Я не помню твоего лица

Андрей творческий человек. У него есть холст, кисточка, мольберт… и вторая половинка, кажется. У него был Фёдор, но он постоянно пропадал на работе. Помимо этого, он приходил домой поздно. Вроде грустно, а вроде… Он и сам не знал, что ощущал. К шее словно камень привязали, скинув в озеро, а Федорович захлебывался. Захлебывался, сидя в этих четырех стенах и рисуя свои картины. Ему и без того казалось, что жизнь это полнейшее дерьмо. Но в принципе, знаете, сидя в съемной квартире, с мольбертом в руках, весь перепачканный акрилом, с взъерошенными волосами; это отдельный вид искусства. Он заканчивает набросок, вытирает кисточку прямо об джинсы, кидает её на пол и задумываясь над чем-то, рассматривает собственное творение. Мгновение, и ноги подкашиваются, заставляя Федоровича осесть прямо на пол коленями, подрисовывая прямо пальцами, водя по еще не засохшему до конца акрилу, по теперь уже законченной картине.

***

В этот день Фёдор возвращается раньше обычного, но Федорович не помнит, как он заходит домой, как обнимает парня, целуя испачканные щеки, и отстраняясь, ужинает, не позвав с собой, и ложится спать, оставляя цветноволосого снова наедине с собой. В один день Андрей встает с мыслью, что хочет нарисовать Федора. Настолько сильно хочет, что как только встает с постели, едва ли пошатывается из-за низкого гемоглобина. По сторонам озирается, зная, что он в квартире один и громким шагом идет в комнату… Свою комнату, мастерскую. Открывает дверь ключом, входит, убирает ключ в карман испачканных в акриле джинс, в которые быстро переоделся еще до того, как зайти. Берет чистый холст, карандаш и… замирает.

Baby нет! Baby нет. Baby нет, ты не уйдешь пока снег и дождь За стеклом не пойдут разом снизу вверх Видишь след? Видишь след на твоей коже? Тут не поможет Твой eбаный модный сникерхед

Он не помнит его лица, не помнит его, совсем… В голове только имя, от которого сердце начинает биться сильнее, а слезы… наворачиваться на глаза. Он берет телефон, пока дрожащими пальцами разблокировав его, ищет в списке контактов Федора. Там нет никакого Феди… И в помине никогда не было. Совсем. Телефон выпадает из рук, и Федорович падает на пол следом, трясясь так, словно его сейчас сдует ветром. Пальцы снова тянутся к телефону, с несколькими трещинами на стекле, но теперь, только ради того, чтобы набрать Серафима. Он единственный, кто был с ним рядом, кроме него… Которого оказывается и не было никогда. А в голове всплывают слова Сидорина. О том, что нет никакого Фёдора, что ему нужно пить свои таблетки, которые так любезно выписал психотерапевт. Но Пиро никогда никого не слушал, и даже своего лучшего друга, который желал ему только лучшего. Прислоняя телефон к уху, он жмурится, гудки идут, а после слышит голос лучшего друга. Сглатывает, всхлипывая, прежде чем начать говорить. — Серафим, забери меня отсюда нахуй. Мне надоели эти четыре стены.