Young and beautiful

Банкир пристально следил за каждым действием ученого. Чай на подносе не вызывал у него доверия, но и давать заднюю уже было поздно. Не то чтобы его заботил этикет и возможность задеть чужие чувства, нет, плевать он на них хотел. Скорее... Собственное самолюбие. Не хотелось показаться законченным идиотом, не способным во время отказать. Покосившись в чашку он вроде бы и убедился, что с чаем все в порядке, но интуиция подсказывала, что все же стоит быть аккуратнее. Взяв чашечку в руки он не спешил делать из нее глоток, в отличие от доктора, который едва взяв свою с подноса тут же сделал несколько глотков. Неужели демонстрирует, что напиток не представляет опасности? И все же, стоит переключить его внимание, пока не заметил, что гость не горит желанием пробовать напиток. — Вы здесь один живёте? — Попробовал увести разговор в сторону Панталоне. — Максимально глупый вопрос, не находите? А вы видели здесь кого-то ещё? — Доктор смотрел на него как на законченного идиота. Его утомил этот день, можно сказать, даже подкосил и играть в расследование он совершенно не горел желанием. — Если у вас есть какие-то вопросы, то говорите прямо. Не нужно устраивать весь этот цирк. У меня ужасно болит голова от этого дня. Я просто хочу расслабиться, а не устраивать из беседы дешёвый детектив. Это вогнало госслужащего в ступор. Неужели это отвлекающий маневр? Или он действительно устал и чай этот во все никакая не отрава, и не снотворное, а обычный чёрный чай. Тогда он совсем ничего не понимает. Да и задавать заготовленный вопрос теперь было как-то неловко. Он ведь действительно хотел провести маленькое расследование. — Просто дом выглядит так... Роскошно. Все эти витражи... Сразу видно, что это работа мастера— — Да, приглашали из Сумеру. — Не дождавшись пока закончит собеседник встрял Дотторе. — И пурпурный шелк от туда же. — Сомневаюсь, что такой человек как вы стал бы настолько заморачиваться. Я насчёт дома. Все эти вазы... Вы понимаете о чём я. Весь дом обставлен со вкусом. Обои идеально сочетаются с полом и все в этом духе. У меня не складывается впечатление, что вы стали бы сидеть и обсуждать со строителями какие обои должны быть в этой комнате. — Взгляд доктора в этот момент был устремлён куда-то в чашку, словно он отсутствовал в диалоге, на деле же он внимательно слушал все что ему говорит собеседник. — Пытаетесь меня в чем-то уличить? — С усмешкой произносит учёный. — Отрицать не стану. Я действительно не имею никакого отношения к обустройству дома. Когда-то этим занимался совершенно другой человек. — Ваша жена? — В этот раз банкира не даёт закончить мысль собеседнику. — Почти. Супруг. — Прежде он никому не рассказывал о печальной судьбе своего жилища. Это казалось неправильным, делиться своей утратой, никому не нужная чужая боль и не более того. — Вот как... — На их родине подобное было редкостью и не особо признавалось обществом, точнее, такие темы было принято обходить стороной как нечто запретное, и говорить открыто о таком... Это было удивительно. — могу предположить? Он погиб? — Всё верно. — Не хотелось продолжать этот разговор, но собеседник не унимался стараясь выудить все новые подробности. — Мои соболезнования. Давно? Наверняка, та лихорадка несколько лет назад, верно? Она выкосила множество семей. — Панталоне осторожно взглянул на сидящего напротив, тени глубоко залегли на его лице. Весь он был какой-то глубоко в себе. — Да, лихорадка. Не было смысла доверять ему всю правду. Разве кто-то поверит, что самый близкий для него человек погиб порядка двух столетий назад. К тому же от обстоятельств, которые с трудом уложатся в голове у обычного обывателя. Куда гораздо проще признать, что все верно, ужасная лихорадка. Та самая несколько лет назад. Это звучит куда логичней и правдоподобней. — Раньше тут было множество портретов, верно? Видимо, вы очень любили его. Ведь, создание даже одного портреты стоит немалых денег, а помимо всего... Вы отстроили совместными усилиями большой невероятно красивый дом. — Он словно играл на струнах чужой души, тянул за них, испытывал на прочность, когда же надорвётся, когда же вывалит на него всю подноготную той своей жизни. — Больно было смотреть. Представьте себе, какого это, господин банкир. Проходить день ото дня мимо портретов человека, которого ты любишь больше собственной гребаной жизни. — Он стискивал в руке чашечку, но недостаточно сильно, чтобы сломать ее. — А затем, в один момент, его не стало. И ты останешься один на один со всем этим. Это все было сделано исключительно для него. Как вы считаете, как я себя чувствую? — Тяжело. Кому угодно на вашем месте было бы тяжело. — Признает Панталоне. Теперь становилось как-то даже немного совестно списывать все эти вещи в пользу банка. Крошки — это все что осталось у этого человека после утраты самого дорогого и близкого... — Не описать словами насколько. Поэтому, давайте переведем тему, а если вам нечего со мной обсудить, то просто помолчим. — И уставился в огонь. Он прекрасно знал, что им не о чем говорить. Между ними несколько столетий и нерушимая стена из эмоционального льда. Они оба не доверяют друг другу. Какое-то время на счастье доктора между ними действительно воцарила. долгожданная тишина, он смог погрузиться в собственные мысли. Весь этот день вызывал у него не более чем головную боль, он бы все отдал чтобы вот так сидеть со своим Лоне, как прежде, пить вино, обсуждать что-то, а не с дешёвой копией похожей на него, разве что, только внешне. И все вроде бы шло свои чередом, дерево трещит поглощенное огнем, но нет. Он вновь захотел продолжить разговор. — Вы ведь врач, верно? Просто интересно стало... — Госслужащего же ужасно напрягала тишина повисшая между ними, хотелось хоть немного ее развеять после того разговора. — А что? В банке не соизволили сообщить кем работает ваш должник? — И вновь эта издевательская усмешка. Наконец-то он вышел из своего транса, мысли об утрате отошли на задний план. — Да, в узком смысле. В широком я являюсь учёным. — Вот как. По вам видно, что вы человек науки. Эта улыбка. Острая как лезвие ножа. Она прямо так и била под дых. У его Лоне была такая же, когда он находился в приподнятом настроении. Сидел прямо как сейчас с книгой в кресле, совсем рядышком, то и дело отрывал взгляд от строчек, да с хитрым прищуром глядел, будто гипнотизировал, на губах растягивалась лукавая улыбка. Прямо как сейчас. Вот-вот и игриво закусит нижнюю губу, а затем привстанет для поцелуя... — Очень приятно, что вам видно. Не спешите притрагиваться к чаю. Боитесь? Могу понять, но готов вам поклясться. В этом чае ничего нет. Если вам так угодно, то могу сделать глоток из вашей чашки. Разве я стал бы пить зная, что там яд? — Кто вас знает? Быть может у вас устойчивость к ядам. Я был наслышан об одном мудреце из Сумеру, который годами вырабатывал устойчивость к различным ядам, поэтому, отравить его было практически невозможно. — Не спуская улыбки с лица произносит Панталоне, он немного расслабился, и все же сделал глоток. — Видите? Не упали же замертво. И так. К слову. Зачем мне пробовать яд на себе, если у меня для этого есть мыши? Потому что, если знать историю этого мудреца полностью, то он руководствовался обыкновенной человеческой любознательностью. Хотел узнать как действует яд, но не хотел использовать его на живом существе, поэтому не придумал ничего лучше, чем испытать его на себе. Забавно, не так ли? От чего же ему впервые за долгое время так легко удалось влиться в диалог с кем-то? Прежде так непринужденно разговор шел только с его драгоценным Лоне. Так беззаботно говорить о каких-то вещах, которые по сути, не имеют совершенно никакого значения. Но на подкорках сознания что-то ему твердило, неправильно это. Зря он подпускает так близко к себе подделку, тонет в этих прекрасных глазах, будто предаёт всё то, чему был верен все эти годы. Это казалось чем-то неправильным, ну и плевать. Ему надоело вести диалоги только с собственной неунимающейся болью. — Забавно, большинство самых прекрасных и удивительных вещей во всём Тейвате были открыты совершенно случайно. Взять тот же полуночный нефрит. Кто же знал, что если придать ему определенную огранку, то он будет сиять ярче прежнего? — Внешне комната во время разговора ни чуть не поменялась, но само ее восприятие — да. Оно стало совершенно иным. Обои стали ярче, сама комната теплее, кресло мягче. Все вокруг, словно стало оттаивать, после затяжной зимы. — Так и есть. Но, я хочу привести более удачный пример, музыка. Казалось бы, набор звуков. Но если эту хаотичную последовательность нот собрать воедино, то можно получить совершенно новую интересную мелодию. — Он никогда не был фанатом музыки, где-то что-то дёрнули и оно забрынчало, где-то ударили по клавише и оно зазвенело как в последний раз. Ничего привлекательного в этом не было. Пока в их доме не появился рояль. Прямо в том кабинете наверху. Это была весьма импульсивная покупка, которая полностью оправдала себя. Белоснежный, гладкий как лёд, невероятно притягательный инструмент. Приобрели его в Фонтейне, собственно, настройщик был родом от туда же. Каждая клавиша звучала чистейшим звуком. С тех пор дом наполнился музыкой. По правде говоря, Дотторе даже и не подозревал, что его возлюбленный умеет играть. Тогда у них и появилась маленькая игра. Сидя на пуфике они вместе, поочередно, нажимали на клавиши рояля, собирая звуки в небольшую мелодию. А порой ему было достаточно просто наблюдать за руками горячо любимого человека, шустрые пальчики, перебегают с одной кнопки на другую, извлекая звуки из инструмента и превращая их в музыку. Само волшебство момента... — Ого, да вы заговорили прямо как поэт. — Со смешком произносит банкир. — Разбираетесь в музыке? Хотя, глядя на ту коробку с пластинками видимо да. — Не то чтобы. Ту коробку мы собирали совместно. Маленькая традиция. Из каждой поездки привозили понравившуюся пластинку. Некоторые из них практически ничего не стоят, за некоторые были отданы невероятные деньги. Но все это теперь не имеет ровным счётом никакого смысла. С момента его ухода... Я стал слушать музыку очень редко. — Произнося все это вслух доктор чувствовал себя... Голым. Прежде никто не знал о его чувствах в таком ключе как же сильно он скучает, как же больно находиться рядом с вещами, которые в прошлом значили для него безумно много. — Я и представить не могу какого это, жить в доме бок и бок с вещами, которые были куплены совместно с дорогим тебе человеком, которого нет... И врагу не пожелаешь. Честно, даже произносить вслух подобное безумно тяжело. — Он был слишком молод, чтобы даже думать о подобном, да, порой в его работе приходится сталкиваться с личными потерями людей. Но за частую это деньги, которые остаются после пожилых людей проживших долгую жизнь и прекрасную, в большинстве случаев, жизнь. — Он... Он был молод? Честно? Он сам не знал почему задал именно этот вопрос. Не то действительно любопытство, не то просто чтобы продолжить разговор. — Вас правда так интересует тема моей личной утраты? Хорошо, я отвечу вам. Ему едва минуло тридцать. Чуть-чуть совсем. Может в виду вашего возраста это может показаться достаточно весомой цифрой, но по факту... Это совсем ничего. Так. Треть от человеческой жизни. — Даже усмешку выдавить не получилось. Ну и черт с ней. Доктор вливает в себя остатки чая из фарфоровой чашечки. — Метель никак не унимается. Вряд-ли за вами кто-нибудь приедет сюда по такой погоде. Можете остаться здесь на ночь, свободных спален здесь уйма. Оставаться здесь на ночь казалось безумством, одно дело переждать непогоду и совсем другое целая ночь бок о бок с незнамо кем. Пусть взаимоотношения между ними за чашкой чая и стали теплее, но это совершенно не значит, что банкир горит желанием оставаться здесь более чем на несколько часов, и то, по работе. Но глядя на метель за окном приходило понимание. Доктор прав, никто не приедет. Это невозможно чисто физически. Нужно переждать до утра, а там за ним кто-нибудь явится и обязательно отвезёт назад. Хотелось в это верить. — Да, пускай будет так. Сопроводите меня? — Было бы весьма занимательно заставить вас побродить по дому в поисках нужной комнаты, но не гуманно. Вы все же гость. Так что, да, пожалуйста, в этот раз сопровожу. — С усмешкой произносит доктор, будто играя в прежнюю игру со своим псевдо возлюбленным. — О, вы так добры ко мне. — В этот момент сердце вновь приостановило на мгновение свою работу. Эта нотка в голосе... Всего на мгновение. Но она показалась такой родной и знакомой... Будто это действительно его Лоне. Так похоже... Вышагивая вместе по темным коридорам особняка доктор нёс в одной руке подсвечник, а позади, выдерживая небольшую дистанцию, его гость. Между ними вновь воцарила тишина, банкир с большим удовольствием разглядывал убранство дома. Узор на обоях в коридор, ковёр, что простирался под их ногами, окна в которых отражался небольшой огонек свечи. Дом не переставал его восхищать. До чего же прекрасное место... И вот они наконец-то останавливаются перед одной из дверей. Со скрипом она отворяется и их обдает холодом, да лёгким ароматом пыли. Видимо, давно её не открывали. Внутри учёный зажигает несколько лам, так что помещение стало значительно светлее. Кровать из первоклассного дерева застеленная шелковым стёганным одеялом, подстать ему несколько подушек, шкаф в человеческий рост ровно из того же дерева, что и кровать, а так же небольшой письменный стол и стул. Вроде не особо много всего, но комната все равно казалась полной и от чего-то по-своему уютной. Предметы сами за себя говорили о своей стоимости. Красное дерево Инадзумы, гладкое, без единого заусенца. Все вокруг сделано из него. Шелка Ли Юэ, которыми застелена постель, поражают своей нежностью при соприкосновения с кожей. Невооружённым глазом видно, сколько денег было убито на все это. — Можете располагаться. Моя спальня находится в самом конце коридора, если вам вдруг что-нибудь понадобится. Ужин не предлагаю, уж извините. Я не рассчитывал на гостей. — Ничего страшного. Находясь в этом доме его терзала одновременно грусть и восхищение. Невероятно красивый дом со своей историей. Каждый его уголок населяли воспоминания, да невероятный труд и любовь к этому месту. Однако, жила в нем и печаль. Тяжёлая, липкая, чужая печаль. Но почему-то находясь в нем он чувствовал себя как уютно. Будто наконец-то обрёл место где должен был быть все эти годы.