Хенджин приезжает в больницу в предпоследний раз. В одной руке держит пакет с одеждой для Чана, собранный его матерью, в другой — крепкий кофе, от горечи которого глаза стремятся покинуть глазницы, но омега не спал почти двое суток, поэтому упрямо пьет и морщится. А потом кривится еще сильнее, когда в приоткрытую дверь палаты альфы видит одного из его друзей, омегу Феликса. Хенджин про себя его звал Бесячей Веснушкой. Блондинчик в прошлые редкие встречи смотрел на Джинни так, будто тот в любой момент набросится на Чонина, перегрызет брату горло, а потом возьмется за него. Иногда складывалось впечатление, что все окружение младшего видело в Хенджине какого-то монстра.
Друзья Чана и Чонина приходили в больницу несколько раз, но с таким угрюмым, замкнутым Чаном было сложно. Тяжело ходить по краю и не упоминать Чонина, тяжело понимать, через что проходит альфа. Не все были способны пройти через это. Не все
хотели проходить через это. В итоге рядом остался только Феликс. За это Хенджин с трудом, но признал, что Веснушка заслуживает уважения, хоть и бесит чудовищно.
— Почему ты так упрямишься? — спрашивал Феликс у Чана, не подозревая, что Хенджин подслушивает. — Переезжай ко мне. Это явно лучше, чем жить даже пару месяцев с этим заносчивым мудаком.
— Перестань… И не называй его так, — морщится альфа. — К тебе это куда? В однокомнатную квартиру? Прости, Ликси, я правда благодарен, но не собираюсь теснить тебя и становиться обузой.
— Это совсем не так! Ты никакая не обуза! Мы друзья и должны помогать друг другу!
— Как у тебя дела с Джихуном? — весьма топорно пытается перевести тему альфа. — Ты должен строить свою собственную жизнь, а не растрачиваться на всех вокруг.
— У нас все не настолько серьезно, как тебе хотелось бы. Не увиливай. Как ты себе представляешь жизнь с ним? Чан, — Феликс внимательно заглядывает в глаза друга, — только не говори мне…
— Нет, — резко перебивает его альфа. — Ты не поймешь. Мне просто… Мне с ним проще.
— Ты думаешь, он один тебя понимает? Это не так. Мы тоже потеряли Чонина и тоже скорбим по нему. Уж точно сильнее, чем он.
— Откуда тебе знать глубину его скорби? Давай закроем тему, прошу. Я не хочу ругаться. И объяснить причины я тоже не могу, потому что сам до конца не понимаю, — как подобрать слова, чтобы не задеть друга? Как объяснить, что Хенджин, в отличие от остальных, не ходит вокруг него на цыпочках, не смотрит так, будто Чан вот-вот скоропостижно скончается. С Хенджином странным образом стало комфортнее, чем с родителями и друзьями. С омегой лучше, чем в одиночестве. Он в последние дни всегда что-то говорил, рассказывал, пересказывал, ворчал под нос, читал вслух дурацкие статьи из интернета, тем самым не позволяя Чану провалиться в месиво собственных мыслей и чувств. Провоцировал иногда, уворачиваясь от летящих в него подушек, насмехался порой.
«Что, такой большой серьезный альфа боится дядю-психолога? Какая прелесть, так и запишу в тетрадь твоих позоров, там как раз осталось немного места». Хенджин единственный, кто понял, что Чану не нужна жалость, ему не нужны долгие разговоры по душам и те, в которых говорили о Чонине в прошедшем времени.
Веснушка порывается еще что-то сказать, его буквально разрывает от желания продолжить спор, переубедить альфу, но Хенджину надоело стоять под дверью. Расправив плечи, он зашел в палату, окинул Феликса одним из своих взглядов, припасенных для чего-то раздражающего, и решил его полностью игнорировать.
Разговор, состоявшийся пару дней назад между ним и Чаном, был непростым и долгим. Все обдумав раз сто, Бан Чан переступил через себя и принял предложение Хенджина.
— Это временно, — говорит, а омега только кивает в ответ. — И я оплачиваю часть расходов, — снова кивок. — Обязанности тоже делим.
Когда Чан получил грант на обучение в корейской школе, ему выделили комнату в общежитии. Родители поначалу были против, потому что сами в Корею переехать не могли и не хотели, но потом смирились. Чан был тем еще упертым бараном — спорить с ним бесполезно. После поступления в университет альфа переехал в другое общежитие. До войны он и Чонин почти полгода снимали квартиру. Своего угла у парня сейчас не было. Вещи, которых было не так уж и много, перед отправкой на границу Чонин отвез в дом родителей вместе со своими. Договор аренды расторг он же, не зная, когда они вернутся. Каких-то существенных накоплений тоже не было, только выплаты от министерства обороны. На них можно было бы найти приличное жилье и даже несколько месяцев прожить, не работая, но было это вездесущее «но». Министерство оплачивало лишь часть больничных расходов, остальное ложилось на его собственные плечи. А еще обязательное посещение психолога следующие несколько месяцев, пока мозгоправ не решит, что Чан стабилен и «проработал травму». Травму, мать его. Травма — это сломанная рука, порез, ранение. Они срастутся, заживут. А то, что у него — это дыра в груди, которой только заплатка поможет, но все равно Чан цельным уже никогда не будет.
Хенджин привел тысячу и один аргумент, почему им будет проще пожить вместе, немного манипулировал, чего уж там, шантажировал вещами Чонина, но цели своей достиг. Честно говоря, больше, чем остаться одному, омега боялся отпускать Чана в таком нестабильном состоянии. Он не понаслышке знал, что иногда чувства настолько сильны, настолько невыносимы, что проще все закончить, лишь бы не чувствовать. Он не хотел присутствовать на еще одной прощальной церемонии, только уже с портретом Чана, утопающим в цветах.
Хенджин привел пентхаус в порядок, спрятал веревку и стремянку в подсобное помещение, где сотрудники клининга хранили швабры, метелки и щетки, и позвонил риелтору. Последнюю неделю он выбирал новую квартиру, позавчера занимался переездом, а вчера распаковывал вещи, бегал по магазинам и готовил комнату для альфы. Он впервые делал что-то такое взрослое сам. И от нервного напряжения устал в два раза сильнее. Чан не горел желанием жить с ним, это омега прекрасно понимал, но возвращаться с родителями в Австралию не желал больше. Выбирая из двух зол меньшее, Бан Чан согласился на предложение Хенджина остановиться у него, пока восстанавливается и ищет работу.
Хенджин у альфы уже не вызывал той ярости, что в первые дни. Скорее, наоборот. Чан старался держать себя в руках, чтобы не навредить ему. Дело было даже не столько в самом Хенджине, сколько во вбитых в голову установках, что омеги — слабый пол, что их нужно защищать и оберегать. И как бы эгоистично и неправильно это ни было, Джинни выступал для него своеобразным тормозом, помогающим контролировать бурлящую внутри него злость на все и всех, природу которой он сам понять не мог.
Может, Хенджин и прилип к нему, как пиявка, но Бан Чан теперь был не лучше. Альфа все еще не знал, почему омега рядом и что так изменило его отношение, но и о своих причинах догадывался смутно. Он, как вылупившийся цыпленок, привязался к первому человеку, которого увидел, впервые открыв глаза.
— Не забудь забрать…
— Я помню, — перебивает его Хенджин с легким раздражением. Ставит пакет с одеждой на заправленную кровать и снова бросает взгляд на притихшего Веснушку. — Постараюсь вернуться через час. — Ему предстояла неприятная поездка к родителям за вещами альфы и Чонина. Потом они поедут в аэропорт проводить родителей Чана. Конечным пунктом их небольшого путешествия станет новая квартира Хенджина. Еще только девять утра, а омега уже хочет убивать.
Визит к родителям сам по себе настроение портит, так еще и тащить добровольно в свой новый дом вещи Чонина, которые наверняка восстановлению альфы не помогут, не хотелось ни разу. Но спорить с Чаном в первый день их совместного проживания — идея так себе. Остается надежда лишь на психолога. Джинни думает, что ему тоже было бы неплохо заняться своей головой, потому что две с половиной попытки суицида чуть более чем за год вряд ли можно считать нормальным.
Родительский особняк, в котором омега прожил больше двадцати лет, довольно быстро стал совершенно чужим. С родителями у Хенджина никогда не было крепкой эмоциональной связи, а стены дома хранили болезненные воспоминания о потерях и разочарованиях.
Помявшись на ступенях, Хенджин в несколько больших шагов преодолел расстояние до двери и толкнул ее, не дав себе времени на обдумывание и побег.
— Явился, — язвительный тон Джину тут же прошёлся по омеге неприятными мурашками.
— Явился, — кивает Хенджин, не желая вступать в конфликт с родителем. — Сынмин уже уехал?
— Конечно, уехал. У них там работа, если ты забыл, — омега крутит в руках чашку из тончайшего китайского фарфора, задумчиво рассматривая узор на дне. — Вы теперь выросли, разъехались, Ильсон из кабинета почти не выходит, а что насчет меня? Не хочешь спросить «Как дела, папа?», «Как ты себя чувствуешь?»?
— Как дела, папа? Как ты себя чувствуешь? — выдавливает из себя Хенджин непривычные слова. Можно подумать, ему кто-то задавал такие вопросы. Хенджина не научили ни извиняться, ни благодарить, ни правильно выражать заботу и беспокойство.
Джину отставляет чашку на лакированный журнальный столик, поднимается с дивана, поправляя кардиган, и проходит мимо Хенджина.
— Вещи убрали на чердак. Собирай их там и выметайся.
— Как скажешь, папа, — выдыхает Джинни, радуясь, что избежал криков и скандалов. Первым делом он поднимается в свою комнату, собираясь забрать коробку с детскими сокровищами, но его встречают идеальный порядок и пустые полки. Покрутившись с минуту, омега понимает, что его вещи, скорее всего, тоже убрали. Честно, он даже не был удивлен.
Чердак особняка Хван совсем не был похож на те, что обычно показывали в фильмах, с паутиной, коробками, покрытыми пылью, и разбросанными детскими игрушками. Здесь было чисто, прозрачные контейнеры с вещами аккуратно расставлены и подписаны. Хенджину не составило труда найти коробки, подписанные лаконичным «Комната Чонина». Разумеется, везти все он не собирался. Кое-какой компромисс между ним и Чаном все же был достигнут, и они договорились, что одежду, мягкие игрушки, канцелярию и косметику Джинни забирать не будет. Омега доставал из контейнеров книги, блокноты, украшения, брелки, пару фотоальбомов и стопку открыток. А на дне одной из коробок его ожидало настоящее сокровище. Та самая книга сказок, уже изрядно потрепанная и не казавшаяся Хенджину огромной, но все еще манящая.
Омега не удержался, сел прямо на пол, трепетно провел пальцами по облупившейся позолоте выбитой надписи «Сборник сказок» и открыл ее. На форзаце аккуратным почерком были выведены слова, выцветшие и затертые от времени, но прекрасно читаемые:
«С Днём Рождения, мой сладкий Лисенок! Я знаю, что ты еще не умеешь читать, но надеюсь, что пронесешь эту книгу с собой сквозь жизнь и будешь читать эти слова в моменты грусти или отчаяния. Помни, что ты самый сильный, смелый и умный, и все у тебя получится, если достаточно сильно захотеть. Я всегда буду любить и поддерживать тебя, всегда буду гордиться тобой. Я всегда буду рядом, даже если будет казаться, что это не так. Будь счастлив, мое солнышко. С любовью, папа».
В носу защипало, и Хенджин захлопнул книжку, не решаясь листать дальше. Все-таки Чонин, думал он, глядя в одну точку, прожил счастливую жизнь, пусть и недолгую. Ведь его искренне любили. Лучше прожить двадцать лет любимым, чем сто никому не нужным. И почему смерть забрала того, у кого были перспективы на светлое будущее, любимое дело, дорогой человек и новая жизнь, растущая внутри? А его, Хенджина, забирать не захотела ни в первый, ни во второй раз…
Остальное омега скидывал почти не глядя, бросая в большую сумку. Также нашел два контейнера с вещами Чана. Их он заберет целиком, так что просто отставил в сторонку. А потом нашел свои и ту самую металлическую коробку, в которой лежали засушенные листья и цветы, порванный браслет, давно непригодный для еды мятный леденец, брелок со Спанч Бобом, у которого не хватало ноги и почти стерлись штаны, бусины, камушки, которые маленькому Хенджину когда-то показались красивыми, ракушки, фигурка шахматного коня…
Этот конь и стал, наверное, той самой последней каплей. Хенджин заплакал.
✦✦✦
Омега вернулся в больницу позже, чем обещал, но они все еще успевали в аэропорт. Он долго не мог успокоиться в родительском доме, а потом почти сбежал, чтобы не попасться никому на глаза. Но легче не стало. Хенджину пришлось пару раз останавливаться на обочине, чтобы не попасть в аварию. Потом провел еще минут пятнадцать в туалете на первом этаже больницы, пытаясь привести себя в порядок, пока не понял, что это бесполезно.
— Я забрал вещи, можем ехать, — бросил он, не глядя на альфу, хотя прекрасно понимал, что его ухищрения не сработают. Ни опухшее лицо, ни красные глаза спрятать не получится. К счастью, Чан хоть и смотрел на него с тревогой, но вопросов не задавал. Просто молча кивнул, окинул палату прощальным взглядом и пошел за омегой, отставая на шаг.
Прощание с родителями прошло как-то скомкано. Они все еще не были уверены, что оставлять Чана в Корее — хорошая идея. Чан в свою очередь включил режим упрямца. Говорил, что он давно не маленький и вполне самостоятельный, что родителям пора бы подумать о себе, а не о нем. Джинни все это время стоял в стороне, стараясь сделать вид, что его тут и вовсе нет, снова чувствуя себя лишним. И очень удивился, когда родители Чана по очереди приобняли его и тихо поблагодарили за заботу об их сыне.
— У тебя есть мой номер, так что звони в любое время дня и ночи, — мягко улыбнулась миссис Бан, потрепав его по голове, и поспешила за супругом на посадку.
— Прости, — внезапно сказал Чан, продолжая смотреть в спины родителей.
— За что?
— Она теперь достанет тебя звонками.
— Она волнуется за тебя, это нормально, — пожал плечами омега. — И мне не сложно. Твоя мама милая и тактичная, я уверен, что все будет не так плохо, как ты думаешь.
Чан лишь тихо хмыкнул себе под нос и промолчал. Он был крайне удивлен, что его мама и Хенджин нашли общий язык. Миссис Бан была милой и доброй женщиной, пока дело не касалось ее детей, которых она оберегала иногда чересчур рьяно. Например, с Чонином хороших отношений у нее не сложилось. Она считала, что тот слишком сдержанный и недостаточно выражает свою любовь к Чану, хоть в итоге и смирилась с выбором сына. А новости о внуке и вовсе заставили ее сердце оттаять. Жаль только, что поздно.
— Поехали домой, — сказал Хенджин, когда посадка на самолет закончилась, и направился к выходу. Это «домой» звучало так чужеродно и непривычно, но он вдруг понял, что хотел бы говорить такое Чану как можно чаще.
✦✦✦
Альфе квартира на седьмом этаже понравилась. Не слишком высоко, не слишком низко. Одна большая комната была визуально зонирована, совмещала в себе кухню, столовую и гостиную и при этом не превращалась в тесную комнатушку. Две спальни с собственными ванными, небольшая комнатка, куда Джинни втиснул стиральную и сушильную машины, и гостевой туалет. На узком балконе пока теснились коробки с неразобранными вещами Хенджина и пара складных стульев.
Спальня Чана отличалась от светлой цветовой гаммы всей квартиры темными тонами, но при этом не была мрачной. Никаких посторонних запахов, только свежий воздух из приоткрытого окна и легкий аромат стирального порошка от постельного белья и штор.
И хотя альфа ожидал от Хенджина чего-то более дорогого и роскошного, разочарован точно не был. Он, на самом деле, побаивался, что Хенджин привезет его в какое-нибудь царство позолоты, антиквариата и бархата. Потому что омега ассоциировался с такой вот старой роскошью. Или, наоборот, в слишком современную квартиру, где у любой вещи есть кнопки и пульт. И даже у пульта есть пульт. Да он бы боялся шевелиться в таком месте, чтобы ненароком что-нибудь не включить. Поэтому, оказавшись в довольно простой квартире, выдохнул с облегчением и упал на постель с неожиданно удобным матрасом, с которого теперь не хотелось вставать. Но прозрачные контейнеры и сумка в углу давили на совесть.
Он медленно складывал свои вещи в большой шкаф, понимая, что не займет даже половины, и пытался оттянуть момент, когда дело дойдет до вещей Чонина. Он хотел, чтобы вещи любимого человека были у него. И в то же время хотел сжечь эту сумку, которая одним своим видом делала больно. А что будет, когда он ее откроет? Еще при разговоре с Хенджином, который вещи брата забирать не хотел, какая-то часть альфы была с ним полностью согласна. Ну не поможет это, Чонин не вернется, а Чан себя в его вещах похоронит заживо. С другой стороны, он считал, что полностью заслужил все те муки, которые будет испытывать, глядя на то, что когда-то принадлежало омеге.
На улице уже стемнело к тому времени, как Чан закончил. Книги Чонина ровной стопочкой лежали на прикроватном столике, шкатулка с украшениями и шеренга одинаковых блокнотов заняли свое место на стеллаж напротив постели. Всякая мелочёвка поместилась в ящики. Персональная комната пыток Бан Чана была готова, когда Хенджин робко постучал в дверь и позвал ужинать.
Сначала он не обратил внимания, просто сел за стол, поблагодарил омегу и принялся за еду. Было неловко. С одной стороны, хотелось побыстрее закончить и снова спрятаться в комнате. С другой — хотелось, чтобы омега говорил хоть что-нибудь и отвлекал от мешанины мыслей в голове. Но тот, судя по всему, решил не начинать разговор первым и сочно хрустел кусочками свежего огурца. Когда тишина стала почти невыносимой, Чан поднял голову, чтобы сказать какую-нибудь глупость вроде «не ожидал, что ты умеешь готовить», и понял, что сам Джинни жует какой-то салат и отварную куриную грудку с рисом. При этом у Чана в тарелке была первоклассная говядина и весь стол был заставлен маленькими мисочками и тарелочками с закусками.
— Ты что, на диете? — вопрос прозвучал даже как-то возмущенно. Если так подумать, Хенджин всегда был стройным, но сейчас его худоба совершенно не выглядела здоровой.
— Да, — как-то равнодушно ответил омега. Прожевал лист салата и выставил палец, не давая Чану высказаться на этот счет. — У меня диета, составленная доктором. Я не могу есть острое, жирное, жареное, пить газированные напитки и… На самом деле проще перечислить, что мне есть можно.
— Почему? Ты болеешь?
— Ага, на всю голову, — невесело хохотнул Хенджин. — За свои поступки надо отвечать, верно? Вот это, — он обвел палочками свой пресный ужин, — та ответственность, которую я несу за то, что выжрал аптечку своего покойного муженька.
— Ты пытался покончить с собой? — тихо спросил Чан, откладывая палочки.
Хенджин кивнул, сам не понимая, зачем все эти откровения. Жалости он не хотел. И переживаний Чана о том, что он в любой момент может попытаться повторить путешествие на тот свет, тоже. Поэтому натянул рукава посильнее и про первую попытку умолчал. Теперь почти вся одежда Хенджина была с длинными рукавами. Футболки без верха он больше не носил, чтобы не ловить на себе то сочувствующие, то осуждающие взгляды.
А Чану вдруг так стыдно стало. Он настолько погряз в своей потере, в своей трагедии, что вел себя с Хенджином порой как последняя скотина, забывая, что у того тоже непростая жизнь, что у омеги тоже есть чувства, что ему тоже может быть больно. Насколько невыносимой была жизнь, что он решился на такое? И этот самый омега все равно протянул ему, идиоту, руку и продолжает упрямые попытки вытащить его из болота, пока сам Чан становится тем, кем быть никогда не хотел. Эгоистичной, неблагодарной сволочью.
— Мне не нужна твоя жалость, — Джинни трактовал молчание Чана по-своему. — И не надо ходить вокруг меня на цыпочках, я не прыгну из окна, если ты меня как-то заденешь. Для этого нужно будет приложить намного больше стараний. Просто забудь об этом. И ешь.
Атмосфера за столом стала неуютной, и Хенджин, поспешно проглотив ужин, помыл за собой посуду и закрылся в комнате, оставляя Чана наедине с грызущей совестью.
