Северный ветер.

Когда душа снежного творения природной стихии сливается с руками человека — Происходит необратимое.. Им нельзя пересекаться, во чтобы это не стало. Город, пожалуй не самое холодное место этих земель. Но когда настают аномальные холода, от наступления метели люди торопливо прячут свои носы в теплый шарф и быстро шагают в свои дома. Они даже не понимают чего и натворили, когда зима становится такой жестокой и суровой.. Они обречены страдать, вечность. В вечерней тиши начинают закрываться большинство торговых лавок. Тощие от холода и голода, но всё такие же грациозные и сильные лошади старательно тащат за собой повозки, звонко цокая копытами о поверхность дороги. Свет в окнах домов зажигался только засчет печей, не растопив которые можно было замерзнуть насмерть в собственном доме. Метель яростно взвывала, заметая дороги за считанные минуты и колыша даже верхушки деревьев с самыми толстыми ветками. Тощие, хлипкие, но одновременно изящные кусты, старательно высаженные местными людьми и подавно, ломались от сильного ветра, подобного начале бури. Выходить на улицу было страшно. Обычному простаку в такое время лучше не высовываться за пределы своей лавки или дома. А коли уже не успел придти домой, придётся остаться с ночевой, как бы сильно того не хотелось. Повозки на городской площади были редкими, да и не каждый конник согласится довезти нищего до его хижины — мол, у самого дел по ворот. Нечего простолюдин возить за так. Хочешь добраться куда надо — плати, да вдвое больше чем вчера.. Снежная улица взвывала, даже старушек, сидящих прежде на скамейках у больших домов, которые сдавали беднякам, неспособным выкупить своё жильё, на месте не было. Сидели где-нибудь на кухне, грели кипяток в чугунном сбитеннике и поцокивали, замечая крестьян, с тяжестью бредущих вдоль аллеи к своему дому. Да всё равно, ничего больше и не говорили. Ворчали да и только себе под нос. Мол, нечего в такое позднее время по улицам ошиваться. Коли дети некормлены, мог кормилец и пораньше придти. Да вот только не понимали, что и в самом деле, не мог. Больно тяжело было добраться с городской площади до собственного дома. Только бояре и могли себе позволить такое счастье — новые повозки с лошадьми, чай, вино из-за границы, брынзу да и теплый дом на площади, с большой печкой да котом-мурлыкой, ловящим мышей да грязных крыс, губивших урожай и жрущих по зимовке, от холода, запасы. Это время года было особенно жестоким. Страшно было даже представить, что происходит в пригороде и в мелких деревушках, далеко от города. Мороз не щадил никого, много людей погибло в эту зиму. Но самое страшное, что большинство из них были дети и женщины. Но и захоронить умерших, не каждому было по карману. Оставалось только попусту лить слёзы о неупокоившемся и кусать обветренные губы, моча в кипятке обмороженные, потрескавшиеся до крови от холода, руки и довольствоваться только водой, потому что денег не хватало даже на ломоть хлеба, пусть даже и не совсем свежий.. Голодая пора застыла в городе. Не каждый мог держать у себя скотину, как и работать мог в таких условиях только самый смелый и отчаянный. А ветер всё выл и выл, зовя крестьян к себе во вьюжную мглу. Пел о далёких местах так красиво, как пели только зловещие сирены далеко от причала в порту за пару километров от площади.. Тянул к себе несчастных дев и детей, повевшихся на его песню, дурманил и уводил в лес, где их никто и никогда не находил. Только старые прадеды и поговаривали — что видели этот самый холодный северный ветер.. А облик его был красный-прекрасный.. Манил дев своей красой, искал невесту да бы за собой утащить, как поговаривали. Да только не получалось найти ту самую, самых красивых и утаскивал. Да всё не то, тянул он свои песни и дальше. О севере одиноком, о зайце беляке осиротевшем, о бедном ювелире, потерявшем всё. Да успокоиться таки не мог. Описывали его с восхищением, но шепча, не дай боже, услышит милок своё имя, в окно постучит да утащит, ведя за руку по сугробам, нежно напевая голосом юноши, лет семнадцати: «Ай земля далёкая — Север, ветер, мгла.. Что же ты любимая, в север забрела.. Ай земля далёкая, Смотришь с грустью в степь.. Что же ты красивая, Бредешь со мною впредь?..» — Напевал, да голос сладше мёда, душа тёплая, глубокая, а сам холоднее чем лёд в самую холодную зиму. Сам беловолосый, волосы — чистый шелк, едва вьются, на прядь едва на лицо свисает. Ресницы белые, заиневелые будто, взгляд бледно-синих глаз печальный, усталый, в белый плащ, длинные сапоги кожаные, черные, рубашку белую да брюки серые одет. Капюшон плаща вечно накинут, да бредёт медленно вдоль заиневелого хвойного леса, пока жертву ищет. Деву находит на окраине, да ведёт в никуда. Слушаешь сам его песню, засыпаешь, да остановить его не можешь. Дитя или дева за ним идут, да не вернёшь уже. Назад не оттащишь, поёт да и ведёт за собой с песней. Отойдёт подальше — наметет вьюга снегом, да и с глаз долой подавно пропадёт. А те кто и пытался — сами пропадали или гибли, недалеко от города. Охотники часто находили таких спасителей, убитых ветром северным. Да поделать ничего и не могли. А хижины пусты стояли, промерзали насквозь. Крысы доедали остаток запасов да там и селились. Бедняки и носу туда боялись сунуть — мол, с ветром шутки плохи. Взвоет, заметёт! А проснешься посреди ночи — жены да детей рядом нет, дом пуст да дверь открыта.. Страшен был ветер черта для людей. Да одинок был всё же. Проклинают ветер люди, терпеть его не могут, да и во всём винят. Да беден он, нет никого ему ближе воя вьюги. Потому и пел, в надежде бардом стать. Не хотел он беды, да так лишь получалось. Грустил ветер. Да утехи ему всё равно не было. Он был одинок. И сердце его, уже давно не билось, руки его охолодели и взгляд потускнел и ослаб. А ведь когда-то его глаза были темно-бирюзовыми.