Ежедневник

      Наглая попытка отравить кардинала в самом сердце его паутины была на слуху не только у всей знати, но и простого народа. Впрочем, от ватиканских крыс меньшего размаха ожидать не приходилось — эти итальянцы весьма преуспели в интригах и отравительстве, а Папский престол к тому же никогда не отличался терпением и лояльностью. К другим, разумеется — грязные сплетни вокруг Пап, что в самой Италии, что за пределами её земель не обсуждал только ленивый.       Впрочем, медицинские познания Арамиса сотворили настоящее чудо, и папский план полетел глубоко в глубины Геенны. Кардинал выжил, хоть и, конечно, ему требовалось время на восстановление, что, впрочем, выглядело как незначительная мелочь в сравнении с теми проблемами, что у них могли быть в худших случаях.       Капитан Тревиль тяжело вздохнул. Конечно, его мальчишки перевернули весь Париж верх дном, когда искали отравителя, как и заодно на всякий случай прошерстили его на предмет новых готовящихся заговоров против кардинала, короля и знати. Несмотря на всё это, капитану было неспокойно, и эти несколько дней он переживал так, как не переживал уже давно, если вообще когда-нибудь переживал. Седых волос у него явно прибавится хорошо, а вся многолетняя конспирация едва не летит чертям под хвосты. Потому что когда его сердцу угрожает опасность, сложно сохранять холодную голову и здравый рассудок.       Но кардинал крепкий. Закалённый интригами и попытками ускорить его встречу со Всевышним. Вмешательство Арамиса уберегает от фатальных последствий, так что ему лишь требуется отдых, чтобы восстановить силы. Но острые черты худого лица заостряются ещё сильнее, кожа бледнеет, а под глазами особенно ярко видны тени усталости и постоянных недосыпов — глядя на Армана, капитан чувствует, как против воли сжимается его сердце. Оказывается, этот каменный голем может быть удивительно хрупким. — Жан, не смотри на меня так, как будто я вот-вот преставлюсь, — вздох получается уставшим, и Тревиль смаргивает мимолётное наваждение. Дежурит у постели кардинала, словно верный пёс, и ему даже удаётся правдоподобно оправдаться, что это необходимая мера защиты. Чтобы никто не попытался закончить начатое, пока Его Высокопреосвященство в столь уязвимом состоянии. — Прости, — ответом служит кривая улыбка и отведённые в сторону глаза. — Я просто по-настоящему испугался, что потеряю тебя. — Иди сюда, — кардинал снова вздохнул, но посмотрел на мушкетёра прямым твёрдым взглядом. И тот подчинился, покорно подойдя ближе и опустившись на колени напротив, коснувшись ими твёрдого монастырского пола.       Ришелье потянулся к воротнику солдатской куртки, и подцепив его, настойчиво притянул Тревиля к себе. Сухие губы коснулись обветренных губ капитана, оставляя сухой, но чувственный поцелуй, и Тревиль вздохнул сквозь него, бережно обнимая кардинала за худые лопатки, прижимая к себе. Скупая близость и нежность — сейчас она была ценнее и желаннее всех богатств этого мира. — Я никуда не уйду, — нехотя разорвав поцелуй, в губы выдохнул Ришелье. — Господь милосерден ко мне в эти дни. — Надеюсь, его милосердие будет долго хранить тебя, — в ответ пробормотал Тревиль, лбом уперевшись в твёрдое плечо, почувствовав, как длинные пальцы зарылись в его волосы, поглаживая по затылку.       Кардинал и сам надеялся на это, но пути Господни были неисповедимы. Никто не знал, как долог ещё его путь, но оба они надеялись, что достаточно долог. И они смогут пройти его вместе, даже если при этом придётся и дальше прятать свою любовь и скрывать привязанность.