***
В Ленинграде нет света. В полумраке блики стеклянных бокалов отсвечивают от слабого света за окном. Фонари иногда мерцают, прерывая поток желтоватого света. Запачканный в крови Данила со сверх ехидством шустро пересчитывает купюры, пока Тушенцов сосредоточено держится за руль москвича обеими руками, стараясь проглядеть дорогу сквозь снежную метель. Отпирает тяжелые двери кафе Кашин уже сам, едва разбирая искривившийся силуэт Юры за барной стойкой. Руслан ушел на очередные разговоры со Шпагиной, позволяя другу поговорить с Ховой лично. Колокольчики над дверью заносчиво звенят, наполняя потемки звонким эхо. Теперь парень лениво отмеряет пространство вальяжными шагами. Хованский ритмично стучит пальцами по деревянной стойке, не обращая внимание даже на скрипнувший рядом барный стул. Краем мятных глаз он заметил, как рыжий сложил руки на деревянную поверхность, словно ожидая реакции. — Ты уж прости старика, я вспылил. — Грустно признал мужчина, чуть шелохнув голову в сторону Ржавого. Данила выдержал паузу. В потемках шлепает толстая стопка цветных бумажек, торопливо обвитая резинкой для денег пшеничного цвета, по столу. Морщины на лице разглаживаются в удивлении. Глаза округлились, оголяя блещущую в тьме радужку мятных глаз. Сейчас же мужчина оборачивается всем корпусом, видя, наконец, забитые костяшки и кровавый кумпур Данилы. Лицо рыжего озаряет фирменно самодовольная ухмылка. Он с вызовом склоняет голову на бок, будто спрашивая: ну? Кисть левой руки свисает со стойки, пока Кашин дергает ею, выдавая томительное ожидание. — Неплохо, БейбиГан, — Хова заходит за стойку, бегая глазами по стеллажу, заставленному стройными бутылками, словно солдатами на команде «стройся». — По жигульке давай. — Вполголоса предложил Данила, не отрываясь наблюдая за действиями старшего. От первого глотка хмеля тяжелый груз слетает с плеч рыжего, с грохотом падая под ноги. Оба молчат, сёрбая пиво. Хованский искоса поглядывает на расслабившегося Данилу, уставившегося в темноту, желая разглядеть что-то в ней. Запах сожженного зерна бежит, спотыкаясь о пыльный гарнитур бара, застревая в носовых ходах хмыканьем. Бесконечным и монотонным. Справа от Юры опирается на стойку деревянный костыль с затертыми деревяшками на местах, коими подпиралось тело при ходьбе. — Барышню свою любишь? — Резко спрашивает мужчина, оборачиваясь. Кашин удивленно тянет брови к верху, внимательно смотря в ответ на Хову. Ну и что за вопрос? Не успевает Данила даже подумать, как входная дверь резко распахивается, впуская морозный вихрь внутрь, где он в последствии растаял, подобно пломбиру под солнцем. — Сука! Заебала Настя, как вафлёрша себя ведет! — Ворвался разочарованный Руслан, подлетая за стойку, выбирая стопку чего покрепче. Оставшиеся два сидят и наблюдают за тем, как Тушка опрокинул рюмку, устало усаживаясь рядом. Из них не вырвалось ни вздоха, не желая лишний раз провоцировать брюнета. Он садится слева от Ржавого, ставя локти на стойку. Потирает ладонями глаза, оглаживает руками короткую прическу, небрежно взъерошивая волосы. Хованский переглянулся с рыжим, чуть ухмыляясь. Кашин, полный решимости, прикладывается рукой по забитому плечу друга, всматриваясь в сутулую фигуру. — Ладно тебе, друг, — начал самую худшую из ободряющих речей Данила, будучи оборванным мужчиной справа от него. — Поебать на шпагу твою! Ну, не в том смысле… — чуть смутившись от вырисовавшегося подтекста, добавил Юра, — Короче! Ты бы вокруг посмотрел. Лиззка вон хорошенькая же? Получше Насти будет, а? — Наклоняясь к парням, лепетал мужчина, понижая тон. Руслан в ответ косит полный неподдельного удивления взгляд. — Лиза? — Неуверенно, желая убедиться, переспросил Тушка, словно Хова спорол какой-то глупый армейский анекдот, а тот не понял смысла. — Не шути так. Мужчина махнул рукой на Тушенцова, не собираясь дальше разгонять эту тему. Главное, он дал малому пищу для размышлений. Что с ней делать, сам решит. Сейчас мятные глаза с хитростью старого Лиса втыкались в крупную стать рыжего, что выглядел по задумчивее своего товарища. Вот кто на самом деле, что-то обдумывал. — Так девчонку любишь свою? Серьезно у вас или как у этих, — кивнул Юра на Руслана, намекая на их ситуацию с его бывшей барышней. Сейчас, после добрых семи минут от первой попытки вопроса, у Ржавого был ответ. Точный, не подлежащий оспариванию или сомнению. Потому ответ он выдал быстро, словно из автомата, откуда пули вылетали длинной очередью. — Люблю. Семьи с ней хочу. — Буквы гремели свинцовыми пулями, складываясь в слова в виде опустошающей магазин очереди. Быстро и сокрушительно. — И почему за советом не пришел!? — Недовольно всплеснул Хованский, притворно разочаровываясь. — Рассказывай, что дарил, как ухаживал? — Словно маленькая девочка, слушавшая про кавалера подружки, спросил Юра, внимательно смотря на чуть заалевшего Данилу. — Ну… — Оттянул рыжий, крепко задумываясь, — конфеты её любимые дарил, пакеты помогал донести… — Парень медленно перечислял, загибая пальцы. Мужчина справа качал головой, обрывая Ржавого своей репликой. — Ну ты и валенок, БейбиГан! Деньги выбивать я тебя научил, а за прекрасным полом ухаживать - нет! Беда! —Театрально вздохнув, не унимался Хова, — Ты бы ей ещё игрушку плюшевую подарил. Кашин с Тушенцовым переглядываются, неловко улыбаясь. Они рассматривали вариант плюшевого медведя как подарок на следующую встречу. — Решено. Драпаем в Ленинград царевне твоей дары выбирать. С меня за спасение полагается. Спросишь, чего барышня хочет. — Ржавый улыбается от уха до уха, согласно кивая. От предвкушения живот аж свело. На том и порешали.***
Мышцы напрягаются, а сердце отбивает в горле. Медленно стягивая с себя обувь и куртку, Василиса не отрывает глаз от сидящей за столом фигуры. Ей дурно. Как прознал, что ходит таки? Она дышала часто, мелко. По затылку бегут наперегонки мурашки, а живот посасывает от ожидания чего-то плохого. Недели с первого знакомства с Данилой она всячески отгоняла мысли о том, чем на самом деле он занимается. Иванова знала, что там что-то крайне нехорошее. Она не хотела знать, что именно. Изначальная предвзятость брата была вполне объяснимой, а факт встречи в кабинете старшего лейтенанта исконно была показательной. — “Чем же ты, Кашин, занимаешься?” — Василиса ругается на себя за то, что не спросила. — “Не убивает же он людей, да?..” — Девушка не может представить рыжего, что стал бы поступать, как те, что лишили жизни Айнура. Василиса Владимировна, долго сидящая внутри, норовит заверить в обратном. Ведь верно? Что мы знаем о Кашине? Ком в глотке царапает. Невольно тонкие пальцы складываются в кулаки, оставляя отпечатки в виде полумесяцев на ладонях. Глаза летят по строкам дела “ 119 ”, стараясь выцепить хоть одно слово, что могло бы объяснить, с кем, как выразился старший брат, она ходит. Взгляд у лейтенанта тяжелый, буквально осязаемый. — Он подозревается в распространении наркотиков, Василиса, — слова оглушающе врезаются в уши, перекрикивая долгое пищание. — как ты думаешь, раз у него доступ к этому есть, — Серёжа мучит её. Издевается, унижая перед стенами в обоях, перед скрипящими дверьми и полом под ватными ногами. — он употребляет сам? Чего молчишь? — Нет. — Превозмогая себя и дрожь голоса, отчеканивает девушка, вытягиваясь подобно струне. — Что? — Иванов на секунду действительно теряется, не ожидая такого ответа. Темные брови сводятся к переносице, а янтарные глаза с большим энтузиазмом въедаются в силуэт напряженной сестры. — Я сказала нет. — Выделяя каждое слово паузой, громко заявляет брюнетка, искривляя губы в пренебрежении. Сидящий напротив Сергей удрученно трет переносицу, прикрывая глаза. — А Айнура почему убили м? — Наступая на чуть затянувшийся шрам, басит мужчина громче обычно, — Просто так, или Кашин убил кого-то из другой группировки? Как думаешь? — Пытливо сверля тонкую фигуру самым раздраженным взглядом, давит лейтенант, желая слышать сердечное. Тогда, быть может, срок заточения в темнице на втором этаже сократиться до условного. — Тогда, может, покажешь мне труп и доказательства, что Даня кого-то убивал? — Очнувшись, щебечет Василиса, скрещивая руки на груди. Она парирует каждый злостный взгляд в свою сторону, расправив плечи. Нечего её запугивать, знает же Сергея, как облупленного. — Дура ты, Лиса. — Вскочив с места и склонившись над девушкой, подобно коршуну, молвит мужчина. — Головой подумай! — Трепля её за предплечья, вскрикивает лейтенант, в ожидании хоть намека на здравомыслие в тёмно зеленых глазах. — Слышать ничего не хочу! — Взвопила Иванова, гневно вздымая крылья носа, грубо отталкивая мужские руки от себя. — Руки прочь. Уходи. — Девушка шипит подобно змее, и дверь за братом хлопает. Она остается сама. Василиса не любила ссориться с братом. Ведь он был её защитой и опорой, а их жизнь — игра в одни ворота. Друг за дружку держаться должны, как твердил каждый тост с шампанским, поднятый за столом в их квартире. Кто, как не её старший брат, будет рядом? Всегда терпел, подставлялся за ради её же блага. Девушка чувствует стыд. Он давит на голову, не позволяя даже оторвать глаз от пола. Ветер в подъезде завыл. Лейтенант покинул дом. Как маленькая бежит, шаркая тапочками по скрипучим половицам, подлетая к окну в кухне. Следы его сапог остаются на снежной ровне большими отпечатками подошвы, а метель присыпала их снежинками, стирая безвозвратно ушедшего Сергея в самом что ни на есть плохом настроении. Примерзшая к ледяному окну брюнетка судорожно вздыхает, непосильным трудом отрываясь от давно исчезнувшего из поля зрения силуэта старшего брата. Его темные глаза сверлили её таким разочарованным взглядом из фотографий в рамках, что становилась хуже прежнего. Грусть накатилась приливом солёного океана зелёных глаз. Пружины её кровати скрипят, когда она, абсолютно вымотавшаяся за последние три дня, накрывается с головой одеялом. Девушке хочется спрятаться от цокающей Василисы Владимировны, что плескала желчью своим языком. Ноги неприятно сводить, а желудок поражает острая боль, отчего руки переместились с лица на живот. Василиса болезненно искривилась. Урчание перебивает её мысли, что даже не успевали сформироваться. Она протяжно скулит, закусывая губу. Последний прием пищи, спустя четверть часа от попытки поесть, оказался в уборной, будучи на полу переваренный. Извергаться остатками еды Иванова панически боялась, потому насиловать желудок больше не хотелось. Организм решил эту проблему сам, и стенки желудка создавали разрывы собственной плоти, поедая самого себя. Перед дискотекой не ела — платье должно было сесть как можно лучше, в школе она не ест вообще, а на бутерброде с маслом и сыром сутки продержаться было той еще задачей. Не для самой брюнетки, а для ее организма. Такое питание она практиковала прямо пропорциональной количеству раз, что её живот «слишком» выпирал, а талию обрастали видные только ей «бока». Ведь, кто полюбит её такую? Сможет ли кто-то вообще, если сама Василиса себя не любила? А все потому что для неё не существовало «плохих» дней. Для прилежной комсомолки и не должно. Весь день проходит в кровати. У изголовья на тумбе стояла кружка с водой. Мрак, не разгоняемый светом в комнате, пролазит сквозь щели в оконных рамах, пуская тени своих лап на стены. Мелькать на глазах хлопочущей на кухне матери не хотелось. Ещё не хотелось выслушивать поучения отца и… А вот лекции Сергея она бы послушала. Не про Даню, про что угодно другое. Час, два или больше. Сгорбившись, он унёс ноги прочь, прямо как она и просила. С чего так боязно? Где он сейчас? О чем думает? Ругает ли её в голове или давно простился со всеми разочарованиями? Не знала. Так же не знала, стоило ли всё того. Сейчас, свернувшись калачиком под пуховым одеялом, желая оградится от всего мира, Василиса начала сомневаться в своих словах. По хребту в голову лезли самые разные мысли с отнюдь не красочными сюжетами. Хрупкие надежды она возлагала на Лизу. Только она одним откровенным разговором могла уверить Иванову в поддельность собственных фантазий. Даже к учебникам не прикоснулась. Заснула неспокойным сном, вздрагивая от каждого шороха. Стрелки часов, тикающих на стене, сошлись на цифре 4. Девушка проснулась в горячем поту, смахивая пряди волос со лба, быстро дыша. Целую ночь её мучили кошмары, а любое клацанье из прихожей будило. Она хотела застать пришедшего обратно старшего брата, но он не явился. Ни к часу ночи, ни к трём. Со слипавшимися веками Василиса пошагала в кухню, набирая полную кружку ледяной воды в надежде ободриться. После заварила крепкий, по её собственным меркам кофе. Морщилась от каждого глотка, но допила все до последней капли. Прилегла. Поворочалась на жестком матраце. Сделала попытку написать эссе, отложив эту затею после двух предложений, давшихся потом и кровью. Сходила в душ и уставилась в окно. Рассвет рдел оранжевыми красками, пробуждая город. В соседских окнах начали ходить люди, не спеша замешивать тесто для блинов, читать газеты и смотреть телевизор. Детвора бегала во дворе, кидая друг другу за шиворот кусочки льда со снегом. Это утро было самым длинным в жизни Ивановой. В тишине четырех стен она начала медленно сходить с ума, то и дело бросая взгляды на настенные часы. Она стала размышлять, как она проводила досуг раньше? До Кашина и его друзей? К её ужасу, она не помнила. Вообще ничего. «Преступление и наказание» сверлил взглядом с полки. Последней каплей отчаянья стала попытка в который раз прочесть данное произведение. Тянущиеся, как сегодняшнее утро, предложения не воспринимались. Очередная строка, прочтенная без осознания сюжетной линии, поставила крест и на этом занятии. Василиса со вздохом отложила книгу высоко на стеллаж и, услышав дважды хлопнувшую входную дверь, ступила в кухню. Щелкнул свет. Она неторопливо замесила творожное тесто на сырники, прогрела масло на чугунной сковороде, обжарила до золотистой корочки с каждой из сторон, а потом без интереса ковыряла вилкой приготовленное ею блюдо. Насильно съела две штучки и отставила тарелку в сторону. Села за телевизор и щелкала три канала. Подмела во всей квартире, обойдя кабинет Сергея стороной. Перемыла посуду и приготовила обед. Вытерев тыльной стороной ладони лоб от усталости, села на кровать, тупо смотря на узоры ковра. Когда заветный звонок в дверь трелью разнесся по квартире, Иванова аж подскочила на месте. В глазке виднелась русая макушка, и улыбка сама собой расцвела на тонких губах. Вместе с Неред Василиса впустила в квартиру холод стен подъезда, но это не волновало. — Ну, привет, Лисска! — Восторженно поприветствовала стоящую на проходе девушку Лиза, влетая к ней с крепкими объятиями. Лиса крепко обняла новую подругу, радуясь её приходу. — Ты голодна? Я сырники готовила, — получив согласный кивок, Иванова разогрела еду и заварила чай, пока подруга мыла руки. Неред отряхнула руки от капель воды, уселась на табурет и за обе щеки стала уплетать творожное изделие с малиновым вареньем. Василиса довольно улыбалась, когда подруга с полным ртом выдавала восхищенные комментарии. — Та-а-к… — Хитро протянула брюнетка по завершению трапезы Лизы, — и что у вас с Русланом м? Медляк крутили вы не очень-то по-дружески, — выгнув бровь на ошеломленный взгляд сёрбающей чай русой, лепетала Иванова. Вторая поперхнулась. — С дуба рухнула чтоль? Ничего, конечно. — Пожав плечами, заверила Лиза, — Танцевали, чтобы внимание его прошлой девчонки привлечь. Авось, сойдутся ещё. — Смотрелись вы неплохо. Правда. — Продолжала гнуть свою линию сидящая напротив Василиса, ведя Неред за собой в комнату. — Окстись! Покажи лучше платья свои. В чем пойти хочешь? — Искусно перевела тему русая, распахивая скрипящие дверцы массивного шкафа, открывая обзор на тонну пестрых шмоток. Выбор Неред упал на красное платье чуть выше колена. Ткань была красной на талии ремешок, что всегда туго стягивал. Само изделие было приталено и сидело по силуэту фигуры. Платье открыло тонкие ноги Васёны, потому она шла по воображаемому подиуму под строгим надзором газетной вырезки с её кумиром Региной Збарской. Та была на показе в Париже в платье точь-в-точь! Точнее, девушка хотела в это верить. Лиза наблюдала за расцветшей подругой, сидя на кровати, улыбаясь. — Сильно вульгарно? — Смятенно уточнила девушка, стушевавшись от затяжного молчания со стороны русой. — Нет… — зачарованно протянула Неред, рассматривая множество деталей платья, — очень красиво! Девчонки обзавидуются! — На эти слова брюнетка ехидно улыбнулась, присаживаясь за туалетный столик. В намытом зеркале сидела уставшая девушка. Её лица почти не было видно из-за огромных мешков, потому Василиса в поте лица стала краситься да пудриться. Нанесла на плотно набитую кисть немного румян из Москвы, что привез её брат из одной из командировок. Накрасила тонкие губы помадой из Ленинграда, поправляя смазанные недопонимания тонкими пальцами. Дрожащими руками вырисовала чёрные стрелки, оглядывая сияющее отражение. Сдерживая улыбку, обернулась к выжидающей подруге, получив заветные комплименты. — Ну и что на голове сделать? — Поправляя крупные локоны, грустно обратилась в пустоту Иванова, ожидая подсказки. — Сейчас что-нибудь придумаем… — Подойдя к девушке со спины, изрекла с полной готовностью Неред. — У тебя невидимки есть? Она передала все необходимое в руки Лизы и стала ждать магии. Русая провела руками по мягким волосам подруги, начиная с трепетом их прочёсывать. Она бережно стянула их резинкой, подняла всю длину к макушке, начиная мудрено вертеть их, закалывая кверху. Несколько раз выровняла вьющиеся пряди гребешком, брызнула пару раз лаком. Пригладила копну волос, показывая кончик языка в подтверждение усердству. Василиса наблюдала за действиями Неред, внимательно разглядывая каркас будущей прически. Внутри Иванова колебалась. Она старалась подобрать момент, чтобы спросить столь волнующий её вопрос. Как спросить? Напрямую? Дурной тон, наверное. Да и как к этому подвести вообще? Каждый раз, что она уже было придумала реплику, её губы слипались от помады, а ком в горле не сглатывался. Пока она проводила дискуссии в голове на столь трепещущую тему, Лиза отняла руки от волос, изумленно выдыхая. — Регина Збарская прямо да? — Восхищенно сложив руки, молвит Неред, любуясь. Василиса согласно кивнула, покрутившись у зеркала несколько раз. Дыхание приятно перехватывало, а шедшая рядом спутница придавала уверенности. Девчонки одна краше другой! Ещё и на девичник позвали…