На пороге Рождества

Пушистые ветки нарядной рождественской ели так и манили взгляд, а рука невольно тянулась к ней чтобы подвесить еще одно украшение. Покрытые слоем глазури расписные медовые пряники, засахаренные наливные румяные яблочки и круглые орешки в позолоченной фольге, снежинки из бумаги, разноцветные полосы лент, причудливые фигурки восковых ангелочков с золотыми крылышками, кукол-барышень и даже того самого щелкунчика из любимой детской сказки: зеленая красавица преображалась на глазах, напоминая собой о скором приближении удивительного праздника и источая дивный, неповторимый аромат хвои и зимней прохлады. Как завороженная Анна смотрела на раскачивающиеся в своем полете волшебные игрушки, охваченная в этот миг невыразимым ощущением счастья и легкости. В самом Рождестве и тем более приготовлениях к нему неизменно оставалась для нее какая-то сокровенная тайна, затаенное обещание чудес и светлая радость ожидания. С детства самые трогательные ее воспоминания были связаны именно с Сочельником. Утром весь их дом на Царицынской пребывал в волнующей кутерьме праздничных забот, он полнился шорохами, звона вынимаемого и начищаемого до блеска хрустального сервиза, пыхтения самовара, треска поленьев в камине, а маленькая Аня с замиранием сердца ожидала когда их истопник Герасим привезет на огромных деревянных санях срубленную в лесу ель. Детская ладошка робко касалась ее мохнатых раскидистых лап, еще припорошенных инеем, а в густой хвое иголок прятались крупные смолистые шишки. Подсматривая украдкой в щелочку прикрытой двери, она видела как Прасковья хлопотала на кухне, проворно перемещаясь то и дело между заготовленным пышным тестом для блинчиков и начиненным вкусной гречневой кашей гусем, дожидающимся отправиться в натопленную печь. Обязательно выпекались столь любимые «козули» с сушеными ягодами, лепить их и выкладывать на противень разрешалось самой девочке. Первое же угощение, кутья, долго томилась на огне, а затем в нее добавлялись липовый мед, курага, изюм, орехи. А сколько безмерного восторга, причастности к созданию волшебства приносило ей мастерить и клеить незатейливые игрушки из бумаги, комков ваты, тисненого картона и обрезов ткани! Лунная рождественская ночь казалась всегда самой длинной и смежить веки ей тогда, исполненной наивного детского ожидания сказки, никак не удавалось. Наутро она просыпалась раньше всех в доме и сбегала вприпрыжку по лестнице к елке. Шелестела оберточная бумага и затаив дыхание она с трепетом разворачивала свой подарок. После семья собиралась за накрытым праздничным столом, украшенным еловыми ветками в вазе, зажигались свечи и их теплый мерцающий свет лился от маленьких огоньков, наполняя комнату целым сонмом чарующих колышущихся бликов, а сама она в нарядном новом платьице с кружевным воротничком и заплетенной тугой косой, подхваченной алой лентой, голоском как звонким колокольчиком читала басню или стихотворение. Однажды дядя привез ей в подарок из поездки в Европу, а именно немецкого городка Лауша, успевшему прославиться своими искусными мастерами-стеклодувами, изумительный стеклянный шар покрытый серебряной пылью. Он казался Ане таким хрупким и невесомым, что даже боязно было взять в руки. Шар бережно ею хранился много лет, всегда занимая почетное место на еловой ветке. Рождество 1891 года не стало исключением положенной традиции. Анна улыбнулась согревающим душу детским воспоминаниям и закрыла глаза. Ей хотелось запомнить во всех деталях сегодняшний день, поистине драгоценные минуты ожидания их первого Рождества с мужем. Мужем… Как же отрадно произносить ей это слово. В апреле они с Яковом обвенчались в маленькой тихой церквушке и не было края переполнявшему ее ликующему счастью, выплескивающемуся наружу, щедро одаривая и согревая близких людей сиянием глаз и мягкой улыбкой. Теперь, когда она наконец обрела свое заветное право и возможность быть рядом с ним каждый день, засыпать и просыпаться вместе, целовать и брать за руку, не опасаясь со стороны косых взглядов или пересудов толпы, Анна искренне понимала, что никогда для нее не будет этого довольно. Его любящий взгляд и волнующие прикосновения, когда даже невинное касание запястья посылает сотни знакомых мурашек по всему телу, надежность и спокойствие, что даруют родные объятия, безграничное доверие и принадлежность этому мужчине без остатка, неистовый жар и окутывающая нежность, в которых ей хотелось раствориться – все это стало незыблемым и постоянным. Их семейная жизнь с вечерними посиделками с чашкой чая и клубничным вареньем, прогулками в парке, незабываемыми мгновениями наедине и просто обычными буднями с полицейской службой Штольмана и ее неизменной помощью мужу в расследованиях были подлинно обретенным чудом, в которое оба иной раз порой все еще не могли поверить. Чем сильнее они с Яковом прорастали друг в друга, становясь еще ближе, впуская в потайные закоулки глубин своей души, тем дальше уплывали в воспоминаниях те горькие, мучительные дни долгой разлуки и неведения. Вместе и навсегда окончательно претворилось в жизнь двух любящих сердец, осенив их божьим благословением. На улице уже смеркалось и за окном кружила метель, подхватывая вихрем тысячи снежинок. В комнате было совершенно тихо и нарушало это трепетное безмолвие лишь постукивание маятника часов с кукушкой. Кухарку Авдотью и горничную Стешу они отпустили пораньше, а завтра дали обеим женщинам выходной, чтобы и у них была возможность провести праздник с семьей. Заветные подарки лежали под елью, дожидаясь своего часа быть врученными. Она долго размышляла, что же можно преподнести мужу и загорелась идеей связать ему теплый шарф. Ведь ее сыщик и зимой всегда ходит нараспашку, даже в лютые морозы, совсем не думая о себе. Первые петли давались Анне нелегко, путались и сбивались, но ее терпение и старания все же увенчались успехом, да и было ли чтобы упрямая барышня отступалась от своего: уютный и мягкий шарф из темно-синей шерсти получился точно таким как она представляла. Помимо него она приобрела в недавно открывшейся книжной лавке Затонска интересное издание, сразу обратившее на себя ее внимание: практическое руководство к фотографии, вышедшее только в нынешнем году. Новейший томик в бордовом сафьяновом переплете был упакован ею в праздничную обертку вместе с шарфом. С предвкушением и затаенной радостью Анна ожидала когда он наконец раскроет бумагу и лицо озарит такая мальчишеская, ей одной предназначенная улыбка. Ей так хотелось, чтобы и для него этот праздник стал особенным, лишенным горечи детских потерь. А самый главный подарок, – она нежно погладила заметно округлившийся живот, – придет к ним через три месяца… Для Штольмана еще недавно канун Рождества всегда больно царапал его душу осознанием своего одиночества. Именно этот семейный праздник, наполненный теплом домашнего очага и любовью близких, пробуждал в памяти отголоски счастливого, беззаботного детства, когда мама еще была жива. Отец мальчика, военный инженер, отличившийся при обороне Севастополя в 1854 и дослужившийся до чина полковника, ушел из жизни когда Якову было семь лет – боевое ранение осколком дало о себе знать. Матушка его, которая была всегда слаба здоровьем, пережила своего супруга не надолго, спустя полгода она скончалась так и не оправившись от невосполнимой утраты. Над мальчиком взял опеку его дядя по линии отца, служивший тогда в полицейском управлении Петербурга и определивший его в кадетский корпус. Но разве мог ли сыскной волк, сам не имеющий семьи и полностью отдающийся службе, заменить ему материнскую нежность и мужскую поддержку отца? Нет, Яков никогда не жаловался и не роптал на судьбу, он был преисполнен гордости и отчаянного желания быть верным царю и своей Отчизне, оправдать доверие выказанное при поступлении, когда вчерашние мальчишки невольно сравнивали себя и с еще безусыми офицерами, и с седыми генералами. Юношеская порывистость была овеяна героической романтикой доблестных подвигов, но какая же тоска порой теснила ему грудь, исподволь подкрадываясь темными, бесприютными ночами когда он лежал без сна в холодном дортуаре. Ничто не могло заменить воспитанникам того воодушевления, которое они испытывали с приближением отпуска к родным по случаю наступления Рождества. Но не для Штольмана: его дома никто не ждал… Спустя годы щемящая боль никуда не исчезла, не отступила ни на дюйм. Он просто спрятал ее глубоко внутри, приучил себя не показывать другим то что терзает и бьет наотмашь. И вряд ли кто сумел бы предположить какой бурный порыв чувств иногда скрывался в душе такого сдержанного, невозмутимого, а подчас даже и циника, наглухо застегнутого на все пуговицы сюртука сыщика. Мог ли он еще пару лет назад представить себе, что провидение ему дарует встречу с ангелом, перевернувшей всю жизнь? Его необыкновенная барышня на колесиках ворвалась в нее, когда он разочаровался во многом и уже не надеялся на благосклонность судьбы. Привыкший всегда к безжалостным ударам, Штольман подсознательно ожидал их и теперь, не осмеливаясь поначалу поверить в случившееся с ним. Но мироздание упорно доказывало ему, что постучавшееся однажды в дверь счастье поселилось навсегда. И совсем скоро его станет еще больше. Мысль о том, что они сотворили новую жизнь, переворачивала все внутри, а сердце наполняла безграничная нежность и благодарность. На Рождество он хотел подарить Анне что-то запоминающееся и потому не смог удержаться когда пожилой ювелир выложил перед ним изящный браслет из переплетающихся между собой тончайших золотых нитей. А спустя пару дней приобрел еще белоснежную пуховую шаль. Когда Штольман вернулся в гостиную, Анна задумчиво что-то рассматривала на ладони. В бежевом платье с оборками свободного покроя, с распущенными волосами, тяжелыми волнами ниспадавшими на плечи и спину, она была такая домашняя и трогательная, что он не мог отвести от нее взгляда. В последние месяцы его Аня вся будто бы светилась изнутри той неповторимой женственностью и благостью, которые дарует ожидание ребенка. Он любил ее невероятно. — Что у тебя там, Анечка? — поинтересовался он, подойдя сзади и целуя кудрявую макушку. Она раскрыла ладонь и взору Якова предстал крошечный ангел из фарфора с тонкими как паутинка крылышками. Ручонки его были смиренно сложены в молитве, а нарисованное простенькое личико излучало умиротворение и покой, словно он уже прозрел вдали что-то неизъяснимое и глубинное. — Он для меня особенный, я берегу его еще с детства и обязательно вешаю на ель самым последним, загадывая желание, — девушка обернулась к нему и он в очередной раз утонул в синеве ее взгляда. — Поделишься со мной? — Яков улыбнулся. Она кивнула и опустилась на диван, Штольман сел рядом, привлекая ее к себе на колени. — Его мне подарила давно одна блаженная нищенка… Это случилось под Рождество, мы с семьей тогда возвращались из церкви домой после заутрени. Она сидела на приступке у часовни, просила милостыню и я высыпала ей несколько монеток, все что у меня были. Такая старенькая, изможденная и худенькая, она зябко куталась в потертый тулуп с заплатами на рукавах, а из ситцевого платка выбивались спутанные седые пряди. И такой жалостью я к ней прониклась, что сняла свои шерстяные варежки и отдала ей, руки у нее были совсем маленькие, прямо как мои. Она вдруг расцвела улыбкой, благодарно мне кивнула и протянув что-то в холщовом мешочке, перекрестила меня и тихонько напутствовала, чтобы в самые тяжелые для меня минуты я обращалась за помощью к Господу. А маленький ангел, как его посланник спустившийся к людям с небес, будет мне заступником и хранителем. Когда я уже дома развязала тесемки, то увидела такое чудо. Так для меня и осталось загадкой, откуда он у нее был. — Ты больше не встречала ее у той церкви? — Нет, никогда… Она словно испарилась и никто даже не мог вспомнить про нее. — Думаю это все оказалось неслучайно, — Штольман осторожно вынул из ее пальцев фигурку, приглядываясь к ней. — Ты знаешь, а он и правда удивительный, не могу объяснить, но от него будто исходит какое-то тепло, — спустя пару минут добавил он. — И ты тоже это чувствуешь? — с изумлением переспросила его Анна. — Кажется раньше неисправимый материалист господин Штольман только бы иронично посмеялся над моими рассуждениями, — заметила она и в ее глазах мелькнули озорные искорки. — Благодаря одной неугомонной особе ему пришлось многое переосмыслить, — в тон ей шутя признался сыщик, поправляя любимый непокорный локон. И тут же лицо его стало серьезным: — Я всегда тебе верил, родная… Просто сам долго боялся признаться себе. Она вдруг прильнула к нему с доверительной нежностью и прошептала куда-то в плечо: — Он на самом деле оказался необыкновенным, Яша… Не один раз я обращалась к нему с молитвами и просьбами о помощи. Штольман молча пожал ее ладошку, не смея прервать откровения. Уловив волнение в ее голосе, он понимал что сейчас услышит нечто важное и глубоко личное. В раздумьях Анна погрузилась в прошлое: — Когда началась турецкая кампания папа без всяких колебаний сразу отправился на фронт, несмотря на слезы и отчаянные мольбы мамы. Мне было лишь восемь лет, но я отчетливо помню как мы провожали его стоя на перроне вокзала, не ведая был ли тот день разлукой или прощанием… Весь тот год мы жили с ней одним только ожиданием весточки от него, хоть самого краткого послания. Иной раз было так страшно открывать очередное письмо, не зная что оно принесет. Спустя пару месяцев нам пришло известие из военного госпиталя, писал главный врач – полевой хирург, что отец получил тяжелейшее ранение, находясь теперь на грани жизни и смерти. Анна замолчала, уйдя куда-то глубоко в себя и тяжело вздохнула: — Я смутно помню как дрогнула мамина рука с письмом и она заплакала навзрыд, всегда такая сильная духом, как суетилась вокруг нее Прасковья с сердечными каплями и пыталась успокоить, как я растерянно смотрела на них обеих, не в силах принять что с моим папой могло что-то случиться. Он ведь у меня такой храбрый и волевой, его никакие вражеские пули не могут задеть. Осознание нахлынуло позже, меня словно оглушило понимание как близко и неотвратимо подбирается смерть. И тогда я в первый раз вспомнила про подарок той старушки. Взяла его в руки и стала горячо просить, чтобы папа вернулся. Это не была привычная молитва, все заученные когда-то слова вылетели у меня из головы, а крик души маленькой девочки. Проплакав всю ночь я утром обнаружила, что ангел весь сияет. И так спокойно мне вдруг стало, неведомо откуда пришла уверенность что все будет хорошо. Через неделю нам написали, что папа пришел в себя. Сам врач был казалось в недоумении… Тогда я поняла, что ангел смог донести мою молитву. И потом я часто ему поверяла самые свои потайные мысли и желания. Что-то внутри болезненно сжалось и Штольман с подступившей внезапно тревогой догадался, о чем она поведает ему дальше. — А когда ты пропал в декабре, — в голосе ее прорвались ноты отчаяния, — я потеряла смысл… Близилось Рождество, но праздник для меня утратил атмосферу волшебства. Все было окрашено в серые пасмурные тона, ничто не могло как-то приободрить и вселить надежду. Родители пытались меня хоть немного увлечь праздничными приготовлениями, нарядили ель, мама с восхищением рассказывала о том что Вишневские собираются устраивать бал-маскарад, а я была просто как в коконе: не видела и не слышала ничего вокруг. Каждый день я просила лишь об одном и молила, чтобы ты услышал как сильно я люблю тебя… Ведь я не успела тебе этого сказать. Ты снился мне постоянно и просыпаться утром, обнаруживая что ничего не изменилось, было невыносимо… Хотелось забыться навсегда, отрешиться от того что происходит наяву, ведь в снах у меня был ты… А эта фигурка меня спасала, стоило подержать ее немного в руках и согревала ясная мысль, что мой Штольман обязательно вернется… Малыш беспокойно шевельнулся внутри и рука привычным жестом легла на живот. Штольман накрыл ее своей широкой ладонью и обнял, прижавшись губами к виску. Мыслями он перенесся на год назад, в сырые мрачные казематы Петропавловской крепости, когда его привели в камеру после очередного допроса. Обессилевший и такой измученный, он прислонился к каменной стене и вытер рукавом кровь с разбитого лица. Едва только затянувшаяся немного ножевая рана на боку, вновь открылась после грубого удара сапогом коменданта, отдаваясь нестерпимой жгучей болью. Внезапно он почувствовал позади себя слабое дуновение ветерка и словно кто-то невидимый легким касанием дотронулся до его плеча. Штольман резко встрепенулся и открыл глаза: все та же мертвая тишина и уныние, он был один. Примерещилось. И вдруг совсем близко прошелестело: «Родной мой… Где же ты… Прошу, вернись, я не могу без тебя…» От этих слов его бросило в дрожь и перед глазами возник милый сердцу облик. Яков медленно встал и подошел к вырезанному под самым потолком маленькому окошку, вглядываясь в кромешную тьму. С того самого момента для него все переменилось и едва тлеющая искра надежды вспыхнула вновь. Стиснув кулаки он поклялся себе в ту ночь выдержать жестокие удары судьбы и обязательно выбраться из этих могильных застенков. Ради той, которая его ждет и верит, несмотря ни на что… До сей поры он терялся в догадках, был ли то некий морок охвативший затуманенное болью сознание или он на самом деле смог услышать голос своей Анны. Теперь, после поведанной ему истории, ответ пришел сам. — Никогда… — тихо шептал он ей, не выпуская из своих объятий, — никогда я не позволю тебе больше страдать… Прости меня… — Не надо, любимый, — она ласково провела кончиками пальцев по его щеке, — все плохое для нас позади. Испытания посылаются свыше не просто так, а мы с тобой смогли их пройти и не потерять друг друга. Штольман хотел что-то еще произнести, но она не дала: обвила руками шею и поцеловала его, вырывая из плена надуманной вины. — Люблю тебя… — выдохнул он, оторвавшись на секунду от желанных губ, и сам приник к ним в горячем поцелуе. И все остальное потеряло важность. Вдвоем они просидели еще несколько кратких мгновений в вечерней тишине, казавшихся целой вечностью, и так не хотелось отпускать им это неповторимое ощущение близости и обволакивающего тепла: Анна склонила голову ему на плечо, а он держал ее в своих объятиях так словно защищал от всего, и зарывшись в шелк волос, вдыхал их цветочный аромат. Рождество спешно мчалось в их дом, оно уже было в паре шагов, а за ним подступал новый 1892 год. Что принесет им с собой еще не написанная страница жизни, неведомое пока и такое далекое будущее? В одном Штольманы были несомненно уверены – они обязательно будут счастливы. И знали, что чудеса в мире случаются. Нужно только впустить веру в свое сердце.