***
Раз в год проводился день посещений, и каждый раз все были на взводе из-за этого события. Мисс Эйприл с великим рвением развешивала в коридорах их лучшие рисунки, устраивая из этого мини-соревнование. Причём не существовало критериев, по которым она выбирала лучшие работы. Иногда ученик рисовал прекрасную картину роз в саду или звёзд в ночном небе, но мисс Эйприл отодвигала её на задний план в пользу более неприметных вещей, например, неумело нарисованной руки или портрета с раскосыми глазами и кривоватыми губами. Дети сдавали рисунки вплоть до одиннадцатого класса. Йену больше нравилось писательское искусство, хотя однажды он сделал исключение и нарисовал футбольный мяч на траве, вполне гордясь результатом, вот только мисс Эйприл взглянула на его труды и молча забраковала. Микки же имел в своём арсенале кучу интересных зарисовок и картин, но никогда их не сдавал, предпочитая прятать подальше. Однако мисс Эйприл всё равно находила их, и, к всеобщему недоумению, они оказывались на стене. В итоге рисунки Микки стали злобными, словно он пытался бросить мисс Эйприл вызов. Он начал изображать странных голых мужчин с безобразными пенисами и добавлял всё новые и новые элементы, которые только мог придумать, продолжая ходить по краю: струйки крови из носа, длинные змеиные языки, ругательства вокруг извивающихся тел. Мисс Эйприл никак на это не реагировала – лишь бросала взгляд на его новые работы и просто кивала: «Сойдёт». Примерно в седьмом или восьмом классе он угомонился и вернулся к своим привычным рисункам странных лиц и диких животных. Когда наконец наступал День посещений, их заставляли в выстиранной и выглаженной форме стоять у входа, чтобы они приветствовали посетителей. Всё всегда шло по одному и тому же сценарию: к парадному входу подъезжал длинный чёрный автомобиль, из которого, как правило, выходили пять или шесть взрослых людей, одетых в костюмы и галстуки. Всегда было интересно увидеть новые лица, но первоначальный энтузиазм чаще всего сходил на нет, потому что они начинали ощущать себя зверьми в клетке, на которых глазели прохожие. Взрослые переговаривались между собой и разглядывали рисунки. Они никогда не общались с детьми напрямую и не высказывали публично своих мыслей. Если им нравился какой-то рисунок, они жестами указывали на него и кивали друг другу, после чего звали мисс Эйприл или сестру Грейс, чтобы те сняли его для них. Обычно они уходили с несколькими работами, и часто среди них оказывались рисунки Микки, особенно те, которые он создал на этапе фаллического искусства.***
Когда они учились в шестом классе или около того, Йен подслушал разговор нескольких мужчин в костюмах. Они обсуждали картину, которую нарисовал мальчик по имени Рам. Это был, без преувеличения, ужасный портрет сестры Грейс, где от кисти на её лице остались мутно-зелёные разводы, а белки глаз приобрели странный розоватый оттенок. — За неё много предложат, — пробормотал один из высоких мужчин в элегантном синем галстуке. — Не сильно цепляет, — сказал мужчина рядом с ним. — Взгляни, к примеру, на эту, — он указал на работу Микки, на которой алой краской была нарисована большая безликая фигура с висящим членом, а вокруг неё клубились тёмные облака. — Именно такие бездушные картины и продаются. Высокий мужчина кивнул: — Жуть какая. Где все эти северные хиппи, которые кричат на улицах, что у этих детей есть души. Покажи им её, и тут же утащат домой. — Наконец-то в Миллениум-парке снова воцарится мир и покой. Они засмеялись. Йен осмотрелся по сторонам, и оказалось, что несколько других ребят тоже слышали этот разговор, из-за чего выглядели так же растерянно, как и он. Мисс Эйприл находилась в другом конце зала, и мужчины жестом позвали её снять картину Микки. «Мы возьмём эту, мисс». Когда они обернулись и увидели за спиной Йена и других ребят у стены, их глаза немного расширились. Но потом они просто вежливо улыбнулись. Пожалуй, это был первый раз, когда Йен задумался о понятии души как о чём-то материальном, чем человек мог обладать или наоборот – не мог. Сестра Грейс в течение недели после инцидента с распространением детьми слухов об услышанном нервничала и пыталась замести следы. — Конечно, у вас есть души, — не отрицала она. — Но что такое душа? — спросила Джули. — Это то, что Бог дал вам, и что делает вас, ну, вами. Оставалось ещё много вопросов без ответа, например, почему те мужчины считали, что у них нет души. Но сестра Грейс устала и сказала, что они поговорят об этом в следующий раз. Больше эта тема не поднималась, и через год обо всём забыли, а посетители, которые к ним приезжали, отныне стали более осторожными и разговаривали уже шёпотом. Мысль в дневнике Йена в тот день стала одной из самых глубоких. в последнее время я часто думаю о душах. мне кажется что она есть у всех даже у птиц и животных. мы вроде как узнали об этом на уроках библии, к примеру в книге бытия говорилось что бог вдохнул жизнь в человека и тот стал живым существом. так нас и создали. из пыли. я полистал библию и нашёл отрывок иезекииля о душе и там было сказано что «душа согрешающая та умрёт». я думаю все мы не без греха но никто из нас не умер. значит ли это что у нас нет души?***
Секретик Микки мелькал в мыслях Йена уже несколько дней, а образы тех мужчин запечатлелись в его сознании. Нередко, когда он глубокой ночью ворочался с боку на бок, у него возникало желание просунуть руку под матрас Микки и тайком вытащить ту страницу. Просто чтобы взглянуть на неё ещё раз. Но, помимо прочего, он думал и о самих мужчинах. Кто они и как попали туда, чтобы сфотографироваться в таких позах. Были ли у них души? Где они жили? Чем занимались? Как их звали? Он не решался написать об этом в своём дневнике, но мисс Ханна действительно держала слово и не предпринимала попыток прочитать чужие записи. Но всё же. я не могу выбросить микки из головы. у него есть секрет о котором никто не знает и он не в курсе что об этом знаю я. если секрет раскроют я думаю что у него будут большие неприятности. не хочу грешить но я наконец-то понял что такое искушение.***
Прошла неделя после инцидента с журналом, а Йен всё ещё не разговаривал с Микки. Ребята приходили к ним и уходили, забегая, чтобы обменяться ценностями. Всегда раздавались три стука, и Микки шёл открывать дверь. «Чё ищешь?» — обычно он спрашивал. Как-то раз пришёл Мэттью. — Мне нужна игрушка «вверх-вниз». Микки порылся в сундуке и достал её. Это была маленькая ярко-фиолетовая круглая игрушка, обмотанная верёвочкой, с белой надписью «Йо-йо Молния» на лицевой стороне. Йен краем глаза наблюдал, как Микки просунул палец в петлю на шнурке и начал раскачивать игрушку вверх и вниз. Она закрутилась, сразу приковывая к себе внимание. — Что ты хочешь на неё обменять? — спросил Микки. — У меня есть двадцать золотых звёзд, — сказал Мэттью, протягивая ему страницу блокнота, заполненную наклейками. — Не, — бросил Микки. — Меня это теперь не интересует. Возвращайся с чем-нибудь более стоящим. — Например? — уточнил Мэттью. Микки пожал плечами: — С чем-то, что реально принесёт мне пользу. Мэттью на мгновение надулся, а потом захлопнул блокнот. — Ладно, — пробормотал он. И, собираясь уходить, кивнул: — Увидимся, Йен. Йен посмотрел на игрушку перед тем, как Микки положил её обратно в сундук и закрыл крышку. — Тебе больше не нужны золотые звёзды? — неожиданно спросил он. Микки не смог скрыть удивления от того, что с ним заговорили после нескольких месяцев молчания, но это длилось всего полторы секунды, после чего он непринуждённо пожал плечами: — Не-а. У него по-прежнему было очень мало золотых звёзд, большинство из которых к тому же он получил благодаря торговле, а не по заслугам. — Ты не хочешь попасть в рай? — спросил Йен. От ответа Микки по его рукам побежали мурашки: — Я уже туда не попаду. — В смысле? Любопытство росло, а поддержание беседы с Микки вызывало внутри непривычный трепет. — Возможно, всё это ложь, — сказал Микки, как будто знал наверняка, — чтобы заставить нас вести себя хорошо. Йен слышал нечто похожее от мальчиков постарше, у которых было много необычных теорий и мнений. В течение одного года они говорили о призраках в лесу, в следующем году – о том, что все в Марселине на самом деле являлись роботами. Последняя их история больше напоминала теорию заговора, согласно которой Бог – это всего лишь выдумка людей. Конечно, Йен и сам задавался подобными вопросами, но они так и оставались в его голове, а иногда – в дневнике. Он боялся спрашивать об этом вслух. — А что, если это правда? — спросил Йен. — Что тогда? — Тогда мне конец, — ответил Микки.***
На следующий день Йен заговорил об этом с Джейми и Беннеттом после игры в футбол, когда они шли к душевым. — Как думаете, Бог реален? Существует ли рай на самом деле, или это просто ложь сестры Грейс и учителей? — Зачем им врать? — поинтересовался Беннетт. — Чтобы заставить нас вести себя хорошо. — Но Бог создал вселенную, — вмешался Джейми. — И нас. — А что, если это тоже ложь? — спросил Йен. Они немного помолчали, пока Беннетт в итоге не нарушил тишину: — Сестра Грейс сказала, что дьявол способен подорвать нашу веру. Будь осторожен, Йен. Джейми кивнул: — Согласен. Не надо верить всему, что говорят старшеклассники. Йену будто крылья подрезали. Он не хотел выглядеть вероотступником. Он просто хотел спросить, чтобы рассмотреть альтернативные точки зрения. Было здорово накануне вечером услышать мнение Микки и получить пищу для размышлений. В этот день он больше не разговаривал с Джейми и другими ребятами, потому что чувствовал себя немного подавленным и неуслышанным. Дай им немного умения мыслить критически, и, возможно, он бы спросил их, – считали ли они, что у них были души.***
Как только Йен нарушил молчание, а Микки пошёл на контакт, стало немного легче заводить разговоры. И не то чтобы Микки жаждал этого или с радостью приветствовал, достаточно того, что он отвечал. Пусть временами и грубовато. — Ты правда не веришь в Бога? — спросил Йен. — Господи, ты опять начинаешь. Они лежали в своих кроватях, закутавшись в одеяла после вечерних водных процедур. — Мне просто интересно. Если Бог нас не создавал, то кто же тогда это сделал? — Я не знаю, — ответил Микки. — Как вообще кто-то может это знать? Йен задумался. Откуда кто-то, в принципе, что-то знал? — Если рая не существует, то куда мы попадём после смерти? Микки вздохнул: — Ты меня спрашиваешь? — Я надеюсь, что он существует, — сказал Йен и чуть не покраснел, когда произнёс: — Я хочу попасть туда, когда умру. — Если рай реален, то и ад – тоже. Йен посмотрел на Микки, который безмятежно лежал на спине. — Ты думаешь, я попаду в ад? Микки помолчал. — Нет, — он открыл рот, чтобы сказать что-то ещё, но закрыл его, а потом снова открыл: — А ведь некоторые люди попадут туда. И типа, будут гореть там вечность. Одна лишь вероятность такого расклада наполнила Йена ужасом. — Думаю, тебе бы пришлось совершить нечто ужасное перед тем, как попасть туда, — обнадёжил он, нежели просто констатировал факт. — Например? — спросил Микки. Теперь его голос стал тише. — Я не знаю. Грех. В воздухе повисла густая и тяжёлая тишина. К грехам относились такие чудовищные вещи, как убийство или причинение кому-то тяжкого вреда. Воровство и алчность являлись меньшими грехами, но всё же – грехами. Нехорошие мысли, как они узнали, были нормой. Но если они выходили из-под контроля и поглощали разум – это уже есть грех. Женщины с женщинами, мужчины с мужчинами. Это тоже относилось к грехам. Но теперь Йен задумался. Что это за абстрактные наборы правил? Кто их вообще придумал и с какой целью? — Если рай реален, думаю, Бог отправил бы тебя туда, — сказал Йен. Микки зашевелился в своей постели и вздохнул: — Оптимистично. Потом он отвернулся и лёг спиной к Йену, резко заканчивая на этом обсуждение и снова возводя стены. Йен подумывал намекнуть на ту страницу журнала и, возможно, издалека начать разговор. Но его сердце заколотилось при одной мысли об этом; дыхание стало неровным. Перед тем, как уснуть, он задался вопросом, хватит ли ему смелости когда-нибудь вообще спросить Микки про неё. Часть II Я не помню, когда во мне что-то щёлкнуло – когда я действительно и полностью осознал, что нам лгали о многих вещах. Примерно в то время, в одиннадцатом классе, когда мы с Микки подружились, я понял, что внешний мир – это не страшное место, как говорили учителя и сестра Грейс. На самом деле он был прекрасен. Помню, как где-то в четвёртом классе я увидел в небе странную птицу. Никто не поверил мне, когда я рассказал о ней, но потом это повторилось во время нашей игры в футбол, и все мы в шоке задрали головы. Я вроде бы тогда вскочил и закричал, а все просто стояли и смотрели на неё. Мы немного ошалели, но, увидев её, я понял, что это была не птица, а машина. сестра грейс, которая наблюдала за нашей игрой, сказала: «Это самолёт. Он перевозит вещи в другие места». Все просто сказали «ого» и пошли дальше.***
Они радовались, когда сестра Грейс включала монитор, ведь это означало, что урок будет отменён в пользу просмотра фильма. Обычно им показывали короткометражки о религии, войне или «два в одном». Последующие обсуждения, как правило, тоже были короткими, и сестра Грейс отвечала на большинство вопросов соответствующе. — За что сражались люди от обеих сторон? — спрашивала Дайана, которая всегда отличалась умом. — Это путь, который Бог определил для них, призвав служить своей стране, — объясняла сестра Грейс. — Вы должны благодарить его за то, что он дал вам такую спокойную жизнь, в сравнении с ними. Каждый ответ сводился к тому, что всё предопределено Богом. И никто не мог ничего изменить.***
Если Бог всё предопределяет и решает за нас, то я не понимаю как мы можем грешить. мы сегодня смотрели фильм где парень отправился на войну, что нередко случается во внешнем мире, и он бесчисленное количество раз был на волоске от смерти и сам стрелял в людей. но когда дайана спросила сестру грейс являлось ли грехом то что он убивал, она сказала что нет потому что он служил нашей стране, а люди которых он убивал являлись врагами. может быть враги это и есть те у кого нет души. В голове у Йена крутилось так много вопросов, что она начала болеть от мыслительного перегруза. Он смотрел на других ребят, которые слепо верили тому, что им говорили, и почти завидовал их блаженному неведению. — Как думаешь, что с нами произойдёт в будущем? — однажды спросил Йен у Аманды в сарае для инструментов, где они обычно проводили время по воскресеньям после мессы. — В смысле – ты и я? — Нет, — сказал Йен. — Я имел в виду всех нас, в целом. Аманда на мгновение задумалась. — Мы немного поработаем и начнём делать пожертвования. — А дальше? — Я не знаю, — призналась она. — Никто не рассказывал нам, что будет потом. Йен никому не говорил об этом, но, когда он мельком просмотрел картинки в журналах и фотографии городов на открытках, лежащих в сундуке Микки, его охватило желание лично побывать в этих экзотических местах. — Я хочу увидеть мир снаружи, — сказал Йен. — Каждый его уголок. Аманда пнула его по ботинку: — Обещай, что возьмёшь меня с собой. Они поклялись друг другу на мизинчиках.***
После обеда Йен побежал играть в футбол. Остальные парни пока не пришли, и поле пустовало. На травянистом склоне рядом с полем сидели несколько девочек на своих кофточках и ждали начала игры. Среди них была подружка Джейми – Дайана. Аманда расположилась неподалёку, рисуя цветы в блокноте. Микки сидел один, чуть дальше остальных, и тоже что-то рисовал в своём блокноте. Для него это не являлось редкостью, но во время игр он обычно старался там не садиться, видимо, из-за шума и возможности получить мячом по голове. Йен медленно подошёл к нему со спины, заглядывая через плечо, и увидел нарисованную им серию глаз, заполнивших всю страницу, с невероятной детализацией каждого зрачка. — Это правда очень круто, Микки, — похвалил Йен. Микки слегка подпрыгнул и оглянулся, захлопывая блокнот. Его лицо покраснело, и он отвёл взгляд. — Эм, спасибо. Йен, ломая голову, пытался подобрать подходящие слова, чтобы поддержать беседу. — Очень сложно рисовать глаза. У меня никогда не получалось правильно нарисовать ресницы. Понимая, что это прозвучит слишком слащаво и немного банально, он всё равно не смог удержаться и даже слегка покраснел. Микки выглядел так, будто больше всего желал, чтобы этот разговор поскорее закончился. Его взгляд не отрывался от травы, а пальцы перебирали и срывали стебельки. — Хочешь поиграть с нами в футбол, Микки? — спросил Йен. Тот едва успел открыть рот, чтобы ответить, как к ним рысью подбежал Уинстон: — Микки не умеет играть в футбол. Йен оглянулся на него, нахмурившись: — Он может научиться. — Наши команды будут неравными. Микки демонстративно громко вздохнул: — Я не хочу играть в эту дурацкую игру, ясно? Просто иди уже и пинай свой мяч. — Видишь, всё нормально, — сказал Уинстон и подбросил мяч, который держал в руках, пинком запуская его далеко на поле. — Погнали! С виду Микки искренне не хотел играть, но он сидел у поля, пусть и не отрывался от блокнота. Образ Микки напомнил Йену о грязных картинках под матрасом, о грехе, о сексе; и это наваждение сбивало его, из-за чего он отвлекался всю игру. — Вытащи голову из задницы, Йен! — крикнул Джейми, когда Йен пропустил лёгкий пас.***
Парни решили провести ещё несколько игр после ужина, пока не наступило время отхода ко сну. Когда Йен после душа вернулся в комнату, Микки сидел на кровати, рассматривая страницу в журнале, и что-то срисовывал с неё. На сундуке лежал собранный «цветной куб». — Как ты это делаешь? — спросил Йен, наконец-то набравшись смелости. Микки глянул на игрушку. — Не знаю. Ты просто подбираешь цвета и всё. — Да, но... как ты так быстро разобрался? Микки пожал плечами и вернулся к своим наброскам. Йен смело шагнул вперёд и взял кубик, поворачивая грани, пока все цвета не перемешались. После всех манипуляций он протянул его Микки. — Попробуй теперь. Микки немного поколебался, но в конце концов сдался и забрал кубик из рук Йена. Его запястья были точны в каждом движении, грани быстро вращались, словно жили своей собственной жизнью, и так до тех пор, пока каждая сторона снова не стала одного цвета. Йен не засекал время, но это заняло не больше пятнадцати секунд. — Какого чёрта? Он заметил, как уголки губ Микки дёрнулись вверх, хотя тот явно изо всех сил пытался подавить улыбку. Микки ещё немного повозился с игрушкой, возвращая беспорядок в цветах, и передал обратно Йену. — Теперь ты попробуй. Йен сел на край кровати Микки, пытаясь собрать кубик, но десять минут превратились в двадцать, а прогресс так и стоял на нуле. — Это как будто было сделано специально для тебя, — пробормотал Йен. Микки резко выдохнул носом, но это, скорее, напоминало смешок, который Йен впервые услышал от него. Потом он забрал у Йена игрушку и собрал её так же быстро, как и в первый раз. Йен наблюдал, не отрывая глаз, но тут его осенило: где-то под ним, под матрасом, на котором он сидел, лежала та страница из грязного журнала. Он еле удержался от соблазна опустить руку, чтобы нащупать её. — Микки, — позвал Йен, отвлекая его от игрушки, — можно я посмотрю картинки в твоём сундуке?***
Йен ожидал, что Микки откажет или даст возможность посмотреть только если у него найдётся что-то взамен. Но Микки лишь пожал плечами: — Валяй. Йен осторожно поднял крышку. Конечно, он уже кое в чём порылся в те короткие моменты, когда Микки выходил в туалет, но ему не хватало времени просмотреть всё как следует. Он взял в руки белую картонную коробочку с надписью «сигареты с фильтром», под которой крупными буквами было напечатано – «Мальборо». — Что это? — спросил Йен, открывая пачку. Он увидел знакомые белые трубочки из бумаги: как-то раз у одной такой трубочки мужчина в фильме поджёг один конец, а противоположный – засунул в рот, из которого потом завораживающе клубился дым при разговоре. — Сигареты, — ответил Микки. — Нужен огонь, чтобы сработало. — А для чего они? — снова поинтересовался Йен. — Без понятия. По-настоящему Йена заинтересовали почтовые открытки. Целая коллекция, собранная в стопку и скреплённая резинкой. Среди них была одна с надписью «Венеция, Италия» и фотографией зданий в тёплых тонах, напоминающих пещеры с круглыми арками; ярко-голубая вода окружала их со всех сторон. Он не мог представить, каково это – жить в таком месте, где ты выходишь из дома и сразу же ступаешь в воду. — Люди правда здесь живут? — спросил Йен, скорее, самого себя. — Думаю, да. Остальные города были не менее прекрасны. «Париж, Франция» с фотографией постройки странной формы вдалеке, перед которой – целый город с ярко-красными цветами, похожими на те, что росли в розарии Марселины. «Чикаго, США» с силуэтами небоскрёбов на фоне тёмно-серой воды, которая отражала огни города. Конечно, не такой кристально чистой воды, как в Венеции в Италии, но при этом – по-своему прекрасной. — Мы в США, — сказал Йен, рассматривая карточку с Чикаго. — Интересно, а где это? Чи-ка-го. Микки продолжил рисовать, притворяясь незаинтересованным, но из-за Йена, который с таким восторгом рассматривал картинки, он аккуратно отложил блокнот и начал наблюдать, повернув шею, чтобы увидеть, что ещё найдет Йен и чему удивится. — А это что? — спросил Йен, протягивая ему прозрачный пластиковый кейс с круглым диском внутри. Он уже видел подобные штуки, когда сестра Грейс доставала их из футляров и вставляла в DVD-плеер перед просмотром фильма. — Это фильм? Микки пожал плечами. — Наверное. Я не знаю, что на нём. На серебристой зеркальной поверхности диска не было ни намёка на содержимое. Йен хотел посмотреть его, чтобы узнать. — Спрячь его на случай, если придёт сестра Грейс, — сказал Йен, подразумевая под этим случайные проверки, цель которых состояла в том, чтобы выбросить найденные детьми предметы. Хотя подобной ревизии давно не проводилось, а сестра Грейс обычно разрешала им оставлять большинство вещей, Йен чувствовал, что она выбросит диск, как выбрасывала журналы и открытки. — Куда? — спросил Микки. Лицо Йена окатило лёгкой волной жара. — Не знаю. Туда, куда ты обычно прячешь вещи, которые не хочешь, чтобы она нашла. Микки помедлил с ответом. — Точно. — Тебе интересно, что на нём? — спросил Йен. — Не знаю. Может быть, — ответил Микки. — Я видел, как сестра Грейс пользуется мониторами. Я знаю, как их включать. Мы могли бы пробраться в подвал и посмотреть. В воскресенье после мессы. Через два дня. Он ощутил лёгкий трепет, когда сказал это. Не то чтобы он нарушал правила – совсем нет, – его будоражила сама идея тайны, а появившаяся возможность утолить собственное любопытство щекотала нервы. Он хотел знать всё на свете. — Ладно, — сказал Микки, воодушевлённый идеей. — Давай.***
Эти два дня оказались мучением и тянулись невероятно долго. Выяснить, что было на диске, прокрасться с Микки в подвал, чтобы посмотреть, – всё это превратилось в какую-то навязчивую идею. А Микки оставался всё тем же Микки. Йен даже подумал, что тот забыл об их планах. Он дёргался в предвкушении и так сильно нервничал, что проболтался Аманде, которой тоже стало любопытно, что же там было на диске. — Может, это фильм из внешнего мира о том, чего мы никогда не видели, — предположила она. — Или действие будет происходить в каком-нибудь новом месте, типа Венеции в Италии. — А что это? — Страна, где земля состоит из воды. Они строили гипотезы несколько часов, пока окончательно не утвердили план – пробраться в подвал после воскресной мессы, чтобы посмотреть диск. Позже Йен направился в комнату с надеждой, что Микки не будет против того, что он рассказал обо всём Аманде. И когда он сообщил ему, что Аманда присоединится к ним, потому что также заинтересовалась, тот просто пожал плечами и сказал: «Окей».***
Воскресная месса по ощущениям длилась целую вечность. Монотонная проповедь отца Дэйва продолжалась бог знает сколько времени, и когда их наконец отпустили отдыхать, Йен обвёл взглядом идущую к главному зданию толпу в поисках Микки. — Эй, Йен, поиграем в футбол после обеда? — спросил Уинстон. — Ага, — ответил Йен, лишь наполовину обратив на него внимание. Уинстон немного помедлил, прежде чем пожать плечами: — Ну, увидимся. Йен заметил Микки, который шёл опустив голову за группой девятиклассников, увлечённых разговором. Он попытался поймать его взгляд, но попытки оказались тщетными. — Микки! — наконец крикнул он. Микки удивлённо осмотрелся и наконец встретился с ним взглядом. Йен наклонил голову и жестом позвал его за собой, надеясь, что тот не забыл. Но, похоже, намёк получился не таким уж тонким, потому что Микки посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что никто из учителей не заметил их подозрительных гляделок. Он кивнул, просто чтобы Йен прекратил. — Да иду я, иду.***
Он видел множество раз, как сестра Грейс подключала монитор к розетке в стене и нажимала три разные кнопки: первая – меняла цвет экрана с чёрного на голубой, вторая – заставляла коробку под ним ожить, а благодаря третьей – из коробки выдвигался маленький лоток, куда потом вставлялся диск. Микки и Аманда наблюдали, как Йен осторожно извлёк диск из футляра и положил его на лоток, слегка надавливая, пока тот не исчез в аппарате. Подвал, заваленный всякими коробками, освещался несколькими тусклыми лампочками и являлся местом, куда никто, включая учителей, не заглядывал даже ранним вечером. Раздался щелчок, и жужжащий шум усилился. Экран телевизора из голубого снова превратился в чёрный, но не тот серо-чёрный, каким становился при выключении телевизора, а глубокий чёрный. В углу появился белый пиксельный шрифт с надписью «трек 1/7». Картинок на экране не было, вместо них послышался звук струн, неровное бренчание гитары, а затем – дрожащий голос, сопровождающий мелодию. Это первый день моей жизни. Клянусь, я родился прямо у той двери. Я гулял под дождём, и вдруг всё изменилось, Люди расстилали покрывала на пляже. Они стояли втроём и слушали, как мужской голос продолжал петь. Твоё лицо – первое, что я увидел. Мне кажется, я был слеп, пока не встретил тебя. «Мне нравится», — сказала Аманда. Они слышали только гимны и церковные песнопения, но эта песня отличалась от них. Она зацепила Йена. Текст её был таким человечным, такими чувственным. Он подумал об авторе песни и о том, что тот ощущал, когда писал её. Для кого пел? И как она оказалась в их руках? Песня продолжалась, пока они стояли, застыв на месте. Когда она закончилась, и начался второй трек, Йен понял, что хотел бы, чтобы эти звуки наполняли его каждый момент бодрствования. Он хотел бы засыпать под эту музыку и просыпаться. Хотел бы, чтобы она звучала, когда он ел, когда бегал по футбольному полю, а в дни отдыха – играла в сарае для инструментов под лучами света, проникающими через люк в крыше. Она заставляла его чувствовать себя живым. мы с микки и амандой сегодня выяснили что на диске была музыка которую мы около часа слушали в подвале. Я всё время просил включить первый трек хотя остальные песни тоже были замечательными. Я хотел запомнить звуки и слова чтобы потом воспроизвести их в голове и я пытаюсь делать это прямо сейчас но это совсем не то. Я постараюсь почаще пробираться в подвал чтобы послушать ещё но наверное смогу делать это только по воскресеньям после мессы. микки не выглядел впечатлённым но он оставался там до конца хотя мог уйти, и я видел что он правда слушал песни. я знаю что они ему понравились пусть он и пытался притворяться что это не так. мы с амандой продолжаем напевать ту песню на уроках рисования а потом улыбаемся друг другу. иметь секреты это здорово. Часть III В детстве я очень любил одну песню, и время от времени мне удаётся вспомнить мелодию и напеть её, но я никак не могу вспомнить слова.***
Медосмотры проводились в алфавитном порядке, поэтому Йен всегда шёл после Холли и перед Айрис. — Как дела, Йен? — поинтересовался доктор Вайс, поправляя наушники стетоскопа. — Хорошо, — ответил Йен, впервые заметив блестящую серебряную полоску вокруг пальца доктора. — Съедаю все фрукты и овощи и принимаю все добавки. Доктор кивнул: — Хорошо, отлично. Йен молчал, когда доктор Вайс на несколько секунд приложил к его сердцу прохладную металлическую головку стетоскопа и продолжил стандартные процедуры. Он широко открыл рот, когда его попросили, проследил за фонариком, а потом, когда всё закончилось, его спросили о жалобах на что-либо. Вероятно, Йен выглядел нерешительно, потому что доктор изогнул бровь: — Ты хочешь мне что-то сказать, Йен? Врачи ведь лучше должны всё знать, да? — Я думаю, возможно, с моим мозгом что-то не так, — сказал Йен. — Я не знаю, как объяснить. — Почему ты так думаешь? Йен заёрзал на смотровом столе, пытаясь подобрать правильные слова, которые не повлекли бы за собой серьёзных неприятностей. — Ты можешь рассказать мне всё, что угодно, Йен, — успокаивал доктор Вайс. — Как врач я обязан хранить все твои секреты. Йен внимательно изучил лицо доктора: мягкие черты лица, добрые карие глаза, круглый нос картошкой и отросшая щетина. Он не выглядел тем, кто мог солгать. — Обещаете, что у меня не будет проблем? — спросил Йен. Доктор кивнул: — Обещаю. Впервые в жизни он попытался произнести это вслух. Напоминало исповедь, а ведь это была лишь малая часть всей правды. — То, что я должен чувствовать к девушкам, — начал Йен, — я, кажется, чувствую к парням. Как будто мой мозг нечаянно всё перепутал. Он не знал, чего ждал доктор Вайс, но точно не чего-то подобного. Доктор смотрел на него, нахмурив брови и потеряв дар речи. — Перепутал, — наконец произнёс он. Йен пожал плечами: — Видимо, да. Всё плохо? Нужно ли это исправлять? Доктор глубоко вздохнул и поджал губы. Он кивнул, но не Йену, а самому себе, обдумывая, что сказать. — Всё в порядке, — наконец заключил он, нервно покручивая кольцо на пальце. — Нечего исправлять. Осмотр немного затянулся, и тут раздался стук в дверь. Йен слез со стола и почувствовал, как с его плеч свалилась часть груза. Повернувшись, чтобы попрощаться с доктором Вайсом, он заметил, как нос мужчины слегка покраснел, а взгляд стал немного стеклянным.***
Микки должны были осматривать позже, и Йен с нетерпением ждал, когда того наконец позовут. Оставшись в одиночестве, он пробрался к кровати Микки и приподнял матрас. Естественно, страница до сих пор лежала там. Вполне хватало времени, чтобы успеть помастурбировать до прихода Микки, но лучше бы, конечно, поторопиться. Таких мускулистых мужчин он раньше никогда не видел, и он не совсем понимал, нравилось ли ему такое вообще. Но его привлекала их чувственная страсть и то, как они прижимались друг к другу, кожа к коже. Он сосредоточился на их губах, пока выдавливал на ладонь лосьон, тут же запуская руку в боксеры и начиная себя поглаживать. Мужчины целовались с широко открытыми ртами, язык к языку, словно изголодались по друг другу. Это нереально заводило. Ему захотелось представить, как они делают нечто большее, – выскальзывают из своих шорт и творят друг с другом абсолютно грязные вещи – те, что раньше казались невозможными между мужчинами. Йен быстро кончил в комок салфеток и лежал, тяжело дыша. Где-то через несколько минут должен вернуться Микки. Но он не мог пошевелиться, чувствуя, как к голове, рукам и ногам прилила кровь. Натягивая боксеры и выкидывая грязные салфетки в мусорное ведро, он думал о том, что сказал доктор Вайс: «Всё в порядке. Нечего исправлять». А потом – о его странном выражении лица в конце осмотра. Может быть, тот был прав, но Йен понимал, что не стоило рассказывать об этом всем подряд. Когда он собрался положить страницу обратно под матрас Микки, дверь комнаты распахнулась. Он даже не слышал шагов, поэтому от неожиданности отпрянул назад, пойманный с поличным – со страницей в руках. Дверь закрылась, но Микки продолжал стоять на месте. Его взгляд метнулся к странице, а затем обратно – к Йену. — Какого хера ты делаешь? — спросил он. — Она выпала из-под твоей кровати, — быстро сказал Йен, чувствуя, как сердце забилось чаще от собственной лжи. — Не ври, — сказал Микки. — Ты нашёл её. То, что Йен принял за панику на лице Микки, быстро сменилось гневом. — Почему ты постоянно роешься в моих вещах, а? — У всех есть грязные картинки, Микки. Не обязательно... Микки выхватил листок у Йена и начал рвать его на части. — Ненавижу эту хрень, — пробормотал он. — Надо было сразу же выбросить. Я даже не... Я искал фотографии девушек. Йен молчал, пока Микки краснел и что-то бормотал, пытаясь ухватиться за соломинку и убедить его в своей непричастности к находке. — Какой-то двенадцатиклассник попросил меня спрятать её для него. Не надо было этого делать, — Микки принялся агрессивно рвать её, пока не превратил в одни клочья. — Кто? — спросил Йен. — Я не обязан тебе ничего рассказывать, — огрызнулся Микки, задняя часть его шеи стала ярко-красной, как и лицо. — Вечно суёшь свой нос. Йен хотел сказать Микки что-то в духе – всё в порядке, расслабься. Но Микки находился на грани слёз, пытаясь подавить их с помощью агрессии. Поэтому Йен промолчал и просто позволил Микки метнуться к мусорному ведру, куда он несколько минут назад выбросил свои салфетки, и вывалить сверху кучу обрывков. — Растреплешь кому-нибудь об этом – тебе пиздец, — предупредил Микки. — Нечего рассказывать, Микки. Эта штука даже не была твоей.***
Йен хотел спросить Микки о желании пойти вместе в подвал после воскресной мессы, чтобы снова послушать диск с музыкой, но теперь тот постоянно пребывал в плохом настроении, метался по комнате и кидал свирепые взгляды, когда Йен приближался к его половине. Они снова вели себя как кошка с собакой. За обедом Йен наблюдал, как Микки прошёл мимо его стола, держась за руку с Даниэллой – маленькой, как мышка, девчушкой из их класса с кривыми зубами и тонкими бровями. — И что это было? — спросил Йен, повернувшись к Аманде. — Микки попросил Даниэллу стать его девушкой, разве это не мило? — Ага, — выдавил Йен. — Ты же знаешь, как Даниэлла хотела иметь парня, — продолжила Аманда, ничего не подозревая. — Хотя ей всегда нравился Уинстон. — ... Если Аманда и заметила изумление на лице Йена, то ничего не сказала. — Не думаю, что ей вообще когда-нибудь нравился Микки, но когда ты в отчаянии – ты в отчаянии.***
Позже, вернувшись в свою комнату, Йен кивнул Микки, прежде чем лечь на кровать: — Ты и Даниэлла, да? — Да, — ответил Микки, рисуя что-то в своём блокноте. — Она симпатичная, — сказал Йен. Конечно, она являлась не самой привлекательной девушкой в их классе – далеко не самой, если честно, – но она была замкнутой, тихой и во многом напоминала Микки. Микки лишь усмехнулся. микки снова меня ненавидит. Я думал что правда попытаюсь стать ему другом, но иногда он ведёт себя как грёбаный псих. Я скучаю по музыке но она где-то за его кроватью и я боюсь даже подойти к нему чтобы спросить. Я думаю мне наверное нужно извиниться, но как-то не знаю. Что если всё станет ещё хуже. Я мог бы просто подождать и сделать вид, что забыл об этом. Думаю его это тоже устроит.***
Одуванчики росли, рассыпавшись вокруг них, и напоминали кусочки топлёного масла. — Значит, Микки и Даниэлла, да? — однажды спросил Йен, когда они с Амандой лежали на поляне, наслаждаясь солнечной погодой. — Ну... — отозвалась Аманда, распахнув глаза. — Они вместе около недели. Похоже, это серьёзно. Аманда издала небольшой смешок: — О, Даниэлла. Йен повернул голову, уже зная все интонации Аманды и понимая, что она готова пуститься в сплетни, которые любила. — Что? — спросил он. — Я не прав? — Видел бы ты её вчера, — сказала она. — Все девчонки должны были убедить её, что она не уродка. У неё случился настоящий нервный срыв из-за него. — А поконкретнее? «Ближе к делу, Аманда», — хотел он сказать. — Ну, она знала, во что ввязалась, когда согласилась встречаться с таким парнем, как Микки. А теперь она обижается, что он не хочет её целовать и всё такое. — Думаешь, она ему нравится? Аманда забавно поморщилась. — Кто знает, что творится у него в голове. Он сам попросил её стать его девушкой, а теперь ведёт себя так, будто она совершает преступление, когда просто прикасается к нему. Или парни просто глупы в таких вопросах. — Да, — согласился Йен. — Так и есть. Он подумывал рассказать Аманде то, о чём он сообщил доктору Вайсу. В конце концов, разве не она поделилась с ним тем же самым? Но, поскольку разговор о Микки затянулся, он боялся ей признаваться во всём сейчас. Если она увидит между темами некую связь – ему крышка.***
Он задавался вопросом, всегда ли между ним и Микки будут такие странные отношения. После нескольких дней, проведённых как на пороховой бочке, Йен заметил его из окна на третьем этаже, когда тот спускался по ступенькам во двор. Он остановился и пронаблюдал за тем, как Микки прошёл мимо розария и направился к сараю с инструментами, захватив с собой блокнот. Йен следил, переходя от одного окна к другому, и старался не отрывать от него глаз. Дойдя до конца коридора, он после недолгих колебаний бросился вниз по лестнице. С одной стороны, он мог подождать до вечера, когда они вернутся в свою комнату. Но случайная встреча в сарае для инструментов выглядела более естественно. Он чувствовал себя там комфортно после стольких часов, проведённых за разговорами с Амандой, а иногда – наедине с собой, когда мастурбировал на образы в голове тех мужчин из журнала. Взявшись за ручку сарая, он остановился. А если Микки тоже приходил сюда мастурбировать? Нужно ли сначала постучать? Когда Йен обычно приходил сюда по своим делам, он ставил деревянный стул под ручку двери, чтобы никто не ворвался. Так поступали многие, когда хотели побыть в одиночестве. Знал ли об этом Микки, или Йен реально мог застать его в компрометирующей позе? От одной лишь этой мысли ему стало дурно. Он медленно поворачивает ручку. Заходит и изображает удивление: «О, Микки, не ожидал встретить тебя здесь!» Но когда он на самом деле открыл дверь и вошёл внутрь, то смог лишь неловко замереть на месте и сказать: — Эй. Микки сидел на деревянном столе, скрестив ноги, и рисовал в блокноте. Он застыл на несколько секунд, как олень в свете фар, но потом его лицо ожесточилось, а взгляд похолодел. — Что ты здесь делаешь? Йен почти решил шагнуть обратно. «Извини, не знал, что здесь кто-то есть, я пойду». Но вместо этого он закрыл за собой дверь. Образ Микки, который горбился над своим блокнотом, как ребёнок, и бродил повсюду один, заставил Йена осознать, насколько всё-таки ужасно – быть зашуганным. — Просто хочу посмотреть, чем ты занимаешься, — ответил Йен, полагая, что это прозвучало искренне. — А ещё надеялся, что ты мне кое-что расскажешь. — Что? — спросил Микки, как всегда настороженно. Это было рискованно, Йен понимал, но в то же время вызывало всплеск адреналина. — Где ты нашёл те картинки, которые лежали у тебя под матрасом? — спросил он. — На самом деле. Он подумал, что Микки снова начнёт отнекиваться, потому что его рот уже распахнулся в знак протеста и готовности к потоку гневных речей. — Мне правда понравилось, — быстро признался Йен. — Это было интересно. Было интересно. Мало сказано. Микки потерял дар речи, и Йен терпеливо ждал, наблюдая за всевозможными эмоциями на его лице, словно тот не мог решить, как отнестись к самой ситуации и к тому, что ему сказали. — Хули ты имеешь в виду? — спросил он наконец. — Я имею в виду, у тебя есть ещё? — Это что, шутка такая? Йен покачал головой: — Клянусь, Микки, это не шутка. Слушай, я обменяю всё что угодно на несколько таких фотографий. Микки прикусил нижнюю губу и мысленно взвешивал варианты. Йен старался держать себя в руках, общаясь с Микки как с загнанным в угол напуганным кроликом, кем тот и являлся. — В лесу, — бросил Микки с покорным вздохом. — Но они останутся там, понял? Йен кивнул, но Микки осторожничал, как никогда раньше. Это означало, что ему придётся впервые в жизни выйти за ограждение. Что ж, плюс ещё одно нарушенное правило? Часть IV Когда я учился в третьем классе, а может, около того, ходила история, якобы один мальчик, намного старше меня, ушёл за пределы школы. И он сказал, что заметил в лесу привидение – девушку в белом, которая смотрела на него из просвета между деревьями, наполовину скрытого темнотой. Мы все какое-то время ему верили, но потом, повзрослев, стали воспринимать сказанное им как обычную страшилку, придуманную для привлечения внимания. Мисс эйприл сказала, что это, скорее всего, дьявол в человеческом обличье оставлял в лесу подарки, чтобы заманить нас вглубь. Это сработало и помогло надолго отпугнуть большинство детей от походов в лес, даже когда история стала просто сказкой Марселины.***
Ладони Йена вспотели, пока он шёл за Микки по пустому полю, оглядываясь на всякий случай по сторонам, чтобы не пропустить возможные взгляды учителей или учеников. — Их где-то четверо, а нас – сотни, — сказал Микки, ловко перелезая через деревянный забор. — Ты идёшь или нет, ссыкло? Йен фыркнул и перебрался следом, копируя способ Микки. Лес оказался таким – и одновременно не таким, как он ожидал: редкие заросли деревьев, которые дальше становились только гуще, и солнце, которое пробивалось сквозь листву, отбрасывающую бледные тени. В нём не было ничего особенного – ни рая со спрятанными сокровищами, ни дебрей с призрачными фигурами. — Сюда, — позвал Микки, шагая перед Йеном по проторенной дорожке, усыпанной опавшими листьями. Они остановились перед деревом с дуплом, и Микки глянул на Йена, словно желая окончательно убедиться, что это была хорошая идея. — Они... они здесь, — сказал он, после чего встал на цыпочки и потянулся внутрь. Он вытащил потрёпанный журнал с вырванными страницами. На обложке красовался полуобнажённый мужчина с вьющимися чёрными волосами в обтягивающих синих шортах; в центре внимания находилась приличная выпуклость. Это была художественная фотография, и Йен подошёл поближе, чтобы полюбоваться. Он не заметил того, что дышал Микки в затылок, и когда понял это, то покраснел, сделав небольшой шаг назад. — Ты приходишь сюда один, чтобы посмотреть на эти фотографии? — спросил Йен. — Не знаю, — ответил Микки. — Наверное. — И это всё, что ты делаешь? Просто смотришь на них? Микки раздражённо цокнул языком: — Не беси. Микки и его настроения – то, чего раньше Йен не понимал, зато теперь ощущал как что-то тёплое и знакомое. Он чуть не засмеялся от умиления. Они с Уинстоном всегда мастурбировали в одной комнате, хоть и раздельно, под одеялами. Взросление без личного пространства создавало обстановку, где для парней являлось нормой – заниматься подобным, а потом открыто говорить об этом, делиться грязными фотографиями и передавать их по кругу. Но с Микки всё было по-другому: разрядку они получали явно тайком друг от друга, жертвуя комфортной ночной атмосферой собственной комнаты. — Можно я одолжу его на потом? — спросил Йен. Микки покачал головой: — Я тебе ясно сказал. Он останется здесь. Йен поджал губы и кивнул. — Хорошо, — он сел, прислонившись к стволу. — Тогда я посмотрю его здесь. Если Микки и растерялся, то он никак этого не показал. В любом случае, он засуетился, когда сел рядом с Йеном и передал ему журнал; по множеству вырванных страниц с линиями сгиба повсюду стало понятно, что он вырывал на какое-то время определённые страницы, чтобы потом вернуть их на место и поменять на другие. Йен, чувствуя, как его член начал твердеть в штанах, слегка сдвинул ноги. Все фотографии в журнале носили довольно художественный характер: на некоторых – мужчины были полностью одеты, целуясь на фоне неоновой вывески или просто держась за руки. Другие фотографии являлись более откровенными, но всё же не такими непристойными, как в журнале с обнажёнными женщинами, который Йен видел в ранней юности, где гениталии выставлялись напоказ. Самыми откровенными были те фотографии, на которых виднелись очертания выпуклости, но в очередной раз внимание Йена привлекли изображения двух мужчин вместе в приятные моменты. Его дыхание участилось от большого количества картинок перед ним. — Ты в порядке? — тихо спросил Микки, почти шёпотом. Йен не стал бы мастурбировать. Не здесь, не перед Микки. Хотя его стояк упирался в ширинку, и он чувствовал, что вот-вот мог взорваться. Не задумываясь, он потянулся вниз потрогать его и немного подправить, чтобы он не так сильно выделялся. В этот момент Микки опустил взгляд. — Слушай, если хочешь передёрнуть, то валяй. Я постою вон там, пока ты не закончишь. Он наблюдал, как Микки встал, прошёл дальше по тропинке и скрылся за деревом. Его разум затуманился желанием, и он быстро расстегнул ширинку, фокусируясь на фотографии двух улыбающихся мужчин на песчаном пляже, один из которых схватил за выпуклость другого, скорее, в дружеском жесте, чем в качестве прелюдии. Когда он наконец кончил, его дыхание сбилось. Он почувствовал, как покраснели лицо и грудь, и его охватил эйфорический кайф. — Микки? — крикнул он. Голова Микки выглянула из-за дальнего дерева, и Йен узнал тот же румянец. сегодня мы с микки пробрались в лес чтобы сделать кое-что вместе. он показал мне свой секрет и это было лучше, чем я мог себе когда-либо представить. Я не чувствовал себя плохо как до, так и после. Я не знаю что чувствует микки. мы после этого мало разговаривали. как будто мы оба знали, что мы сделали и что чувствовали и теперь между нами есть этот большой секрет. когда мы вернулись в комнату всё стало как прежде и он лёг спать не сказав ни слова. Боже, пожалуйста не сердись но в следующий раз я хочу чтобы мы с ним сделали это вместе.