Хён

Он ухватывал каждый мой вздох и прикосновение. Я был нежен, а он груб. Пока я от удовольствия забивался носом в подушку, он в поте лица работал. Работал, чтобы доставить удовольствие нам двоим. Я ногтями впивался в его бёдра, уговаривая умерить пыл, но он не останавливался. Скажу больше, моментами он ускорялся темп до такой степени, что мне приходилось отрезвлять Гонхака укусами в ладонь, которой он затыкал меня. Ему становилось больно и он на секунд пять прекращал, переспрашивая, всё ли в порядке. Я не мог отвечать, да что уж там, соображал то с трудом. Тогда он менялся. Двигался медленно, с размеренными, как бы успокающими толчками. Это была самая желаемая часть. После страсти наступало блаженство и нежность. Именно в такие моменты он показывал настоящего себя. Последнее, что я помню — рассвет. Он постепенно уставал, а у меня с лёгкостью закрывались глаза. В горле пересохло от постоянных криков и стонов. Голова болела. В порыве страсти он хватал меня за волосы, задирая голову. Опускался ниже и целовал, заставляя ёжится. Даже моментами казалось, что мы разбудили весь район. Я просыпался и засыпал, и так по кругу, до тех пор, пока он не начал шептать мне на ухо. — Малыш, просыпайся. Ещё чуть-чуть и ты вырубишься грязным. Тебя отнести в душ? Я пробормотал что-то невнятное, а он принял это как знак к действию. Далее помню его руки и мочалку. Несмотря на усталость, он помог мне. Помыл меня и переодел. После, думаю, тоже принял душ и отправился в кровать. То утро было незабываемым. Я проснулся на плече Гонхака и мягко потянувшись, чмокнул его в лоб. Дальше, думаю, объяснять не стоит. Приятно любить и быть любимым.