Море, песок.

Последний хиличурл, издав невнятный хрипящий звук, безжизненно упал на песок. Люмин давно перестала считать, скольких таких с начала своего путешествия в этом мире ей довелось вот так «обезвредить». И всё же, теперь ей приходилось каждый раз прогонять мысли о том, что это не совсем правильно. Может за их потёртыми и пыльными масками и не было лиц, но это вовсе не значило, что там нет ничего от живой души… — Смотри, сколько пузыринов я нам нашла! — сзади послышался звонкий голосок Паймон, который уже через секунду стал тише и будто растеряннее, когда та подлетела ближе. — Ох… Я же всего на несколько минут отошла о тебя, а ты снова всех победила… Она прижимала к груди несколько ярко-оранжевых спелых плодов, явна прилагая усилия, чтобы ни один из них не выскользнул из её маленьких рук. — Да, Паймон, — Люмин ласково улыбнулась, и из ее взгляда как будто бы улетучилась грусть. — У нас с тобой пикники редко обходятся без набегов. Миниатюрка, висящая в воздухе, быстро закивала и поторопилась разделить свою фруктовую ношу со спутницей, после чего они двинулись дальше вдоль берега. — Три мне, три тебе. Один я уронила по дороге, и его тут же сожрал какой-то противный бронекраб. — Паймон, если ты съела его сама, не обязательно это скрывать, — Люмин мягко рассмеялась. Реакция была предсказуема. — Что?! — Паймон взорвалась, и пузырины разлетелись во все стороны. Ее маленький кулачки начались капризно колотить воздух. — Ты!.. Паймон никогда!.. Говорю же тебе, это был краб!!! Девочка надулась и быстро начала собирать разбросанные плоды, чтоб не отстать от путешественницы. Люмин, сбросив обувь и прикрыв глаза от удовольствия, зарылась ступнями во влажный песок. Как же здесь хорошо и спокойно, несмотря на доносящиеся слева визги и смех Паймон, пытающейся поиграть с детёнышем пухленя, мать которого продолжала спокойно спать у воды. Путешественница сидела на берегу, а перед ней, через пролив, раскинулся скалистый Восточный склон Эсус. Солнце на глазах опускалось всё ниже и пряталось между двумя невысокими пиками, бросая свои последние блики на золотые элементы одиноко стоящей башни. Закатное небо с пюсовыми облаками отражалось в искрящейся воде, как в зеркале, окрашивая её пену в нежный персиковый цвет. Люмин закрыла глаза, словно отсеивая все посторонние звуки, и слушала шуршание спокойного прибоя, маленькими волнами подбиравшегося к её ногам. Она бы сидела так, обняв колени, кажется, вечность. Путешественница провела рукой по сухому, едва тёплому песку, позволяя пальцам зарыться в него глубже. Через мгновение он тонкими струйками сыпался с её ладони. Вдруг Люмин почувствовала, как тоска тяжелым комом подступила к горлу: море, песок… «Мы переберёмся с тобой в Морепесок». Последний раз она видела Тарталью, когда Скирк бесцеремонно швырнула его, беспомощного и измождённого, в бездну. В тот момент внутри всё сжалось. Что с ним будет? Что с ним сейчас? Из груди путешественницы вырвался горестный стон: она понимала, что в такой ситуации неясно, когда будет и будет ли вообще их очередная встреча. Их тайная встреча, каких было много, и на которых не нужно было решать чьи-то проблемы, кого-то спасать, с кем-то сражаться. Когда они были только вдвоем, когда все вокруг будто просто растворялось и не имело значения. Когда можно было чувствовать себя не героиней Тейвата, а нежной, хрупкой… По щеке скатилась слеза, и Люмин уронила голову на собственные колени, стараясь обнять себя как можно крепче. Песок уже не был приятным: он остыл, и противно щекотал озябшие ноги, забившись рыхлыми комками между пальцев, от чего на душе становилось ещё гаже. Сейчас она бы отдала всё, что угодно, только бы вернуться в тот день, тот разговор… — Долго ждала? — тёплый шепот коснулся шеи, оставляя на коже почти невесомый поцелуй. Глаза Люмин заблестели, и она обернулась: — Каждый раз от встречи до встречи будет для меня долгим. Путешественница прижалась к груди Тартальи, и моментально оказалась в крепких объятиях. Она слышала, как быстро и жарко бьётся его сердце. Парень гладил её по спине, вдыхая тонкий аромат недавно прошедшего дождя с её светлых локонов. Тихая счастливая улыбка не сходила с его губ с того момента, как он увидел силуэт Люмин под раскидистым красным клёном с большими, скрученными в твердые жгуты, корнями. Молодой предвестник слегка отстранился, и пальцем приподнял лицо Люмин за подбородок: — Вот они, мои любимые янтарные глазки, — он с обожанием склонил голову, будто разглядывая её в первый раз. Его ласковый тон вдруг стал тише и серьезнее, — я скучал. Путешественница резко приподнялась на носочках, и ее губы наконец коснулись губ Тартальи в таком долгожданном и самозабвенном поцелуе. Теперь, когда она была полностью в его руках, ей хотелось наверстать все украденные обязанностями у них двоих месяцы. Внутри закипала животная жадность, дыхание стало сбивчивым, горячим, Люмин льнула к нему всем телом, зарывалась пальцами в его рыжие пряди, и почувствовала, как её ноги отрываются от земли. Тарталья приподнял её за талию, слегка пошатнулся назад, но устоял. Его ладонь бережно легла ей на шею со спины, он будто пытался притянуть её к себе ещё ближе. — Ты тоже очень скучала, — в тихом смешке смешались нежная благодарность с откровенным самодовольствием. Люмин тихонько рассмеялась, прижавшись лбом к его лбу. Отрицать было бессмысленно, да и нечего. Его синие глаза всегда смеялись, когда он был наедине с ней. В смешках этого молодого фатуи никогда не было места грубости по отношению к ней. — Я всегда буду скучать, — во взгляде путешественницы показалась грусть, и она опустила глаза на его ромбовидную брошь, — когда-нибудь моё путешествие здесь закончится, и… — Ни разу не думала остаться? — Тарталья провел ладонью от ее коленки вверх по бедру, хоть тон его был более чем серьёзным. Рука остановилась, достигнув края платья. — Я ищу брата, — будто с чувством вины тихо проронила Люмин, — а когда всё закончится, мы вряд ли останемся в Тейвате. Нашего дома больше нет, и неизвестно, что станет с этим миром… — Плевать на все миры, — невозмутимо ответил Тарталья, но в его глазах начинался морской шторм. Пальцы сжали шелковистую ткань. — У меня тоже есть братья, есть сестра. Я бы ни в коем случае не хотел их потерять, но они вырастут, и у каждого из нас должна быть своя жизнь по итогу. Люмин отвела взгляд куда-то в сторону. Они никогда не говорили об этом. Об их будущем, о том, чем вообще по своей сути являются их взаимоотношения. Да, от одного такого тайного свидания к другому она регулярно ловила себя на грусти, ночами перетекающей в мучительную, обволакивающую тоску. Странно, но в поисках Итера она больше не чувствовала печали от их с братом разлуки. Как будто она привыкла. Или смирилась с потерей. Всё это путешествие уже ощущалось как движение по инерции, по течению, которое подвластно кому-то другому, но не ей. И только встреча с Чайлдом стала чем-то выделяющимся, чем-то действительно настоящим в этом потоке событий. — Мы переберёмся с тобой в Морепесок, — продолжал Тарталья, слабо улыбнувшись собственным словам, — нам больше не нужно будет ни с кем сражаться, ни выполнять чьи-то поручения. У тебя будет самая красивая меховая накидка во всей Снежной, а по вечерам мы будем пить Огненную воду до беспамятства, веселиться и наслаждаться друг другом. Люмин не смогла сдержать смех, такой заливистый и заразительный. Младший предвестник погладил её по голове и втянул в горячий, полный надежды, поцелуй. В его словах не было ни капли лжи или шутки. В какой-то момент жизни он почувствовал, что только эта девушка дарит ему чувство дома, безмятежности и счастья. — Я люблю тебя. Дыхание перехватило, щеки вспыхнули румянцем. Девичьи глаза под бровями, внутренние уголки которых приподнялись, смотрели испуганно, с надеждой и радостью одновременно. Сердце трепетало, разгоняя кровь и вызывая шум в ушах. Его же взгляд был уверенным, будто ему эти слова дались без малейших колебаний и опасений. — Чайлд… Люмин подняла голову, почувствовав прикосновение на плече. — Всё в порядке, Паймон, — она торопливо начала вытирать лицо от слёз рукавом, — я просто немного устала. Маленькая спутница не поверила её попытке улыбнуться, но понимающе кивнула, вздохнув: — Паймон понимает. Паймон тоже иногда хочется плакать, но тогда ей помогает цыплёнок в медовом соусе… Или миндальное тофу… О, или трёхцветное данго!..