Keep the faith in your false perception. Red Sun Rising — My muse
Первое, что он замечает — ядерно-красную клетчатую юбку и не менее яркий галстук, повязанный крепким узлом вокруг тонкой шеи. Пару часов назад они закончили с сортировкой раненых после автомобильной аварии: медсестры валились с ног и отмывали кровь с пола, попутно разбирая папки пациентов и мечась между палатами. Приемное отделение, по сравнению с утренней суетой, затихло, почти все кушетки пустовали, оставалось только заполнить бумаги и уточнить расписание завтрашних операций. Его смена скоро заканчивалась, по правилам он уже давно выполнил свой максимум работы по количеству часов, но ещё одна ночь без сна, пожалуй, меньшее из проблем. Она сидела на высокой кушетке в самом дальнем углу отделения, по-детски болтая ногами в милых кружевных гольфах, на коленях лежал огромный том в старом коричневом переплете, раскрытый где-то на середине с вывалившимися пожелтевшими страницами. Красный пиджак в тон юбки был великоват в плечах и застегнут только на верхнюю пуговицу, волосы скорее походили на гриву дикого зверя — пышные, беспорядочные, как будто она недавно проснулась. — Её до сих пор не приняли? — Том украдкой поглядывает на Беллатрису, которая возится с папками за стойкой регистрации, где он секунду назад заполнял медкарту. Она работала в ночную смену и не была хорошей собеседницей, больше любила сплетничать с Виндой и Друэллой в ординаторской, да и никогда не общалась на личные темы с врачами, считая их высокомерными идиотами с высшим образованием (что не всегда было далеко от правды). Но, справедливости ради, она поддерживала идеальный порядок в больнице в период ужасного хаоса любой катастрофы. — Мм, нет, — задумчиво протянула Белла, чуть прищурившись. — Когда я приступила, она уже здесь была, ждет около четырех часов. Плюс-минус. — Она чья-то родственница или пациентка? — Он начал бегло просматривать имена на картах и талонах, но в основном все они были жертвы аварии. — Второе, — Беллатриса поправила очки и нахмурилась, доставая с полки толстую потрепанную папку, — пациентка Эйвери. Постоянная, у нее было назначено, но он был занят в неотложке и перенес все приемы. — И, как обычно, никому об этом не сообщил. — Том устало покачал головой, резко выдергивая медкарту из чужих рук: Белла тихо фыркнула, решив в этот раз не комментировать эту чрезмерную наглость — из всех остальных его она хотя бы уважала. На вид ей было не больше 16 — скромная, замкнутая, слишком умная для сверстников, но смелая, раз пришла сюда самостоятельно, когда обычно сердечники, да еще в таком юном возрасте, и шагу не делают в сторону больницы без родителей. Второе, что он понимает — он жестоко ошибся, если подумал, что она заблудившаяся школьница, помешанная на красном цвете. Вблизи Том сразу узнал многотомный учебник по сердечно-сосудистым заболеваниям, написанный его бывшим преподавателем Альбусом Дамблдором. Его изучали постепенно, иногда по книге в семестр, иногда в год, даже ему пришлось туго в понимании содержания, хотя другие произведения он мог прочитать за считанные дни и с легкостью сдать сессию. У нее был третий том, самый толстый, который обычно выпадал на начало четвертого курса. Сейчас сентябрь, она прочитала половину. — Вы так и будете стоять там и пялиться, или зайдете? — Она не смотрит на него, по-прежнему уткнувшись носом в книгу, и это демонстративное пренебрежение невыносимо раздражает. Том молча зашёл в палату, закрывая за собой дверь — ответ на колкость только позволит ей руководить положением. Его взгляд цепляется за небольшую заколку в виде банта и чуть ли не режет по ленте, когда он узнает фирменный атрибут женского сообщества «Львицы», которые были так популярны во времена его учебы в Хогвартсе. У него ужасно рябит в глазах: красная юбка, пиджак, портфель, лаковые туфли, даже маленький гранат в кольце практически ослепляет — слишком много красного цвета на один квадратный метр. Конечно, львы. Только гриффиндорцам свойственны такая нахальность и упрямый эгоизм, прожженный годами уверенности в том, что они лучше всех остальных. — Вы не Джексон, — она констатирует это как общеизвестный факт, и когда он отрывает взгляд от заколки, она уже закрыла книгу и слегка откинулась назад, положив руки по обе стороны от себя. — Снова в отпуске? — Боюсь, что доктор Эйвери, — Том намеренно делает акцент на фамилии, подчеркивая невысказанное обвинение в дерзости, — недоступен, сегодня только я, — уголки губ приподнимаются в притворной улыбке, и он наконец читает имя на медкарте: Гермиона Грейнджер. — Вы поступили с какими-то определенными жалобами, мисс Грейнджер? — Он избегает прямо говорить о том, что даже не заглядывал в её историю болезни. По её лицу пробежала беглая тень, она резко ощетинилась как от пощечины, но быстро пришла в себя, возвращая непринужденное выражение. Нет, в ней не было ничего от малоопытной зазнайки-старшеклассницы. — Пару лет назад, на первом курсе мне диагностировали гипертрофическую кардиомиопатию, — Гермиона равнодушно пожала плечами, будто сотни раз пересказывала это раньше, — потом из-за осложнений, вызванных воспалением легких в прошлом году, началась сердечная недостаточность. Я регулярно посещаю Джексона, чтобы пройти обследование и назначить лекарства. Я уже пью бета-блокаторы и антикоагулянты, но, — она склонила голову набок, чуть покачиваясь на месте, — периодические обмороки мешают концентрации, а преподавателей пугают до потери пульса. Ему пришлось быстро реагировать на этот краткий пересказ, несмотря на изнеможенное состояние: выраженная кардиомиопатия, осложнения, прием лекарств, юный возраст, побочные эффекты. Она сказала всё, что нужно было, и осталась довольна произведенным эффектом: это сквозило в её насмешливом взгляде — она чувствовала себя здесь более чем свободно, как если бы это он был гостем в её доме. — Мне нужно Вас осмотреть. — Как угодно, — тихо ответила Гермиона, устало закатив глаза к потолку. Она легким движением сбросила пестрый пиджак на подушку, но с белой блузкой пришлось повозиться — Том сбился со счета, сколько там пуговиц. Только сейчас он заметил, как резко контрастировали её руки с оттенком лица: они почти сливались с тканью, а пальцы подрагивали из-за тремора. Это не было для неё некомфортной или неловкой процедурой, для нервозности в присутствии врача у неё слишком богатый опыт общения с такими как он. Её это скорее…злило. Он надел стетоскоп и аккуратно подошел к ней, сохраняя дистанцию в несколько сантиметров; в ноздри ударил мягкий аромат цитрусовых духов, едва уловимый на расстоянии и отчетливо различимый вблизи. Она никак не отреагировала на смену положений, держалась уверенно, немного вальяжно, но молчала, наклонив голову в его в сторону. Даже дыхание не сбилось — одно легкое раздражение мелькнуло во взгляде, да и то так же быстро растворилось, как только он обратил внимание. Гул в ушах на секунду заслонил все звуки: её сердце бешено колотилось с ужасающей скоростью. Поразительно, как оно ещё не проломило грудную клетку. — Вы же со Слизерина, верно? — Её голос такой же звонкий и легкий, врывающийся в излишне неподходящий момент, — она будто сигналит, возвращая его к диалогу. Говорит слишком близко, игриво, специально провоцируя его на ответную реакцию. Возможно, он ей подыграет. — Что меня выдало? — Том прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться. — Вы чуть не разрезали меня на месте, когда увидели форму, — Гермиона дергает плечами от внезапного холода, но весело ухмыляется, теребя край клетчатой юбки, — к тому же большинство здешних врачей закончили Хогвартс. Факультет отгадать было несложно. Ох. Пожалуй, ему всё же стоит вспомнить навыки самоконтроля. — А гриффиндорцы по-прежнему хвастаются своим мнимым превосходством. — Том первым делает шаг назад, перекидывает стетоскоп через шею и щелкает ручкой, бегло черкая что-то в медкарте. — Да, — она улыбчиво кивает, ни намека на обиду, — и мы по-прежнему обгоняем вас по баллам. — В моё время было иначе, — он не поднимает головы, упрямо стараясь игнорировать её существование, — Дамблдор слишком многое вам позволяет. — Очень детские отговорки для слизеринца, — Гермиона язвит так быстро и едко, что чернила ручки размазываются по странице, когда он слишком сильно давит на корпус. Его пальцы впиваются в тонкий картон медкарты, в некоторых местах оставляя явные вмятины, и Том с неохотой отрывает взгляд от записей и в упор смотрит на неё, даже не пытаясь скрыть раздражение. А она сидит в той же позе, лениво, нарочито медленно застегивая пуговицы. Том не был идиотом — женщины всегда интересовались им, это было крайне трудно не заметить. Большинство растерянно хлопали ресницами, если он обращался к ним, другим хватало ума не показывать свои чувства на людях, но некоторые не стеснялись в методах и вовсю старались завлечь его. Проблема в том, что ничего из этого не подходило её действиям. И это сбивало с толку. — Доктор Реддл, не пяльтесь. В конце концов, это неприлично, — она говорит с наигранной обидой, что до него не сразу доходит смысл её слов — ему требуется нехилое самообладание, чтобы не сказать то, о чем он потом пожалеет. Гермиона закончила с верхними пуговицами и неряшливо заправила блузку в ткань юбки, поднимая воротник, чтобы надеть галстук. Красный пестрит на фоне лица, чей едва здоровый оттенок поддерживается только слоем румян. Её рука дергается, пытаясь затянуть узел, и твердый взгляд наконец дает слабину — несмотря на стойкий контроль ситуацией, тело плохо слушается её. После галстука она смиренно кладет ладони на колени, оставляя сумку и пиджак валяться на кушетке бесформенной кучей. — Одышка, головокружение, потемнение в глазах? — он задает стандартные вопросы, отвлекаясь на корявый почерк Эйвери — будто в этих каракулях была хоть толика смысла. — Периодические мигрени, головокружение в дни экзаменов и по ночам, если задерживаюсь в библиотеке. Глаза, ну, — Гермиона наклоняет голову, чуть прищурившись, — пока что всё четко. — Разве Вас не должны были освободить от занятий? — Том хмурится, разобрав среди пустых слов справки для преподавателей и рекомендации по режиму дня. — В таком состоянии повышенная нагрузка небезопасна. Она смеется. Снова. Её взгляд скользит по его халату, цепляясь то за бейдж, то за края рукавов. Он впервые за долгое время ощущает это отвратительное чувство — он кого-то абсолютно не понимает. — А Вы бы стали уклоняться от учебы на последнем курсе, особенно когда приближается первая сессия? Пускай хоть грузовик собьёт, Вы откажитесь от этого? Нет. Ни за что на свете. — Поймите, доктор, — Гермиона мягко спрыгивает с кушетки и приземляется на ватные ноги, разглаживая края юбки, — если надо будет, моё сердце устроит гонки на аттракционах в любой момент — неважно, сижу я на лекции или лежу в кровати. Я не хочу провести остаток своих лучших лет на больничной койке, с учетом того что это устранит только самые явные симптомы. — Она осторожно подходит ближе, не видя никакого сопротивления, и нервно поджимает нижнюю губу, будто готовясь сказать что-то, что ей самой не очень нравится. — Мне нужно решение, которое поможет и дальше исправно функционировать моему ещё здоровому мозгу, а не ухудшит его работу. Том думает с полминуты: пытается взвесить банальные «за» и «против», найти причину позвонить Джексону и больше не говорить ей ни слова, хочет повторить уже назначенное лечение и убедить следовать ему — хочет побыстрее уйти домой и забыть о её существовании. — Я изменю дозировку лекарств и назначу несколько препаратов с эрготамином, это должно устранить побочные эффекты и ослабить боль, — он произносит это монотонно, на автомате, но она улыбается, хватая каждую фразу как глоток свежего воздуха. — Не помешает томография, проверить, нет ли нарушений, и Белла запишет Вас к неврологу проконсультироваться насчет мигреней. — Спасибо, — она рвано выдыхает, и в голосе слышатся хрипы, но Гермиона кидается к пиджаку, быстро накидывая его на плечи, пока Том выписывает рецепт. Он аккуратно вывел последние буквы и вырвал листок, когда она повернулась, чтобы практически выхватить его из рук — он отдает не сразу. — Мисс Грейнджер, — Том говорит устало, с четкой расстановкой, будто пытаясь объяснить малолетнему ребенку какую-то элементарную истину, — всё это временно. Если Вы не сбавите темп, то лекарства не помогут и обычный обморок посреди занятия будет наименьшей из проблем. — Обещаю, я буду паинькой, — Гермиона медленно приближается и практически шепчет, без тени прежней серьёзности. Она забирает листок и кладет его в сумку, а потом делает то, отчего у него кровь в жилах стынет — снимает заколку с волос и ловко бросает ему в верхний карман халата, на прощание слегка хлопнув ладонью. Том даже не реагирует, в открытую смотрит на неё удивленными глазами — это она так нашла новый способ взбесить его или правда с ума сошла? — В благодарность, — о, точно сбрендила, — и на память. Гермиона спешно покидает палату, и вместе с ней улетучивается запах цитрусов. Ему требуется минута, чтобы прийти в себя. Как минимум привести в порядок собственное дыхание. Заколка все ещё лежит в левом кармане, под сердцем, удобно помещается и весит совсем ничего. Том подрывается с места — или швырнет ее обратно, или бросит в мусорное ведро. Но когда он выходит из комнаты, фигура в бордовом пальто уже сливается с толпой. Осторожно лавирует между людьми и растворяется где-то среди машин. Не станет же он кричать при всех. — Всё так плохо? — Беллатриса с натянутой улыбкой выглядывает из-под очков — довольная, как змея после трапезы. — Отвратительно. Заколка так и остаётся лежать в кармане халата. Нервы ни к черту.I
20 декабря 2023 г. в 20:34