Сочельник

      На темной улице настолько холодно, что дрожь пробирает до костей, создается ощущение, будто каждая клеточка кожи кристаллизуется под холодным северным ветром. Обычно температура не опускается ниже минус десяти, но, по всей видимости, эта ночь стала исключением. Нико отряхивает снег с грязных волос и поднимает взор к небу. Луны почти не видно, а то небольшое освещение, которое дают звезды, кажется для обычного человека таким незначительным, что он бы назвал это кромешной тьмой, но парень привык. В аду нет ни звезд, ни луны. Освещения на улице нет, это кажется странным, но так даже нравится больше.       Нико не знает, куда он направляется и зачем, что он вообще забыл здесь, наверху, но упорно бродит по узким улочкам, где почему-то не встречается ни одного человека за пару часов, только стая бродящих собак, но и те пугливо скрываются за поворотом, едва почуяв сына Аида. Ему хотелось проветрить голову, но спустя столько времени на морозе, она уже, кажется, промерзла насквозь.       Но мысли остаются. От которых хочется убежать, вырвать их из своего сознания, забыть все, что когда-либо знал, лишь бы избавиться и от этого тоже.       Он натыкается на один из многих одинаковых домов в этой округе, и забирается по пожарной лестнице на крышу, посидеть, осмотреть город. Длинные волосы путаются перед глазами, ноги в летних кедах предательски соскальзывают с заледеневшего металла, как будто что-то так и хочет столкнуть его, заставить распластаться на холодной земле, свернуть себе шею, и остаться в Подземном Царстве уже точно навсегда. Нико в голову приходит, что, возможно, этого бы хотел отец, и ухмыляется своими потрескавшимися губами. Они начинают кровить, и парень ловит на языке неприятный железный привкус. Это почему-то разжигает жуткое чувство голода, — он не помнил, когда последний раз ел.       На крыше гололед, и ди Анджело приходится прикладывать усилия, чтобы не свалиться раньше времени. К краю подходить опасается, усаживается посреди дома и откидывается спиной на какую-то бетонную надстройку, которая наверняка ведет на чердак, но дверь там закрыта на замок, войти погреться не получится.       Едва почувствовав безопасность, из глаз как будто бы сами начинают литься слезы. Отчаяние. Обида. Злость. В голове все мешается, не получается вытянуть какую-то конкретную эмоцию, хочется кричать в голос, но тогда жильцы дома, скорее всего забеспокоятся и пойдут искать виновника шума в столь глубокую ночь. Слезы моментально застывают на ресницах и щеках, создавая неприятную пелену вокруг глаз. Хочется вдохнуть поглубже, но боль, сидящая в груди неприятным комком, и ледяной воздух не позволяют этого сделать. Легкие обжигает, мелкие снежинки вместе с морозным ветром залетают в ноздри, тают, заставляют рукавом куртки постоянно протирать влагу под носом.       Это просто несправедливо. Почему все вокруг такие счастливые? Люди в окнах дома напротив суетятся, наводят уют в предпраздничную ночь. В квартирах собираются всевозможные родственники, живущие далеко от «центра» семьи. Нико бы тоже хотел отпраздновать Рождество в кругу семьи и друзей, но у него не осталось ни того, ни другого. В носу снова начинает щипать, и слезы наворачиваются на глаза от воспоминаний о маме и сестре. Бьянка часто снится ему, просит прощения, плачет, что оставила его, умоляет жить дальше, не винить во всем Перси. От таких снов парень просыпается в холодном поту, с колотящим сердцем и мокрыми глазами. Подолгу после стоит в душе, пытается прийти в себя, но стоит только закрыть глаза, как в темноте сразу же видится силуэт сестры, стоящей на коленях, всей в крови, рыдающей и такой беспомощной.       Поначалу ди Анджело винил Перси Джексона в случившемся, ненависть пробирала его до кончиков пальцев, а желание отомстить, дать прочувствовать всю ту боль, что ощущал сам ежедневно, росло все с каждым днем. Перси лишил его всего, что у него было — сестры, возможности доверять. Едва поверив, что у него появился друг, он тут же получил от него такой нож в спину. Первый год ему хотелось убить перси Джексона. Заставить его мучиться, наносить неглубокие раны в большом количестве, схватить за горло и не отпускать, пока тот не начнет отключаться, а потом отпустить, дать прийти в себя, и все по новой, хотелось бросить его гнить в Тартаре, притвориться снова его другом, сделать вид, что все обиды забыты, и предать, бросить под нападением монстров, отдать в лапы прямиком Кроносу, столкнуть в Стикс и наблюдать за тем, как он беспомощно пытается выплыть, молит о помощи, веря, что Нико его не бросит, но тонет.       Но Бьянка сказала, что он невиновен. Это было тяжело. Жить с мыслью, что конкретный человек виноват во всех твоих неудачах было намного легче. Спустя время мысли о мести стали потихоньку пропадать, ненависть начала помаленьку угасать, замещаясь чем-то другим. Тогда еще ди Анджело не понимал чем. Перси был добр к нему, не смотря на то, что Нико вполне открыто выражал свою ненависть. Это заставило в какой-то момент парня растаять.       Ненавидеть Перси было легче, потому что теперь он стал ненавидеть себя. Винил себя в том, что отпустил сестру одну в поиск, не попытался защитить. Бьянка погибла из-за него. Он мог сохранить свою семью, все то, что от нее осталось. Но сейчас у него есть только отец и ненавистная мачеха, с которой он взаимно не горит желанием налаживать контакт. Аида не назовешь примерным отцом, он не обращает на сына никакого внимания, хотя они и живут бок о бок.       У Нико мерзнут руки, ноги, да и вообще все тело, поэтому он, вытирая лицо, поднимается и направляется к двери, ведущей внутрь дома. На ней все так же висит огроменный ржавый замок, как из старомодных фильмов, на которые мама водила его в детстве, черно-белые, скучные, в кинотеатрах под открытым небом. Сейчас его сверстники, наверное, о таких даже не слышали.       Парень прыгает в тень, падающую от этой постройки, и выходит уже внутри здания. Это и правда небольшой чердак, в котором абсолютно нет никакого освещения, за исключением света, который доносится из неплотно закрытого люка в полу, ведущего в подъезд. Нико немного тошнит, желудок сводит спазмами от этого, аппетит возрастает в троекратном размере.       Он откидывает люк, и аккуратно спускается в более теплый подъезд в надежде, что никому не потребуется выходить на улицу и все будут тихо праздновать сочельник в кругу семьи у себя дома. Ему необходимо было переждать ночь тут, согреться, и отправиться домой, если это место возможно назвать домом. У него была целая своя комната в замке своего отца, но вряд ли вообще кто-то мог бы добровольно назвать Подземной царство домом. Но выбора у него больше не было — либо мерзнуть на аномально холодных улицах всю зиму, либо жить там. В любом случае, он везде был чужим, для живых он был слишком мертвым, а для мертвых — слишком живым, поэтому разница была лишь в комфорте проживания.       Спустившись на пару этажей ниже, он забился в угол, напротив одной из квартир, уселся на холодный пол, обхватив руками колени, облокотившись на них лбом. Хотелось поспать хотя бы пару часов. Глаза сами собой закрывались, заставляя впадать в небольшую дрему, полностью уснуть не позволял жгучий голод и холод, пробирающийся в неутепленный подъезд.       В двери громко провернулся ключ, Нико вскочил на ноги, все еще находясь в полусне, ошалело огляделся вокруг и принялся быстро-быстро моргать, чтобы восстановить зрение в норму. Быстро двинулся в сторону лестничного пролета, надеясь не пересечься с людьми, но не успев сделать даже трех шагов, услышал за спиной знакомый голос:       — Нико? , — парень явно не ожидал увидеть знакомого тут.       Ди Анджело замер, боясь повернуться. Дыхание перехватило. И только сейчас он понял, почему же он забрел на эти улочки. Здесь жил Перси, мать его, Джексон. Быстро промелькнула мысль скрыться в тени тут же, не двигаясь с места, но это было бы глупо. По-детски. Нико не хотел выглядеть ребенком, особенно перед Джексоном. Он и не был ребенком уже давно, жизнь просто этого не позволяла, постоянно загоняя его во все новые и новые не по возрасту взрослые проблемы. Следом захотелось сделать вид, что все в порядке, просто Нико заходил к своим знакомым, и уже собирается уходить, поэтому они и пересеклись в подъезде, нужно было только обернуться, натянуть дружелюбную улыбку, взглянуть в ярко-зеленые глаза, которые по цвету больше напоминали море, чем заставляли ди Анджело захотеть в них утопиться, и сказать эту версию событий. Уйти.       Но он не смог. Просто не получилось. Тело будто бы не слушалось, и он замер парализованный своими глупыми страхами и желаниями. Оставалось только надеяться, что все это глупый сон.       Это было не так. Ди Анджело понял это, когда почувствовал на своем плече чужую тяжелую ладонь. Перси потянул парня на себя. Наверняка он почувствовал насколько его друг был холодным, спустя столько то времени на морозном воздухе. Нико до сих пор трясло, и он очень надеялся, что от холода, а не от гребанного Перси Джексона.       — Что случилось? , — Джексон потянул друга на себя, заставляя того либо упасть ему на грудь, либо повернуться. Первый вариант событий Нико не мог допустить. Он тут же отскочил от Перси как от огня, сбрасывая с себя его руки.       — Все в порядке, — прозвучало хрипло и грубо, — Я уже ухожу домой.       Нико было некуда идти, но он тут же кинулся к лестнице, перепрыгивая через ступеньку, спускался, надеялся, что за ним никто не последует, на улице кинулся просто вперед, перебегая пустые дороги в неположенных местах, пытался заплутать в других дворах. Остановился отдышаться только по истечение нескольких минут. Кажется, парень был не в самой лучшей форме, — голод, отсутствие сна и обмерзшие конечности явно не давали никаких бонусов к выносливости. Ему пришлось опереться на колени, глубоко вдыхать режущий легкие воздух, перед глазами все плыло и шло черными пятнами, а колени и руки сильно дрожали от изнеможения, тяжеленный меч, болтающийся в ножнах на поясе, тянул вниз, будто бы хотел заставить своего хозяина вернуться «домой».       В глазах полопались капилляры, горло болит из-за холодного воздуха, желудок скручивается в узел, и Нико уже готов было смириться, что придется блевать мерзким желудочным соком, как слышит чужие шаги у себя за спиной.       — Если ты еще раз так сбежишь, я убью тебя, Нико ди Анджело, — он звучит достаточно грозно, но сейчас Нико настолько плохо физически, что уже плевать, кто там ему угрожает. Он из последних сил достает свой меч и резко оборачивается к оппоненту.       Перси только запрокидывает голову к небу и начинает громко и звонко смеяться, что режет уши посреди прочей ночной тишины. Нико морщиться и смотрит в упор на приятеля. Старается выглядеть максимально грозно, чтобы Перси самому не захотелось бы с ним общаться. Но это же Перси Джексон, как он может не захотеть общаться с человеком, говорящим, что готов убить его. Нико ненавидит его за это. Ненавидит себя за то, что сам хочет дружить с Перси, быть ближе, чем есть сейчас, хочет, чтобы он мог обратиться в любой момент за помощью или поддержкой к Джексону и получить ее, хочет, чтобы Перси общался с ним на равных, а не как с наивным и глупым ребенком, каким он его и запомнил еще тогда, в Лотосе, хочет, чтобы он сейчас отмечал этот глупый христианский праздник с Перси Джексоном, хочет, чтобы взор парня всегда был устремлен на него, хочет, чтобы Перси готов был пожертвовать собой ради него так же, как это может сделать он сам, хочет, чтобы Перси всегда был рядом, хочет, чтобы прямо сейчас Джексон стоял чуть ближе и не смеялся над ним, хочет, чтобы Перси хотел дружить с ним. Хочет, чтобы Перси хотел любить его.       Мысли обрушаются градом на и без того уставший мозг, заставляя начать вести себя еще более агрессивно. Но Нико не может. Он смотрит на эту искреннюю улыбку, слышит звонкий счастливый смех, причиной которого является он сам.       — Ты же едва стоишь на ногах, неужели ты будешь мне угрожать?, — Перси перестает смеяться, но до сих пор оставляет улыбку на своем загорелом лице. Нико недоумевает, где же ему удается загорать в разгар зимы.       Ди Анджело и правда едва удерживает меч в руках, сутулится, и только молится всем богам, лишь бы не упасть прямо тут. Кажется, он действительно переоценил свои силы. Но ему не хочется ничего отвечать. Просто нет сил. Ни физических, ни моральных.       — Давай, идем, — Джексон улыбается дружелюбно, будто бы они очень хорошие друзья. Подходит к Нико ближе, маленькими шагами, стараясь не спугнуть. Знает, что тот как маленький загнанный котенок, которого бросили на улице среди кучи злых обидчиков, боится всех вокруг.       У Нико больше нет сил бежать, но он стоит все так же неподвижно, не может сконцентрироваться и смотреть на что-то конкретное, глаза бегают по всему вокруг, замечая свежевыпавший снег, парочку людей тащащихся непонятно куда, кривого снеговика слепленного, очевидно, детьми, приближающегося Перси Джексона.       Перси обхватывает своими ладонями ладошки ди Анджело, едва удерживающего свой меч из стигийской стали. Нико замечает, что Джексон при небольшом фиолетовом свечении от меча выглядит просто потрясающе, и просто не может оторвать взгляд. Перси же не смотрим ему в глаза, он аккуратно забирает Стигийский меч, облегчая другу ношу. А после только улыбается и заглядывает в карие глаза, стараясь внушить доверие.       Ди Анджело готов прямо сейчас перерезать себе вены за все свои мысли. Он прикусывает себе язык с такой силой, что чувствует во рту привкус железа. Хотя, возможно, это все еще откашливается из легких после бега на холоде. Поэтому он не расслабляет хватку, только наоборот, сжимает челюсти сильнее. Кажется, будто так, когда-нибудь он себе откусит какую-нибудь частичку языка. Но это единственное, что помогает ему прийти в себя, выкинуть из головы все мысли, которые он не должен думать. Он не должен думать, что хочет немного качнуться вперед и случайно поцеловать Перси Джексона.       — Идем согреемся, — Перси берет ди Анджело за руку, видя, что сам тот уже ни до куда не доберется. И тот, как ни странно, легко поддается, движется, полностью повторяя маршрут друга.       Нико не помнит как они шли, не помнит, как они добрались до дома Перси, и совершенно точно не помнит, как оказался укутанным в теплое мягкое синее одеяло у Джексона на кровати. Кажется, он даже поздоровался с Салли.       Парня бьет крупная дрожь, горло адски дерет, из носа течет, а голова ужасно болит. Перси сидит рядом, гладит Нико по спине, плечам, голове, шепчет какие-то теплые слова, Нико не понимает какие именно, и не может разобраться на каком языке, — английском или греческом. Перси сидит рядом, и пытается, помочь, пытается быть хорошим другом. Они ждут, когда Салли принесет им горячий шоколад. На секунду у сына Аида даже прокрадывается мысль, что, возможно, Перси хочет, чтобы Нико сейчас был здесь, с ним, вместе. Но такие мысли надолго не задерживаются, Нико знает, как они позже делают больно, когда разбиваются в дребезги, когда ты думаешь, что можешь доверить другу важного тебе человека, а он тебя подводит, или, когда думаешь, что, возможно, вы могли бы начать общаться, но он начинает встречаться со своей подружкой, на которую не обращал внимания до этого момента много лет. Нико не хочет снова разбивать себя. Но это невольно согревает сильнее, чем пуховое мягкое одеяло. Он перестает дрожать, и только тихо сопит, пытается насладиться моментом, который, скорее всего, больше никогда не повториться. Чужие руки оставляют огненные следы на коже, и кажется, будто уже и не холодно вовсе, а все тело начинает жутко гореть, но Нико не ворочается, старается вообще не двигаться, чтобы не спугнуть Джексона. Притворяется спящим, чтобы не показаться слабым.       Дверь в комнату открывается, и он думает, что пришла Салли, и сейчас они попьют вместе горячий шоколад, и будут разговаривать всю ночь, или же пойдут помогать Полу прибираться на кухне, а может быть они просто лягут спать вместе, может даже Перси ляжет вместе с ним и обнимет со спины, разрешит греться о него самого.       — Ну что, как он?, — и сердце Нико замирает. Это не Салли.       Это гребанная Аннабет Чейз. Он знает этот голос, помнит, как она выглядит, и как рядом с ней светится Перси. И как по частичкам умирает сам Нико. Больше чем себя, он ненавидит только Аннабет.       Он не слышит ничего, в ушах стоит такой гул, что при всем желании не получилось бы понять, о чем они говорят. Есть ощущение будто бы сердце так и стоит. Слезы сами потекли из глаз, Нико только благодарит богов, что он отвернут в сторону, и полубоги не видят его. Ему кажется будто проходит часа два, не меньше, и только потом они скрываются за дверью комнаты, плотно закрывая ее. Только тогда Нико чувствует, что жив, чувствует, как острая боль расползается в груди, как места, где совсем недавно были руки чужого парня, леденеют еще хуже, чем на улице, а дыхание сбивается и нет возможности дышать ровно. Хочется кричать как никогда, но так нельзя. Он не мог ни на что надеяться. Не имел права. Сын Аида закусывает подушку, сжимая челюсти до боли, позволяет себе рыдать во всю силу.       Нико ди Анджело ненавидит Аннабет Чейз, потому что она любит Перси Джексона. Нико ди Анджело ненавидит себя, потому что он любит Перси Джексона. Нико ди Анджело ненавидит Перси Джексона, потому что он позволяет себе любить не мрачного и хмурого сына Аида, которые не единожды пытался убить его, а милую девчонку, которая готова ради него прыгнуть под клинок, пожертвовать всем, лишь бы спасти ему жизнь.