_____
— Астарион? — Стой!.. — крикнул он. — Нет, не подходи, не иди сюда! Твоя клятва… Друза остановилась за одним из пивных чанов. — В чём дело? — Как ты меня нашла? Зачем тебе сюда? — Я спустилась в главный зал. Наши сетовали, что их редкое вино никак не могут найти в подвале. А Мол сказала, что ты проиграл ей в шахматы и пошёл сюда плакать. Секундная пауза. — Оу. Да, вино… Одну секунду. Звякая по неровностям каменного пола, бутылка медленно выкатилась из-за чана, прямо под ноги Друзы. — Вот! Передай им. — Астарион. — Не сейчас! — злостно прошипел он. — Уходи! Тебе не надо… Друза замешкалась. Всего на миг. А потом всё-таки шагнула вперёд. — О боги, — пробормотал Астарион обречённо. Он знал, что она увидела: его, чужую кровь, стекающую с его подбородка по шее в воротник, налитые ей белки глаз, а под всем этим — высушенное, скукожившееся, как сухофрукт, тело, распластанное на полу; кожа барышни посерела, будто заиндевев на морозе. Она, без сомнений, была мертвее всех присутствующих тут мертвецов. Открывшаяся картина явно произвела на Друзу впечатление. Правда, даже Астарион не был уверен, к каким именно выводам и в каком порядке она пришла. — Ну вот, смотри, что ты натворила! — укорил он её. — Теперь ты это увидела, и твоей клятве конец! А я предупреждал, между прочим. — Ты её убил, — сказала Друза. — Слово неверное, ведь убийства не планировалось… Ну, то есть, да? Я её выпил, э. Было вкусно. Да… Я был таким… Слушай, ты видела, как я тут страдаю, и я был так голоден. Меня охватило это вампирское безумие, жажда! — Астарион понизил голос. — Голод. Неудержимое желание, которому я не мог сопротивляться из-за истощения и которое ело меня изнутри. Я… не хотел. Наверное. Друза задумчиво смотрела на него тем самым своим взглядом — вострым, что клыки. Этот взгляд не был ни злым, ни добрым, ни сероморальным, ни каким-то там ещё. Он просто был, а уж как его интерпретировать наверняка не знал никто, даже Астарион. — В любом случае, я просил тебя не подходить, — напомнил он излишне торопливым тоном. — Теперь ты видишь невинную убитую, — (пальцы на барышню), — убийцу, — (на себя), — и точно знаешь, что нужно сделать паладину, но чего ты делать, конечно же, не станешь… Так что предлагаю опустить этот момент душевных терзаний, никакого накала страстей тут точно не будет. — Астарион в лёгкой панике посмотрел на Друзу. — Поэтому ну же, помоги мне спрятать её! Надо как можно скорее убрать тело, пока сюда кто-нибудь ещё не спустился. Я немного оттащил её к той двери, она ведёт наружу, но даже я тут не могу справиться в одиночку! Пф, ты представляешь? Я — сытый вампир на пике своей силы. А даже так не могу сдвинуть… это! Притом, что она ещё знатно полегчала изнутри, поверь мне. Тут нужны вторые руки. Тишина. — Ну, не стой столбом! Ты знаешь, что весь «Последний свет» ополчится против меня, если найдёт… это всё! Боги! Будто только очнувшись, Друза обернулась, осмотрелась, словно ожидала увидеть толпу злых арфистов, но в подвале больше никого не было. — Ты пробовал воскресить её? Астарион раздражённо фыркнул и выудил из подсумка на поясе свиток воскрешения. — Я что, совсем идиот, по-твоему? Оно не работает! Значит, и наш друг Иссохший тут бессилен. Боги забрали её душу. — Пауза. — Для чего бы она им не понадобилась… Честное слово, не так уж и хорошо она работала. Друза подняла взгляд с тела на Астариона. Сначала она казалась суровой и строгой, будто собиралась отчитать его, но потом смягчилась и передумала. Что-то там на дне его глаз Друза явно разглядела. Что именно — Астарион понятия не имел. — Хорошо. Берись за руки, я подниму ноги. — О, тебе понадобится вся твоя сила. Барышня оказалась такой тяжёлой, что даже двое, привыкшие тягать лопающиеся от вещей сумки весь пеший путь, натужно закряхтели. Длинные юбки подметали каменный пол. Не пройдя и двух метров, Друза грузно опустила свою ношу под чертыханье Астариона. — Она слишком тяжёлая, — процедила она. — А та дверь ведёт к пристани? — Да. Там… дьявол! — Астарион, увидевший в дверной щели арфиста-стражника, отпрянул. — Что, прямо красный? — Караул там, боги… Зачем им ставить дурацкого стража охранять пристань? Одна шальная стрела, и он… Неважно, второй труп нам точно не нужен, если мы хотим остаться здесь добрыми гостями… Что, во имя всего святого, ты делаешь?! Когда Астарион обернулся, то увидел деревянные руки Друзы на корсете барышни. — Платье у неё тоже нелёгкое. Если снимем, то сможем быстро вынести наружу, пока арфист не видит. — Умная мысль, — удивлённо сказал Астарион. — Её юбки мешали и ей, и нам. Позволь мне… Длинным ногтем, венчавшим тонкий, костлявый палец, он поддел завязки корсета. А потом в мгновение ока расшнуровал его. Друза не успела моргнуть, как на даме осталась одна лишь нижняя рубаха, а все её юбки с их завязками и бантиками лежали рядом, почти ровной стопочкой, на верхушке которой красовалось несколько лент и пояс. Друза даже как-то уважительно посмотрела на Астариона. — А я сама раздевалась… — А вот не надо было бежать впереди каравана, — пожурил он, поднимаясь. — Такое дело всегда лучше предоставлять профессионалу. Ну, что дальше? Этот ходит там, как… как наш тюремщик, будь он неладен! Я бы на его месте давно лёг вздремнуть, луна так чудесна в этой вечной ночи. Арфисты чересчур добренькие и послушненькие… Астарион вздохнул от засвербевшей в груди жалости к своей ситуации. — Придётся как-нибудь отвлечь его, иначе так и будет шастать тут, — сказал он. — Дай-ка мне минутку… — А мы успеем протащить её к берегу? — О, лучше бы нам успеть! Берись за её ноги, а я пока брошу что-нибудь в воду. Чем-нибудь оказалась наполненная до горла бутылка. Не того редкого-редкого вина, а другого, но с названием не менее красивым и витиеватым. — Будем надеяться, оно не особенно хорошее, раз уж мы оба по тем или иным причинам не разбираемся во вкусе алкоголя. Не хотелось бы терять сегодня ещё и бутылку отличного вина. — Не нервничай ещё сильнее, пожалуйста, — попросила Друза, наблюдая за Астарионом. — Иначе я тоже начну. — Я бы посмотрел на это, — пробормотал он, снова выглядывая наружу. А потом в воду близ причала бултыхнулось что-то тяжёлое, поднявшее столп воды. Арфист, споткнувшись, вооружился и мигом кинулся на другую сторону пристани. Разводы на воде заставили его натянуть тетиву лука и поднять голову. — Неужель птица окочурилась под куполом? — недоумевал он шёпотом. И дрожал при этом, как осиновый лист, всматриваясь в беспроглядную черноту озера, отражавшую небо. В этот момент за его спиной двое, несущие груз, торопливыми шажками двигались в противоположную сторону, к берегу за таверной. Только они скрылись за каменной стеной, как арфист резко обернулся и придирчиво осмотрел потолки в поисках птичьих гнёзд. Барышню уложили на землю, испачкав белое исподнее. Её стеклянный взгляд не говорил ни о чём, кроме вечного холода. — Не думала, что скажу это когда-либо, но я почувствовала себя слабой, — пропыхтела Друза, пытаясь отдышаться. Даже присела на землю рядом с барышней от усталости. — И как она умудрилась так отъесться в наши тёмные и мрачные времена? — поддержал Астарион, смахивая со лба несуществующий пот. — Итак… Идеи по дальнейшему умерщвлению нашей… маленькой неприятности? Он вымученно натянул уголки губ в улыбке. Друза с трудом поднялась на ноги. — Если утопим или закопаем, то рано или поздно найдут. — Если поздно, то ничего страшного, ведь нас тут уже не будет. Но лучше, конечно, что-то понадёжней… — Выберемся за пределы купола, оставим её, — предложила Друза. — Тени сбегутся и съедят. Вряд ли кому-то это покажется удивительным. Разве что зачем ей было выходить в опасность? Но её глупость не наши проблемы. Астарион заметно воодушевился. — Радость моя, это просто замечательная идея! Теней же интересуют сухие трупы, верно? — Понадеемся, что наше появление тут вызвало у них задержки в питании. Или хотя бы лишило перекусов. — Быть лишённым перекусов — просто ужасно, — поделился Астарион. — Должен же быть хотя бы полдник или второй завтрак. Я уже не говорю о закуске перед сном. Когда барышню с небольшими передышками выволокли за пределы купола, она совсем одеревенела. Единственным источником света оставалось слабое сияние, исходившее от Друзы: защита, подаренная Долли-Долли-Долли. Шаг в сторону — и барышня погрузится в холодную тьму. Даже не тьму — Тьму. Голодные Тени взирали на них из-за кустов и с веток деревьев. Астарион с опаской оглядывался по сторонам. — Ну и жуть тут, — пожаловался он, передёрнув плечами от мороза. — Теперь её надо обратно одеть, чтобы выглядело естественно, — сказала Друза, доставая прихваченную стопку одежды. И выразительно посмотрела на Астариона. — Прости, что? Нет, вот в этом я уже плох. Понятия не имею, как это всё завязывается… Да и кто будет приглядываться к поеденному Тенями трупу? — Я бы приглядывалась, если бы это был кто-то важный. — Давай просто завяжем как-нибудь… — пробормотал Астарион, опускаясь на корточки. Одевали они барышню почти так же долго, как тащили сюда: руки отказывались сгибаться, будто налитые свинцом; платье и то с трудом налезало на тело, даже с учётом того, что оно было сильно скукожено по сравнению с оригиналом. Как барышня натягивала свои юбки по утрам — загадка. — Тело её отдано Тьме, — тихо произнесла Друза, отступая назад на несколько шагов. — Но пусть душа стремится к Свету. Астарион открыл рот, чтобы сказать что-то, но передумал. Через несколько мгновений окоченелая барышня, накрытая тенями осквернённых земель, будто бы немного утопилась в землю. Словно кто-то снизу привязал к её спине невидимую ниточку и сейчас тянул за неё. Корешки близстоящих деревьев привстали над ковром жухлой травы. Постепенно барышня деревенела уже по-настоящему: пальцы срастались с кончиками корней, а из ушей показались свежие ветки. Ткань платья, надетого с таким трудом, истончалась и рвалась, будто пролежала в могиле долгое время. Всё это сопровождалось очень древесными и скрипящими звуками. Туман, казалось, густел. Мир вокруг немного менялся. Глаза барышни широко распахнулись, замерцав изумрудным светом, почти белым в свой холодности, и на несколько кратких мигов показалось, что она сейчас поднимется, как арфист Йонас, по которому всё ещё лила слёзы Мейган. Но нет — барышня вздохнула полной грудью и опала. Астарион и Друза вернулись под купол, не мешая своре голодных Теней перекусывать — полдником или завтраком, или что там у них было. — Надо будет уничтожить их, может, завтра, — задумчиво проговорила Друза. — Очень уж близко они подползли к «Последнему свету». Опять. — Да… То есть да, здравая идея. Мы же не хотим, чтобы кто-то ещё пострадал, ха-ха? — Не хотим. Пойдём обратно, тут холодно. — О, да, конечно, только погоди минутку. — Астарион остановил Друзу, глядя при этом новым взглядом. Он казался притихшим — не внешне, а где-то внутри. И чувствовал себя так же: притихшим. — Ты не была обязана делать всё это. То есть я знал, что ты не сдашь меня, но оставаться и помогать… это, м-м, была явно не твоя проблема. И всё же ты помогла мне. И тут, и тогда, со шрамами, и вот всё это… Друза погладила его по плечу. — Сердце за тебя болит, — призналась она. — Прямо кровью обливается, да? — совсем не весело усмехнулся Астарион. — Так даже лучше звучит. Он выглядел прибитым, не к чему-то, а чем-то. Ему вдруг срочно потребовалось проверить наличие пуговиц на дублете и смахнуть с рукавов пыль. — Я ценю всё это, — негромко сказал Астарион. — По-настоящему ценю. Спасибо. И по-настоящему, искренне улыбнулся ей. Как не улыбался давно, очень давно. Настолько, что и не вспомнить. Улыбкой, которую не все и за улыбку примут. — Я рада, что смогла помочь, — тускло улыбнулась в ответ Друза. И посмотрела куда-то ему за спину. — Ну что ж, меня ждут. Долг зовёт. Там, неподалёку от «Последнего света», стояла одинокая фигура в чёрных латах. Рыцарь-клятвопреступник громко и тяжело молчал.Нежитейские проблемы
19 января 2024 г. в 20:54
Мучительно великолепной была её шея, толстая, как ствол дерева, и вся в мягких изломах, точно обвязанная колбаса, но явно без шпика, потому что шпик ему не нравился, вот Астарион и не хотел о нём думать.
Подвешена шея была за голову, круглую и невыразительную, зато увитую косой-короной, благодаря чему всё, что ниже подбородка и выше выреза декольте, было обнажено. Когда сдобная, дородная женщина наклонялась над очагом с едой и проверяла её готовность, шея складывалась гармошкой и, казалось, коптилась от тепла и запахов, идущих от огня. А в тусклом, холодном свете уличных фонарей и накинутого на таверну купола Изобель, она бледнела, наводя на мысли о красном на сером — изумительное сочетание, очень хорошее.
Шея её была до того манящей, что в животе от голода не просто резало, а ещё и постукивало по стенкам желудка — молотом, конечно же, — хотя сама барышня не страдала ни от красоты, ни от грации, ни от всего того, что могло бы вызвать внешнюю приязнь. Увы, люди, эльфы и прочие твари бывают неприятной наружности, какие-то чаще, какие-то реже. А вот с шеями это не работает. Некрасивых шей не бывает, бывают шеи неправильно свёрнутые или не в ту сторону наклонённые.
Астарион обсосал себе весь язык, пока наблюдал за подавальщицей, снующей от стола к столу, от очага к подвалу. Пышки были редкостью в такие голодные и жестокие времена.
И он был голодным и жестоким.
А ещё воспитанным. И ночью поевшим, пусть и не особо сытно — в Осквернённых Тенью землях не было съедобной животины. Он пил врагов в бою — если доводилось встретить врагов живых — и кровь, предложенную Друзой. Но в её тонкой, длинной, славной шее, идеальной для того, чтобы с неё писали картины, стихи и баллады, было не настолько много крови, как тут.
Тут — целые галлоны.
Да и не выпьет же он Друзу целиком? Вечером ещё угостится с её позволения, и если она уставшей не будет, да пойдёт сосать палец на боковую, пока никто из других спутников себя не предложит. А они не предложат.
И эту подавальщицу, конечно же, он тоже не выпьет целиком. Он же воспитанный вампир. Голодный, но с манерами.
Втягивая внутрь брюшины пустой, журчащий от болей и рези, что речка, живот, Астарион наблюдал за барышней несколько вечеров. Терпеливо, с гастрономическим, но ненастойчивым интересом — он просто мечтал. Представлял то, представлял сё. Разводить кровь в месте, где их так мило пригрели, было бы верхом глупости. Попробуй найди крышу над головой и тёплый очаг в этих землях. Тут даже Карлах мёрзла.
В общем, даже от пары глотков крови Астарион быстро отказался. А поглядывал ради сладких фантазий и просто потому, что не мог иначе. Даже не будь барышня летающим по таверне мешком крови, она всё ещё была растянутой вширь настолько, что, идя по коридору, могла задевать боками сразу две стены.
И нагая шея её сверкала от пота, коптилась у огня и серела под фонарями.
— Вам, ребятки, подлить винца? Ага, булочки сдобные точно надо принести, умяли за обе щёки. Скажите, вкусные?
Барышня составила на поднос опустевшие тарелки и мазнула масляным в свечном свете взглядом по компании. Уилл первый улыбнулся её улыбке:
— У вина такой изысканный, насыщенный вкус, что я разомлел не только телом, но и душой. Адова сера, Джахейра не соврала: оно потрясающее. Однако, боюсь, если я выпью ещё хоть бокал, то не смогу подняться со стула. А если не выпью… — Он глянул на всех по очереди, растерянный, как потерявший родителей ребёнок. — Прошу, ещё бутылку, мэм! И остановите меня, если я потребую вторую.
— Требуй, — дерзнула Сердцетень и глянула на Гейла, чьё лицо под бородой и густыми бровями нарумянилось до состояния сдобных булочек, которые они до того умяли. — Требуй три бутылки. И нарезку. И-и…
— Фруктов? — предложил Гейл.
— Нет! — испугалась Сердцетень. — Только не яблоки!
Барышня звонко и легко рассмеялась, как часто смеялись подобного рода дамы, и подбоченилась. По её шее скатились капельки пота. А это могли бы быть бусинки крови. Астарион со своим животом и голодом весь издохся на месте.
— Вы наши защитники и наши светочи надежды, — ласково произнесла барышня. — Вам нужны силы и настроение, чтобы изгнать заразу. Всё вам будет.
Подперев лицо кулаком, Астарион наблюдал, как она возвращается с тарелками, полными мягких булочек, мясных и сырных нарезок и даже фруктов. Сам он сидел чуть поодаль обеденного стола, за шахматами на против Мол. Мелкая без зазрения совести жульничала, пользуясь его отвлечённостью. Астарион лишь время от времени вяло бил её по красным воровским ручонкам и говорил переставить на место коня, короля или что там была за фигура. Мол бухтела и отрицала — она же в шахматы самого дьявола обыграла.
— А за вином я сейчас в подвал спущусь и вернусь. Постараюсь найти именно такое, если его не выпили. Редкость редкостная.
— Особенно не отравленное, — смешливо пробормотали за столом, но барышня не услышала.
Барышня опять отправилась к подвалу под лестницей. Подвалы милые подвалы.
Астарион неслышно поднялся. Только Мол вот увидела.
— Эй, куда собрался?
— Ты выиграла, я сдаюсь, — без интереса произнёс Астарион и кинул монетку в довольные красные ручонки. Боги, он был настолько голодным, что даже пальцы его плохо слушались — проходя мимо Мол, он лишь мазнул ими по кошельку на её поясе, но так и не снял его. Потом, всё потом.
Глухой фоновый шум таверны затих, стоило ему спуститься. Будто в воду нырнул. Астарион вразвалочку направился вперёд по коридору бочек. Огромные чаны с водой, пивом и вином скрывали всё самое интересное.
Свернувшаяся гармошкой шея. Низко нагнувшись, рассыпчатая барышня копалась в каком-то сундуке, вбитом в стену меж деревянных бочек.
— Ну наконец-то! Я весь извёлся по тебе, дорогая.
Барышня ойкнула и даже почти подпрыгнула на месте. Астарион улыбнулся ей очаровательной, беззубой улыбкой и приподнял воротничок дублета.
— А, — растаяла барышня, — это ты, один из героев. Тихий такой. — Она продолжила копаться в сундуке. — Извёлся, говоришь?
— Самую малость, прелесть моя. Как голодный волк изводится по толстенькой, сладенькой овечке. Из-за тебя я потерял голову, только и делал, что думал о тебе вечерами. Ты стоишь, ты плывёшь, ты наклоняешься! М-м…
Медленно, шаг за шагом, он подходил всё ближе.
— У меня муж и дети, — буркнула барышня, не оборачиваясь. — Но твой странный комплимент я запомню до конца жизни, герой.
— Я не сомневаюсь.
Сзади складочки на шее казались особенно манящими. А в натянутом вырезе платья проглядывала толстая спина.
Помня их непростое положение и тепло очага, Астарион уже собирался деликатно завести тему о помощи «светочам надежды» в непростых ситуациях, благотворительности и спасении утопающих… в конце концов, она подавальщица в таверне, раздавать еду — её призвание… но…
Но Астариона скрутило от рези. Так, как не скручивало очень давно.
Боги-боги. Пусть идут к чёрту все тревоги.