Один ее взгляд

      Белые стены с золотыми росписями, огромные люстры с множеством свисавших с них хрустальных капелек, переливавшиеся радугой под светом, отливавшие золотом атласные шторы на больших окнах, светлые мраморные полы, и проходивший по барабанным перепонкам гомон– это все, что оставалось в памяти при слове «свадьба». Ах да, еще громкий звон бокалов, сбивающийся в один единый шум от чужих разговоров, пьяные танцы под тойские песни, громкий и немного назойливый голос тамады, миллионы и один тост. Духота. Все, как и всегда. Дорогие подарки, понты, образцово-показательное поведение родителей, стоящие молодожены, слушающие наставления от старших. Невеста в белом пышном платье подле жениха в темном костюме, он статный, молодой и неопытный. Это их первая свадьба. Они не успевают поесть, прежде чем снова поднимаются на ноги, чтобы послушать тост, который звучит подобно всем предыдущим: снова пожелания счастья, достатка, много детей, слушаться родителей. Монотонно, однообразно. Голоса сливались в одну длинную беспрерывную речь. За столами шли свои разговоры, кто-то пытался узнать все сплетни, которые успели наплести с прошлых тоев, а кто-то споить своих соратников, кто-то громко перешептывался, а кто-то кричал громче стариков, говорящих тосты. Опять слова о том, какая невеста молодец, не белоручка, умница-красавица. Опять наставления. Свадьба-начало семьи, ячейки общества, пусть будет много детей, 5, 10, 12. Будто соревнование- кто пожелает больше. Она сидела и совсем не слушала никого. Хватило и того, что она немного запоздала и пришлось садиться вместе со своими шумными тетками. По ушам проезжали резко включавшиеся песни, и слова теть о том, что еда вкусная и ей нужно больше есть – негоже сидеть с пустой тарелкой. Дяди накладывали ей в тарелку больше мяса и казы, она не могла отказаться и только улыбаясь, благодарила. Подали первое горячее блюдо, глубокая тарелка была настолько полна, что с нее чуть не валилось крупно порезанное мясо с толстыми кусками лука, вероятно конина. Под ней слой жаймы и сорпы. Вкусно, но жирно. Еду жадно накладывали по тарелкам, а бульон капал, стекал с большой ложки. Стало немного тише, шумели приборы, ударяющиеся о поверхность белых тарелок. Разговоры немного ослабились, но тише не были, просто музыка не гремела на все здание. Это недолгое спокойствие длилось не долго, дети быстро подскочили со своих мест и мешали тамаде передвигаться, мужчина пытался обходить чьих-то беспризорников, но те будто не обращали ни на кого внимания, продолжали бегать посреди зала. Их игра походила то ли на догонялки, то ли у них вообще не было внятных правил. Как только зазвучала звонкая песня и отключился свет выдался идеальный момент для побега. Все были заняты танцами и даже не заметили, как ее стул опустел. Лестница такая же белая мраморная, как и полы, и поручни тоже золотистые, как и все остальные детали. Без понтов здесь никак. Без понтов никто не выживет. Будто это их последний той, последняя свадьба, а для кого-то и последний день. Из бутылок лилась водка, почти не прекращаясь, официантам удавалось лишь ненадолго привстать подле стола, как чья-то рюмка опустошалась. Они подходили сзади, наполняли одну за другой. А затем наливали воду или колу соседям пьющих. Эта атмосфера начинала давить своей духотой. Казалось еще немного и вдохнуть полной грудью сил уже не будет. У лестницы на входе толпились группками мужчины, в основном курящие отцы молодых детей, которые в это время носились в коридоре, то и дело врезаясь в девушек на каблуках и в коктейльных платьях. В основном у них был красивый сделанный блонд, или длинные прямые черные волосы. Она в этой атмосфере чувствовала себя чужой - не на каблуках, в бежевом брючном костюме тройке, с темными вьющимися от природы волосами по плечи. На улице тоже казалось ей не было места, она не курила, никуда не шла, а просто стояла на ступеньках одна. Вдох- и стало легче. Выдох и она заметила группку молодежи у ворот ресторана. Они о чем-то со мехом разговаривали. Но среди них была одна, та которая бросилась в глаза. В летнем цветочном платье в пол, на невысоких каблучках, с распущенными каштановыми волосами, которые переливались под светом фонаря. От каждого ее движения волосы покачивались то вправо, то влево. В глазах ее ни намека на ложь, а на губах улыбка, такая обворожительная, что, глядя на нее невольно начинаешь сам улыбаться. Так и произошло. Девушка улыбнулась, хоть и незнакомка улыбалась другому, и в шутку осторожно ударила парня справа от нее. Тот рассмеялся. А девушка осталась стоять на лестнице, глядя на ту, что была в белом цветочном платье. Вдруг парни закурили, они достали еще одну сигарету для нее, она не отказалась и поднесла зажатую меж розовых губ сигарету к зажигалке. Кудрявая вернулась в зал. Там было все так же душно, но не так жарко. На танцполе она расслабилась и принялась двигаться в такт музыке, изредка меняя движения, чтобы соответствовать изменившейся песне. Закрыв глаза, она представляла, что вокруг никого, хоть и ощущала движения за и перед собой. Люди шли туда-сюда, снова туда или обратно. Под ногами мельтешили дети в праздничных платьицах или костюмчиках, с бабочками. Пожилые дамы умилялись детишкам и поощряли их танцы. А взрослым родителям приходилось со включенной камерой следовать за малышами, чтобы и заснять их танец, и не потерять из виду. За столами еще было пусто, а в центре так много людей, что за ними и не разглядишь кто есть кто. Но брюнетка не появлялась в поле зрения. Цветочного платья даже небольшого лоскута нигде и не виднелось. Среди людей было легко потеряться, этого она и добивалась. В танце она теряла голову, ни одной мысли, только ощущения: горячие, активные и прилив сил. На часах около 9, а празднество находилось в самом разгаре. Начался второй запал конкурсов, тостов, и телодвижений вместе с шутками тамады. Девушка чувствовала, как начинала зевать, как вдруг встретила тот самый чистый взгляд. Он, разумеется, был не направлен в ее сторону, но под ним, за стулом виднелся белый шлейф с частыми голубыми и розовыми цветами. Секунда. Два взгляда пересеклись. Это длилось меньше мгновения. Она не знала ни ее имени, ни возраста, ничего. Но эти глаза пленили ее так глубоко, что казалось мгновение длилось около вечности. Карие глаза, обрамленные густыми черными ресницами, смотрели прямо на нее, а затем снова прошли куда-то мимо нее. Аккуратные губы-сердечки складывались в обворожительную улыбку, которой она одаривала кого-то, чье лицо скрывалось за чужой головой. Она сидела через один стол от нее, ближе к лестнице. Периодически улыбалась, активно хлопая в ладоши. Ее имя не называли во время вызова родственников к тостам, ее имя не назвали во время выбора участников и участниц конкурсов, она не танцевала в центре круга. Скромно сидела в стороне, пока другие, сидевшие за ее столом активно участвовали в деятельности. Она, конечно, замечала эти взгляды, внимательно проходящие по ее лицу и телу, будто касавшиеся ее физически. Она привыкла и делала вид, будто ничего не замечает. Но среди этих жадных взглядов был один: осторожный, деликатный и более волнительный. Немного загадочный, то и дело она решала, что застала это мгновение, как оказалось, что ошиблась. Этот взгляд устремлен совсем в другую сторону. Настолько беглый, что его было тяжело уловить. От этого раззадоривался ее аппетит. Когда ей удалось выловить эти беглые черные радужки, она поняла, что это были женские глаза. Тогда ее взгляд застыл на миндалевидных глазах, обладательница которых сидела в нескольких метрах от нее в бежевом классическом костюме. Секунда и она снова вернулась в реальность. Что это значит? Поправила волосы и отвернулась от внимательных черных глаз, будто боясь, что начнет сама кидать взгляды, которые можно не так истолковать. В кругу друзей ей было комфортно, совсем не так, как это бывало на свадьбах, где она приходила как сестра. Ей приходилось сидеть среди родственников, которые допрашивали ее о том, когда ее свадьба, дети, диплом. Она отвечала односложно и пыталась выловить момент, чтобы сбежать. Но сейчас иначе. Она шутила, подкалывала, подлавливала на слове и подносила бокал со спиртным, чтобы чокнуться и выпить залпом. На улице во время второго перерыва на танцы гремела музыка из ресторана. Было так шумно, что становилось непонятно, как внутри шум ощущается терпимо. Снова запах табака. Снова мужские разговоры и одинокая девичья фигура. Она вылавливает старого друга и по-братски приобнимет, и хлопает по плечу. Тот по-свойски называет ее старой кличкой и заливается смехом, когда узнает в ней старую подругу. Они стоят, почти скрытые во тьме. И тут появляется она. Та самая. Бегло осматривает девушку и подзывает парня, тот хлопнул по плечу подругу и вернулся в зал. Она так и не успела спросить ее имя. Они поднимаются быстро по ступенькам и под стук каблуков, удаляются в шум танцев. Возвращаться назад смысла не было. Шумно и душно. И никого знакомого выцепить не удавалось. На улице было спокойнее, никто подходить не осмеливался. Она набрала номер подруги и слушала несколько гудков прежде, чем та ответила. Поговорив немного, она ощутила, как напряжение спало. Стало легче дышать, но тут она услышала свое имя, и поняла, что уже пора возвращаться. Скоро и ее позовут говорить тост. Что говорить она еще не решила. Но всегда удавалось выкручиваться. Как в воду глядела - подозвали сестер и братьев говорить тост. Она пришла вовремя и под цокот каблуков матери в праздничном платье в пол с красивым шлейфом, переливавшемся на свету, оказалась в центре зала. Среди сотни пар глаз, устремленных на нее, она заметила те самые карие глаза. Осторожно глядевшие из-за спины, они смотрели не на нее. А на родителей невесты. Те и правда были главной парой после молодожен, одеты в красивый дорогой костюм и длинное сияющее платье. Рядом с ними невысокая девушка с распущенными вьющимися волосами и парень на вид лет четырнадцати в таком же как у отца цветом костюме и с черной бабочкой. Мать не одобряла то, что дочь пришла не в платье, которая та купила специально для свадьбы. А ей было все равно. Она делала все так, как считала нужным. И в отличие от младшей дочери - невесты, была не маминой дочей, а самовольной и своим спокойствием идущей в отца. Родительской принцессой с детства быть не желала, и для родни было загадкой в кого дочь была такой. Она и сама не знала в кого она должна была пойти, хотела быть только собой. Эту выходку несколько раз упоминали родителям родственники, ну а ей все было ни по чем. Она не желала и слушать высказывания в свою сторону – она отдала полмиллиона своих накоплений на свадьбу сестренки, этого было достаточно, чтобы родители закрыли глаза на ее характер. Взяв микрофон в руки, она смотрела уже на свою младшую сестру, которая была той еще балованной принцессой, но ее любили и такой, с ее причудами и внезапным желанием выйти замуж в 21. Во многом она младшую не понимала, но во всем поддерживала, даже если родители были против. Об этом и была ее речь: без назиданий, без слез, она пожелала здоровья и процветания молодой паре и их будущей семье. Передала микрофон расплакавшейся матери, которая только и утирала слезы аккуратно, так чтобы не испортить макияж. Смотрела на младшую, а та сама начала подтирать слезы. Все-таки видно было не вооруженным глазом, что младшая «мамина доча», а старшая как-то сама по себе, «папиной дочей» становиться на захотела, у отца был «папин сыночек», так что ей было его рождение только в радость. Она была старшей, но была сама по себе: сама оплачивала себе учебу, сама нашла работу, сама работала в чужом городе без семьи. Она так долго не появлялась в родном городе, что родня не с первого взгляда узнавала в ней девчонку сорванца, которая носилась раньше с их детьми на чужих свадьбах. Но ее свое одиночество не тяготило. Когда младшая уезжала на учебу в доме было беспокойно – вещи собирала долго, искали квартиру с трудом, разбирались с тем, как перевести все вещи разом. А теперь, когда выходит замуж было еще более шумно – то поиски платья и ресторана, то кондитера, то флориста, то визажиста, то еще не весть кого. Казалось, найти жениха ей было гораздо проще. На четырех из десяти пальцах красовались серебряные кольца, которые так и норовили спутать ее неукротимые волосы. Только безымянные и мизинцы оставались без колец, на остальных то и дело оказывались блестящие или матовые кольца исключительно из серебра или титанового сплава. Она не носила золота. В отличие от матери – та стояла рядом, на ушах переливались золотые серьги с большими перламутровыми жемчужинами, на шее – жемчужное ожерелье, и на пальцах золотые кольца в традиционном казахском стиле, покрытые орнаментами.       Остался момент, которого сестренка ждала сильнее всего. Она давно и серьезно мечтала быть той невестой в пышном белом платье, с шикарным маникюром, идеальной от кончиков своей немного растрепавшейся прически до пальцев на ногах, которая кидает свой белый букет, а ее подруги и прочие незамужние девушки хотят, чтобы тот оказался в их руках. Сестра ее такого желания не разделяла. Ни белого платья на себе не хотела, ни букета. Все же родители не могли ей дать сидеть на месте, под хлопки родни, уже давно мечтавшей выдать ее замуж (желательно раньше их младшего брата). Они не знали, и никогда не должны были узнать, что жениха у нее никогда точно не будет. А вот видеть красивую невесту в платье рядом она бы и сама хотела. Девушки в длинных платьях собрались в центре зала, в ожидании. Кто-то настроен был серьезно, а кто-то в шутку стоял рядом. Да. Среди них была девушка в цветочном платье, оставляющая после себя розовый шлейф. Не замужем, не в отношениях. Девушка быстро это считала по коротким фразам ее подруг, которые успевали до нее долетать. Букет поймала другая. Но улыбка на лице цветочной леди заставила сестру невесты еще весь оставшийся вечер оборачиваться в надежде словить еще один такой вид. Всего лишь на секунду. Но ей хотелось, чтобы она смотрела не на других. Родителей было жалко останутся одни с сыном, обе разъедутся кто куда и будут собираться только на дни рождения и по праздникам. Они уже с этой участью смирились в отличие от молодой невесты. Та рыдала, пока проводился последний обряд: родители и родственницы провожали девушку в семью мужа. Когда весь коридор из родни был преодолён, высокий молодой человек взял ее за руку, и они вывели ее на крыльцо. Так и закончилась свадьба. На часах было уже за полночь. На улицах машины неслись со свистом и оставляли с ветром растрепанные волосы. Девушка еще раз помахала родителям, и уехала со своей новой семьей в новый для нее дом. Туда, где она проведет по меньшей мере год с родителями мужа и его сестрой. Старший брат уже давно жил отдельно, а сестра еще не успела повзрослеть, чтобы ее выдавали замуж. Старшая стояла возле машины и ждала момента, чтобы отвезти родителей домой. Но вдруг к ней подошла брюнетка. Она аккуратно убрала волосы за ухо и пожелала девушке удачи с плачущей матерью. Девушка ей кивнула, и снова не успев узнать ее имя осталась рядом с родителями. Вдалеке она видела ее, она в пол-оборота взглянула назад, но бросив короткий взгляд продолжила удаляться. Ухмыльнувшись, она открыла переднюю дверь, чтобы мать зашла. Утром поход в мечеть. Ничего особенного. Молодые уже при наряде, ведь дальше будет катание по городу на лимузине. Давняя мечта сестренки. Женщины в платках, мужчины в такия. Снова душно, многолюдно. Фотографирование с семьей. Девушки уже тоже в платьях. В этот раз сестра была в белом костюме двойке. Выглядела более расслабленно. На улице ее ругала мать за то, что она не надела платье и она испытала большой стыд перед родственниками, но дочь только мягко обняла женщину и попросила не шуметь при родне. Это было лучшее противоядие от сквернословия матери. Практически единственное. Затем дворец бракосочетания тоже с двумя колоннами и высоким куполом, внутри украшен был дорого, красиво и эстетично. Люстра с переливавшимися на свету блестючками, белые стены под мрамор, широкие окна, много света, мало воздуха. Родня фотографировала интерьер. Музыка подогревало ожидание. Среди толпы не было ее. Неинтересно. Но она держала телефон, чтобы заснять сестренку. Молодожены вышли помпезно по лестнице, расписались, надели кольца друг другу. Оказалось, что рядом стояла она. В легком хлопковом платье с пышной юбкой. Они снова не говорили. Все еще не знали имен друг друга. После был небольшой банкетный стол, молодые пили шампанское, а более взрослые обходились соком и водой. Негоже было выпивать в такую жару. Обещали больше тридцати градусов, ощущались пока что только 27. Солнце палило обнажённую кожу и все, к чему ему удалось прикоснуться, потому все и стремительно разошлись по машинам. Свою любимую тойоту девушка доверила отцу, пока сама садилась в лимузин, в конце которого сидела младшая в белом пышном платье, за котором едва виднелся ее жених. Напротив села она. Все еще в своем легком платье, не ярком, но сидевшем на ней идеально. Они не смотрели. Старались. Но изредка замечали коротенькие вглядывания. Обе. Они говорили с разными людьми, о разных вещах. Катались по городу, подпевали песни, которые слышали сами не зная где. Тексты простые, запоминаются после первого припева. Подпевали, пытаясь не думать. Подготовка ко второй свадьбе проходила совершенно иначе. Тут на матери было уже не такое нарядное платье. Она облачилась в легкое шелковое платье тоже в пол, она не могла обходиться без каблуков, от немолодой женщины тянулся розовый шлейф, который нравился отцу. Он поцеловал жену в щеку, прежде чем, вышел из дома. Ресторан выглядел так же дорого, как и на узату. Снаружи он пытался копировать эпоху классицизма с его колоннами, статуями в полный рост, множеством мелких золотистых деталей в украшении. За зданием виднелся ухоженный розовый сад. Конечно, не Версаль, но все же красиво. Внутри было так же роскошно. Высокие потолки, хрустальные люстры, глядя на изобилие разных форм которых захватывало дух, стены отделаны золотыми узорами. Дорого, красиво, еще раз очень дорого. Лейтмотивом всего оформления было золото. На всех родственников надели значки сватов, чтобы всем было понятно. Традиционно перед их выходом заиграла веселая музыка, а будущая родня танцевала, в них кидали шашу. Ничего уже не могло удивить, когда тебе двадцать три и уже успела посетить четыре свадьбы своих школьных или университетских друзей, и столько же свадеб двоюродных сестер и братьев, вместе с которыми она и следовала к их выделенными столами. В этот раз семье невесты было выделено всего три стола. Девушка сидела рядом с родителями в этот раз. Неподалеку был стол молодежи. За ни уже собрались почти все те, кого она успела запомнить в день первой свадьбы. Кроме той самой. Столы ломились от количества салатов и закусок: красная и белая соленая рыба, сырная нарезка, роллы из кабачков с творожным сыром, классические праздничные салаты - с картофелем пай и мясом с овощами. Так же стояли блюда, которые было сложно опознать на глаз. От такого вида ротовую полость наполняли слюни. Но пока все не собрались, начинать ужинать было еще рано. Мгновение. Она заметила ее. Длинные волосы ниже лопаток были завиты в расслабленные кудри, она была облачена в белое платье корсет. Лицо розовело весной, на губах распускалась, подобно молодому бутону розы, улыбка. Мгновение и эта улыбка была направлена в ее сторону. Лицо покрылось красным румянцем, таким стойким, что отец спросил случилось ли что. Но девушка лишь помотала головой. Волнение окутывало тело, как запах еды щекотал нос. Заиграла национальная музыка. Это означало, что сейчас выйдет жених, а за ним и срытая под белой фатой его прекрасная молодая невеста. Ее лицо за сеткой, которую держали четыре девушки в длинных классических казахских нарядах, в жилетах, расшитых золотыми узорами. Мужчина, играя на домбре подобно песне, называл имена, а невеста делала каждому поклон, ее лица все еще не было видно. Только список завершился и должен был произойти еще один обряд. Бет ашар. Фата больше не скрывала лица красавицы сестренки. На миловидном круглом личике переливался макияж, волосы были собраны в пучок. Взгляд ее жениха, высокого молодого человека, который выглядел как участник поп-группы, был прикован к своей возлюбленной. За молодыми к их столику в центре зала следовали дружка и подружка невесты. Такие же молодые люди, одетые в другой костюм и голубое длинное платье. Началось время конкурса. Молодожены назвали имена тех, кто поучаствует в конкурсе. Тут прозвучало ее имя. Его назвала сестренка. Сердце забилось чаще. Снова взгляды будут внимательно следить за каждым ее действием. Она шла осторожно, чтобы не задеть полы своего винного цвета платья. Узкое платье. Подчеркивало талию и бедра, и было свободным к низу. Следующим прозвучало другое женское имя. Тогда она уже дошла к центру, из-за стола встала она. Та самая девушка. В отличие от ее прямолинейного шага, девушка двигалась под музыку, ее движения были такими же плавными, как у поля ковыля на ветру, ни одного резкого шага. Их взгляды снова пересеклись и даже не пытались скрываться друг от друга. Одна смотрела на прекрасное белое платье, а другая на острые черты лица девушки.