***
— Хён, что общего у синяков на внутренней стороне бёдер и кулинарии? — А… Почему…? — Не знаю. Гэ не говорит. Он кусается, как псина, царапается, как кошка, может ударить, засосы ставит… везде. Но почему-то именно синяки от его пальцев на внутренней стороне моих бёдер приводят его в ужас и замешательство. И он потом просит прощения — но только за них. И при этом так неистово, что меня это пугает. Но когда я спрашиваю — морозится, будто ему самому больно. И… я уже не помню дословно, но несколько раз, сетуя на полезное питание, он поминал мои синяки. Я пытал его с пристрастием — но он не объясняет. Смотрит только так, что… Будто это я его побил. А потом делает что-нибудь такое… чтобы мне было очень приятно. И я ценю — и больше не спрашиваю. Но не забываю. И вот вчера — опять. Ты знаешь? — Ибо, я… Э… Ну… Спроси его про баклажаны. — Точно, это было про баклажаны. Так он их не любит. И что? Ему жаль видеть на моих ногах следы цвета баклажанов? Бред какой-то. Погоди. Это не всё, да? Дело не только в этом? — Спроси его. — Так он не говорит! Но тебе сказал, да? — Мм… это было в контексте питательных веществ — я спросил, почему он обходит вниманием такой полезный плод, и он сказал, что был некоторый опыт… Но не уточнил, а потом перевёл тему, сказав только, что баклажаны для него ни в какой форме не являются привлекательными. — Опыт… Какой опыт может быть с баклажанами? Невкусно или живот болел… Он же сам говорил, что всё от приготовления зависит — вот и сделал бы так, как ему нравится… Их же и сырыми можно есть, да? Долго ебаться не надо… Ибо и Сонджу воззряются друг на друга, и пока брови Сонджу ползут вверх, губы Ибо растягиваются в ухмылке сначала на одну сторону, потом на обе щеки. — Нет, Ибо-я, нет… — Да, хён, да, это оно! — Нет, не надо… — Надо! Ты же сам сказал, что они полезные. Во всяком случае что-нибудь он скажет — а там видно будет.***
Подходящий случай представился, когда они вместе оказались на Тайване. Идя по овощным рядам на местном рынке, Чжань и Сонджу обсуждали варианты обедов на ближайшие дни, а Ибо неистово скучал, пока не получил в руки охапку кинзы — но и этого хватило ненадолго. Он уже собирался предложить, что пока сходит в магазин, когда его взгляд упал на прилавок с длинными тонкими баклажанами разных оттенков — от белого и светло-лилового до тёмного, почти чёрного. Дождавшись, пока они пройдут достаточно далеко, Ибо сказал, что вспомнил вдруг одну важную вещь, и ему срочно нужно вернуться, в общем, пока… И убежал. К баклажанам. Сяо Чжань смотрел подозрительно — но это ничего не меняло. Врать Сяо Чжаню не хотелось, поэтому, когда он спросил, Ибо просто сказал, что это — сюрприз. Однако его нервное состояние и волнение по поводу того, что это не просто что-то, чего Чжань не знает, а что-то, чего он не любит, вызывало подозрения и не располагало к расслабленной обстановке. Ибо старательно хвалил еду и грыз ногти, понимая, что лажает, но ничего не мог с этим поделать. В итоге Сяо Чжань в достаточно взвинченном состоянии прижал его в углу коридора и спросил, что, мать его, происходит. — Гэ, ничего особенного… — Бо-ди. — Просто… Я хочу, чтобы ты меня трахнул. — Внезапно. — Ну… да. Баклажаном. Ибо прикрывает рот ладонью, но поздно. Он не планировал говорить — он хотел сразу показать. Но вот не успели они дойти до спальни… Что уж теперь. Зато реакция Сяо Чжаня превзошла все ожидания. Сначала он побледнел, сжав челюсти, потом прищурился и зашипел, нависая над Ибо и вжимая его в стену: — Что ты знаешь о том, как трахают баклажаном? Что ты можешь об этом знать? Что ты хочешь об этом узнать? Тебе весело, да? Или это от скуки? Очевидное недоумение Ибо, граничащее с испугом, кажется, немного отрезвляет его. — Если вам так скучен секс с моим членом, ебитесь сами. — Гэ, постой! — Ибо, чего ты хочешь, к чему это всё? — Гэ, что не так с баклажаном? — А что с ним так? — Ну, он нормальный… — Значит я — нет! Ибо тянет его за руку и всё-таки приводит в спальню. Там на кровати на полотенце лежат три тонких баклажана — один совсем небольшой, в длину чуть больше ладони, второй длиннее, а третий ещё и толще, но не шире, чем член Ибо — он проверял. — Гэ, смотри, они красивые. — Нет. — Гладкие. Приятные на ощупь. Я как увидел — сразу подумал, что… — Я-то тут при чём? — Ну, я хочу с тобой. Это же ты. — А я не хочу… с ними! — Почему, гэ? — Потому что…! Сяо Чжань обхватывает себя руками и оборачивается к двери, в проёме которой стоит Сонджу и явно не собирается двигаться с места. — Вы сговорились, да? В его глазах слёзы. Ибо пытается его обнять, но Чжань отталкивает его и отходит к окну. Его плечи пару раз вздрагивают, после чего застывают. Ибо вопросительно смотрит на Сонджу, но тот качает головой, и Ибо тихо садится на кровать. Рука его касается гладкой шкурки, и он непроизвольно начинает гладить плод. Сяо Чжань оборачивается, какое-то время смотрит на движения руки Ибо, потом в его лицо и, не найдя там чего-то, чего опасался, вздыхает и садится рядом. — Это было в старшей школе. Я не был робким мальчиком, но не был и задирой, хоть и не упускал случая подколоть кого-то, но не со зла. Однако, эти границы для всех разные, и… Не знаю… Причин может быть много — их всегда больше, чем известно. Во всяком случае, были парни, которым я не нравился — это нормально. Мне даже льстило, что они старше и сильнее, а я их бешу, но они не могут мне ответить, потому что не так… находчивы. Сяо Чжань судорожно вздыхает, дёргая нитки по краю дырки на джинсах. — А потом был концерт, участвовали разные школы… Я думаю, кто-то их надоумил — сами бы они вряд ли… В общем, они сказали, что петь так, как я, может только педик или кастрат, и что я… Я в тот момент ещё не испугался — смеялся, что педики как раз те, кто пытаются залезть парню в штаны, интересуясь его гениталиями. Тогда один из них — старший — сказал, что они, в отличие от меня, свои члены не тычут… И вытащил баклажан. Он сказал, что они трахнут меня им, а потом скормят его мне, чтобы я понял, насколько это противоестественно и отвратительно. — Гэ… Прости. Я не знал… — Конечно ты не знал. Незачем это знать. В общем, с тех пор… Потом со мной рядом всегда была девушка, чтобы не давать повод… и подобные темы не возникали. — Так а они… сделали то, что сказали? — Тебе обязательно нужны подробности? — Нет, но я… Я хочу знать, что ты чувствуешь. — Ничего я не чувствую. Просто не люблю баклажаны. — Но баклажаны же не виноваты. Это те отморозки… — И что? Если тебя так заботит судьба и невиновность баклажанов, то ты должен радоваться, что благодаря мне в мире на одного их уничтожителя меньше. — Меня больше заботит твоя судьба… И отказ от полезных веществ из-за каких-то придурков. — Полезные вещества есть не только в баклажанах. — Да, но… Получается, они победили, эти… — Какая разница? Теперь это не имеет значения. — Имеет. Должен победить ты. — Никому я ничего не должен! — Себе. Ты себе должен. И немножко баклажанам. — И что теперь? При чём тут ебля баклажанами тебя? Ибо облизывает губы и подаётся к нему, выдыхая на ухо: — Я хочу, чтобы ты сделал мне приятно именно баклажаном. Хочу, чтобы ты увидел, как мне хорошо. Чтобы ты видел, как я наслаждаюсь — и что это наслаждение связано именно с ним. Но не просто с ним — а чтобы это делал именно ты. Потому что дело не в инструменте, а в том, кто и как им владеет. И для меня дело в тебе. Сяо Чжань снова вздыхает и беспомощно смотрит на Сонджу, ища поддержки, но тот только кивает на слова Ибо, и Сяо Чжань стонет, закрывая лицо руками. — Изверги. Злые, злые люди. Нелюди! За что…? — За тебя, гэ. За тебя. Сяо Чжань стонет в ладони, но раскрывает пальцы, слыша шорох одежды. — А ещё, — говорит Ибо, снимая шорты вместе с трусами, садясь в изголовье кровати и раздвигая ноги, — они очень подходят по цвету к следам твоих прекрасных пальцев. Смотри. Он берёт средний, слегка изогнутый баклажан и проводит им от колена к паху по внутренней стороне бедра, останавливаясь у скопления отметин. Цвет у них, конечно, не идентичный, но близость гладкого блестящего предмета такой формы и смазанного колечка ануса делает эту разницу совершенно несущественной. Ибо ловит на себе жадный взгляд и спускается ниже, шире разводя ноги и давая возможность лучше рассмотреть, ещё ближе придвигая баклажан, который больше похож на лиловое щупальце… Сяо Чжань чуть ли не падает носом между ног Ибо, и тот вручает ему самый маленький плод. — Попробуй сначала этим. Он так растянут, что принял бы сразу и самый большой — но сейчас дело не в нём, а в Сяо Чжане, который должен быть уверен в абсолютной безболезненности происходящего. А тот, будто в трансе, не глядя берёт то, что даёт ему Ибо, устраиваясь между раскинутых ног, оглаживая нежную кожу и целуя самые нежные места. — Бо-ди… — Чжань-гэ. Когда тёмный кончик проникает в колечко мышц, а Ибо стонет, стараясь насадиться сильнее, в Сяо Чжане что-то перемыкает, и он начинает плакать и смеяться одновременно, другой рукой сжимая себя сквозь жёсткую ширинку джинс. Он теряется в моменте, отрывками замечая то, что происходит вокруг, сосредоточившись только на том месте, где баклажан проникает в тело Ибо. Вот Сонджу опускается перед ним, помогая стянуть штаны. Вот Сяо Чжань становится на колени, забирая у Ибо средний плод и заменяя им маленький. Вот он чувствует, как пальцы Сонджу растягивают его самого, пока он облизывает головку истекающего смазкой члена Ибо. Ибо просит больше и сильнее — и он берёт самый большой баклажан, в то время как Сонджу натягивает его, Сяо Чжаня, на свой член. — Поцелуй меня, Чжань-гэ, — просит Ибо. Чжань подаётся вперёд, переступая коленями и чувствуя, как Сонджу движется вслед за ним. Он целует Ибо, продолжая водить в нём баклажаном. — Хочу тебя в себе… Чжань отстраняется, вынимая… не такой уж и ненавистный плод. Ибо выгибается мостиком, придвигаясь ближе, и Чжань подхватывает его под попу, толкаясь в разработанный вход и чувствуя, как Сонджу втрахивает его в Ибо. Теперь Ибо может позволить себе стонать и кричать, не боясь быть неправильно понятым — он ни в чём себе не отказывает, и Сяо Чжаня кроет. Он кончает, чувствуя, как сперма Сонджу заполняет его, и видя, как изливается себе на живот Ибо. Они валятся друг на друга, вперемешку с баклажанами, которые Ибо в последний момент старается отпихнуть подальше. — Ни один овощ не пострадал, — констатирует он, когда они находят в себе силы подняться. — Ну, технически, баклажан — это ягода. — Как клубника? — Как клубника. Только баклажан. Пока они с Ибо моются и занимаются непотребством в душе, Сонджу споласкивает член и баклажаны в умывальнике и уходит на кухню. — Что он будет с ними делать? — Готовить. — Ты хочешь есть то, что побывало у тебя в заднице? — Ну, твой член тоже неоднократно бывал у меня в заднице — и мой рот не жаловался. А там ещё и термическая обработка… — И ты, конечно же, хочешь накормить этим меня. — Конечно. — И что потом? — Потом — всё. Вы с баклажанами свободны! — Ох, освободитель баклажанов… Давай, вылазь и дай мне полотенце. — Ага. Держи. А знаешь, я там ещё такие кабачки видел… — Ибооо…!!! — На завтрак, гэ. Просто на завтрак.