flow

— Говори. Так происходило каждый раз. Господин Бранте выкладывал тяжелый кошель на стол, произносил одно слово, — и тоже самое Оливер слышал в своей голове десятки раз, когда золото в кошеле начинало играть разными оттенками желтого. Оно мгновенно складывалось в сумму слов, из-за которых его темные глубины души бурлили и приходили в движение, чтобы в следующий миг всё вновь становилось ровным и спокойным. — Я провёл несколько дней в тёмном подвале, после которого даже методы убеждения Инквизиция могут показаться вам приятной задушевной беседой, — уклончиво произносит Мосс, стараясь не выдавать какие-то отблески чувств в своём голосе. — Ничего нового, что я бы сам не видел в своей жизни. Обычные… скучные, можно сказать, рабочие дни. Взгляд Бранте в ответ оставался таким же холодным и бесстрастным. Как и его слова, так и тон голоса, раздающий приказы: они всегда раздавались чётко, лаконично и без малейшей тени эмоций. В отличие от Эль Ферро, повадки которого Мосс отлично знал за долгие года работы на него, Малькольм был всегда немногословен, — и в нужные моменты чертовски убедителен. Неудивительно, что Филиппе настолько высоко ценил его таланты. — Это была первая смерть? — Бранте снова задал вопрос после некоторой паузы. — Вторая. Первая случилась ещё задолго до нашего знакомства, — ухмыльнулся Оливер. — Уверен, это не то, что вы захотели бы пережить самолично. — Я уже прошёл через три смерти, и следующая будет последней, — неожиданно произнёс Малькольм. — В первый раз меня до смерти забил тростью мой дед, когда я пытался защитить своих оловянных «Защитников Веры». Во второй раз он захотел сжечь мою мать из-за того, что её происхождение «позорило» наш род, и я… просто был там, скованный страхом и ожиданием. И в третий раз я спас Софью от смерти под колёсами мимо проезжающей повозки, — добавил он, всматриваясь в пламя свечи на столе. Улыбка Мосса похожа на широкую, глубокую рану, смотря на которую на душе становится тревожно и жутко. Оливер, конечно, об этом знает и нисколько не скрывает этого, — из всех преступников «Последней Капли» он вероятно единственный, кого это чувство совершенно не смущает. Его хищный оскал не вызывает сомнений, что он, как и любой аристократ, чувствует свою полнейшую безнаказанность перед законом. — Я всегда знал, что босс не похож на обычного человека, — говорит Мосс с чем-то отдалённо напоминающим гордость в голосе. В горле застывает немой вопрос, который он не смеет задать: насколько это было бы непрофессионально (и глупо), сколько в то же время он не хочет услышать ответ. — Надеюсь, ваша последняя смерть не будет слишком… преждевременной. Наверняка мистер Бранте каждый раз, встречаясь с Близнецами, предстаёт перед ними таким же величественным, серьёзным, с бесцветными поджатыми губами, думал про себя Оливер. Он терпеливо поднимает на них взгляд, полный тоски и усталого негодования, словно видит перед собой возмущённых заговорщиков, но в конце концов делает вид, будто смиряется со своим унижением, и наступает тишина. Он не сможет решить их судьбу. И он не сможет никуда уйти от их приговора. — Ты никогда не думал, что однажды они перестанут нуждаться в нас и попросту избавятся как от поломанных инструментов, когда придёт для этого время? — глухо спросил Малькольм, не поднимая глаз с поверхности стола, за которым сидели они. В ответ Мосс молча кивнул. — Если Эль Ферро захочет, чтобы мы остались, то мы останемся, — загадочно ответил Оливер и впился взглядом в Бранте. — А если не захочет… — он невесело засмеялся, допил свой эль, оставив на донышке большую лужицу пены, и стукнул кружкой по столу, — то вы уже видели, как это бывает, босс, — добавил он уже серьёзно. Это было хуже всего: моментально пойти на дно, из которого нельзя было найти обратный путь. Как увязшему в песке кораблю, который больше не сможет обрести прежней свободы между толчками волн. Кораблю, у которого остались только зыбкие обломки воспоминаний. И сожалений.