдруг стало стыдно за прошлую любовь, за долгое ожидание, за свою покладистость, когда уже просто пользовался по гостиницам. Сколько ни говори себе, что все ошибаются, многие долго, а неприятно в некоторых слабостях признаваться. Да и лишнее это. Выглядело некрасиво, будто заманивала взрослого и известного в их кругах человека. А Ариадна всего лишь любила. И не имело значения, кем был Володя, хотя, будь он кем-то другим, ведь могла и не полюбить. В общем, ничего той ночью не рассказала, потом умчалась на гастроли, потом отпуска, потом подготовка к началу года и конкурс Евы, потом этот грант на голову свалился, так вообще все беседы теперь только о нем. А главное, Дадиани почти не мешал, а сегодня снова обострился повышенным вниманием к ее дочери. И да, Ева — дочь Ариадны. Ребенок знать не знает неожиданно прозревшего папашку с планами на великое балетное будущее. Сообщение Владимира проигнорировала. А до Антона снова не дошла, на полпути встретилась с делегацией родителей, требующих разобраться с кем-то из учеников, которому, якобы за взятки и блат, отдают лучшие партии в отчетных выступлениях и педагоги ради него пренебрегают остальными. Обычно подобные выступления группы взволнованных мам означали только одно — среди одногруппников их чад появился кто-то очень талантливый. Убила почти сорок минут, обещая все решить и со всем разобраться. В итоге к Антошке пришла с идеей: — Нам нужны группы не по возрастам, а по уровням. — Как именно?— попросил уточнений Антон. — Так, чтобы родители середняков не ревновали к гениям,— пояснила Серебрякова. — Ты хочешь, чтобы ревновали родители одних гениев к другим?— понял ее предложение директор. — А можно, чтобы никто и ни к кому?— ответ знала, так не бывает, но все равно поговорили, поудмали, решили, что надо обсудить с педагогами. Уже встала уходить, но снова вспомнила про Дадиани и его кружение: — Тош, я думаю, за твоим уводом в “Большой” стоит Володя. Володя в их беседах был один, пояснять не потребовалось. — Откуда столь странная идея?— подивился Антошка. Тогда коротенько и без деталей рассказала про свою встречу. — Это к нему ты ходила тогда такая боевая?— понял мужчина.— Ну, надо смотреть и искать. Ладно. Посоображаю. Разделила заботу и стало легче. Сразу же появилось чувство, что на плечах меньше груза. И даже для проформы не выделывалась, соглашаясь ехать с Колей вечером, благо у Евы в этот раз все закончилось сильно раньше маминого рабочего дня, и девочку забрала бабушка. Обычно у них с Николаем был ритуальчик, в котором она ищет причины, почему не стоит, а он аргументы, почему обязательно надо. В этот же раз, стоило любовнику заглянуть в двери после окончания занятий, сразу кивнула и сказала: подожди десять минут, заканчиваю. В машину забралась совершенно всем довольная, а когда на колени лег огромный букет, удивилась: — Сегодня же уже были цветы? — Это были цветы маме Евы, а это цветы моей отраве Ариадне,— чуть улыбнулся мужчина. Сложно ли полюбить человека, с которым все так легко? Ариадна даже не сильно себя винила после расставания. Коля был очень хорош. Нереально. Сказочно. В таких всегда влюбляются. А они всегда оказываются просто людьми.