Спустя два года.
Весной в лесах Империи всегда много дичи, поэтому Султан взял двух своих сыновей на охоту. Все готовились к скорой свадьбе Ханифе Султан, так что отдохнуть не мешало. Повелитель не желал оставаться на месте, а Шехзаде поставили маленький лагерь. Максуд чистил картошку, что тут же летела в казанок на костре, пока Ахмед корректировал лук. Младшего не интересовало всё это (не с его низким ростом), поскорей хотелось вернутся во Дворец — помочь сестре с выбором платья на ночь хны. Максуда отправят в Амасью Занджакбеем после свадьбы, что приносило горе. — В Манисе дела идут замечательно — Вдруг отозвался Ахмед — Местные чиновники хвалят меня, знаешь. В следующий раз я точно стану регентом, пока Султан в походе. Но времени на это, конечно, нет. Столько планов, как сделать Манису лучше. Максуд вяло мычал на блеяние брата. Его эгоизм уже не вызывает злости, приелся. И говорить о будущем не хотелось. Слишком горестным оно выдавалось. — Мой первый наследник должен родится в конце следующего месяца — Продолжал старший — Я выбрал имя: Осман, в честь нашего основателя. Как тебе, Максуд? Или Может лучше в честь отца? — Это твой выбор — Отозвался он и спохватился уйти, чтобы не слышать о том, что самого ждёт в ближайшее время. *** Вчера отыграли пышную свадьбу. Максуд смотрел на любимую сестру и мечтал оказаться на её месте хоть на время, забыть о своих проблемах. Наступила глубокая ночь. Шехзаде наблюдал с балкона за волнами Босфора, думая о человеской доле. Удивительно, как быстро привыкаешь к чуждому. Ещё недавно его переполняли ненависть и злость, теперь же — холодная опустошенность. Не осталось сил сопротивляться. Ничему. Обычно вспыльчивый, превратился в статую. В покоях зашумели слуги. Максуд вернулся туда, удивлённо замечая маму. Дилек Султан сияла, словно солнце, командовала Евнухами. — О мой лев — Дилек приласкала щеку сына — Не грусти за сестрой, прошу. Я приготовила для тебя подарок — И удалилась. Максуд оставался один недолго. Явилась миловидная блондинка, одетая в облегающее платье, украшенное жемчугом. Она упала на колени перед Шехзаде, прижалась к нему всем телом. Волосы её пахли лавандой, да так приторно — тошнит. «Бей или беги» — это известное свойство, но ещё ни разу оно не ощущалось так ярко. Максуд убежал на балкон. — Я приказываю: уйди немедленно! — Он глубоко дышал, держался за перила и смотрел во тьму. Почему так рано? Подготовиться не успел, смириться… Как глупо. Его готовили с самого детства и Шехзаде понимал, что рано или поздно придётся. Он — не Султанша, не Айшель, как бы не желал. Нельзя спрятаться от своих обязанностей. — Сынок, я не понимаю — Шептала Дилек рядом, пусть Максуд даже взгляд на неё не поднял — Нечего боятся. Ты скоро отправишься в Амасью и утрёшь носа Ахмеду! А для этого тебе нужны наследники. — Валидэ — Начал он, указывая на луну — Айшель значит подобна луне. Вы отобрали у меня возможность быть ею, когда провели ритуал. Гадалка всё рассказала Ханифе. Вы забрали мою судьбу — Сказал Шехзаде дрожащим от ненависти голосом — Решили сыграть в Аллаха, и вам всё ещё мало моих страданий? Дилек изменилась в лице. Злость наполнила её глаза, и в них блеснуло настоящее безумие. Гневное и холодное. — Как ты смеешь так обращаться к родной матери? Я сделала, как лучше! Думаешь, нам бы хорошо жилось без мальчика в этих стенах? Нет уж! Дилек схватила Максуда за шиворот и поволокла в покои, безжалостно бросив на постель. Он хотел сопротивляться, но не моргнул даже, а мама вернула ту наложницу. — Раздевайся, живо! И ты! Шехзаде не получилось долго возникать. Он был слишком усталым от всего, слабым и отчаянным. Дилек не пожалела сына: сводила его с рабыней, пока первые лучи не поднялись над горизонтом. Максуд лежал с полчаса. Боль всё нарастала, подступая к вискам. Перед глазами дрожали чёрные пятна, крутилась голова. Мама сделала это. Снова воспользовалась ним ради своих целей. Второй раз. С трудом ему удалось подняться и попросить стражу привести Ханифе. Она не заставила себя долго ждать, а Максуд — рыдал, словно ребёнок в сестринских объятиях. — Ты единственный человек, который принял меня — Говорил он в промежутках между всхлипами — Моя родная, ты не представляешь, как хорошо жилось последние два года, потому что с тобой я мог быть собой. Быть Айшель. Только с тобой, Ханифе, открывалась золотая клетка и я осознавал, что живу. Как трагично, правда? За свои шестнадцать лет, я жил всего два года. Но скоро моя жизнь снова прекратится, она уже — на закате. Максуд отодвинулся в сторону. Смотрел в чужие глаза, запоминая их. Детство пролетело картинками в сознании. Лишь Ханифе дарила спокойствие, утешение и мир. — Для нас не существует другого варианта? — Спросила она тихо, и опустила взгляд, безнадёжный. — Для меня. Пойми, я так страдаю: это всё не моё. Лучше гореть в аду, чем быть не собой. Ханифе кивнула. Слёзы потекли из её глаз. Совсем ещё юное лицо исказилось от страдания. — Айшель, если бы мама не провела ритуал, мы были бы лучшими сёстрами во всём мире и не ругались до старости. Я так тебя люблю. — Прощай, Ханифе. И помни: чтобы не случилось, всегда нужно оставаться собой. Максуд остался один. В шкатулке под кроватью он прятал не только украшения. Внизу лежал бутылёк, маленький, бронзовый, с выгравированной чёрной вязью на горлышке.Мы приходим в этот мир в одиночестве и уходил из него также.
— Может, в другой раз мне повезёт — Прошептал Максуд и залпол опустошил колбу с ядом. Утром Дворец наполнился трауром.