Young and beautiful

День за днём, встреча за встречей, лечение постепенно шло. Не сказать, что с какой-то поразительной динамикой, но вот уже страшная болезнь начала отступать, всяко, тенденция прослеживалась. Тело заметно меньше ныло к концу рабочего дня, кроме этого, седых волос уменьшилось. Если раньше вычёсывая смоляную копну волос Панталоне замечал несколько новых серебряных нитей запутавшихся среди темного полотна, а порой не брезговал выдернуть их, то теперь таких было все меньше и меньше, что могло не радовать. В целом, картина в зеркале его радовала. Он не жалел о потраченной море.  Однако, не только в его здоровье шли улучшения. В отношениях между ним и доктором первое время было затишье. И нарушить это хрупкое равновесие было действительно страшно, и все же, это сделал сам учёный. Первые шаги к перемирию. С виду незначительные касания и фразы, постепенно выстроили между ними какой-никакой, но мост. Благодаря которому сейчас они могут общаться и контактировать. Кроме того... В отношениях между ними произошла какая-то оттепель. Это было не просто сугубо деловое общение врача и пациента, порой задерживаясь после осмотров они обсуждали более личные вопросы, но банкир не был против. Он все ещё не мог задать интересующие его вопросы, но довольствовался тем, что было. Вот и в этот раз получилось, что встреча между ними затянулась. И если во все другие разы это было не столь значительно, может быть двадцать минут, или около того, то в этот раз они на пару потеряли счёт времени. Он задержался на полтора часа. Конечно, в мороз никто его не будет ждать больше получаса. А идти самому в деревню и искать в поздний час кто довезет его до города... Это надо быть законченным идиотом. Но все было не так печально. Доктор предложил ему ночлег, уже хорошо. А как добраться до города вовремя, он уже будет думать утром. — Как смотрите на облепиховый чай? С цедрой. — Уточняет доктор, снимавший с себя в этот момент верхнюю одежду. После недолгой прогулки по лесу они оба изрядно промерзли. Не хватало ещё заболеть. Здоровье его пациента только начало налаживаться, они не могли потерять это все в одночасье из-за одной какой-то прогулки. Да и в целом. Этот человек от чего-то стал вызывать у него прилив теплых чувств. Вроде той же заботы. Хотелось, конечно, запихнуть это глупое чувство куда подальше, но увы. Контролю оно почему-то не поддавалось, да и в целом, он особо не старался. С момента лечения ему будто стало немного легче. Какие-то свои мысли и переживания он мог с лёгкостью спихнуть на беспокойство о пациенте, и плевать, что даже в его лучшие годы чихать он хотел на самочувствие больных и все в этом духе. Этот был куда важнее всех остальных. По крайней мере так утешал себя учёный. — Знаете, не откажусь. — С мягкой улыбкой произносит банкир. Он тоже изрядно замёрз по пути к дому. Все же, ближе к ночи мороз становился куда злее и колючее. Он не спешил раздеваться, в отличие от хозяина дома.  — Отлично, тогда проходите в гостиную. Сейчас, разожгу камин и приготовлю чай.  Первым делом Дотторе, как и обещал, разводит огонь, дабы гость мог отогреться, а затем уже спешит на кухню. Все по старой схеме. Чайник наполненный водой отправляется греться на плиту. Несколько дней назад, в последний свой визит, Панталоне так удачно привез ему облепиху из города. Как давно он не покупал ее? Хороший вопрос. Давно. Очень давно. Ещё во времена, когда был жив его драгоценный Лоне. Он любил чай из облепихи. А затем ее запах и вид стал главным источником боли. Как он кормил его с ложечки ярко-оранжевыми ягодами... Но теперь глядя на плавающие в воде кругляшки он испытывал лишь ноющую боль, ну и некоторые неприятные мысли. Но с ними можно было справиться. Туда же отправляется несколько колец апельсина. Принес их так же вышеназванный. Доктор не любил ездить в город, так что общение с этим человеком было спасением в некотором роде. Хотя не сказать, что он прям скучал по этим продуктам. Мог прожить без них спокойно, но и с ними было приятно.  Он заносит чайник и пару чашек на подносе в гостиную, где уже начинало теплеть. Чужая шубка висела на спинке кресла. Прежде, доктор бы обязательно вынес замечание. Ведь его Лоне не допускал подобного обращения с вещами. Но сейчас ему было все равно. Он смотрел на чужую расслабленную фигуру в кресле и предвкушал интересный диалог.  — Доктор... Знаете, спасибо вам большое. — Глядя на чужие недоумевающие глаза, темноволосый со скромной улыбкой, запрятанной за бархатным пальчиком приставленным к губам, добавляет. — За то, что вообще согласились взяться за мое лечение. Знаете, не знаю, самовнушение ли это или действительность, но, мне кажется, что болезнь начала отступать. Раньше, стоило лишний раз промерзнуть и я тут же заболевал. А сейчас... Я могу спокойно гулять по рынку дольше часа и со мной все хорошо. Я сажусь в экипаж слегка замёрзший, еду домой, а там теплый чай, горячая ванна и со мной всё хорошо! Представляете? Все хо-ро-шо! — Губы растягиваются в улыбке, обнажая белоснежные жемчужинки зубов. Сердце подскакивает к горлу учёного. Перед глазами совершенно иная картина.  Вот его прелестный Лоне стоит у окна в гостиной. Держит в своих фарфоровых тоненьких ручках подстать им чашечку. Аккуратная, покрытая тонких слоем глянцевой голубой глазури с золотыми узорами. Они привезли целый набор таких из Ли Юэ. Огромные деньги. Ещё бы, ложечки в комплекте из настоящего золота. Все что угодно для тебя, любовь моя, только выздоравливай, только продолжай открыто улыбаться своими крошечными жемчужинками зубов.  — Это не значит, что сейчас вам не нужно пить чай. После нашей с вами прогулки вы изрядно замёрзли. Двигайтесь к огню, он вас согреет. Берите чашку и пейте. Не хватало ещё, чтобы вся достигнутая нами динамика канула коту под хвост. — И суёт глянцевую голубую чашку с блюдцем в чужие руки. В тусклом свете камина на ней явно переливались золотые узоры и ложечка в ней так блестела, словно сама сделана из драгоценного металла. Невероятная красота. — Царица мне свидетель, вспомни я где сейчас находится одеяло, я бы и его принес.  Сам учёный падает в кресло рядом и подперев висок указательным, а подбородок большим, пальцами принялся гипнотизировать пламя огня, тем не менее, боковым зрением продолжая следить за сидевшим рядом банкиром. Мысленно он все ещё проводил параллели схожести между «ним» и «оригиналом». Хотя бы фальшивкой перестал называть. Какой успех. Но отголоски все ещё слышались в этом пренебрежительном «ним». Но, признаться, доктор перестал смотреть на него как на жалкую попытку судьбы воссоздать его давно утраченную любовь. Вернее, да, внешне это было все ещё так. Но чем ближе они становились, тем больше он понимал, между ними определенно есть схожесть, но это другой человек. И что самое отвратительное, в душе он понимал. Что его привлекает этот человек. Поэтому, он старался заглушить это мерзкое и не позволительное чувство. Заткнуть его куда подальше, чтобы не напоминало о себе больше никогда. Но пока оно слабо слушалось. И его сознание, и сердце. Весь этот отработанный годами механизм, словно выходил из-под его контроля. Начинал творить что хочет. Как же его это раздражало. И как же, одновременно, этого хотелось. В кои-то веки почувствовать себя живым, а не имитировать жизнь. Но конечно же, он не мог себе признаться. Проще зарыть мысли о подобном. В ту же мерзлую почву, куда зарыл своего Лоне. Можно даже рядом, чтобы эта глупая мысль точно помнила причину, по которой ей даже на секунду нельзя всплывать в его голове.  — О чем думаете, доктор? — Тихо прерывает поток его мыслей банкир, что так неожиданно оказался позади него.  Руки запрятанные в черный бархат ложатся на чужие плечи. Тактильные контакты с этим человеком все ещё пугали. Его реакция может быть непредсказуемой. Порой он реагировал никак. Просто игнорировал, мог молча скинуть, а мог и накричать. Тут как повезет. Но банкира что-то тянуло к нему. Так хотелось коснуться, узнать какой он. Холодный каким кажется внешне или все же теплится в нем что-то живое. Сегодня этот человек разорвал все его привычные шаблоны. Чужая прохладная рука накрывает его собственную. Аккуратно поглаживает. Сердце пропустило удар, кажется темноволосый совершенно забыл как дышать в этот момент, а доктор и не заметил собственных действий. Будто так и должно быть.  Доктор действительно глубоко в собственных мыслях не заметил, что он делает, а когда опустил взгляд, то принял решение делать вид, что так все и должно быть. Даже приятно как-то, что после всего юноша продолжает тянуться к нему. Но все же время приходит. В нем вновь просыпается то озлобленное существо, дёргает за и без того расстроенные нервы и сбрасывает прочь чужие руки. Не самое плохое, что могло произойти. Панталоне под чужим взглядом возвращается на свое место. Попытка не пытка.  — Доктор, расскажите мне что-нибудь. — банкир кладет подбородок на собственный кулак, которым его подпер. — Например? — Доктор вопросительно изогнул бровь, глядя на своего собеседника. — Что вы хотите узнать?  — Ну, расскажите о своей работе в прошлом. Быть может, у вас был какой-нибудь занимательный случай. Или... Вы можете рассказать мне о том человеке, которого когда-то любили. Вы так редко о нем говорите, но мне было бы интересно послушать. — Юноша не сводил серьезного взгляда с учёного, его действительно все ещё не отпускала та история. Ему хотелось как можно больше узнать...  — Нет. — Решительно отрезает Дотторе. — Уж лучше о работе. Вся эта история о том человеке... — Он тяжело вздыхает, на выдохе задерживая воздух в лёгких. И выпускает его. — Мне все ещё тяжело говорить об этом.  — Я не настаиваю. Понимаю, это дорогой для вас человек. Просто... Просто было интересно. Но не так нет. Я настаивать не стану. — С мягкой улыбкой произносит банкир.  Всё от этой улыбки замирало в груди ученого. Всемогущая Царица, что с ним происходит? Как он вообще допустил это?! Потерять голову от улыбки незнамо кого... Почему сердце щемит, а дыхание замирает? Он ведь позволял себе подобное только по отношению к одному человеку. Как морщинки собирались у его губ, как он щурит свои прекрасные глазки... И почему все это столь дорогое его душе он видит в совершенно в другом человеке? Недостойном. Жалкой подделке. Но и поделать он ничего не может. Как же хочется улыбнуться в ответ. Но он сдерживается. Это не его Лоне. Он влюбился лишь в обложку. Столь похожую, но это ведь не он. Сердце вновь пропускает удар. Затем выравнивает свою дробь, продолжая нести его жалкую жизнь. Чтоб его. Уж лучше бы оно остановилось. Внезапная смерть. И больше не придется думать обо всем этом. Об фальшивках и оригиналах, о чувствах, о Лоне. О прошлом и будущем. Лучше бы он умер тогда. Но он жив. К несчастью. И собеседник терпеливо ждёт, когда он продолжит диалог.  — Ещё будучи студентом академии от преподавателя я узнал одну занимательную легенду. — С недоброй усмешкой произносит доктор, а затем проходится языком по собственным сухим губам. Произнося все эти слова вслух, да ещё и кому-то, его словно ударили поддых. Выбили весь воздух из лёгких. Он не думал, что однажды найдет в себе силы рассказать хоть малую часть этой запутанной истории. — Легенду о бессмертии. Знаете о такой? Поговаривают, что если собрать несколько алхимических элементов с разных частей Тейвата, то можно открыть его. Секрет вечной жизни. Без болезней и прочего нашего с вами. Людского. — На последнем слове учёный как-то поморщился.  — Надо же. Неужели нашелся тот, кто поверил в эти сказки? — С усмешкой произносит банкир. — Это же даже звучит как-то... По-детски. Искать по всему свету неизвестно что, какие-то предметы, чтобы обрести вечную жизнь. В таких историях обязательно должно быть какое-то крупное «НО». После которого ты сто раз подумаешь, а надо оно тебе?  — Этого самого «но» там не было. Его возлюбленная серьезно заболела. Лихорадка, или ещё что-то там, уже не помню. Факт один. Он бросил все усилия, чтобы найти лекарство. Но ни одно ей не помогало. Вернее, помогало, но временно. Не давая должного продолжительного эффекта. Затем все возвращалось на круги своя. История не об этом. Он бросил все свои усилия на это. Обошёл весь наш бескрайний мир два раза. Туда и обратно. И нашел. Да только поздно было. Не помочь ей. — Дотторе устремил свой взгляд в никуда. Смотрел вроде бы и на пляшущее пламя огня, что жадно пожирало древесину в камине, а вроде и сквозь него. А затем вдруг перевёл его на темноволосого юношу в соседнем кресле. — Она умерла к тому моменту. Он только завершил испытание, поехал в город, чтобы закупить продуктов и отпраздновать с ней это. Возвращается, а она мертва. Представляете? Нервная улыбка поползла по его лицу, словно трещина на безупречной маске, выдавая всю ту боль, которую он годами хранил в сердце. От этого зрелища сердце Панталоне болезненно кольнуло. Не так он думал об этом человеке. Не может такой, как он реветь над такой жалостливой небылицей. Так почему его глаза напоминают неподвижную водную гладь, которая вот-вот содрогнется, и побегут реки слез по щекам.  — Не бывает такого. — Вдруг сорвалось с губ темноволосого. Как это произошло?! Он сам не знал. Будто его рот сам произнес эти острые обидные слова. Как сгладить ситуацию?! Как исправить?! Как не разрушить этот хрупкий мост равновесия между ними?! — И вообще, с чего он взял, что она хотела этой вечности? Смотреть как твой близкий человек погибает, а ты продолжаешь нести бремя своего существования... Как по мне, это отвратительно. Это не жизнь. Так что, может оно и к лучшему, что он не успел.  Весь мир Доктора в этот момент рухнул, подобно осколкам разбитого зеркала. Сперва холод и пустота наполнили его, но затем в эту трясину ворвалось нечто, что подняло со дна всю его боль, смешало ее с яростью. Какого черта эта кукла ряженая себе позволяет?! Он подскакивает с места и в несколько шагов сокращает дистанцию между ними, все его лицо перекошено злобой, мышцы напряглись, словно, вот-вот и он бросился как озлобленный зверь, растерзает на части. Холодная тонкая рука ложится на чужое горло и с силой сжимает его, до слабого хруста, сиплый хрип вырывается на волю нечто напоминающее: «прости».   Учёного словно поразила молния. Он отскакивает, и в ужасе смотрит на то, что он сделал. На белоснежной шее виднелись алые отпечатки его ладоней. Вот они, свидетели того зверства, которое он сотворил. Но хуже всего, его оттолкнуло не осознание того, что он натворил. Ему плевать. Он бы задушил его к чертовой матери и выкинул в лес. Нет. В этом сиплом «прости» он услышал своего Лоне, когда тот тихо извинялся за доставленные неудобства, например, что приходится его кормить с ложечки, или помогать ему принять ванну или... Уйма всего другого. Факт один. Если бы не это, он бы не остановился.  Юноша сгибается в кресле, наклоняется к полу и держась за горло откашливается. Нет, он не напуган. Ничуть. На удивление. Казалось бы, он должен в страхе забиться в угол от этого сумасшедшего, но видимо он и сам в край спятил. Потому что чувствовал лишь стыд и угрызения совести за сказанные им слова. — Простите. Я не знаю, что на меня нашло. Будто не я это все говорил... Простите. — Проговаривает Панталоне, а затем переводит взгляд на фигуру у камина. Тот как раз закрыл глаза рукой, будто стараясь привести весь свой пошатнувшийся внутренний мир в порядок. — Клянусь вам, я не хотел говорить это вслух. Клянусь. Царицей клянусь! Оно само вырвалось!  Он поднимается по своего места, однако, силы неожиданно покидают его и он падает. На колени. Прямо перед ногами ученого, словно за спасательный круг он хватается за его брюки. Смотрит на него словно на спасителя, а тот лишь убирает руку и с омерзением смотрит на него. За секунду отвращение сменяется какой-то жалостью. Безумец. Надо встать и уносить свои ноги прочь от сюда, но он этого не делает. Он прижимается виском, трётся словно побитая кошка. Чёрт с тобой.  Все это напоминает доктору момент одной из ссоры. Его Панталоне как раз тогда и высказал свое мнение насчёт вечности. Что звучит все это уныло и одиноко, в контексте, если он проведет ее без своего супруга. Какой в ней толк? Если самого важного человека не будет рядом, чтобы скоротать ее вместе. Дотторе встал, дабы в чувствах объяснить ему, что возможно это их единственный шанс на спасение. Но слова за слово и философские размышления о бесконечно вечном превратились в личную ссору. Да, и такие между ними были. Учёный уже хотел уйти в сердцах, как вдруг супруг поднялся с места и... Упал перед ним. Как этот. И прямо как тогда он присаживается рядом с ним и обнимает пострадавшую фигуру. Держит словно младенца, качает, поглаживая по напряжённой спине, пока банкир продолжает словно в бреду шептать извинения.  Учёный касается чужого лба, мокрый и горячий. Как он удачно. Мужчина усмехается и поднимает тело на руки. Что ему с этим делать? Неужели прогулка в холодном лесу не прошла для них бесследно?  Доктор относит тело в одну из гостевых. Укладывает под одеяло и касается чужого лба ещё раз. По-прежнему мокрый и горячий. Несколько минут и медик возвращается с влажной тряпкой, сперва обтирает ей чужое лицо и шею, а затем складывает влажное полотенце на лоб. Дотторе зависает на несколько минут над чужим лицом. В полутьме свечи оно казалось ему особенно прекрасным. И так напоминало... То самое. Нет, нельзя даже и допускать мысли. Это разные люди. Нужно уходить. И только учёный принимает твердое решение, уже разворачивается, как его хватает за запястье чужая совсем слабая рука, но хватка показалась ему стальными оковами. Невероятно тяжёлыми.  — Доктор... Останетесь со мной. Пожалуйста... Мне так страшно. — Банкир поворачивает голову в его сторону. Он выглядит уставшим. Даже болезненным. Это далеко не тот серьезный человек со стальной хваткой, которого он встретил в первую встречу. Теперь он больше напоминал... Его Лоне. Такой же больной беспомощный взгляд, как и у его Лоне . И как его оставить одного?  Учёный ложится рядом, аккуратно двигая больного ближе к себе, чтобы обнять. Он убирает чужие волосы от лица, рассматривая полусонного больного и все чаще ловя себя на мысли, насколько они похожи. Одновременная боль и сладость разливались в его душе. Неужели... Это действительно его второй шанс? Учёный проходится кончиками пальцев по чужой щеке. Он готов охранять его сон как переданный пёс до самого утра, чтобы снег и вьюга не потревожили его сон. Всё что угодно для тебя, любовь моя. Спи крепко и поправляйся.  С момента смерти своего супруга жизнь для него закончилась, но неужели.... Неужели он начал чувствовать себя живым? Неужели желание не только убивать и причинять мучения, проснулись в нем? Неужели он действительно снова учится любить? Пускай он и фальшивка... Но есть ведь шанс, что однажды он хоть и не полностью, но сможет хотя бы отдаленно напоминать ему оригинал? Хотя бы внешне... Как сейчас. А быть может занять его...  Доктор отмахивается от этих надоедливых мыслей. Сейчас не время думать о таком. Это просто минутная слабость и не более того. К утру пройдет и простуда, и эти чувства, хотя последнее это вряд ли. Как бы он не хотел это отрицать он уже неизлечимо болен и эта болезнь прорастает в нем с каждой встречей все сильнее и сильнее, запускает свои отвратительные корни в самое сердце и душу, заседает там все крепче. А он ничего не может сделать. И не пытается, если честно. И имя этой страшной заразе — любовь. А пока, спи любовь моя. Спи крепко. Позже я придумаю, что делать с этим омерзительным чувством. А пока спи.