Маршрут построен

Биты отдаются пульсацией в груди, заставляя сердце биться в такт музыке, неоновые огни ярко вспыхивают, то освещая клуб неестественными цветами, то снова погружая его в темноту, заставляя каждого, кто пытается протиснуться сквозь толпу, теряться в пространстве и случайно натыкаться на влажные от испарины тела, извивающиеся на танцполе. Запахи мешаются в пьянящий коктейль, уже непонятно, какие из омег заняты, а какие просто терлись о танцующих рядом альф, но в этом знании и нет нужды — все здесь сделано для того, чтобы потеряться в адреналине и похоти. Поиметь занятую омегу — так будоражит, знать, что где-то в толпе альфа разыскивает свою шлюху, пока другой дерет ее у стены, там где их легко могут заметить, могут даже остановиться понаблюдать — бесценно. Этот клуб, как и весь мир — царство альф, в котором омеги лишь разменный товар и красивое дополнение, драки, перестрелки и давление сущностей — лучшее решение споров, а сильнейший имеет полное право на то, чтобы перегрызть глотку любому, кто посмеет позариться на то, что он захотел себе. Для омег здесь есть лишь один выход — стать тем самым трофеем для сильных мира сего, быть покорными и доступными для своего альфы и не отходить от него ни на шаг, иначе другие не преминут воспользоваться их сладкими мягкими задницами, и тогда их альфа легко избавится от попорченного товара. Ван Ибо усмехается, с балкона наблюдая за творящейся на первом этаже вакханалией. Прекрасно. Так красиво, так будоражит, заставляя кровь кипеть, что хочется немедля стать частью этого безумия. Взгляд скользит по телам внизу, выбирая жертву на сегодняшний вечер — кого-нибудь симпатичного, с длинными ногами и большими невинными глазами. Он не собирается в эти глаза смотреть, скорее всего он просто уткнет омегу лицом в подушку или в стену — куда успеет добраться — но хочется знать, что под ним не обычная шлюха, а тот, кто хотя бы притворяется правильным. Язык пробегается по губам, уже предчувствуя, как вкусно будет кусать чужие лопатки, вырывая из какой-нибудь симпатичной омежки скулеж. — Так… Что думаете насчет нашего предложения, господин Ван? — доносится неуверенное из-за спины. Ван Ибо думает, что как только этот недоумок уйдет, он трахнет того омежку у барной стойки. Красивый — это еще мягко сказано. Тот парень нереальный, великолепный, божественный, его хочется натянуть даже не один раз, а забрать себе на подольше, присвоить на время, чтобы никто больше не посмел облизываться на это совершенство, пока он сам не насытится им до конца. Ох, Ван Ибо уверен: как только он получит этого парня, из дома не вылезет неделю минимум, трахая его на всех горизонтальных и вертикальных поверхностях, возможно даже на глазах у слуг — чтобы все видели, что эта манящая, упругая задница занята именно им. Надо бы разобраться с делами побыстрее, пока омежку не перехватил кто-то еще, слишком уж лакомый кусочек. — Я думаю, — медленно, с расстановкой начинает Ван Ибо, заставляя бету за его спиной покрыться мурашками, — что вы должны быть благодарны за то, что мне лень возиться с трупом и я не застрелил вас, как только вы озвучили свое предложение, — он резко оборачивается, впечатывая в нерадивого переговорщика горящий алым взгляд, и тот пятится неловко, бледнея на несколько тонов. — Подставной проигрыш на гонках? Вы за кого меня принимаете? Никакие деньги не смоют этого позора, никогда в жизни я не продам честь альфы, честь победителя, я вам не дешевая потаскуха! — он срывается на рычание, и бета напротив сжимается, словно пытаясь исчезнуть. А Ван Ибо разводит руки в стороны, словно бы показывая все, что его окружает. — Да и я похож на того, кто нуждается в деньгах? Проваливай. Проваливай, пока я не передумал и не всадил пулю в твой тупой затылок. Ну же, пошел! Бета срывается с места, спотыкаясь на лестнице и чуть кубарем не скатываясь на первый этаж. Ван Ибо удовлетворенно смотрит ему в спину, словно бы питаясь его страхом. Отлично. От помехи избавились. Теперь остался только сладкий десерт. Спускается он не спеша, грациозно, он настоящий хищник, и его добыче от него не уйти. Охране Ван Ибо приказывает остаться наверху: конечно, в окружении телохранителей он будет выглядеть еще более представительно, но в борьбе за омегу главными для него всегда будут собственные сила и привлекательность: получить его без угроз и насилия, заставить его по собственной воле встать на колени, с благоговением смотря снизу вверх — высшее достижение для альфы. В принуждении нет необходимости: Ван Ибо еще никто не смел отказывать. Его привлекательность и сила его феромона неоспоримы, даже сейчас он цепляет десятки взглядов: от альф — полные зависти и ненависти, от омег — полные кокетства и желания. Но все они кажутся лишь низкосортным мусором по сравнению с тем совершенством, что все так же сидит у барной стойки. Точнее не сидит даже: омега расположился на высоком стуле, откинувшись на стойку спиной, уперевшись локтями и запрокинув голову, словно специально открывая беззащитную шею для острых альфих зубов. Объемная полупрозрачная рубашка расстегнута на несколько пуговиц, открывая острые ключицы и будоража фантазию, кожаные штаны плотно обхватывают аппетитную задницу и длиннющие ноги, талия кажется настолько тонкой, что наверняка легко уместится в больших ладонях Ван Ибо. Этот омега просто создан для того, чтобы кричать под ним и плавиться в его руках.  Какой-то альфа стоит слишком близко, заигрывая с очевидно незаинтересованным омегой, который даже не открывает глаз, расслабленно полулежа на стойке, словно бы призывая протиснуться между его коленей и трахнуть его прямо здесь. Ван Ибо рыкает, приподнимая верхнюю губу и обнажая чуть удлинившиеся клыки, и неизвестный альфа стиснув зубы и досадливо прошипев, уходит в сторону, явно ощутив давящие феромоны и понимая, что он Ван Ибо не противник. Удобно, когда мусор выносит себя сам и не надо тратить драгоценные минуты на противостояние, победитель в котором заранее известен. Лучше провести эти минуты с омегой, который, Ван Ибо замечает, улыбается уголками губ, тоже почувствовав тяжелый запах сильного альфы. Их интерес определенно взаимен, лучше и быть не может. Рука Ван Ибо нагло ложиться на колено омеги и ползет выше, по бедру, щекоча внутреннюю сторону. Омега чуть выгибается, едва заметно толкаясь пахом вверх, и Ван Ибо с усмешкой ловит кончиками пальцев прошедшую по изящному телу дрожь. Запах омеги становится насыщеннее, Ван Ибо жадно втягивает в себя тонкий аромат глицинии, нежный и не слишком приторный, но цепляющий, заставляющий по-животному желать завладеть его роскошным хозяином и присвоить его себе, доказать свое превосходство. — Не против компании, детка? — урчит Ван Ибо, придвигаясь ближе, наклоняясь почти к самой шее и опаляя кожу горячим дыханием. Омега лениво приоткрывает глаза и оценивающим взглядом пробегается по дорогой рубашке, заправленной в темные джинсы, массивным часам на запястье и по лицу Ван Ибо, прежде чем улыбнуться чуть шире и протянуть, расслабляясь под прикосновением: — Как я могу быть против такой компании?  Губы Ван Ибо растягиваются в довольном оскале. Его рука продолжает движение вверх, огибая, не касаясь, самые желанные места, ногти царапают живот омеги сквозь рубашку, вырывая у того судорожный выдох. — Ван Ибо, — представляется альфа, доходя пальцами до шеи и касаясь ее едва-едва, пуская табун мурашек по телу омеги. — О, так мне повезло, — снова прикрывает глаза тот, не переставая улыбаться, и растекается по стойке, как аппетитное, податливое желе. — Лучший нелегальный гонщик последних трех лет, владелец этого клуба, богач и сердцеед. Звучит заманчиво. Мое имя Сяо Чжань. — Если я кажусь тебе заманчивым, то, быть может, я смогу украсть тебя на этот вечер? Чуть переступив, Ван Ибо оказывается между его ног, с удовольствием умещая руки на упругих бедрах. Черт, этот омега горячее раскаленной магмы, Ван Ибо уже не уверен, что они успеют дойти до хоть сколько-нибудь уединенного места — валить и трахать хочется уже прямо сейчас. Сяо Чжань же лениво приоткрывает глаза и дует губки в наигранной обиде: — Только на один вечер? Его бедра сдвигаются, зажимая альфу между ними, и из горла Ван Ибо вырывается рык, когда его уже полувставший член задевает ягодицы омеги сквозь слои одежды. — Я почти уверен, что не на один, — он вжимает Сяо Чжаня в себя, и тот, хитро глядя из-под ресниц, садится ровнее, обхватывая руками его шею и скрещивая лодыжки на его пояснице. С какой-то ядреной смесью из возбуждения и ужаса Ван Ибо понимает, что даже не врет. Он действительно хочет этого омегу не на один вечер, он хочет надеть на него ошейник и посадить на цепь в своей спальне, чтобы тот всегда был готов для него — и только для него одного. От этих фантазий Ван Ибо заводится еще сильнее — и они так близко, что оба прекрасно это чувствуют. — Мм, —  тянет Сяо Чжань, наклоняясь еще ближе. — Хочешь забрать меня себе? Его губы задевают губы Ван Ибо, пока он говорит, и тот хочет поцеловать его, но Сяо Чжань не дается, всегда оставляя ничтожное расстояние в пару миллиметров между ними. Шум, музыка, пульсация света — все это отходит на второй план. Остается только желанный омега перед ним, которого очень, очень надо подчинить и присвоить. — Да, — жарко выдыхает Ван Ибо, снова пытаясь накрыть его губы своими. Сяо Чжань делает самый невинный взгляд, когда снова отстраняется в последнее мгновение: — Ах, как жаль, что у меня уже есть муж, который не позволит этого сделать. Пальцы Ван Ибо собственнически сжимаются на его талии, наверняка оставляя следы — но так даже лучше. Метки принадлежности, самые лучшие из них — заявляющие о правах, но притом ни к чему альфу не обязывающие.  — Врешь, — рычит Ван Ибо, резко дергаясь вперед и все-таки успевая укусить омегу за губу, тут же чувствуя металлический привкус. Добыча полностью в его руках. — Ни один нормальный альфа не отпустит свою омегу в клуб, подобный этому, где все только и ищут, кого бы трахнуть. Сяо Чжань смеется, запрокидывая голову, и даже сквозь шум его смех звучит подобно ласковому звону колокольчиков. А Ван Ибо утыкается носом ему в шею, прямо в запаховую железу, жадно втягивая в себя аромат глицинии и, не сдержавшись, прикусывает это ароматное местечко, совсем чуть-чуть, не оставляя следа, но с явным намеком на то, что такие шутки его не устраивают. Смех обрывается задушенным «а-ах!», когда омега чувствует острые клыки там, где ставится — очень редко в последние годы — настоящая метка, навечно связывающая пару узами, что крепче любого брака. — Раскусил, — выдыхает Сяо Чжань, поводя плечами, чтобы сбросить дрожь. — И теперь ты просто обязан меня прокатить… В секунду в голове вспыхивают мириады картинок того, как омега, запрокидывая голову от наслаждения и без конца выстанывая имя Ван Ибо, объезжает его, снова и снова насаживаясь на член, целиком вбирая его в свою мокрую, нуждающуюся задницу, с трудом приподнимаясь на дрожащих ногах, размазывая слезы по лицу оттого, как сильно устал, и умоляя альфу взять дело в свои руки и взять же его самого — как следует, впечатав в кровать и доведя до оргазма мощными толчками. Во рту Ван Ибо скапливается слюна от одних только этих фантазий, а член крепнет почти до конца. — Обязательно, — хрипло выдыхает альфа, стискивая Сяо Чжаня в руках еще крепче и настолько погружаясь в предвкушение волшебной ночи, что не сразу слышит следующие слова. — …на мотоцикле, — договаривает омега. Смысл фразы доходит до Ван Ибо не сразу. Еще пару мгновений он упивается ароматом глициний с тонкой примесью бергамота, которую он распробовал только сейчас, и только когда Сяо Чжань обхватывает его щеки руками, с хитринкой глядя прямо в глаза, Ван Ибо, наконец, осознает. — Подожди. Что? — тупо переспрашивает он, потому что сконцентрироваться на полностью одетом омеге, который, к тому же, зачем-то предлагает куда-то ехать, в то время как Ван Ибо уже представил его задыхающимся и с членом в заднице, довольно сложно. — Мотоцикл, — терпеливо, словно маленькому ребенку, повторяет Сяо Чжань. — Поговаривают, что хотя ты и обходишь всех противников в гонке на машинах, твоя настоящая страсть — мотоциклы. Прокати меня, — он наклоняется к уху Ван Ибо, горячо выдыхая. — Хочу прочувствовать эту твою страсть… Ладно. Окей. Мотоцикл, так мотоцикл. Но когда они накатаются — этот Сяо Чжань отработает задержку по полной. Ван Ибо всегда получает то, что хочет, и этот омега не станет исключением, так что небольшая задержка лишь сделает вкус победы слаще. Хотя излишнее промедление им ни к чему: быстрее начнут — быстрее закончат и перейдут к самому интересному, а потому Ван Ибо без лишних раздумий хватает Сяо Чжаня за запястье и стаскивает его со стула, в обход толпы утягивая его к двери с ярко-красной надписью «Только для персонала». Стоит двери захлопнуться за их спинами, как Ван Ибо кидает на омегу еще один взгляд, чтобы получше рассмотреть его в белом свете люминесцентных ламп, а не в темени клуба, и невольно облизывается, отмечая точеную фигуру, идеальные черты лица и крошечную родинку под пухлой нижней губой. Совершенство. Ради того, чтобы завладеть им, не жалко потратить лишнее время на развлечения. Почти прелюдия — чем дольше ожидание, тем приятнее награда. Снова возникшие перед глазами фантазии опять разбиваются голосом Сяо Чжаня: — У тебя же есть второй шлем? Звучит с толикой неуверенности, которая могла Ван Ибо всего лишь показаться, а улыбка на губах омеги на мгновение видится напряженной, но это ощущение быстро проходит — и снова на лице Сяо Чжаня только игривость и вызов. Ван Ибо усмехается: — Ты так легко доверил мне свою задницу, а за голову боишься? Нет, ну правда. Омега не может не знать, по какому поводу Ван Ибо подошел к нему, и раз принял ухаживания, то не против продолжения. — От хорошего секса умирают не так часто, как от падения с мотоцикла, — в тон ему отзывается Сяо Чжань, и Ван Ибо довольно ухмыляется: омега не ставит под сомнения то, что он способен сделать ему очень, очень хорошо. — Мотоцикл я вожу не хуже, чем трахаюсь, — скалится Ван Ибо. — Думаешь, я могу ошибиться и упасть? — но, заметив, что омега снова напрягся, фыркает. — Да есть у меня шлем, не дрейфь. Я гонщик, а не долбаеб. И, приложив карточку-пропуск к считывателю, под звонкое пиликание толкает одну из одинаковых дверей в кажущемся бесконечным коридоре. Пропуск ныряет в задний карман джинсов, а Ван Ибо утягивает Сяо Чжаня в новый, совсем короткий коридор, чтобы через пару мгновений тот споткнулся на ровном месте и замер с ошеломленным: — Вау…  Ван Ибо растягивает губы в гордой ухмылке. О да, здесь действительно есть на что посмотреть. Перед ними раскинулась парковка, справа у стены полка со шлемами и амуницией, а дальше… Феррари, Ламборджини, еще почти десяток спорткаров, даже Бугатти затесалась, напротив — мотоциклы, включая нежно любимый Ван Ибо Yamaha YZF-R1 — все это богатство настолько поражает омегу, что тот беспрестанно бегает по технике взглядом, не зная, на что смотреть. — Это все твое?.. — восторженно шепчет Сяо Чжань, в конце фразы забывая закрыть рот. — Почти, — Ван Ибо не может перестать улыбаться с этой до невозможности милой реакции. — Парочка машин здесь принадлежит моим друзьям, но недостаток с лихвой восполнят те, что припаркованы в гараже у меня дома. Например, Астон Мартин, на котором я выиграл последние четыре гонки, я сюда не вывожу: мало ли, завистников много, — он пренебрежительно фыркает, не отрывая гордого взгляда от своих механических игрушек. — Но мотики все здесь, выбирай, какой душе угодно. Аромат глицинии окутывает его с ног до головы, когда омега прижимается сзади, жарко выдыхая ему на ухо: — Тогда покажи мне все, на что способен. Порази меня, заставь кричать от восторга… Сглотнув вдруг набежавшую слюну, Ван Ибо резко разворачивается, хватая Сяо Чжаня за бедра и буквально впечатывая его в себя: — Детка, ты ходишь по краю, — из груди рвется рычание, а желание выебать этого слишком смелого омегу прямо на капоте спорткара взлетает до небес. — План такой: сейчас мы садимся на Ямаху, ты визжишь от восторга, когда она разгоняется до сотни километров меньше, чем за три секунды, а потом я трахаю тебя, возможно, даже не довезя до дома, в первом попавшемся закоулке, пока ты отдаешься мне, как течная сука. Все устраивает? — Более чем, — мурлычет Сяо Чжань, шагая пальчиками по его груди, а когда Ван Ибо уже хочет сократить собственный план до последнего пункта, вдруг отстраняется, упархивая к полкам со шлемами, оставляя альфу облизывать взглядом аппетитные ягодицы. До чего же хорош! А строптивый настолько, что когда Ван Ибо его все-таки завалит, будет даже собой гордиться. И сегодняшнюю дату в календаре кружочком обведет. Красным. — Любой брать? — любопытствует Сяо Чжань, осматривая яркие шлемы. Вместо ответа Ван Ибо подкрадывается ближе и тянется за одним из шлемов прямо из-за спины омеги, прижимаясь к нему всем телом и снова втягивая в себя его аромат — никак не может надышаться. Омега хихикает от того, как дыхание щекочет ему шею, а Ван Ибо отстраняется, чтобы натянуть ему на голову шлем. — Готово, красавчик, — он не удерживается, да и не сильно пытается, и, застегнув его шлем, проводит рукой по ключицам и ниже, по боку Сяо Чжаня, краем сознания отмечая, что тут худоват: талия, конечно, отпад, но кости слишком явно чувствуются под пальцами. Ну, хрупкость для омеги — это же хорошо? Вот и ладно. И какое вообще, спрашивается, Ван Ибо дело. Привычным, отточенным до автоматизма движением Ван Ибо нацепляет шлем и себе на голову, хватая Сяо Чжаня за руку и подтаскивая его к мотоциклу: — Yamaha YZF-R1, — гордо, но немного нечетко из-за шлема объявляет он. — Четырехтактный двигатель, сто восемьдесят две лошадиные силы, шестиступенчатая коробка передач и максимальная скорость в триста километров в час — настоящий монстр в мире мотоспорта, — он перекидывает ногу через корпус, оглаживая руль руками так любовно, как не трогал ни одного омегу. — Запрыгивай, детка, и держись крепче, если не хочешь размазаться по асфальту. Он думает, что Сяо Чжань сейчас стеснительно отсядет подальше, едва ощутимо положив ладони на его талию, но тот, вопреки ожиданиям, притискивается действительно плотно, вцепляясь в его пресс так, что становится даже немного больно. «Какой послушный мальчик», — мысленно хмыкает Ван Ибо, заводя мотор и выруливая под открывающиеся автоматически ворота, а потом вдруг газует так резко, что мотоцикл встает на заднее колесо, а перепуганный омежий писк слышится даже через шлем. Огни ночного города проносятся мимо, сливаясь в бесконечные всполохи света, ветер треплет рубашку яростно, словно дворовый пес, по венам разливаются адреналин и невероятный, ни с чем не сравнимый восторг. Ван Ибо, в отличие от многих других состоятельных альф, никогда не пробовал наркотики — зачем, если бешеная скорость и опасные виражи приносят кайф не меньший, если они так же кружат голову и сносят заслонки разумного, заставляя чувствовать себя богом? В такие моменты он становится властелином мира, и никто не сможет доказать ему обратное. Скорость — его первая и единственная любовь, свобода — трепетная любовница. Ван Ибо уверен, что не променяет их ни на что в этой жизни. Он почти забывает о сидящем позади омеге, когда вдруг ловит в витринах отражение их переплетенных силуэтов. И только теперь понимает, что Сяо Чжань подозрительно тих: не кричит, не взвизгивает радостно на поворотах, как будто даже не дышит. И это начинает напрягать. — Ты как там? — сквозь шум воздуха и шлем кричит Ван Ибо, но ничего похожего на ответ не слышит. — Эй? И снова никаких звуков. Это странно, подозрительно и даже немного страшно — ну потому что живые люди обычно откликаются, когда их зовут. А что, если у парня сердце остановилось? Ван Ибо гонщик, а не убийца, он в своем клубе даже торговать ничем, кроме почти безобидной травки, не разрешает, и теперь в голову лезут ну совсем безрадостные мысли. Матерясь сквозь зубы, он замедляет ход и прижимается к тротуару с оббитым бордюром и окурками на асфальте — они, как нарочно, успели доехать до не самого благополучного района, но не успели его пересечь. Ван Ибо глушит двигатель — на всякий случай, мало ли, отвлечется, ямаха в таком месте недолго ничейной простоит — и ногой отщелкивает подножку, пихая ключ в карман. Слезть с мотоцикла получается куда медленнее, чем он привык: омега вцепился в него намертво и не отпускает даже несмотря на то, что они уже объективно стоят на твердой земле и бояться нечего. Пальцы Сяо Чжаня приходится буквально отрывать от себя, тихо шипя ругательства, а когда Ван Ибо, наконец, освобождается, сдергивая с себя шлем и встряхивая волосами, омегу ссаживать тоже приходится вручную — тот вообще ни на слова, ни на прикосновения не реагирует, так что шлем Ван Ибо стаскивает с некой опаской — а вдруг тот помер, и ему сейчас откроется вид бледного трупа с мутными зрачками? Но нет, живой, хотя и вправду бледный, даже в зеленоту. Стоит освободить его от шлема, повесив тот на руль, симметрично висящему с другой стороны товарищу, как Сяо Чжань начинает жадно хватать губами воздух, как рыба, выброшенная на берег, а по его телу расходится дрожь, резонансом отдаваясь в ледяные на ощупь пальцы. Стоит омега с явным трудом: ноги тоже трясутся, и Ван Ибо держит его, не решаясь убрать руки — кажется, что тот вот-вот обвалится на землю. — Сяо Чжань? — неуверенно зовет его Ван Ибо, совершенно не представляя, что произошло и что ему с этим делать. Ему припадочный какой-то попался, что ли? — Эй, приди в себя! Несколько аккуратных шлепков по щекам, совсем не сильных — омега и так выглядит, словно на пороге смерти, еще не хватало пощечиной его добить, — и Сяо Чжань умудряется сфокусировать на нем взгляд, действительно постепенно успокаиваясь. Не припадок, значит, уже неплохо. Но что, это он испугался так? Пипец странный. — Ты чего, первый раз на мотике, что ли? — хмурится Ван Ибо, наконец отпуская его и оглядывая с явным недоверием. — Д-да я и на в-велосипеде не ездил раньше н-никогда, — все еще подрагивающим голосом признается омега, приобнимая себя за плечи, словно бы в попытке защититься. Теперь на развязную сучку он не похож — похож на испуганного, забитого мышонка, и с такими омегами Ван Ибо иметь дело не привык: обычно он цепляет себе мальчиков в клубах или и вовсе пользуется услугами опытных шлюх не только по призванию, но и по профессии, — в высших кругах, где он вращается, других омег не водится. Да и откуда бы там другим взяться? Образование омегам не доступно, из выбора профессий у них только места в обслуге и проституция — говорят, на другое они не способны, Ван Ибо не в курсе, он не проверял. Так что все омеги, что бывают среди богачей, либо с ними спят, либо их обслуживают, либо их дети (читай «товар, который можно всучить деловому партнеру для более плодотворного сотрудничества») — а значит априори вульгарные и желающие угодить любой ценой, лишь бы отхватить себе, хотя бы временно, альфу с влиянием и большим кошельком, чтобы не остаться на улице без средств к существованию.  Все омеги, которых Ван Ибо встречал раньше, улыбались перманентно, красиво изгибались и вешались ему на шею, не переставая им восхищаться, и Сяо Чжань, там, в клубе, был точно таким же. А теперь дрожит явно не от восторга и прячет глаза, похоже, едва сдерживая слезы. И вот такое вот чудо Ван Ибо видит впервые, а потому стоит и пялится, как дурак, не зная, как реагировать, и умудряясь выдать только одновременно возмущенное и ошеломленное: — А нахуя покататься тогда просил? Отчего-то кажется, что сказать надо было что-то другое: Сяо Чжань, секунду назад поглядывавший из-под ресниц с какой-то робкой надеждой, окончательно опускает взгляд и только пожимает плечами в ответ на вопрос, зато почти сразу же отворачивается, начиная удаляться все еще нетвердым шагом и бросая ломкое, едва различимое: — Я, наверное, пойду. И даже не ждет ответа. Ван Ибо ошарашено хлопает глазами, смотря ему в спину и с трудом осознавая происходящее. Нет, серьезно? Возбудил, заставил уехать в какие-то ебеня, чуть не помер у него на руках и теперь уходит. Да еще и послевкусие от этой встречи какое-то горькое оставил, непонятное, а ведь планировалось всего лишь легонькое развлечение на вечер — все настроение теперь коту под хвост. — В смысле, блять, «пойду»? — придя в себя, кричит Ван Ибо ему в спину, когда Сяо Чжань уже заворачивает в ближайший проулок. — Ты совсем ебанутый, по таким районам один ночью ходить?! Ответа на следует, омега пропадает из вида, окончательно уйдя за дом, а Ван Ибо, снова матюкнувшись, еще раз проверяет ключи от байка в кармане джинсов и зачем-то спешит следом — его почему-то волнует тот факт, что этому блаженному сейчас может не повезти, и его первый же попавшийся альфа во все дыры отымеет, и повезет, если в одиночку. Омеги же законом не защищаются совсем, его если изнасилуют или грохнут — вообще никто искать не станет. Потому омеги и вешаются на каждого более или менее состоятельного альфу: авось не просто трахнет, а возьмет под крыло и будет защищать. Метку, конечно, не поставит — среди альф сейчас таких дураков нет почти, что себя к омеге привязывают, но хоть какая-то надежность. Тоже, конечно, достаться может, но шансов сильно меньше. В любом случае, без альфы идти куда-то — затея почти самоубийственная, на жопу приключения точно найдутся, причем в прямом смысле этого слова. А Сяо Чжань, дубина, практически по гетто в одиночку шастать решил, тоже, блин, гений мысли нашелся. — Да стой ты! Сядь на мотик, я медленно поеду, отвезу хоть в какое-нибудь приличное место! — с этими словами Ван Ибо заворачивает за угол, краем сознания отмечая, что сам не в курсе, почему ему не плевать на судьбу и целостность задницы этого почти незнакомого омеги, как вдруг мимо, едва не сбивая его, с ревом двигателя проносится свеженький, блестящий еще не запылившейся заводской чистотой мерс, заставляя Ван Ибо резко отпрянуть, едва не свалившись с ног. — Долбоеб, — констатирует он, смотря машине вслед, а потом хмурится, понимая несоответствие явно недешевой тачки и окружающего пейзажа. — Да что тут сегодня за съезд приличных людей в засранном райончике? Уже в край раздраженный и желающий как можно скорее оказаться в кровати — в одиночку, хватит с него на сегодня омег, Ван Ибо смотрит в ту сторону, куда направился Сяо Чжань, только чтобы обнаружить, что никакого омеги там уже нет. Там вообще ничего нет, только бесконечная дорога, упирающаяся в горизонт, из-за которого лениво выползает солнце, да постепенно редеющие домики — они на самой окраине этого задристанного городка. До ближайшего перекрестка Сяо Чжань дойти бы не успел: Ван Ибо почти догнал его, прежде чем его любезно попытались переехать, так что если тот не втопил со спринтерской скоростью, на что в его состоянии Сяо Чжань явно способен не был, вариант остается только один. Моргнув пару раз непонимающе, Ван Ибо поворачивает голову туда, где за бесконечными серыми многоэтажками, штампованными словно под копирку, скрылся мерс. — У меня спиздили омегу, — вслух обозначает он, потому что эта мысль в голове укладываться как-то не хочет. Нет, он много чего повидал, но чтоб такое — это с ним впервые. Кто так вообще делает? То есть, какой-то толстосум ехал мимо, увидел омегу, запихнул его себе в машину, и поехал дальше? И, главное, предъявить нечего: омега ему не сын, не брат и не муж, он к нему по факту вообще отношения никакого не имеет — подходи, бери, кто хочет! А он, Ван Ибо, вообще-то и хотел. Сам. Себе. Это он для себя тут изгалялся, а не для какого-то мудака на мерседесе!  Он зло пинает стену, мысленно обещая найти ублюдка и отомстить — новенькая машинка явно попадется ему либо на гонках, либо в разговорах других альф, — и разворачивается обратно, к мотоциклу, тут же замечая около него какого-то потрепанного местного пацаненка в залатанных шмотках на несколько размеров больше, что старательно пытается скрутить хоть какую-нибудь деталь. Блять, да что ж за день-то такой? — Тебе жить надоело? — рык вырывается не вполне осознанно, но Ван Ибо уже плевать: выпустить пар и набить рожу хоть кому-нибудь хочется смертельно. Голос звучит достаточно убедительно: пацан тут же вскакивает, так и не успев прибарахлиться деталями, и дает деру, схватив единственное, что было не прикручено — ближайший шлем, тот самый, в котором ехал уже украденный омега. Ван Ибо даже следом не бежит, потому что, во-первых, байк дороже, мало ли, кто тут еще шастает, во-вторых, ему еще один шлем теперь не всрался, на кого его надевать, а в-третьих, его терзает одна мысль, очень точно обозначающая его состояние и мироощущение на данный момент, и он очень хочет озвучить ее, чтобы хоть с окружающими серозными многоэтажками поделиться своим возмущением: — Да какого хуя вообще?!