Даже не твой король

Крови ценой покупая свободу, знает ли кто-то, о чём твоя боль, там, где по воле чужого народа даже не твой умирает король? В подлой измены попав паутину, с гордостью примет он смерть, как дары, и, когда рядом ни друга, ни сына, вспомнит с улыбкой лишь вас четверых. Стой посреди озверевшей, жестокой, страшной толпы, впавшей в злобный азарт-через столетья ей будет уроком то, как умрёт ненавистный Стюарт. Стой и смотри-ждать подмоги напрасно, тысяч и вам уже не победить, только-в толпе ли, в епископской рясе-в путь до конца короля проводить. Снова пути свои соединяя, вы поклялись до пределов земли с ним доходить и до дна, и до края-только сберечь всё равно не смогли. Быть пуританином-страшное дело, можно понять всю жестокость толпы: всё, что за годы внутри накипело, злость на богов, что на радость скупы, вложит в светило потрясшие крики, в злобное, дерзкое слово «пора», в хохот, безумный, отчаянно-дикий, в быстрый и точный удар топора. Замков огонь пожирает колонны, кровь станет коркой прозрачного льда-всё решено, и на тихое «помни» мысленной клятвой ответишь: «всегда»; в ужасе солнце за тучами кружит, раненой лошадью встав на дыбы-шпаги, ума, страшной клятвы и дружбы всё недостаточно против судьбы; и в первый раз вчетвером одиноки, вместе беспомощны в страшной стране, там, где чужие заставят пороки жить и погибнуть на чуждой войне, там, где давно твоя песенка спета, в солнечных бликах таится обман, где ни вина, ни добра и ни лета-только дожди, только страх и туман. Ты, что, мундир свой прославленный снявши, не своего короля не сберёг-сколько ещё твои клятвы принявших смочат багровою кровью платок? Сколько ещё тех, кто были друзьями, станут страницами, памятью, сном? Сколько кошмаров увидеть ночами? Сколько Ла-Маншей отыскивать дом? Шпага, что стала впервые ненужной, тяжестью страшной висит у бедра… И королю, не спасённому дружбой, даст отпущенье удар топора.