i know i bend and i break all my promises

Оливер ненавидит себя. Ненавидит себя за то, что существует. Вот так просто, да — ему не нужно какого-либо повода для того, чтобы делать это. Жизнь других была бы лучше, если бы он не появлялся на свет. Он не может смотреть на себя в зеркало, поэтому завешивает их все в доме черной тканью. Настолько отражение, которое он видит, противно ему. Дурацкие волосы, которые он постоянно то отращивает, то срезает под чистую. Дурацкие тату, которые он продолжает набивать, чтобы переключиться с внутренней боли на внешнюю. Не помогает. Но Оли до сих пор верит, что когда-нибудь все же поможет. Дурацкий вздернутый нос. Дурацкая худоба, от которой как бы он не хотел избавиться, не получалось — тяга к мазохизму была сильнее. Он забивал свой график турами, репетициями, выступлениями, съемками клипов, фотосессиями, и так по кругу, и забывал есть, намеренно. Иначе он бы сошел с ума в стенах своего дома. Ему кажется, что он не достоин: не достоин поддержки, не достоин своей жизни, он — самозванец в ней. Все, что происходит с ним, он не заслуживает. Это чистая случайность. А еще Оливер не заслуживает любви. Для всех он просто очередной харизматичный чувак из рок-группы, живущий свою лучшую жизнь. У него есть поклонники, семья, близкие, но внутри него самого, будто бы, что-то дало брешь. И эта брешь со временем становится только больше. Он отдаляется от всех. Он тонет, но никто не видит этого, все идет своим чередом. Все окей. Он не может жаловаться, ведь все в порядке. Парни из группы делают вид, что все идет так, как надо. Он тоже вступает в эту игру. Оливер думает, что недостаточно работает над собой, над текстами, над звучанием. Недостаточно. Он дышит часто-часто. Еще чуть-чуть и сердце просто остановится. Сайкс облокачивается о керамическую раковину, умывает лицо и поднимает взгляд. В зеркале встречается со своим злейшим врагом. Сталкивается взорами. Он затравленным зверем смотрит на себя, глубокие тени под потухшими глазами предстают во всей своей красе, а скулы при тусклом свете лампы кажутся еще острее, чем прежде. Сердце в груди тревожно пропускает удар. В ушах все еще стоит оглушительный рев толпы и визжание гитар. Оливер из зеркала нахально-насмешливо улыбается, оценивая взглядом во что тот превратился. Еще чуть-чуть и он сойдет с ума, начнет рвать волосы на голове. Еще чуть-чуть и он, блять, не выдержит. С-л-о-м-а-е-т-с-я. Руки сильнее впиваются в холодную поверхность раковины. Хочется приложится об нее головой, словно, когда у тебя жар. — Хуево выглядишь, братан, — отражение в зеркале начинает плыть. Парень слышит, как что-то капает на пол, опускает взгляд и чувствует, что капает с него. Поднимает глаза и видит, как одна половина лица струится вниз по раковине и по рукам Сайкса. Оливер судорожно отскакивает от раковины, его прошибает холодный пот. Руки трясутся, он пытается смахнуть с них налипшую то ли кровь, то ли лимфу — он не понимает. Нервно пытается вытереть руки об футболку. На лбу проступает венка. А голова будто бы сейчас взорвется от пульсации. — Нет-нет, блять, пожалуйста, нет, — лепечет он, а в ушах будто бы кто-то заливается смехом. Ты же хотел исчезнуть, а, Сайкс? Комната сужается до размеров самого парня, ему становится трудно дышать — не хватает воздуха. Он точно сойдет здесь с ума, задохнется от своих мыслей, которые вереницей цветных кадров проносятся в воспаленном мозге, сменяются один за другим, тошнотворной каруселью крутятся в сознании, словно говоря «ты хуевый». Психика подтасовывает ложные картинки, которые парень не в силах отличить от реальных воспоминаний. Потолок начинает рушиться, штукатурка сыпется прямо на голову Сайксу. Парень руками пытается ощупать свое лицо и чувствует, как оно плавится под их теплом. Оседает на пол, спиной прижимается к стене, не может выдавить из себя и слова — все они остались где-то далеко в глотке застрявшей костью поперек. Около уха набатом бьет звук, как обваливается опора под спиной, холодный кафель рассыпается на мелкие кусочки. Оливеру впервые по настоящему страшно, страшно за свою жизнь. Он не понимает, что ему делать, а по щеке струится соленая дорожка слез, выжигая горячий след. Комната вокруг него рушится. Страх сковывает все движения, заставляя оставаться на месте. Он думает, что это последние моменты его жизни. Делает глубокий вдох, стараясь побороть заключившую его своими ледяными когтистыми руками в объятия панику. В голове проскакивает мысль, а что, если поддаться? И закрывает глаза. — Оливер, ты меня слышишь? — по щекам сыпятся отрезвляющие удары. Оли чувствует, как его подхватывают за подмышки и тянут наверх. Он лениво приоткрывает глаза, словно вырываясь из крепкого сна. Перед лицом маячит взволнованное лицо Фиша. — Черт, чувак, ты нас всех напугал! Парни стояли полукругом, столпившись около Сайкса. — Оли, ты меня слышишь? Проницательный взгляд голубых глаз, от которых ничего нельзя скрыть, устремляется на парня. Фиш сжимает плечо Оливера, не давая ему осесть обратно на пол. Парень бездумно кивает. Первая мысль, которую выдало Сайксу его разгоряченное сознание, была о том, что его никогда не называли по имени так. Джордан совсем недавно попал в группу, поэтому пытался найти со всеми ее участниками общий язык, ведь работы предстояло немало. Сайкс думал, что заменить гитариста клавишником будет неплохой идеей, тем более кто использует в их жанре синты? А Фиш вроде как даже имел опыт работы в большой команде. Сейчас он относился к нему с опаской. Для Сайкса Джордан оставался темной лошадкой, к которой нужно было приглядеться. Но одно он определенно знал, чувствовал сердцем, когда впервые услышал его мысли, — во взглядах на музыку они точно сходятся. — Ты подорвался сразу после выступления от нас как чокнутый. Мы уж поспорили, что тебе плохо стало после того виски. Потом Ли пошел отлить и собственно увидел тебя тут на полу. Джордан говорил так быстро-быстро, что сознание Оливера не успевало за ним. Он скользил взглядом по губам парня, стараясь по ним прочитать все, что эхом доходило до ушей. — Хочешь воды? Что вообще случилось? Ты просто ни с того ни с сего шлепнулся в обморок? А Оливер как раз-таки, напротив, прекрасно понимал, что произошло. Он просто извел себя. Извел непрекращающимся бэд-трипом, состоящим из бессонницы, выступлений, вечных репетиций, панических атак, да так, что психика просто уже не справляется. Когда он нормально ел в последний раз? Он не помнит, также как и не помнит того, когда чувствовал себя дома в последний раз. Чувствовал себя в безопасности. Чувствовал, что ему не нужно больше притворяться. Да и вообще, чувствовал ли? Эта маска настолько сильно с ним срослась, что Сайкс и сам начал верить, что все так, как и должно быть. — Все в порядке. Я, наверное, просто устал, — опять лжет. Он уже давно очень устал, и в первую очередь от себя и своего ебаного нытья. Но он пообещал нести свой крест до конца, его проблемы — только его проблемы, а остальных в них посвящать необязательно. Смешно даже подумать, какие у него могут быть проблемы? Пара паршивых мыслей еще не проблема. Но он был явно не в порядке. Вновь подсесть на иглу казалось ему уже не такой и плохой мыслью. Хотя бы так паршиво не будет себя чувствовать. Оливер кидает парням что-то по типу улыбки, без слов говоря «спасибо», и освобождается от хватки Фиша, который с сомнением продолжает на него смотреть, фантомно чувствует зажатую в руке ткань его футболки. Взгляд Сайкса сейчас явно не внушает Джордану доверия, да и его состояние в целом, но Оливер явно дает понять, что может твердо стоять на ногах без его помощи. Он растирает двумя пальцами пульсирующий висок, пытаясь уменьшить боль. Да, приятного в этом мало. Но боль же помогает очиститься от навязчивых мыслей, верно? — Я на улицу, подышать. Джордан остается стоять в недоумении. Нервный Сайкс какой-то в последнее время. Или он всегда такой? Фиш все еще не понимал. Остальные давно привыкли к его вечным закидонам и не лезли к нему. Это же просто Оливер. Их эксцентричный, местами неуравновешенный и скрытный солист. Сколько раз они пытались узнать причину такого поведения, но парень всегда давал отворот. Вот и приписали все ему характеру. — Чувак, знаешь, я тебе не особо верю. К курящему около черного входа Оливеру подходит Фиш. — М? — Ну, понимаешь, ты не выглядишь как человек, у которого все путем. Джордан приземляется на лавочку рядом и достает сигарету из пачки. — Ты думаешь, мне не похуй, как я выгляжу? — рот Сайкса искривляется в легкой ухмылке. Он искренне ненавидел такие разговоры, старался их избегать и сейчас использовал сарказм, чтобы отразить атаку Фиша. Он действительно считал это атакой. Атакой на его баррикады, которые он возводил годами. Фиш все еще ищет зажигалку по карманам куртки, когда Оливер дает ему прикурить от своей. — Спасибо, — отвечает он, — Во-первых, тебя выдает твоя нервозность. Другие могут и не заметить этого, потому что на сцене, да и на репетициях ты стараешься двигаться и как можно больше. Но двигаешься ты очень резко, будто бы стесняясь самого себя. Оливер поежился от холода и закутался поглубже в шарф, но промолчал, незаметно поджав губы. — Во-вторых, — продолжил Джордан, — Я заметил, что ты даже в зеркала на себя не смотришь, а пролетаешь мимо них как прокаженный. Словно боишься что-то в них увидеть. Нет-нет-нет. Сайкс запрещает себе думать об этом. Это табу. Фиш выпускает дым из легких и смотрит на Оливера своими ледяными синими глазами. Ему кажется, что личность Сайкса окутывает таинственный, почти мифический ореол. И он хочет разгадать, что за ним кроется, но не понимает, что его любопытство подталкивает заглянуть туда, куда не стоит. Оливер стоит в тени, наклоняя голову набок и ожидая продолжения. В отблеске глаз смешался интерес к тому, что скажет новоиспеченный клавишник, и нарастающий страх понимания, к чему тот ведет. Но он не теряет самообладание — наработанная привычка. Умница, Сайкс. — А в-третьих, ты почти ни с кем не хочешь разговаривать, а если и разговариваешь, то исключительно по рабочим моментам. Так и выгореть недолго. Ты вообще отдыхаешь? Режет его без ножа. — Это все, конечно, интересно, мистер Фрейд, — Оливер усмехнулся собственной шутке, — но поверьте, вам не о чем беспокоиться. Суицидальными мыслями я не страдаю, от неразделенной любви тоже, сплю по восемь часов в день, и каждый вечер обращаюсь к Богу. Джордан выбрасывает окурок в урну и подходит к парню. Кладет руки на плечи, мягко давит на них сверху, и ловит его взгляд, будто гипнотизируя. Оливер тихонько вздрагивает, но не отскакивает. Не сказать, что Фиш был крепче или выше Сайкса, но в нем чувствовалась внутренняя уверенность. — Оли, поверь, если ты себе признаешься в этом, будет легче. Это лишь вопрос времени. Джордан опаляет лицо горячим дыханием, отрезвляя Оливера. — Фиш, хватит нести хуйню. Давай не будем портить отношения, которых даже еще нет. Предупреждаю, если еще попытаешься, то в следующий раз я тебе всеку. Также внезапно чужие руки исчезают с плеч парня, оставляя его наедине с роем мыслей. Кое-что Фиш все же знал про личные границы. Входная дверь издала протяжный скрип. В воздухе вился лишь аромат, напоминающий ему то ли свежесть, то ли талый снег. А еще он почувствовал шалфей. Оливер поднимает голову на затянутое серыми тучами небо. Он лучше умрет, чем признается себе в том, что нуждается в помощи извне. Больно. Опять. Сегодня в баррикаде, выверенной до каждого миллиметра, появилась трещина.