Sonnenblume

Сколько он уже бежал? Несколько часов? Дней? Время летело мимо него. Да и возможности заметить его бег совсем не было. Лейтенант всё ещё болтался у него на плечах без сознания. Тяжёлый груз, но скинуть его и остановиться Кёниг не рискнул. Команда мертва. Начальство продало их за звонкую монету и бросило на произвол судьбы. Опять. Иронично, но, увы, не смешно. К сожалению, это не фильм, никто не воскреснет и время не пойдёт вспять. Погибла вся команда, все, кого Кёниг когда-либо знал. Чуда не случилось. Ну, почти. Из них двоих Гоусту досталось больше. Схватил несколько пуль и мог быть уже мертв. Кёниг вытащил его в последний момент, когда уже никого не осталось. Взвалил едва живого на плечи и побежал в лес, молясь всем богам, чтобы пули обходили его стороной. Весёлое начало недели, ничего не скажешь. Лес наконец закончился, и Кёниг на всей скорости влетел в толстые и колючие стволы подсолнухов. Цветы ударили по лицу, заставив приостановиться. Он только заметил, что солнце почти село. Было жарко, ветер едва дул. Плечи болели, спина ныла, Гоуст, кажется, не дышал. — Кёниг… — Предположительный труп попытался спуститься с чужих плеч. — Oh mein Gott… — Кёниг вздрагивает, спуская Гоуста на землю. — Как вы, сэр? — Могло быть и хуже. — Он хватается за его руку, чувствуя, как болит и кружится голова. Всё тело ломило, будто по нему проехались танком. — Сэр, нам нужна помощь, — Кёниг нервно тараторит, осматривая лейтенанта. Что делать? Куда идти, кого искать? Паника захлёстывала мозг, не давая думать. — Приди в себя, солдат, — Гоуст ударяет его по плечу, щурясь от боли. — Помоги мне встать. Кёниг садится перед ним и взваливает себе на спину. — Es wird schneller sein. — Кёниг встаёт, чувствуя, как Гоуст вцепляется в его плечи, недовольно пыхтя, но молча соглашаясь с чужим решением. Так будет лучше, чтобы он не сказал. Да и идти Гоуст навряд ли смог бы. Не долго и очень не быстро. Долгий поход сквозь цветы закончился, когда Кёниг наконец вышел на пыльную грунтовую дорогу. Спина болела от тяжести, раны давали о себе знать, идти становилось тяжело. Солнце уже почти село, когда впереди они увидели ферму. Небольшой дом, заборчик, загон с амбаром. Позади виднелось засеянное поле. — Wir sind gerettet! — Кёниг побежал вперёд, спотыкаясь о кочки. — Нам нельзя к гражданским! — Гоуст ударил его ладонью по каске, чуть не падая с чужой спины. — Вам нужна помощь! — Кёниг крепче перехватил его ноги, продолжая бежать. В палисаднике перед домом копалась девушка, проряжая цветочные клумбы под окнами. — Помогите! — Кёниг подбегает к низкому заборчику. Девушка распрямилась и удивлённо осмотрела мужчин: в военной форме, с оружием, в масках. Один из них говорил взволнованно, с сильным акцентом. — Мэм, нам нужна помощь! — он тараторит, путаясь в словах, игнорируя попытки Гоуста заткнуть его. — Он сильно ранен! — Что? — Девушка сняла перчатки, откидывая их к инструментам. — Что происходит?.. — Мой товарищ ранен, нам нужна помощь! — Кёниг опустил свою ношу на землю, помогая ему стоять. Девушка хотела было снова что-то сказать, но ринулась к крыльцу. Солдаты пошли за ней. Гоуста усадили на диван в гостиной. Девушка бегала по кухне в поисках аптечки. — Я сниму с вас снаряжение. — Кёниг стягивает с чужой головы шлем и начинает расстёгивать жилет. Гоуст сначала воспротивился, но противостоять чужому волнению не смог. Трясущимися руками с него снимали обмундирование. Девушка уже стояла рядом, отыскивая в ящике с красным крестом необходимые медикаменты. — Хватит, — Мужчина перехватывает чужие руки у своего лица, не давая снять с себя маску. Кёниг замирает, но быстро приходит в себя, отодвигаясь. Женские руки быстро и умело обрабатывали раны. Всё ныло, Гоуст шипел от каждого движения. — Пуля прошла навылет, — Девушка перевязывает раненую руку. — Вам повезло, что больше ничего не задело. — Во мне сейчас дырок больше, чем в сраном дуршлаге, ты уверена, что мне повезло? — Яд и злость кипели внутри, а уставшее сознание настигли воспоминания минувшего дня. Все погибли. Вся команда, все люди, которые хоть как-то, хоть когда-то были ему дороги, погибли. Даже чёртов МакТавиш, и тот коней двинул. Как он мог так облажаться? Подвести себя, команду? Навлечь на них такую беду! Как он мог не заметить такой простой ловушки и позволить всем погибнуть? Вина пульсировала в венах вместо крови, обжигая уставшие воспалённые нервы, не давая рационально думать, путая мысли между собой. Ты виноват, ты виноват! Только ты виноват, чёртов идиот! Это только твоя вина! Из-за тебя всё погибли! Ты всех подвёл! Ты идиот! Слепой идиот! — Сэр, — Голос Кёнига заставил вернуться в реальность. — Вы как? В порядке? Маска полностью скрывала его лицо, но глаза выдавали его мысли со всеми его потрохами. Парень волновался, попеременно кидаясь то в панику, то в тревогу. Кёниг не знал, что ему думать и что делать дальше. Не понятно, как действовать. Да ничего вообще не понятно, чёрт возьми! Как это случилось? Почему? Кто это допустил? Понятно было, когда он бежал по лесу, забыв о своих ранах, держа на плечах лейтенанта. Вот тогда всё казалось ясным, как день. Беги. Выживай. Спаси. Всё просто и примитивно. Выжить, найти помощь, получить помощь… Теперь же он совсем не знал, что делать. Как делать, с кем делать, когда? Мысли путались с воспоминаниями, пазл не становился понятным и не складывался сам по себе, а лишь сыпался на ещё большее количество частей. — Нет, я, блять, не в порядке! — Гоуст давит в себе желание ударить парня, дёргаясь от боли в ноге. Девушка кусает губы, вытирая кровь. — Пуля всё ещё в ноге, — Она поднимает глаза на лейтенанта. — Мне нужно достать её. — Так доставай, чёрт тебя дери! Всё казалось таким бешено громким, ярким. Будто его бросили в бассейн с мягкими кубиками, но сделаны они были не из поролона, а из грёбаного металла, ещё не остывшего после формовки. События проносились перед глазами со скоростью звука, воспринимать их здраво не получалось. Вот они на месте, вот всё зашумело, засвистели пули, ему попали в бедро, рядом падает Гас, потом Джонни, потом кто-то ещё, везде кровь, трупы, солнце нещадно жгло, ему попадают куда-то выше, он падает, пытается подняться, какой-то человек снова валит его на землю, бьёт ножом куда-то под жилет, кто-то рядом кричит, как зверь, потом его хватают и как плюшевую игрушку поднимают с земли, будто ни он, ни его обмундирование ничего не весит, взваливают на плечи, бегут. Он ещё был в сознании, пытался целиться в неясные, расплывающиеся и теряющиеся за деревьями силуэты, а потом всё меркнет. Потом подсолнухи, напуганный Кёниг, боль, дорога, горячая сырая спина Кёнига, фермерский дом, девушка, её руки, кровь, бинты. Бешеная карусель крутилась, а он сидел на самой незакреплённой лошади и считал выкрученные болты. Башню срывало паникой и страхом, мозг не мог выйти из состояния погони. Девушка бросила пулю в жестяной поднос на полу и взяла салфетки. Боль в ноге наконец стихла, давая перевести дух. Кёниг крепко держал его со спины, не давая шевелиться. Постепенно паника наконец начинала отступать, давая место нечеловеческой усталости. Гоуст перестал видеть опасность в каждом чужом вздохе. Он откинулся на Кёнига, тяжело выдыхая. — Можешь уже отпустить меня, — Мужчина устало смотрит на своего спасителя. Тот лишь кивает, отпуская, позволяя ему развалиться на своём теле. Девушка старательно забинтовала ногу и принялась за раны на боку. Снова повезло. Выродок, пытавшийся его пырнуть, плохо знаком с работой холодного оружия, поэтому на боку красовались лишь длинные широкие царапины, органы остались невредимы. Невероятное везение, не иначе. Гоуст устал удивляться своей жизни. — Ты тоже раздевайся, — Наконец убедившись, что Гоуст был в безопасности, девушка переметнулась к Кёнигу. — Я осмотрю тебя. Тот послушно стягивает с себя снаряжение и одежду, демонстрируя ужасные шрамы и раны, которые совсем скоро дополнят коллекцию. Она осторожно обрабатывала увечья, прислушиваясь к чужому дыханию. — Вы ведь не местные, да? — Осторожный взгляд на лейтенанта. — Не слышала, что у нас началась война. — Нет никакой войны, — Кёниг мотает головой, наблюдая за её руками. — Просто попали в передрягу, ничего сильно нового. — В передрягу? — Девушка смеётся, зашивая рану. — Передряга, это когда не хватает на пиво в баре, а не когда в тебя выпустили целый магазин. — Передряги бывают разными, — Он усмехается, жмурясь от боли. — Как нам вас называть? — Сэм, — Она отстраняется, накладывая последний шов. — Надолго вы? — На пару дней, — Кёниг осматривает свое тело. — Мы уйдём завтра, — наконец подаёт голос Гоуст. Они оба должны понимать, что оставаться здесь нельзя. Это опасность и для них, и для их новой подруги. К тому же мозг рисовал весьма не радужные картины того, как Сэм сдаёт их. Заводит группу захвата домой и сдаёт их властям. Их выведут под конвоем, допросят. А потом вернут в страну, где их уничтожат их же власти. Или их найдут и тут, убьют Сэм, а потом разделаются с ними самими. Перспективы такие себе, одна хуже другой. — Но, сэр, — Кёниг поворачивается к Гоусту. — Нам нужна помощь. — Мы подвергаем опасности гражданских. Так не должно быть. Мы уходим завтра, и это не обсуждается. Девушка бросила на него осуждающий взгляд, но перечить не стала. Не её это заботы. — Здесь живёт кто-то кроме тебя? — Гоуст внимательно изучал Сэм взглядом, ища подтверждения опасности, но кроме недоумения в чужом взгляде, не находил ничего. — Нет. Она заложит вас! Сдаст! Сейчас вы уснёте, и она пойдет в ближайший участок полиции, а потом приведёт сюда группу захвата! Вас убьют! Уничтожат! Всё из-за тебя! Ты никчёмный идиот! Как ты мог такое позволить? Из-за тебя всё погибли! — И как же девушка может содержать целую ферму совсем одна? — Тяжело, но я всю жизнь здесь живу, уже привыкла. Что за допрос? Максимум, что я о вас знаю, это страну, в которой вы служите. Я даже лиц ваших не видела. Я не опасна. — Опасен каждый человек. Нельзя знать точно, кто воткнёт нож тебе в спину, а кто нет. — Тогда тебе стоит пристрелить меня. — Сэм собирает остатки бинтов и окровавленную вату и выходит из гостиной. — Сэр, вам стоит успокоиться. — Кёниг обеспокоенно смотрел на Гоуста. — Она не опасна. Она всего лишь фермер, какая ей польза в том, чтобы сдать нас? Гораздо больше опасности в том, что за нами могут идти. Вы ищете проблему там, где её нет. — Не заставляй меня повторять дважды, — Гоуст понижает голос, опасливо поглядывая в сторону кухни. — Мы уходим завтра. — Куда? — Парень не сдерживает обречённого смешка. — Куда нам идти? У нас ни документов нет, ни денег. Нам не к кому обратиться. Нам нужна помощь и отдых. Вам то уж точно. — Ты думаешь нас здесь не найдут? — Herr, gib mir die Kraft, mit diesem Idioten fertig zu werden! — Кёниг встаёт с дивана, всплёскивая руками. — Я устал с вами спорить! Куда нам идти? В лес? Есть корни и ловить белок? И ждать, когда нас найдут и вернут на родину под трибунал? Или вообще расправятся в этом же лесу! — Вам действительно стоит остаться здесь, — Девушка вышла с кухни с подносом в руках. — Ваш друг прав, вас быстро найдут в лесу. Не скажу, что у меня очень безопасно, но вы сможете спрятаться. Сэм поставила поднос на журнальный столик. Аппетитно запахло мясом, овощами и ягодным сиропом. — Ешьте и ложитесь спать. Я принесу вам одеяла. Она вышла из гостиной и поднялась на второй этаж. Потолок тихо заскрипел от чужих шагов. Кёниг обречённо вздохнул, возвращаясь на диван. Гоуст приподнял маску и подвинул тарелку к себе. Тревога наконец начала отпускать. Действительно, куда он собирался пойти? Вернуться на место бойни? Вернуться на родину? Что он собирался делать? Он ранен, Кёниг тоже. Они оба устали. Им некуда идти. — Кроватей в доме больше нет, будете спать на диване. — Сэм мыла тарелки. — Да и безопаснее вам будет — окна и двери в шаговой доступности, в случае опасности легко сбежать. — Диван лучше, чем корни в лесу, — Кёниг вытирает посуду полотенцем, осторожно глянув в сторону гостиной. Гоуст лежал на диване, отвернувшись от кухни. Он слишком устал, чтобы продолжать спорить и препираться. — Спасибо тебе, — Вода наконец перестала шуметь, и Сэм отложила губку. — Если бы не ты, мы бы погибли где-нибудь в поле. — Да брось. Сами вы бы никогда не погибли. Такие, как вы, не пропадут. — Не в этот раз, — Кёниг вздыхает, поворачиваясь к гостиной и понижая голос. Кажется, она всё прекрасно понимала. И что их продали, что все погибли, что идти некуда, помощи ждать не от кого. Она понимала кто они и откуда, чем занимаются и как сюда попали. Видимо, именно это настораживает Гоуста. Понимание проблемы в его глазах приравнивается к измене, к опасности. Кёнигу же становилось легче. Он знал, что нельзя так беспечно разбазаривать военные тайны и взваливать на плечи Сэм тяжёлое решение — спасти или убить. Воспоминания о произошедшем давили, вбивали в землю осознанием — все мертвы. Все до одного мертвы. И им самим осталось не долго. — Не всё так плохо, раз вы ещё живы, — Девушка убирает сухие тарелки в шкаф. — Пока живы, — поправил Кёниг. — Тебе пора спать. Не стоит перегружать себя с такими ранами. Я буду наверху. Если что-то понадобится или случится — зовите. — Извини, если нам придётся разбить окно ночью. — Всё в порядке, я понимаю. Если за вами придут — в прихожей на комоде лежат ключи от старой отцовской машины. Я на ней почти не езжу, но вам она может ещё пригодиться. Бензина в баке как раз должно хватить доехать до города. — Danke. Du bist unser Schutzengel, Sam. Девушка улыбается, выходит из кухни, тихо пробирается через гостиную и поднимается к себе. Кёниг гасит свет и на ощупь двигается к дивану. Он ужасно устал. Тело гудит, мышцы ноют от каждого движения, ноги и спину сильно ломило. Долгий марафон с тяжёлой ношей давал о себе знать. Старый и жёсткий пружинистый диван казался королевским ложем, хоть и был достаточно тесным для них двоих. Кёниг повернулся к лейтенанту спиной и ткнулся в подушку, устало вздыхая. На душе будто кошки скребли, мысли в голове шумели, не давая расслабиться. Было страшно. И больно. И тошно. Что будет завтра? Доживут ли они? Что теперь делать? Гоуст проснулся от шевеления рядом. Вокруг темно, подушка жёсткая, старые пружины так и норовили порвать обивку и впиться острыми концами в бок. На секунду показалось, что он снова на базе, на привычной жёсткой койке. И всё в порядке. Глаза быстро привыкли к темноте и приятная иллюзия развеялась, давая место головной боли, тревоге, разочаровании в себе, вине и усталости. И чему-то безумно горячему сзади. Он только сейчас заметил, как близко лежит Кёниг. Большие крепкие руки обнимали его, как мягкую игрушку. Какого чёрта? Гоуст было хотел возмутиться и скинуть Кёнига с дивана, но остановился. Парень спал. Он нёс его добрых несколько часов на спине, обхаживал, как мог, сам попал под огонь. Он спас его. Стоило ли будить ради такой мелочи? Ответом стал тяжёлый вздох. Он тоже слишком устал, чтобы заниматься такими пустяками. Да и не мешали ему эти объятия. Было тепло, уютно и внутри от утраты всё болело не так сильно. Утро началось с крика петухов во дворе. Сэм уже колдовала на кухне у плиты, Кёниг сидел рядом и чистил апельсины. Может, всё это было страшным сном? Он ушёл в отставку, теперь живёт на ферме с молодой женой, Кёниг приехал навестить старого друга, а через час приедут остальные, привезут пиво, замаринуют мясо и вечером они будут жарить его во дворе, пить и вспоминать прошлое. Но раны вернули в реальность пульсирующей и неприятной болью. Где-то за лесом лежат его товарищи, на кухне сидел раненый Кёниг и спасительница-Сэм. И никакого пива и барбекю на заднем дворе. — Мы вас разбудили? — Кёниг отложил дольку апельсина в тарелку. Гоуст стоял в дверном проёме, не понимая, зачем встал. Голова болела, раны тоже, в глаза будто соли насыпали. Усталость никуда не ушла, а наоборот усилилась. — Петухи. — Он сел за стол, осторожно вытягивая больную ногу. — Да, с непривычки тяжело здесь спать. — Сэм достала тарелки из шкафа. — Надеюсь, вы не против яичницы на завтрак? — Не против, если она не с беконом. — Не любите бекон? — Девушка разложила завтрак по тарелкам и поставила их на стол. — Налить вам кофе? — Чай, — Гоуст поднял маску и принялся есть. За окном шуршали курицы, пели птицы, тёплый ветер задувал в открытые форточки, пахло апельсинами. Было спокойно и умиротворённо, будто так и нужно. Кёниг с аппетитом ел яичницу, поминутно поправляя маску. Сэм быстро закончила с завтраком и встала из-за стола. — Я пойду во двор, кормить куриц. Зовите, если что-то нужно. — Может, вам помочь? — Кёниг отрывается от еды. — Нет, не нужно. Лучше отдыхайте, я сама справлюсь. Да и опасно вам пока выходить. Она надела соломенную шляпу и вышла из дома, оставляя солдат наедине. — Как вы себя чувствуете, сэр? — осторожно интересуется Кёниг, поднимая глаза, облизывая жирные от бекона губы. — Нормально, — Гоуст вырезает желток вилкой и отправляет в рот, закусывая поджаренным тостом. — Как твоя спина? — Всё хорошо, — оживляется Кёниг, заканчивая с трапезой. — Спасибо, сэр. — Что нам теперь делать? — Кёниг складывал их обмундирование в аккуратную стопку рядом с диваном, приставляя оружие к подлокотнику. Гоуст наблюдал за ним, пристраивая подушки и одеяло в углу дивана. — Я не знаю, — честно отвечает лейтенант. Помощи им ждать было не от кого. Теперь, скорее всего, их подразделения расформированы, по новостям объявили об измене и вынужденных мерах. А может и вовсе ничего не объявили, лишили всех званий, сожгли все документы и сбросили тела в яму в карьере. Чем всё кончилось оставалось только гадать. — Как вы? — осторожно спрашивает Кёниг, садясь рядом на диван. — Ты уже спрашивал. — Я беспокоюсь о вас. — Со мной всё в порядке. — Гоуст продолжал гнуть своё, не понимая, зачем он лжёт. Всегда лгал. Ничего не было в порядке. Никогда не было. И никогда больше не будет. — Когда тебя это вообще стало волновать? — Когда вы вправили мне мозги, сэр. — под маской Кёниг, вероятно, улыбался, но увидеть этого Гоусту не доводилось. — Соуп неплохо научил тебя действовать мне на нервы. — Он закатывает глаза, откидываясь на спинку дивана. Когда это произошло? Два года назад? Три? Он не помнил, сколько прошло лет с того дня. Обычный ничем не примечательный вечер. Солдаты уже лежали по койкам, начальство складывало бумаги в ящики и отправлялось спать. Всё как всегда. Гоусту не спалось. То ли от холода, то ли от шума вьюги за окном, то ли от недостаточной усталости, но спать не получалось. Он молча лежал в постели, сложив руки на груди, смотря на трещинки на потолке, едва освещаемыми светом фонаря снаружи. Ветер завывал, просачиваясь в щели под подоконником. От холода сводило зубы, никакая одежда и одеяла не помогали. Даже обогреватель у кровати не спасал. Отопление накрылось ещё утром, а сантехники и слесаря на помощь ехать не очень спешили. Спасались как могли: кто сбивался большими компаниями в одной комнате, кто обставлялся обогревателями и укутывался в сто слоёв одеяла. Гоуст же лежал в своей комнате, полностью одетый, спрятавшийся под одеяло чуть ли не по макушку. Холод пробирал до костей, несколько чашек горячего чая перед сном согреться не помогли. Оставалось лишь лежать и ждать, когда проклятая железяка у кровати прогреет комнату. Из размышлений о том, насколько ужасна смерть от переохлаждения, его вывел шум снаружи. Кто-то кричал, угрожал стрелять. По коридору послышались торопливые шаги и разговоры: солдаты сбегались на крики на плацу. Интерес победил лень и раздражение, и Гоуст выполз из-под одеяла и направился к двери. Солдаты бежали по коридору с оружием, застёгивая жилеты и каски на ходу. Что происходит? Лейтенант направился за общим потоком солдат, отправляя спать любопытных, но не успевших выйти из комнат, вояк. Снаружи уже было два-три десятка человек. — Что происходит? — Гоуст подходит к Прайсу, придерживающему свою неизменную шляпу на голове, дабы ту не сдуло ветром. Мужчина в ответ лишь кивает вперёд, на что-то указывая. Впереди, окружённый солдатами, готовыми выпустить к него целую обойму, стоял Кёниг. Гоуст был наслышан о нём: живой танк, сворачивающий головы и срывающий двери с петлей почти голыми руками. Дурная слава чёрным знаменем развевалась над его именем, бросающим в дрожь любого. Но сейчас он стоял перед ними, бросив оружие себе под ноги. Кёниг бегал глазами по толпе, явно кого-то выискивая. Его взгляд остановился на Гоусте. Он хорошо знал этот взгляд. Слишком хорошо. Отчаяние, смешанное со страхом и ненавистью ко всему на свете. Кёниг не сводил с него глаз, будто что-то говоря. Гоуст не понимал. Ни чего хотел Кёниг, ни как он сюда попал. Арестовали его без усилий, хотя, если бы австрийцу потребовалось, он мог бы перебить половину присутствующих и в наручниках. Но он добровольно протянул руки для заключения и спокойно пошёл за солдатами, не задавая вопросов. Он знал, на что шёл. Допроса не потребовалось. Кёниг сам выложил им всё, стоило двери в импровизированной допросной закрыться. Гоуст хорошо запомнил его слова в ту ночь: «Я не хочу служить предателям». Приживался Кёниг у них тяжело и долго. Солдаты относились к нему настороженно, следили за каждым его шагом. Но через время обстановка перестала быть такой напряжённой и тяжёлой. А теперь они здесь, на далёкой ферме где-то в глубинке Аризоны, совсем одни, без шанса на нормальную жизнь. — Сэр, — Кёниг осторожно похлопал его по плечу, обращая на себя внимание. — Я в норме, — Гоуст отбрасывает его руку, убирая воспоминания подальше. Сейчас не время думать об этом. — Я приму душ. — Он встаёт с дивана. — Но ваши швы. — Кёниг почти поднимается за ним, но под серьёзным взглядом садится обратно. — Я буду осторожен. Сэм заскочила домой только на обед и вернулась во двор. Кёниг из окна наблюдал за тем, как она хлопотала на ферме. Гоуст изучал дом. Старый паркет, давно требовавший лака, диван, служивший им кроватью, шкаф с сервизами и хрустальными вазами, лёгкие клетчатые накидки на креслах, сломанные часы на стене. Обычный фермерский дом, которому не хватало крепкой мужской руки. На второй этаж забираться получилось не сразу. Нога и бок болели, лестница давалась с трудом. Под ощутимым надзором Кёнига он всё же осилил последнюю ступень. Второй этаж был меньше, всего на две комнаты: спальня Сэм и кладовая, заставленная аккуратными башенками подписанных коробок и ящиков. Ничего подозрительного или интересного. В коридоре у основной лестницы был подъём на низкий и маленький чердак. Взобраться туда Гоуст бы не смог. Когда лестница была героически преодолена во второй раз, лейтенант пришёл к Кёнигу на кухню. На плите уже стояла сковорода и кастрюля, на столе лежали овощи и непонятные Гоусту приправы. — А ты времени зря не теряешь. — Он сел за стол, мысленно проклиная солдат, ранивших его. — Сэм занята, — Кёниг жмёт плечами, размешивая что-то в кастрюле. — Да и без дела сидеть уже невмоготу. — Как думаешь, Грейвса тоже убрали? — Мысль вырвалась раньше, чем он успел её обдумать. — Тени уничтожили нас, зачем избавляться от удобных и послушных пешек? — Послушные, но совсем не пешки. Они ведут свою игру и действуют только в своих интересах. — Вы думаете, они могли бы нам помочь? — Кёниг поворачивается к нему, отрываясь от готовки. Он был готов принять помощь от кого угодно, но не от перебежчиков, а Shadow company хорошо прославилась этим качеством. Действовать только в своих интересах и любыми способами — вот их пожизненный девиз. — Я не знаю, Кёниг, — Гоуст смотрит ему в глаза. Он знал, что Кёниг не пойдет за предателями, даже если они действительно живы и будут готовы достать их отсюда. А ещё он знал, что Кёниг пойдет за ним даже в Ад. — Нельзя исключать, что они смогут нам помочь. Вопрос лишь в том, живы ли Тени. — Sie haben Ihre Familie getötet, Sir. — Ich weiß, König. Повисла долгая, напряжённая пауза. Они буравили друг друга взглядом, не зная, что говорить. — Нам нечего им предложить в качестве оплаты. — Австриец поворачивается к плите. — Мы теперь никто. Ни чинов, ни имён. Официально скорее всего мертвы, и Лассвел уже написала складный отчёт о нашей славной смерти. Или бесславной. И Грейвс нам ничем не поможет. Разве что скорой и быстрой смертью. — Мы не можем оставаться здесь. — Гоуст складывает руки на груди, смотря в окно. Солнце медленно садилось. — Нам нужно разобраться с этим дерьмом. — Вдвоём против целой армии? Против людей, в чьих руках вся мощь и любая информация? — Кёниг выдавливает из себя что-то похожее на смешок. Отчасти он понимал и поддерживал Гоуста. И не из такого дерьма выбирались. Разобраться можно с любой проблемой, и их не должна стать исключением. Им нужны наводки, данные, оружие, живая сила. Всего этого, скорее всего, больше не было. ОТГ-141 уничтожено, все связи потеряны, а друзья убиты. Кёниг в этом не сомневался. Их большую и крепкую паутину наконец смели и сожгли в камине. Приказ «уничтожить» был выполнен идеально. — Значит мы разберёмся со всем сами. — Прозвучало не так уверенно, как ему хотелось. — А теперь налей мне чай. Сэм вернулась вечером, едва волоча ноги. Работа на ферме выматывала, а делать всё в одиночку было ещё тяжелее. — Будете ужинать? — Кёниг вышел к ней в коридор. — Вы приготовили ужин? — Она снимает шляпу и проходит в дом. — Да. Я подумал, вам будет тяжело после долгого дня. Они вышли в гостиную, где сидел Гоуст. Он склонился над столом, рассматривая разобранные часы. Сидеть без дела и вправду было тяжело, поэтому он нашёл себе занятие: разобрал сломанные часы и искал поломку. — Тогда накрывайте на стол. — Сэм заглядывает Гоусту через плечо, рассматривая мелкие детали и разложенные на столе шестерёнки и всевозможные колёсики. — Я пойду приведу себя в порядок. Она поднялась наверх. Кёниг снова зашумел на кухне в поисках тарелок и столовых приборов. — Ужин был чудесный, спасибо. — Ich helfe Ihnen gerne weiter. — Уже довольно поздно. Я пойду к себе. Зовите, если что-то понадобится. Вам тоже стоит отдохнуть. Не нужно перетруждаться. Девушка отправилась наверх, оставляя солдат наедине. — Сделать вам чай, сэр? — Кёниг сидел на полу около журнального столика, на котором Гоуст разобрал часы. Механизм старый, детали начинают изнашиваться, но своё время они ещё отходят. — Можешь обращаться ко мне не так официально. — Гоуст кивает, сосредоточенно выкручивая и снимая стрелки с циферблата. Эти часы видали виды. Хороший ремонт и чистка давно были необходимы. — Вам не нравится? — Кёниг ставит чайник на плиту и достаёт чашки. — Ты выше меня по званию, Кёниг. В этом нет смысла. — Я постараюсь, сэр. Гоуст поднимает на него глаза. — Простите, — Он отворачивается к чайнику. — Мне нужно привыкнуть. — Вы когда-нибудь хотели уйти? — Кёниг снова сидел у журнального столика, держа в руках кружку с горячим чаем. — Откуда? — Гоуст протирает стрелки влажной салфеткой. — Со службы. — Нет. — Он прикручивает стрелки обратно к циферблату. — Почему? — Потому же, почему и ты, Кёниг. Я не знаю другой жизни, кроме этой. Я не смогу жить на ферме или работать в офисе 5/2. Всё моё существование держится на одной лишь службе. — И вас никогда не посещала мысль, что можно жить по-другому? — Прекрати. — Гоуст откладывает часы и смотрит на Кёнига. — Ты прекрасно знаешь ответы на все свои вопросы. — Я больше не могу думать, сэр. — Он кладёт голову на стол, закрывая глаза. — Zu viele schlechte Gedanken. Ich brauche eine Ablenkung. Гоуст ничего не ответил. Он знал от чего бежал Кёниг. Потому что сам от этого прятался. Он знал — если он перестанет работать, перестанет думать, воспоминания его раздавят. Мертвецы будут мерещиться в каждом углу, в каждом отражении, он будет снова и снова пересчитывать их в голове, коря себя за неосторожность. Он их подвёл. Всех подвёл. Прокололся в самом простом задании — заботиться о других. Хотелось верить, что Кёнигу на это было всё равно. Он недолго знал этих людей, почти совсем не общался, лишь выполнял приказы. Ему должно быть абсолютно до лампочки. Но почему-то это оказалось не так. И Гоуст не знал, почему. — Найди себе занятие. — Гоуст снова возвращается к часам, заталкивая мысли в дальний угол своего сознания. — А лучше ложись спать. — А вы? — Закончу и тоже лягу. — Я подожду вас. — Кёниг кладёт голову на сложенные на столе руки. — Ложись. — Гоуст кивает на диван, сверля Кёнига взглядом. Выглядел он уставшим, совершенно раздавленным. Кёниг всё же повинуется, не желая спорить. Он бросает подушку позади Гоуста и втискивается в промежуток между ним и спинкой дивана. Даже разобранный он был маленьким, они вдвоём с трудом на нём помещались. Кёниг ткнулся лбом в чужую поясницу, закрывая глаза. Гул в голове поутих, давая место чему-то другому. Хватило его ненадолго. Гоуст и сам устал, глаза с трудом удавалось держать открытыми. Он прикрутил заднюю крышку и завёл часы. Они с тихим тиканьем пошли. Гоуст вешает их на прежнее место, отмечая, что завтра нужно будет выставить правильное время. Выключает свет, возвращается к дивану, ударяясь и без того больной ногой об угол столика, чуть не падая с ругательствами на диван. Гоуст берёт свою подушку и ложится рядом с Кёнигом, балансируя на краю дивана. Он закрывает глаза, наконец найдя положение, в котором ничего не болело. Оставалось лишь уснуть и молиться, чтобы мёртвые не приходили во снах. Из приятной дрёмы вывела тяжесть в груди. Дышать становилось трудно, будто на нём лежало что-то тяжёлое. Гоуст открыл глаза, приподнимаясь, едва разбирая силуэты в темноте. Тяжестью на груди оказалась рука Кёнига. Он снова лежал совсем рядом, уткнувшись носом Гоусту в плечо, тихо сопя. Дурные мысли тут же улетучились, оставляя привычную усталость. Гоуст облегчённо выдохнул, возвращая голову на подушку. Это просто Кёниг и его странная привычка обнимать людей во сне. Он сдвигает чужую руку ближе к животу, вдыхая полной грудью, снова закрывая глаза. Утро началось с крика петухов во дворе и шуршания на кухне. На диване Гоуст лежал уже один — Кёниг сидел с Сэм на кухне, старательно нарезая яблоки. Сэм стояла рядом с миской в руках, что-то активно размешивая венчиком. — Доброе утро. — Девушка ставит миску на стол, нагибается к шкафчику и достаёт форму для выпечки. — Завтрак придётся подождать. Гоуст на это только молча кивает, садясь за стол. — Налить вам чай, сэр? Снова кивок. Он всё ещё приходил в себя. Сон был не глубоким, беспокойным и совсем не расслабляющим. Гоуст не любил, когда к нему приходили мертвецы. — Вы плохо выглядите. — Сэм ставит форму в духовку. — Плохо спал. Я починил твои часы. Не думал, что они так громко ходят. — Да, я уже перевела их. Спасибо. Сама бы я их только выкинула. Кёниг ставит перед ним кружку. От чая становится немного легче. Напиток, дарящий жизнь, не иначе. Сэм ушла во двор сразу после завтрака. На ферме всегда есть чем заняться, особенно если ты живёшь один. Теперь по дому слонялся уже Кёниг, всматриваясь в каждое окно, мимо которого проходил. Когда первый этаж был досконально изучен, он поднялся наверх, оставляя Гоуста в гордом одиночестве. От этого становилось дурно. Внутри что-то неприятно шевелилось, натягивая уставшие нервы. Джонни, наверное, сказал бы сейчас что-нибудь глупое, в своей манере. Ударил бы по плечу, издевательским тоном читая нотацию. Потом бы позвал Гаса и Прайса и всю дружную компанию потащил бы в какой-нибудь бар, травя по дороге идиотские стереотипные анекдоты, над которыми они каждый раз смеются. Но Джонни больше не было. Не было и Гаса. И Прайса не было. Они больше никогда не сходят в бар. И Гоуст больше не услышит от МакТавиша сто и один анекдот про британцев. Ничего не было. Даже могил, на которые можно было бы сходить и поплакаться серым холодным надгробным камнями. Был только Гоуст и сжирающее его одиночество, смешанное с отчаянием. И Кёниг. — Сэр. — Кёниг возникает рядом, держа что-то в руках. — Я нашёл старое радио. Он ставит его на стол и садится на диван. — На чердаке? — Гоуст придвигает прибор ближе. Внутри что-то сыпалось, старый пластиковый корпус тихо и неприятно трещал. — Да. Там много всякого хлама. Его можно привести в чувства? — Если в этом доме появится что-то больше отвёртки, то я попробую. — Он ставит радио обратно на стол. — Зачем оно тебе? — Мы могли бы попробовать выйти на местную частоту. — С этого куска пластики и медной проволоки? — Гоуст усмехается, поворачиваясь к Кёнигу. — Даже если и сможем, то ничего важного не узнаем. Да и незачем. Нам нужно выбраться отсюда, а не начать войну. Людей, желающих нас убить, и так критично много. Да и диапазона скорее всего не хватит. — И какой у нас план? — Я не знаю. — Гоуст устало вздыхает, откидываясь на спинку. — Давай отложим этот вопрос? Нам нужно прийти в себя. Слишком много смертей в один раз. Сэм вернулась домой вечером, когда солнце почти скрылось за горизонтом, с целой корзиной яиц и яблок. Кёниг с Сэм весь вечер крутились на кухне. Аромат стоял, как в самом дорогом ресторане. Специи, овощи, мясо, домашний хлеб — всё смешивалось в воздухе, возвращая в мечту о счастливой спокойной жизни. Ужин был сказочным. В другой жизни Гоуст бы ежедневно ходил в ресторан, где работал бы Кёниг. Сэм без умолку рассказывала о курах, о том, сколько она собирает яиц за сезон, сколько получает на продажах этих яиц. После ужина она ушла к себе, оставляя вечерний быт на гостей. Паяльник Гоусту нашли и даже любезно выделили ещё несколько найденных в коробках в кладовой инструментов. Радио оказалось очень старым, но вполне жизнеспособным, хотя работы было много. Он снова занял весь журнальный столик деталями и инструментами. Света от люстры едва хватало, паять было тяжело. Кёниг как и вчера сидел у стола, наблюдая за чужой работой. — Чёртов свет. — Гоуст откладывает паяльник и потирает глаза. Он устал и уже хотел спать. — Я могу поискать для вас лампу. — Кёниг смотрит на него из-под маски, распластавшись на свободном углу столика. — В кладовке наверняка найдется что-нибудь. — Не нужно. Сэм уже наверняка спит, разбудишь. — Гоуст аккуратно прикладывает детали в стороне и выключает паяльник. — Нам тоже пора. Я сейчас отключусь. Кёниг согласно кивает и поднимается, задевая коленями столик. Гоуст кладёт подушки у подлокотника и поправляет старательно сложенную Кёнигом башенку обмундирования. Вещи будто из другой жизни, из другого мира. Иногда ему не верилось, что он солдат. Что он носит всё это на себе ежедневно, что он убивает. Он не хотел становиться тем, кем стал. Гоуст наконец расслабляется, когда голова касается подушки. Хотелось спать, мысли текли медленно и неохотно. Кёниг осторожно прилёг рядом, в первый раз не поворачиваясь к нему спиной. Он рассматривал Гоуста, с трудом различая его в темноте. Гоуст ещё минуту смотрит на него в ответ, а потом закрывает глаза. Усталость берёт верх, и он засыпает. Сон был ужасным. Воспоминания крутились в голове, не давая себя забывать. И все обрывки его памяти как назло оказались приятными: поход в бар, бездумный вечер на базе, игра в карты. Джонни, Гас, Прайс. Их лица казались такими реальными. Они смеялись, пили пиво, говорили о сущей ерунде. Никакого оружия, никакой смерти. Может всё это было кошмарным сном? Он сейчас проснётся на базе, встретит МакТавиша в коридоре, услышит заезжанные анекдоты про английский завтрак и ещё целую кучу, по большей части пустой и бесполезной, информации. А потом им дадут новое задание где-нибудь на краю мира. И никакой фермы, кур и подсолнухов. Утром от приятных грёз не осталось и следа: на душе было паршиво, сердце как-то неровно билось, а раны ныли больше обычного. Воспоминания неприятными вспышками напоминали, что все мертвы. Чувство вины и беспомощности накрывало с новой силой, давило. Плохие мысли неостановимым потоком текли в голове, не оставляя шанса на спасение. Вставать не хотелось. Сил совсем не было. Ему больше нечего делать, как бы он не старался убедить себя в обратном. Мёртвым не поможешь, а живые, скорее всего, хотят его убить. Нет связи с миром, нет техники, боезапаса, товарищей. Безвыходная ситуация. Безвыходнее, чем обычно. Гоуст всё же открыл глаза, смотря в потолок. Кёниг уже по обыкновению сидел с Сэм на кухне, помогая с завтраком. — Сегодня он спит дольше. — Сэм сняла сковороду с плиты, оглядываясь на гостиную. — Отдых полезен. — Кёниг наливал кофе и чай. — Нам редко удается спать долго и спокойно. — Я смотрю, он нашёл себе новое занятие. — Радио? — Он ставит кружки на стол и достаёт тарелки. — Возможно, его удастся починить. Хорошая вещь, ещё послужит. — Видимо, пока вы здесь, дом наконец примет божеский вид. — Сэм раскладывает завтрак. — Здесь и вправду не хватало мужской руки. Я во всём этом ни капли не разбираюсь. — Поможем, чем сможем. — Кёниг заканчивает накрывать на стол. — Я позову его есть. Он выходит из кухни и направляется к дивану. — Сэр, — Кёниг наклоняется над ним, слегка похлопывая по плечу. — Завтрак готов. Гоуст несколько секунд смотрит на него, потом кивает. Жизнь стала непривычно спокойной, скучной и ограниченной. Завтрак — Сэм идёт на ферму, они делают перевязку — обед — Гоуст занимается техникой, пока Кёниг крутится вокруг — Сэм возвращается с фермы, они ужинают — Сэм уходит спать — Гоуст продолжает ремонт — они ложатся спать. Естественный для нормальных людей распорядок дня. Гоуст никогда не думал, что будет так жить. И ему это не нравилось. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. За всё своё пребывание здесь они не увидели ничего подозрительного: ни дрона, ни человека, ни даже собаки. Никого и ничего, что могло бы насторожить. Подозрительным становилось само спокойствие, окружающее их. Сэм, которая без каких либо проблем приняла их, не задавая вопросов. Разве может человек в здравом уме приютить у себя двух явно опасных военных, от чего-то бегущих и скрывающихся? Гоуст бы не стал. Но, если бы Сэм была опасна, она бы наверняка прикончила их в первую же ночь. Или вызвала бы кого-нибудь. Но ведь ничего из этого не случилось, так стоит ли паниковать? — Сэр, вы сейчас обожжётесь. Слова Кёнига и последовавшая за ними боль в пальце вернула Гоуста в чувства. На часах уже восемь вечера, они недавно поужинали и, когда Сэм ушла спать, Гоуст вернулся к радио. Паяльник больно прижёг кожу, заставляя опомниться и отдёрнуть руку. — Чёрт. — Гоуст несколько раз моргает, пытаясь мысленно вернуться к ремонту радио. — Вы в порядке? — Кёниг смотрит на него обеспокоенно. Он сидел на полу около журнального столика. — Да. — отмахивается Гоуст. — Просто устал. — Мы можем лечь спать. — Нет. — Он возвращается к пайке. — Лучше завари мне чай. Кёниг кивает и поднимается со своего места, задевая столик коленями. Совсем скоро на столе рядом с разобранным радио и разнообразием различных деталей появилась кружка горячего чая. — Спасибо. — Гоуст отвлекается от радио. Чай ненадолго возвращает его к жизни, избавляя голову от плохих мыслей, даря лёгкость. Когда на улице было уже совсем темно, а Кёниг почти спал на столе, Гоуст наконец закончил. Он собрал радио в хрупкий пластиковый корпус и включил его. Оно тихо зашипело, внутри что-то зашуршало. На ладан дышит, но работает. Гоуст покрутил колёсико в поисках рабочей станции. Сигнал наконец зацепился и сквозь шипение послышалась музыка. Кёниг поднял голову, смотря на работающее чудо. — Не думаю, что оно долго проработает. — Гоуст выключает радио, возвращая привычную тишину. — Давай ложиться. Уже спишь почти. Кёниг лишь кивает. Они тушат свет и ложатся на диван. Глаза приятно расслабляются в темноте. — Сэр, вы боитесь? — внезапно выдаёт Кёниг. Гоуст недоумённо посмотрел на него. Серьёзный спокойный вид снова сменяется чем-то тревожным и забитым. Казалось, что перед ним сейчас был не двухметровый полковник, живой танк, убивающий всё и вся, способный при желании свернуть Гоусту шею, а маленький мальчик, чью игрушку забрали хулиганы на площадке. — Чего? — Смерти. — Кёниг отводит взгляд. Глупый вопрос. Если бы он боялся смерти, то не служил бы в ОТГ, не колесил бы по всему сраному свету в поисках очередной цели и не думал бы сейчас о том, как вернуться и перегрызть предателям глотки, а сидел бы тихо на ферме, зализывая раны и жалуясь на жизнь. Но он чувствовал, что этот вопрос нужно задать. Гоуст поймёт. Он всегда хорошо понимает. Гоуст не любил задушевные разговоры за чашкой чая или кружкой пива. Но ещё больше он не любил откровенные разговоры о тяжести судьбы и страхе смерти. Он боялся их. Боялся собственной слабости, боялся признаться, что он тоже всё ещё человек. Он ещё чувствует. А ещё он чувствует, что Кёнигу нужно ответить. Он спросил не Гоуста. Он спросил себя. — Все боятся смерти, Кёниг. — Гоуст всматривается в чужие глаза. — Если ты не боишься смерти — ты уже труп. Когда ты перестаёшь бояться, ты перестаёшь видеть смысл в защите. А значит, — Он складывает пальцы в виде пистолета и приставляет их к своему виску. — Быстро умираешь. Страх побуждает тебя грызться за каждую секунду жизни, даже если она будет жалкой и никчёмной. Кёниг молчит, продолжая смотреть на Гоуста. — Also ich bin schon tot. — Он понижает голос до шёпота. — Der einzige Tod, den ich fürchte, ist deiner. — Это тот же самый страх, Кёниг. Ты будешь выживать, чтобы защищать меня. Ты не будешь осознавать это, но подсознательно механизм самосохранения будет работать. По другим причинам, но будет. — Гоуст... — Кёниг хочет сказать что-то ещё, но вместо этого садится, забираясь руками под маску. Он выуживает из-под одежды медальон и снимает его со своей шеи. — Я хочу, чтобы он был у вас. — Кёниг вкладывает медальон в чужую руку. — Это всё, что останется после меня. Хочу, чтобы оно было у вас. Гоуст на это лишь кивает, ничего не говоря, лишь похлопал его по плечу, заставляя лечь обратно. — Засыпай, Кёниг. Тот послушно закрывает глаза, бормоча что-то неразборчивое. Уснуть у Гоуста не получилось. Мысли в голове шумели, не давая расслабиться и предаться спасительному сну. Неожиданное признание не давало покоя. Что-то внутри трогало душу, поддевая швы старых ран, грозясь разорвать его на части. Что-то тягучее, неприятно дрожащее, но безумно тёплое, заставляющее сердце неровно колотиться в груди. Нельзя было подпускать Кёнига так близко к себе. Он обязательно пожалеет об этом, обожжётся, как и всегда, потеряет себя, свою жизнь, что-то неимоверно важное. Но сейчас его внутренний солдат отступает, освобождая что-то старое и давно забытое, маленькое, хрупкое. Саймон тоже человек. Он тоже чувствует, тоже боится, тоже любит. Только по-своему. Гоуст придвигается к Кёнигу ближе и прижимается к нему, приобнимая. Тот тихо сопел, кажется, уже уснув. Сон был беспокойным. Джонни снова травил свои пошлые шутки, едва не задыхаясь от смеха. Такое глупое, но такое невероятно яркое воспоминание. Кажется, это было не так давно. Они решили сходить в бар, но им почти час пришлось ждать Прайса и Гаса, потому что они застряли в пробке. Гоуст думал, что не запоминал таких моментов, а этот был таким подробным. Наверное, потеря сказывалась на его памяти. Его мозг решил самоуничтожиться, вытаскивая из самых дальних углов памяти самые светлые и приятные воспоминания ночью, чтобы потом мучительно страдать днём. Джонни здоровается с наконец пришедшими товарищами. «Гоуст» Прайс тянет ему руку, жалуясь на ужасный трафик. Всё наконец садятся за стол и заказывают пиво. «Гоуст» Он поднимает глаза, оглядывая мужчин. Джонни продолжает травить анекдоты, Прайс подзывает официантку, Гас почти катается по столу от смеха. Кто его зовёт? «Гоуст!» Гоуст открывает глаза. Вокруг темно, Кёниг лежит рядом. У изголовья их импровизированной кровати что-то шумит. Рация. Гоуст поднимается, перевешиваясь через подлокотник, и ищет в стопке аккуратно сложенного обмундирования свою рацию. Кёниг тоже поднимается, просыпаясь от чужой возни. «Гоуст! Чёрт тебя дери, ответь уже!» Они с Кёнигом переглядываются. Провокация? Их ищут по сигналу? Они должны ответить? Вопросы в голове гудели, перебивая друг друга. Это Ласвелл. Человек, который может вытащить их почти из любого дерьма. И засунуть их туда тоже. — Хранитель. — Гоуст всё же выходит в эфир. Если и Ласвелл продала родину, то он будет есть чёртов бекон в чёртовой яичнице каждое чёртово утро. «У меня почти нет времени. За всем стоит Макаров. Не знаю, как, он не удосужился объяснить». — Что с «Shadow company»? «Их уничтожили раньше, чем вас. Что с Грейвсом я не знаю, но сомневаюсь, что он ещё жив. Второй раз ему не воскреснуть». — На нас напали Тени, а не люди Макарова. «Макаров хорошо постарался, чтобы это выглядело именно так. Хватит вопросов, у меня нет времени. Ищите транспорт и выдвигайтесь в Ногалес прямо сейчас. Главная площадь. Я буду ждать вас там. Конец связи». Ласвелл покинула эфир, и рация тихо зашипела. Гоуст выключает её и возвращает к остальному снаряжению. Макаров снова вернулся в игру. Только пока его фигуры движутся по доске, у Гоуста связанны руки. — Похоже на дурацкий сон. — Кёниг первым выходит из ступора. — Только это не сон, Кёниг. — Вы верите, что «Shadow company» уничтожили? Как можно убить такое колличество хорошо обученных бойцов так незаметно? — Можно, если делать это долго и систематично. — А если Ласвелл лжёт? — Не хочется в это верить, но если это так, то опасность увеличивается. — И что нам делать? — Подчиняться приказам. — Гоуст поднимается с дивана. — Собирайся. Я поднимусь к Сэм и сообщу, что мы уходим. Возьмём её машину. Кёниг коротко кивает. Сэм стояла у окна, держа в руке телефон, нервно постукивая пальцами по подоконнику. Гудки наконец прекратились. — Царь, всё готово. «Отличная работа, Смерть. Я пришлю к тебе людей. Будь готова». — Так точно. — Девушка кивает, будто собеседник мог её видеть. За дверью скрипнула половица.