Player VS Player

      Выезд из Ньютопии — одна из самых трудных вещей, которые Энн когда-либо приходилось делать.       Энн никогда не считала себя умной, а уж тем более взрослой, но за эти два месяца она доказала себе и другим, что её пределы намного выше, чем она думала. Не сомневается, что это может быть связано с травмой, но нельзя исключать и характер.       Она знает, что амфибия изменила её, и ответственность — одна из многих черт, которые она была вынуждена приобрести, чтобы просто выжить, даже если это было невероятно трудно.             Поэтому она принимает такое зрелое решение для своих лет.       Она осознаёт, что дела идут ужасно.       Саша с трудом цепляется за слабые нити здравого смысла, а Марси…       Что с Марси?       Энн не удивилась, когда её сообщили о «потере сознания от истощения», это было в малейшей степени ожидаемо, Марси не спала, она работала до изнеможения, и ей всегда было трудно понять, где её пределы.       А что было в тюрьме? Вот это уже интереснее.       Это напугало Энн. Именно поэтому она решилась уехать. Когда Марси была без сознания, Энн заняла её место везде, кроме официального титула, а Король рассказал о свойствах магической шкатулки, что стоит сначала найти её, поехать в три храма, чтобы зарядить. Честно, Энн это встревожило. Начинать подготовку на такое масштабное путешествие в самый разгар войны — опасно и глупо, а главное трудно. Вернуться в Вартвуд за шкатулкой это одно, а остальное… Энн не уверена, что план использовать Сашу как разменную монету для Жаб разумен. Ей это абсолютно не нравилось. Особенно, когда она увидела состояние девушки.       Энн решила подождать, пока очнётся Марси, чтобы обсудить план.       А потом случилась тюрьма.       Саша…       Ей намного хуже, чем Энн полагала.       Образ этих пустых серых глаз преследует её всякий раз, когда она слишком много думает об этом. Впалые щёки и то, как выпирали кости на её руках. Она выглядела голодной, и каждое её слово давило тяжелым грузом, как будто она видела виселицу и не торопилась пробовать каждое слово, когда оно слетало с губ. Наслаждаясь тем, что она боялась потерять.       И Марси. Она больше не Марси.       Или нет? Марси всё ещё милая и добрая девушка, какой Энн всегда её знала, но в ней есть и другая сторона, о существовании которой та и не подозревала. Энн и представить себе не может, как так вышло и откуда взялась эта личность. Опасная, холодная, пугающе острая, будто в тело невинного ребёнка мигом вселяется бессердечный солдат, что убирает всё сострадание, доброту из мозга, которого волнует только чувство долга.       Это ужаснуло Энн.       После случившегося в камере Саши (бесчувственных слов Марси, Саши, что впилась пальцами в собственную руку, отчего повредила мышцу), Энн выдерживает и принимает трудное решение.       Им нужен перерыв.       Всем.       Срыв Марси сразу после произошедшего, поставил точку в её размышлениях, как соломинка сломила спину верблюду, что тащил тяжёлый груз.       Саша сейчас в охраняемом учреждении с охраной, и доктор следит за каждым её движением, в худшем случае она будет в стабильном состоянии в течение пары недель.       Что касается Марси…       Энн не слепая и не глупая. Умной не нарекается, но и унижаться не спешит.       Первое, о чём беспокоилась Марси, когда едва очнулась, мягкие взгляды, предназначенные только для неё, даже когда она была в «режиме солдата». В конце концов, слова после срыва.       Подозрения Энн подтвердились в тот день.       Марси её любит. Определённо не по-дружески.       И Энн хочет всё это обдумать. Марси стоит отдохнуть от работы, пока она окончательно не стала Ньютопинским солдатом, а Саше следует выздороветь и остыть.       Энн это волнует.       Волнует, что она оставляет Марси одну, без друзей и прочего, а просьба «расслабиться» определённо не будет принята ею всерьёз. Саша в катастрофическом состоянии и им обеим нужна помощь. Но Энн устала, она просто не может. Измучилась, если быть точнее. Будто кто-то взял нож и убрал все внутренности из её тела, оставив пустую плоть держать ношу на вялых плечах. Энн волне может назвать себя этим «кто-то». Но ей не нужно лишнее чувство вины. Она хочет забыть о таком слове.       Имеет ли вообще значение, что Саша отрезала ей руку? Да, тогда было безумно больно, и она знает, что на логическом уровне она не сможет отрастить ей снова, но… стоит ли оно этого? Злость того стоит?       — Всё в порядке, Саш. Я не злюсь.       — Ты не… злишься?!       Правда ли это?       — Ты не должна меня жалеть… я отрубила тебе руку. Ты не можешь быть мила со       мной!       Саша предала её ещё до потери чёртовой руки и она её простила.       — Я могла бы убить тебя… Я могла убить тебя… о Боже, я могла убить тебя. О боже… Я…       Могла?       — Сравняй счёт.       Она взаправду простила её после Жабьей Башни?       - …Я сказала тебе сравнять счёт. Ты должна была это сделать.       Что тут прощать? Саша напала на неё, на её семью, на Сприга. Энн тогда была в гневе, она защищала тех, кто её дорог.       — Больно.       Потом Башня рухнула и Саша могла повторить эту участь. Весь гнев мгновенно исчез в ту минуту. Гнев, растаял, как сон. Она держала Сашу за руку, обещая, что с ними все будет в порядке, и Саша смотрела на неё, пока ноги болтались на открытом воздухе. В этот момент она что-то увидела в её лице. Что-то щелкнуло в её глазах.       — …тебе будет лучше без меня.       Она простила ей это?       — Я пыталась тебя защитить!       Сейчас она её прощает?       — Я могла убить тебя!       - Ты умирала у меня на руках и плакала из-за неё!       А потом появилась Марси.       - Это не стоит того, чтобы терять её!       Но так ли это?       Всегда преданная, всегда такая милая, всегда заботливая, Марси. Если Энн простила Сашу, она даже не знает, что именно. Как это повлияет на отношения с Марси? Какие у них отношения сейчас? Она не знает. Как бы то ни было, Энн уже уезжает. Она уверена, что время в дали от города пойдёт ей на пользу, а общение с Плантарами ей просто необходимо. После того инцидента, время их общения резко сократилось. В основном потому, что Плантары хотели дать Энн пространства, а когда и проводили вместе время внимательно подбирали слова и наблюдали за ней. Это как ходить по яичной скорлупе.       Грустно, но это было нужно. У Энн есть отличная возможность всё восстановить на круги своя в этой сфере. В первый день Сприг с Полли избегают её, подобно чуме, неловко пересекаясь взглядами и надевая старательные улыбки. У Хоп-Попа дела обстоят получше, но она чует в нём неуверенность. Лягушка будто думает, должен ли он относиться к ней как к «старой доброй Энн» или как к хрупкой девушке с одной рукой.       Вечером они сухо перекинулись словами и Энн не может винить их в этом. Беда в том, что Энн тоже не знает, как быть.       — Энн… — голос Хоп-Попа со скрипом врывается в спиралевидные мысли Энн и возвращает её в настоящее со всей мягкостью кувалды. Она моргает пару раз, пытаясь приспособиться к окружающей среде. Прекрасный день, безоблачный и солнечный. Холодно, но не слишком, и Хоп-Поп укутался в несколько одеял и пальто, чтобы защититься от большей части непогоды. Энн уверена, что большая часть тепла её тела помогает защититься от холода, если судить по ощущению его тела, прижимающегося к её боку.       — А? — спрашивает она, и глаза старой лягушки слегка морщатся за большим шарфом, закрывающим большую часть его лица.       — Ты что-то бормочешь. — говорит он мягко и снова переводит взгляд на дорогу. Это… странно. Энн всегда говорила наравне с Плантарами, особенно с Хоп-Попом, (если убрать случаи с советами по отношениям, но он перестал упоминать о них). Энн замечает, что их молчание такое же неестественное, как их разговор, она уверена, что Хоп-Поп прячет слова за языком, хочет сказать, но держит рот на замке. А он никогда не был в этом хорош.       Ей это не нравится. Она это ненавидит.       — Эй, Хоп-Поп. — она решает больше не молчать. Кажется, он удивлён, что снова доказывает Энн, что их молчание — её вина.       — Да, Энн? — она скрещивает руки и ёрзает ногами. Суетливость это определённо черта Марси, нежели её, но за всё время, проведённое с ней, она вполне могла перенять парочку её привычек.       — Ты… — она пытается найти тему для разговора. Любую, лишь бы заполнить тишину, — Думаешь, мне стоило остаться в Ньютопии?       Очевидно, всё, что угодно, также означает последнее, что пришло ей в голову.       Мысленно она прикрывает лицо ладонью. Физически она ударяет себя левой рукой в подбородок. Хоп-Поп фыркает, затем быстро подносит руку к лицу, пытаясь прикрыть его. Однако уже слишком поздно, но даже Энн не застрахована от особого рода юмора, с которым она застряла.       Энн позволяет себя смеяться, Хоп-Поп тоже, увидев, что можно брать пример. Это не похоже на смех, какой был раньше, в нём не хватает ещё двух голосов и он немного усталый, чем был, но знакомый, а знакомый — уже хорошо.       Как только он приходит в себя, Хоп-Поп кладёт поводья Бесси себе на колени и слегка поворачивается лицом к ней. Остатки смеха на его лице и придают тёплое, отеческое выражение.       — Я ждал, пока ты спросишь это. — Энн, полная смятением, моргает, как это делала Марси пару дней назад.       — А? — Хоп-Поп лишь кивает.       — Не смотри так, ты никогда не была хитрым ребенком, — С этими словами он лезет за спину в рюкзак, вытаскивая карту, — Кроме того, последние пару часов ты что-то бормочешь себе под нос и смотришь вдаль. Я подумал, что тебя что-то беспокоит. Она поднимает глаза и обнаруживает, что солнце ближе к горизонту, чем было, когда она в последний раз проверяла. Тени уже начали удлиняться, а сверчки тихо поют. Часть Энн радуется, что Хоп-Поп до сих пор может читать её как книгу, другая расстраивается. Неужели она так плохо скрывает эмоции? Не может быть, она прекрасно держалась в Ньютопии.       — Это… а… не отвечает на мой вопрос. — бормочет она, изо всех сил стараясь скрыть беспокойство, бурлящее внутри.       Часть цвета исчезает с лица Хоп-Попа, когда выражение его лица темнеет. Энн вздыхает, и он уверена, что если бы на нём не было шарфа, это был бы туман.       — Как я должен ответить на твой вопрос? Как наблюдатель? Или как друг? — Брови Энн хмурятся в замешательстве.       — Э-э… как… оба? — тот кивает, готовясь ответить.       — Как наблюдатель, скажу, что Саше нужна постоянная поддержка, а за Марси надо следить, чтобы не переутомлялась. Если оставить их разбираться в этом самих, это может привести к неприятным последствиям, — что-то опускается в животе Энн. Она знала это. Ей стоило остаться, стоило вернуться, она ведёт себя глупо и эгоистично, и…       — Но как друг, — Хоп-Поп врывается во внутреннюю паническую атаку Энн, не отрывая глаз от дороги, — Я считаю, ты поступила правильно. — Тяжесть в животе исчезает в клубах дыма, оставляя Энн в замешательстве. Она наводит на Хоп-Попа вопросительным взглядом, чтобы получить в ответ такой же, выветренный возрастом.       — Ты слишком юна для этого, Энн.       Обида пытается вырваться из горла и вырваться в крике негодования, но лишь изнутри плачет от странного ощущения в груди.       — Это не помогает. — вместо этого она говорит и нерешительно жестикулирует левой рукой. Глаза Хоп-Попа не отрываются от ее лица, — Не думаю, что возраст тут что-то значит…       — Скажи, Энн, в каком возрасте люди заводят детей? — говорит это тихо, как будто отчаянно пытается заставить её что-то понять.       — Э-э, вроде, э-э, под тридцать… — бормочет она, сбитая с толку, — чуть за тридцать, с чего ты…       — Сколько тебе лет? — Энн чувствует, как брови складываются во что-то похожее на хмурый взгляд.       — Тринадцать, ХП, но это тут неважно, учитывая обстоятельства…       — Человек, который не готов иметь детей, не должен поддерживать благополучие двух людей, — Хоп-Поп прерывает её.       Оу.       Обида в груди Энн немного ослабевает.       — Я должна была остаться… — она пытается снова, и Хоп-Поп задумчиво мычит.       — Если них — да, но не для тебя. Тебе нужно было уйти. — Энн кивает, позволяя словам омыть ее.       — Что же мне тогда делать? — спрашивает она, — когда вернусь туда.       Уголок рта Хоп-Попа кривится, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на дорогу. Солнце уже касается горизонта, окрашивая небо в ярко-оранжевый оттенок, смотреть в сторону больше не больно.       — Тебе лучше знать. — отвечает он после продолжительного молчания.       Энн не может удержаться от насмешки и закатывания глаз. Движение естественное, инстинктивное и странно новое.       — Очень полезно. — ворчит она. Хоп-Поп улыбается, и она полагает, что это тот ответ, который он от неё хотел.       — Энн, позволь мне рассказать тебе маленький секрет о взрослой жизни. — Энн моргает, пораженная внезапной сменой темы разговора.       — Что?       Он поворачивается, чтобы ещё раз взглянуть на неё, улыбаясь.       — Ты никогда не перестанешь задаваться вопросом, какого черта ты делаешь. — Энн не знает, что на это ответить. Хотя, выражение её лица, должно быть, довольно забавное, потому что Хоп-Поп быстро разражается смехом, и этот смех намного ближе к его обычному. Скрипучий и хрипящий от старости и не стыдящийся этого.       — Ты можешь искать и думать сколько угодно, — говорит он, как только восстанавливает дыхание, — но правда в том, что нет никакой разницы между взрослой жизнью и детством. — Он улыбается ей, и в этом есть что-то одновременно усталое и радостное, — Всё это игра, вот и ответ, дитя.       — Тогда… тогда почему…       — Почему я говорю, что ты слишком молода для этого? — он заканчивает за неё, и она ловит себя на том, что тупо кивает, — потому что тебе нужно наслаждаться детством, пока ты можешь, и ты не позволяешь себе этого. — Выражение его лица становится серьёзным, но остается ласковым.       — Я знаю, что у тебя много забот. Но в этом и есть смысл этой поездки, да? — Он вопросительно поднимает брови. — в ответ следует очередной растерянный кивок.       — Единственная разница между взрослой жизнью и детством заключается в том, что во взрослой жизни ты должна решать, когда можно быть ребёнком, в детстве ты просто ребёнок.       Его взгляд возвращается к фургону, внутри которого Сприг и Полли продолжают одну из тихих перебранок, к которым Энн так привыкла, что почти полностью отключилась. Затем Хоп-Поп снова смотрит на неё.       — Позволь себе побыть ребёнком, — шепчет он, — а когда вернешься, снова стань взрослой. — Энн смотрит на него в ответ долгим-долгим взглядом, позволяя напряжению выйти из тела. На лице появляется улыбка.       — Спасибо, папа.