Придирчивый

Он уже давно заметил, что с ним что-то не так. Для него не было чем-то странным попытаться убить себя. Шутки о самоубийстве, что ни наесть, “текли рекой” через его уста при любом удобном случае. Желание же его совершить стало ещё много лет назад неотъемлемой частью жизни. Но сейчас? Ох, ему ещё никогда не было так дерьмово. Не “плохо”, не “никак” или “всё равно”, именно дерьмово. Столько осталось шрамов на его теле за прошедшую большую часть его жизни. Но в данный отрезок времени новые и новые порезы появлялись всё чаще. Ему было плохо. Ему было ужасно. И ладно если бы он как обычно лежал без движения на этом выцветшем старом татами, вливая в себя литры дешевого сакэ, с целью забыться. Вот только нет! Ему ничего не помогает. Стон страдальческий срывается с его губ, а перепачканные в уже засохшей крови, пальцы вплетаются в собственные спутанные пряди волос. Ладони же при этом пытаются надавить, накрыть собой глазные яблоки и веки. “Может ненароком раздавить их?” — невольно проносится в голове. — Чёрт, как же голова болит... Лёжа на полу, он только и может, что согнуть свои длинные ноги, обтянутые не снятыми с них светлыми, рабочими брюками. Сколько вообще прошло времени? Японец не знает, и его голова не в состоянии обработать эту информацию. Точнее, может и может, но точно не хочет. — Сначала это было просто бессонницей, но она была, как и обычная... М-мф, почему именно голова... Еле сдвигая руки ниже, тот немного приоткрывает свои карие глаза, вскоре вновь закрывая их. — … может я умираю?.. — с иронией шепчут искусанные в кровь, обветренные губы. — Уверен, Чиби обрадуется... С окончания их битвы против Лавкрафта и всей заварушки с Гильдией прошло около недели, может 2. И, если по началу состояние его, Дазая, тела, было ещё выносимым — сейчас он готов от бессилия кидаться на стены. Потому что ему Ничего не помогало. Не помогал алкоголь, не помогало снотворное. Он пытался есть, но его желудок сжимался до такого состояния, что не мог этого вынести. Сила отторжения внутри него была столь велика, что всё, что детектив мог сделать — избавляться от содержимого. Что не менее ужасно, при этом его тело откуда-то брало силы. И вместо того, чтобы лежать, Дазаю, как и сейчас, приходилось подниматься с пола, начиная туда-сюда ходить по комнате. — Да почему ты такое несломленное, глупое тело?.. — страдальчески стонал тот, шаркающе проползая по комнате. Последний раз, когда он так плохо себя чувствовал, был примерно на 1–2 год после его ухода из мафии. Или это были всего лишь месяцы? Сейчас он не мог точно вспомнить. Однако его тело помнило, и помнило это слишком хорошо. Его будто разрывало изнутри, будто какой-то паразит был погружен в его внутренности, или крыса, которая неустанно там копошилась. И совсем не спешила выбираться, выедая его внутренности. Ох, как ему было сейчас дерьмово. Навернувши с один круг по своей комнатке в общежитии Детективного Агентства, Дазай понял, что он уже не может этого выносить. Еле разворачиваясь, и зевая, несмотря на не утихающую в голове тяжесть, шатен направился к выходу. С трудом обувшись, сев прямо на крыльце, он еле выбрался из помещения. “Как ему вообще хватило сил открыть дверь?” — про себя подумал детектив, представляя как какая-нибудь санитарка в больнице спрашивает это удивлённым, писклявым голосом. Куда он идёт? А чёрт его знает. Надежды на то, что он умрёт, споткнувшись на лестнице и неудачно приземлившись сломает шею не увенчались успехом. Спокойно ступив на земляную тропу возле здания, тот неспешно брёл к асфальтированным улицам Йокогамы. Вокруг всё так сильно пестрило светом. Всё блестело и сверкало. Недавно прошедший дождь и влага на дорогах только усилило эффект свечения, заставляя Дазая идти практически вслепую. Наверняка кто-то подумает на него, что какой-то наркоман или пьяница “вышел подышать свежим воздухом” и случайно вылез из своей подворотни, которая служила ему домом. — .. блять, как же дерьмово... — зевая от недостатка кислорода и сна в организме молвил сам себе Дазай. Снаружи хотя бы было чем дышать. Выхлопные газы или нет — было уже неважно. Даже среди бетонных джунглей он чувствовал себя лучше, чем в 4 стенах маленькой комнаты в общежитии. “Может снова начать жить на улице... Звучит как неплохая идея...” Уходя всё дальше и дальше от привычных людям мест, парень шёл куда глаза глядят. Словно невидимая сила тянула его за нити, марионеткой заставляя делать шаг за шагом. Даже сам Дазай удивлялся, как легко давались ему шаги, хотя он и старался не думать о том, куда идёт. Впрочем, для таких как он дорога всегда ведёт к одному и тому же месту. Смотреть на Минато-Мирай 21 с другого берега порта часто было его любимым занятием. Ему мало что по жизни нравилось, однако этот вид можно было бы наречь его безоговорочным фаворитом. Это место хранило воспоминания о годах молодости. Самым ярким периодом из всех. Ведь... Тогда он мог ощутить хоть на долю секунды миг счастья. Свободы. Миг, когда вот он ты, стоишь в кабине на колесе обозрения, и ничто не остановит тебя от смерти. Только открой дверь и прыгни. Но в том и был секрет того времени. Открывать двери и прыгать совсем не хотелось. Хотелось есть сахарную вату. Смеяться и подтрунивать над одним маленьким противным слизнем, видеть яркие краски города и парка аттракционов. Смотреть за кучей туристов, выходящих из Yokohama Landmark Plaza и придумывать глупые истории, связанные с их внешностью. Это было временем ребячества, жизни, когда даже постоянное желание оборвать собственную жизнь отходило на второй план. Когда он ещё не перестал дышать. Только окончилось это совсем не с гибелью Одасаку в тот роковой закат. Хотя, возможно... Именно такой же яркий рыжий цвет, как оттенок этого заходящего солнца ему хотелось бы увидеть больше всего. Сидеть на мокром бетоне в Йокогамском порту прохладно, даже холодно, если быть честным. Его брюки наверняка чертовски грязные и промокшие от дождевой воды. Волны тихо колышутся, ударяясь о каменистую поверхность. За дуновениями ветра слышится надрывный скрежет металлических контейнеров и крыш. Так звучит мелодия его души. Покинутость и одиночество, присыпанное старым, раздробленным камнем от мостов, которые он и разрушил. А ведь это было Их место. Место, в котором, как правило, всегда были только двое людей. Его ноги мокрые насквозь (потому что по пути он вступил не в одну лужу, и проезжающая машина окатила его водой), он замёрз, но сейчас Дазаю почти всё равно. Голова ещё болит, однако уже не так сильно. Просто хочется спать, и чтобы это чувство внутри прекратилось. Потому что его способность никак не хотела униматься. Конечно, Дазай думал о том, что, чёрт возьми, с ним происходит. А эти ощущения были ему давно знакомы. С момента, как проявилась его способность, “Исповедь Неполноценного Человека” он почувствовал её. Не сразу, но та дала о себе знать. И пусть сам бывший Демонический Вундеркинд не знал, как свою силу ощущают другие эсперы, несмотря на расспросы, он знал, как назвать свою. — ..Какая же ты прожорливая дрянь... — хрипло молвит шатен, покачав головой, кривя губы в усмешке, что почти сразу пропадает с лица. Прожорливая, всепоглощающая пустота, которую невозможно ничем насытить. Он пытался. Пытался много раз и много лет. Азартные игры, развлечения, секс, наркотики, алкоголь, вкусная еда и помои. Ни что эту сволочь не брало. Словно поверхность, за которую даже мелкая букашка не может зацепиться, всегда падая в пропасть. Попытки убить себя, от невозможности терпеть это хоть на минуту, нет, хоть на секунду дольше тоже не оправдали себя. “Ни мне умереть не даёшь, ни сама ничерта не делаешь.” — .. С кем ты, блять, разговариваешь? — внезапно раздаётся за спиной голос. Голос, знакомый до боли в сердце и до слабости в мышцах. — Если ты говорил про себя, то ты явно потерял зрение — выглядишь, как живой труп. — говорят позади, под шуршание мелкой каменной крошки от шагов дорогих ботинок по разбитому покрытию бетонных плит. — Вот уж утружил, Чуя... Так они и стоят. Ну, мафиози стоит. Дазай продолжал сидеть. Он слышал, как тот подъехал на своей новой машине, остановившись в паре метров от него, однако даже оборачиваться не стал, особенно когда услышал первые шаги. Правда, не думал, что его смогут услышать. Или же он не думал об этом? Уже не было особо важно. — Похоже дела действительно плохи, раз ты не юлишь. — покосившись на бывшего напарника сказал Накахара. Вот было же у него ощущение, что он найдёт эту тупую рыбину прямо здесь. Не прогадал. — ..А чего юлить? — шатен пожимает плечами, — Я просто устал. Проходит ещё несколько секунд, может минут, полного молчания, прежде чем звучит усталый, обречённый и недовольный вздох. Мафиози, скрипя сердцем из-за чистоты своего костюма, садится аккурат рядом с потрёпанным жизнью детективом. Они оба смотрят в сторону ярких огней залива. Прямо как... — ...как в старые добрые времена... — Ои, заткнись. Тебя тут вообще быть не должно. — ворчит в ответ Накахара. — Тебя тоже, слизняк. — тут же слышится парирование со стороны детектива. — Эй, ты только что на вид и по голосу готов был тут умереть, чёртова скумбрия, так что молчи давай! — переходя на высокие ноты и тут же возмущённо оборачиваясь почти прикрикивает парень, так и не снявший с себя шляпу. Улыбаясь, впервые, наверное, за последние пару недель Осаму, без лишних слов, отклоняется в бок, чтобы положить голову Чуе на плечо. Удивительно, но его не отталкивают. Поэтому он позволяет себе больше. Через пару мгновений замёрзшие руки пробираются под длинный плащ, приобнимая мафиози за торс. — … Ты холодный. Сколько ты уже здесь сидишь? В ответ звучит лишь тишина, которая вскоре сменяется тихим, спящим дыханием. На это Повелитель Гравитации может только недовольно попыхтеть, однако будить не станет. Всё же он тоже чувствует, как силы хотят покинуть его. Потому что на самом деле оба члена “Двойного Чёрного” знают, что это за “прожорливая дрянь”. И мало того, что она ненасытна. Пожирание других способностей ей почти ничего не даёт, никакого удовлетворения. От того она всегда тянется лишь к одному человеку. К одному единственному приближенному Павшего Бога. В этом отношении “Исповедь Неполноценного Человека” очень похожа на породистую кошку. Она очень придирчива к своей еде.