But our fairy tale has no happy ending, my love.

Нью-Йорк. 2010 год. Входная дверь большого особняка распахнулась, даже не скрипнув, и аккуратная нога в туфлях-лодочках бежевого цвета переступила порог. Просторная гостинная, погружённая во мрак, встретила вошедшую девушку безмолвной тишиной. — Бабуль? — голос отразился от стен и словно растворился в звенящей тиши. Девушка нахмурилась, сбрасывая с плеч кожанную куртку и перекидывая через плечо собранные в высокий хвост блондинистые волосы. Каблуки застучали по деревянному полу, отстукивая неизвестную мелодию, и юная гостья вздохнула, пройдя мимо большой гостиной, куда сквозь полупрозрачные занавески проникал свет уже горящих уличных фонарей, поднялась по витееватой лестнице на второй этаж, а затем по другой, уже не такой большой и пафосной, как впрочем и многое в этом доме, на самый верх особняка. На чердак. Откинув дверцу, ведущую наверх, девушка осмотрелась, чуть щуряся, хотя бы здесь было не темно, а в углу горела слишком уж старомодная лампа. Старомодная, как впрочем и всё, что было на этом чердаке. Такой разительный контраст ультрасовременного особняка, оснащённого различными технологиями и небольшого чердака, поднимаясь на который, ты словно и вправду оказывался в прошлом, удивлял её с самого раннего детства. Впрочем, девушка всегда любила проводить здесь время с бабушкой, хоть и именно в этом месте она всегда молчала, никогда не показывая и не открывая содержимое многочисленных сундучков и ящиков, расположившихся здесь. Когда она поднялась на ноги, взгляд её зацепился за фигуру, сидящую в большом кресле напротив маленького окна. Девушка как-то меланхолично улыбнулась, снова отметив про себя, что издалека бабушку можно принять за юную девушку: она сидела с прямой спиной, была стройной и миниатюрной, а седые волосы были безупречно выкрашкены в природный угольно-чёрный цвет и собраны в элегантную прическу. И хотя вблизи было заметно, что годы оставили на лице женщины беспощадные следы, пролегая глубокими морщинами вокруг глаз и губ, пятнами и родинками покрывая щёки и лоб, сразу было видно, что в молодости она была невероятной красавицей. — Я думала, ты пошла на свидание с тем парнем из твоего университета, Элли. — послышался приятный, но в то же время твёрдый голос и пожилая женщина обернулась, на губах её заиграла улыбка. Элл улыбнулась в ответ, пройдя вперёд и осторожно усевшись на шерстяной ковёр. Взгляд глубоких орехово-карих глаз, покрытых старческой поволокой сколько она себя помнила был холоден и суров и лишь изредка, с лёгкой улыбкой, которая всё равно будто скрывала в себе извечную печать, он словно оттаивал. Она любила бабушку и проводила времени с ней даже больше, чем с собственной мамой, но ей всегда казалось, что, даже когда десятилетия её жизни сменит столетие, этот взгляд не дрогнет ни на секунду. От него не просто бежали мурашки по коже и волосы вставали дыбом где-то на затылке. Нет, этим взглядом миссис Шеннон Рассел, урожденная Старк, играючи могла забивать гвозди в крышку гроба своего противника. В этом девушка была уверенна. — Я пошла, бабуль. — кивнула девушка, укладывая ноги по-турецки. — И сбежала при первой же возможности. Даже рассказывать не буду, просто поверь, что это был полный провал. Иногда я не понимаю где найти ту самую настоящую любовь, о которой пишут книги, которую показывают в фильмах… Но почему-то с каждым годом всё сильнее и сильнее хочу испытать все эти неземные чувства, трепет… Хочу, чтобы сердце выскакивало из груди от одного лишь касания руки… Многие мои подруги говорят, что для того, чтобы выйти замуж не обязательно любить, а я просто не понимаю, как можно выйти замуж без любви… Пожилая женщина в кресле прикрыла глаза. Слова внучки о любви словно задели какие-то струны в душе, но сердце отозвалось лишь лёгкой щемящей болью. Вдруг нахлынули столь старательно запрятанные за эти годы гьубоко-глубоко воспоминания, но женщина, не теряя самообладания, задумчиво посмотрела в сторону. — Иногда не следует искать любовь, Элл. — спустя несколько молчаливых минут проговорила она. — Я никогда не любила Лари, но он был моим лучшим другом. Я к нему очень привязалась. Твой дедушка был для меня поддержкой и опорой, но любовь… Я никогда не испытывала к нему ничего подобного. Иногда это даже лучше. Особенно после… — женщина остановилась, явно не желая продолжать начатую фразу. Элл сжала губы и отвела взгляд. Бабушка практически не затрагивала тему своего прошлого, а потому с каждым годом девушке было всё интереснее узнать о том, чем на самом деле жила сестра известного Говарда Старка, один из основателей Щ.И.Т.А. и Stark Indastries, гениальная изобретательница Шеннон Старк. Говоря о своей жизни она упрминали лишь работу агента и значимые моменты связанные с её детьми, вот только о том, что было до знакомства с её дедушкой она не говорила никогда. Особенно о том, что было до войны. — Я понимаю, бабушка, но я хочу любви, а не… Привязанности. — тихо ответила Элл и снова ответа взгляд. Молчание затянулось, после чего она, вдруг сама дивясь своей смелости, подала голос. — А ты любила когда-нибудь? Любила по-настоящему? Просто ты никогда не рассказывала о своей молодости… О том, что было до начала войны… Шеннон предвидела этот вопрос, но отвечать на него ей не хватало духу. У неё, закалённого агента, повидавшего в своей жизни всё, что только можно просто не хватало смелости переступить через старательно возведённую стену между ней и тем прошлым. Грустная улыбка тронула сухие губы Шеннон и она откинула голову на спинку пухлого кресла, неторопливо взяв небольшую чашку чёрного кофе и сделав глоток. До начала войны… Женщина поёжилась, взглянув на теребящую прядь светлых волос внучку и с небольшим трудом поднялась с кресла. Шеннон ненавилела старость. Ненавидела смотреть, как с каждым годом нежные руки покрываются всё большей паутинкой из морщин, ненавидела следы, что оставляли на теле пережитые годы. Но как бы она не старалась, возраст постепенно давал о себе знать. Шеннон знала наверняка, словно чувствовуя могильное дыхание смерти на своём затылке: уже скоро придёт её конец. Она подошла к самому дальнему, красновато-коричневому кожанному чемоданчику, осторожно провела по нему рукой, чувствуя как под пальцами скатываются крупинки пыли. Рука её опустилась к замку и замерла, не решаясь открыть. Прошлое причинило ей не мало боли, время на которое выпала ее молодость мало у кого оставило хорошие воспоминания, но то, что довелось пережить ей было слишком для юной девушки, коей она являлась. Шеннон помнила как в один день сломался её мир, помнила, как всё вокруг погрузилось во мрак, помнила, как погасли звёзды, прекратили петь птицы. Ей было двадцать три, когда началась вторая мировая. Ей было двадцать три, она была совсем девчонкой, только-только начинающей чувствовать вкус жизни, строила планы и мечтала о светлом будующем. Ей было двадцать три, когда она почувствовала дыхание смерти за своей спиной. Могильный холод, пробирающий до костей, вселяющий в душу ужас. Ей было двадцать пять, когда счастливый день победы огласил своим наступлением бушуюший от радости Нью-Йорк. Сколько их было, таких девчонок, которые встретили счастливый день конца войны, но не остались живы? Живы в душе. Она была жива, дышала, ходила, но внутри… Что-то сломалось. Будто от сердца наживую оторвали кусок и бросили в промёрзшую землю. Тогда она выстроила стену между собой и тем прошлым. Забыть, не вспоминать, делать вид, что всего этого кошмара не было — было легче. Погрузиться в работу, отвлечься, только бы не вспоминать. Только бы не просыпаться по ночам от нахлынувшего воспоминаний, только бы не видеть того, что больше никогда не вернется, только бы не сжимать в ладонях мокрую подушку, задыхаясь от слёз. Замок на чемоданчике щёлкнул, крышка открылась и Элл осторожно села рядом с бабушкой с интересом рассматривая вещи, что открылись её взору. Пожелтевшая стопка писем, черно белые фото, небольшая деревянная шкатулка, пару платьев… Шеннон сморгнула подступившие слёзы. Вдруг в ушах зазвинели звуки дзаза, играющего с виниловых пластинок магнитофона, загорелись огни довоенного Бруклина, прслышался шелест юбок, звуки каблуков, танцующих свинг в клубах, звонкий смех и такой родной голос и взгляд пронщительно-синих глаз. Одна картинка в мыслях сменялась другой, возврашая Шеннон в далекие, беззаботные дни безвозврарно ушедшего прошлого. Сейчас ей казалось, что всё это было настолько давно, что будто бы даже не с ней… Рука женшины коснулась хрупкой от времени чёрно-белой фотокарточки, доставая её из недр сундука. Элл улыбнулась, укладывая голову на плечо бабушки и словно вернувшись в детство, готовилась слушать её истории. Шеннон провела морщинистой рукой по волосам внучки, в то время как она с интересом разглядывала удивительно красивую девушку, едва перешагнувшую рубеж двадцатилетия. Её широко распахнутые, огромные глаза в обрамлении пушистых ресниц, смотрели чуть в сторону, густая копна кудрявых волос была уложена в модную причёску, а на губах играла счастливая улыбка. Элл поморгала. Она никогда не видела столь ранних фото своей бабушки, как никогда не видела её столько юной, бехмятедной, полной мечтаний и планов… — Это фото было сделано в сорок третьем году, мне было двадцать три и я еще совершенно не осознавала, что ждет меня в будующем…- тихо, почти шепотом проговорила Шеннон. Элл осторожно протянула руку и вытащила из сундука ещё два фото. Красивый молодой мужчина в военной форме смело, уверенно и просто обворожительно улыбался, смотря перед собой. Столько уверенности, жизни, какой-то искрящейся юности было в его глазах, что Элл невольно залюбовалась. На другом — её бабушка, совсем ещё девушка лет шестнадцати, стояла между двумя юношами, кокетливо закинув руки на их печи: тем, что был на первом снимке и другим, худеньким и невысоким. На лицах троих молодых людей сияли счастливые улыбки, а на обратной, витееватым почерком было выведено: 《Май 1937 года. Лучшие друзья. Стив, Шеннон и Баки》 — Кто на этом фото, бабуль? — так же шёпотом спросила девушка указывая на первый снимок, словно если бы она проговорила громче, та чарующая атмосфера вмиг рассыпалась бы, словно волшебная дымка. Шеннон осторожно взяла фото в руки, посмотрев на него с пару минут. Воспоминания из прошлого сменялись одно за другим и женщина прикрыла глаза. — Это та самая любовь, о которой так много пишут в кигах и которую мне довелось однажды обрести. — наконец ответила она, а Элл казалось перестала дышать, до того интересно ей было узнать эту историю. — И потерять. Столь быстро и неожиданно, что в те страшные дни я даже не сумела до конца осознать весь ужас произошедшего… Шеннон извелекла из недр сундука небольшую шкутулку, доставая оттуда тоненькое серебрянное колечко, небольшой прозрачный камешек на котором робко сверкнул, отражая лучи, проскальзывающие с улицы и будто вспоминая, как горел в далёком прошлом, согретый лучами любви двух молодых людей. — Мы должны были пожениться после войны… Сколько планов, сколько мечтаний было о том светлом будующем, которое должно было нас ждать… — Шеннон замолчала. — И которое так и не настало. Он погиб на одном из заданий и вместе с ним умер весь мой мир, смысл жизни, радость, вера и надежда на что-то лучшее… Наверное в тот день я в полной мере осозонала, что такое война на самом деле, лучше, чем видя толпы раненных на поле боя… Люди часто говорят, что рассвет после бури и тьмы, встреченный с любимыми самый прекрасный, но мало кто осознаёт, что этот рассвет наступает далеко не у всех… Многие так на всю жизнь и остаются метаться в беспросветной тьме собственного горя… По её щеке скатилась робкая слеза, наверное первая за многие годы, и Шеннон прикрыла глаза. Мысли уносили её всё дальше в прошлое. В те дни нескончаемого счастья и безмятежного покоя… В те дни, когда все, кого она любила были ешё живы. Бруклин. Ноябрь 1931 года. Погода в тот день стояла облачная и ветреная, отчётливо пахло свежестью — зима была не за горами. Темноволосая девочка, ёжась от холода и плотнее кутаясь в коричневатое пальто из жёсткой шерсти, смотрела на затянутое светло-серой плёнкой небо, после чего начала считать обнажённые корявые ветки серо-чёрных, точно покрытых золой, деревьев, бросала короткие взгляды на проезжавшие мимо машины, заворожённо глядела на однотипные кирпичные здания нейтральных тонов, совершенно обычные, но от того прекрасные и любимые сердцу. — Долго ждёшь, малышка Энни? — девочка резко обернулась, едва-ли не подскочив от неожиданности, когда её окликнул звонкий и задорный мальчишичий голос. Мальчик с тёмно-каштановыми, не слишком опрятно уложенными волосами и удивительными, практически невозможными, голубыми-голубыми глазам, казавшимися совершенно сапфировыми в ясные солнечные дни смотрел на нее сверху вниз, так как был выше едва-ли ни на целую голову и задорно улыбался. — Если ты продолжишь меня так пугать, Джеймс Барнс, то я тебе обещаю — больше мы не дружим! — уж слишком наигранно и по-детски воскликнула девочка, тут же переводя взгляд на другого, стоящего рядом, мальчишку и расплываясь в улыбке. — Стиви! Рада, что ты всё-таки смог прийти! Сколько мы уже не виделись? Неделю? Девочка вмиг сократила расстояние между ними и порывисто обняла немного засмущавшегося, но тем не менее радостно улыбнувшегося худенького светловолосого мальчика. — Эй! А меня обнять не хочешь, малышка Энни? — вставил Джеймс, сложив руки на груди и оглядывая подругу с ног до головы. — Мы вобще-то тоже не виделись! Целых три дня! Девочка была одета просто, без лишних украшений и изысков, но в то же время очень добротно. Шерстяная юбка в клетку опускалась ниже колен, тёплый красный свитер проглядывал из-под застёгнутого коричневого пальто, а на ногах были кожанные ботинки на шнуровке. Тёмно-коричневые, почти чёрные волосы были коротко стрижены и несильно вились на кончиках, чёлка поднималась чуть выше бровей, глаза — орехово-карие, светились яркостью и озорством, а с губ, казалось, никогда не сходила улыбка. Шеннон Лавиния Мерил Старк родилась 25 июня 1920 года в Нижнем Ист-Сайде и была вторым ребенком в семье Говарда Старка-старшего и его жены Лавинии Старк, урождённой Моррисон. Нельзя сказать, что семья Старков была очень обеспеченной: отец торговал фруктами, а мама работала портнихой на одной из Нью-Йоркских фабрик, но в целом жили они довольно хорошо, хоть на какие-то излишества, вроде модной одежды у них не хватало. Шеннон редко признавалась даже себе в том, что испытывала неприятное чувство зависти, смотря на своих однокласниц, разодетых едва-ли не лучше взрослых модниц, но каждый раз одёргивала себе, демотративно морща нос и отворачиваясь. Шеннон никогда не интересовалась тем, что нравилось девочкам, вступающим в этот возраст. Её не интересовали ни платья, ни украшения, она никогда не думала о свадьбе и с самого раннего детства твёрдо убеждала всё своё окружение в том, что никогда и ни за что на свете не выйдет замуж. Миссис Старк на это лишь улыбалась и ласково гладила дочь по тёмным волосам: 《 Вот увидишь, милая, однажды ты встретишь такого человека с которым ты захочешь провести всю свою жизнь. Один лишь раз взглянув в его глаза ты поймёшь, что раз и навсегда отдала ему своё сердце.》 Но Шеннон упрямо качала головой. Она любила и маму, и отца, но с раннего детсва знала какую цену пришлось заплатить юной Лавинии Моррисон ради любви к Говарду Старку — отказаться от своей мечти. Лавиния была прирождённой актрисой и едва она закончила школу, успела сыграть в нескольких пьесах, заработав неплохую славу в узких кругах и ещё пару лет упорной работы открыли бы ей дорогу к светящимся огням Голливуда, если бы она только не полюбила. Полюбила так сильно, что уже не могла представить своей жизни без простого торговца Говарда и едва прошёл год с их первой встречи — Лавиния родила первенца, названного в честь отца. С того момента об актёрской карьере пришлось забыть навсегда, но миссис Старк, казалось, совершенно не растраивалась, всё время говоря, что сейчас она играет самую главную роль в своей жизни — роль матери двух прекрасных детей и любящей и любимой жены. Шеннон эта фраза, впрочем, не переубедила. Девочка всегда знала, что хочет достигнуть чего-то большего, чем небольшой, но уютный дом и детский смех, встречающий после долгого дня на утомительной работе, которая всё равно не приносит достаточное количество средств. Шеннон хотела доказать всему миру, что женщины способны на что-то большее. Способны совершать открытия, изобретать что-то новое и совершенно на равне с мужчинами. Она не хотела довольствоваться малым и благодарить Бога за то, что он послал. Шеннон хотела самостоятельно распоряжаться своей судьбой и любовь, в её представлении была главно помехой для этого. Шеннон была лучшей ученицей на своём потоке, учителя каждый раз ставили её в пример, она слыла едва-ли не заучкой, но так было лишь в школе. Всё своё свободное время она проводила либо вместе со старшим братом, на чердаке их маленького дома на окраине Нижнего Ист-Сайда, где они старательно выдумывали различные приспособления и машины, которые, в их ещё детском представлении совершили бы прорыв в технической истории Америки, либо бегала по Нью-Йоркским улицам вместе с соседскими мальчишками. Шеннон никогда не была паинькой и её совершенно не подходящие для «юной леди» поведение и бойкий, задиристый нрав, нередко доводили до исступления миссис Старк. Видя разорванные от лазанья на деревья платья, разбитые коленки и всклоченные волосы, Лавиния укоризненно качала головой, но все её разговоры и попытки повлиять на непослушную дочь так и не привели ни к какому результату и со временем она просто смерилась, лишь тяжело вздыхая, думая о том, сколько денег ещё придётся потратить на починку очередного испорченного платья. — А ты не заслужил! — шутливо фыркнула Шеннон, толкая Барнса локтём и показывая язык. Смех троих детей зазвучал ясными переливами, со временем теряясь в шуме города, который никогда не спит. Джеймса Барнса Шеннон знала, сколько себя помнила и поэтому сейчас, наверное, даже не сумела бы назвать тот день, когда они познакомились. Девочка знала лишь то, что Барнсы были близкими друзьями её родителей и в те незапамятные дни раннего детства, когда Уиннифред — мама Джеймса была ещё жива, были нередкими гостями в небольшом доме семейства Старк. Миссис Барнс, впрочем, скончалась так давно, что у её сына сохранились лишь неясные теплые воспоминания о ней, а у его младшей сестрёнки — Ребекки, в ту пору совсем крошки, их не было и вовсе. Как бы то ни было, Шеннон и Джеймс стали лучшими друзьями, хоть мальчик и был ровестником её старшего брата, но по какой-то причине с Говардом они так и не нашли общего языка, ограничиваясь лишь вежливыми приветствиями и изредко перекидывались парой фраз. Барнс никогда не был в восторге от стремления подруги к учёбе, в свою очередь относясь к школьным предметам весьма халатно, что впрочем, как ни странно, всё равно позволяло ему получать хорошие оценки. Мальчик редко сдерживал шуточные, но совершенно не обидные комментарии в адрес Шеннон, но первые попытки хоть как-то переубедить подругу совершенно забросил, едва поняв, что это дело неблагодарное. Шеннон же в свою очередь жутко раздражало прозвище, коим её называл друг. «Малышка Энни» звучало ну совсем по-ребячески, да и Старк просто ненавидела такое сокращение своего имени, но, впрочем как и Джеймс, со временем поняла, что что бы не произошло он никогда не перестанет так её называть. Так они и проводили почти всё свободное время вдвоём, взрослея и становясь старше с каждым годом. Джеймс был частым гостем в доме Старков и Лавиния относилась к нему совсем как к родному сыну, прекрасно понимая, как тяжело ребёнку расти без материнской заботы и любви, а Шеннон, в свою очередь, нередко наведывалась в гости к Барнсам, помогая Джорджу — отцу семейства с маленькой Бекки, всегда получая от него искренную благодарность и звание «незаменимой юной помошницы». Но в один день их дуэт сам собой переквалифицировался в трио, когда почти год назад Шеннон и Джеймс познакомились со Стивеном Роджерсом — худеньким, но очень смелым мальчишкой, которого избили и едва не обокрали какие-то хулиганы в одной из подворотен Бруклина. Подоспев вовремя, Барнс опробовал на них самые излюбленные приёмы боксёрского боя, коим хоть и занимался на тот момент неполные пару месяцев, но горел уже не на шутку, а Старк, пусть и с виду выглядевшая очень хрупкой девочкой, заехала одному из них кулаком так, что незадачливый хулиган не устоял на ногах. Впрочем светловолосый, немного болезненного вида Стив, вместо того, чтобы отблагодарить спасителей, принялся пылко возмущаться, заявив, что мог бы и сам справиться и что мог бы так целый день стоять и драться и слова его выглядели слегка несуразно, учитывая то, что говорил он как-то скованно и обращался лишь к Джеймсу, предпочитая избегать зрительного контакта с Шеннон и краснея, словно спелый помидор. Закончилось это знакомство тем, что Шеннон и Джеймс повели отчаянно смущающегося Роджерса в дом семейства Старк, а после чего сопроводили до дома. Стив, как оказалось жил не в самой лучшей части Бруклина вместе с матерью Сарой — женщиной довольно болезненной, но оттого не менее красивой обладательницы пугистых светлых волос и серо-голубых глаз, таких же, как у сына. С того дня, пусть и начавшаяся весьма необычным образом, но оттого не ставшая менее крепкой и, как показало время, долгой, и брала своё начало дружба Шеннон Старк и Баки Барнса со Стивом Роджерсом. Шеннон было одинадцать, когда тем ноябрьским днём, она, спеша за друзьями, нетерпеливо сдёргивала с темных кудрей ярко-алый бант, заботливо нацепленный миссис Старк со словами: 《Так ты совсем как маленькая леди.》и прятала его в глубокий карман пальто, совершенно не желая соответствовать мнимым идеалам той поры. В тот день, купив по хот-догу в передвижной тележке, друзья, весело смеясь над каким-то из рассказов Баки, смысл которого всё время забывался так же быстро как и бежал поток его речи при этих самых рассказах, шли в сторону Нью-Йоркских окраин, совершенно потеряв счёт времени. — Кто-нибудь вообще знает, где мы? — внезапное сказала Шеннон, забрасывая в рот последний кусочек хот-дога. Друзья тот час огляделись по сторонам, поняв, что местность, представшая их взору действительно была неведома им раньше. Высоченные небоскрёбы американского города возвышались величественными пиками в небольшом отдалении, а заросли уже потерявших свои листья деревьев опутывали крючковатыми ветками всё пространство вокруг. — А далековато мы забрели… — присвистнул Джеймс, перекатившись с пятки на носок и ещё раз оглядевшись. — Теперь главное дорогу назад найти и желательно как можно скорее. — кивнул головой Стив. — Постойте, давайте посмотрим, что там, раз уж мы здесь! — воскликнула Шеннон, указывая туда, откуда слышаться тихий шелест воды, вероятно речного канала. — Интересно же! И не дав друзьям вымолвить и слова, девчонка взяла их за руки, буквально потащив в заросли ветвистых деревьев. Но вид, открывшийся взору трёх друзей, точно того стоил и полностью оправдывал всё затраченное время и даже риск заблудиттся в нескольких километрах от дома. Серебристая вода, едва начинавшая покрываться тоненьким слоем ледяной корки, которая тут же трескалась, расплываясь по голубоватой глади, подобно кусочкам хрусталя, прикровывала взгляд почему-то куда больше даже озера в центральном парке, а небольшой деревянный пирс, таящийся в тени деревьев, навивал картинки из каких-то книжек — настолько это местечко было необычно уютным и диковинным для привыкших к шуму вечно неспящего Нью-Йорка ребят. — А здесь красиво… — проговорил Роджерс и едва заметно покраснел, когда взгляд его глаз опустался на руку, которая всё ещё крепко была сцеплена с миниатюрной ладошкой Шеннон. За полтора года знакомства и дружбы мальчик ещё не до конца привык к столь тесному общению с девочкой, хотя и был рад всем сердцем тому, что у него появилась такая подруга, как Старк. Ребята провели в этом живописном месте ещё несколько часов, которые за различными, совершенно ребяческими занятиями, но оттого не становившимися менее увлекательными, пролетели как один миг и опомнились лишь когда над Нью-Йоркскими небоскрёбами начало смеркаться. — Ой, нужно бежать, мальчики! — спохватилась Шеннон, смотря на развеселившихся друзей. — Моя мама точно начнёт снова причитать, что мы, как она говорит: " шатаемся не пойми где и не пойми сколько». — девочка передразнила интонацию миссис Старк довольно комично и Баки не сумел сдержать смешка. — Действительно пора идти. Уже почти стемнело, а нам ещё дорогу назад нужно разобрать. — всё-таки ответил Барнс, соглашаясь с подругой. — Нужно будет обязательно сюда вернуться. — сказал Стив, едва ребята отошли на пару метров от найденного ими места. Шеннон и Джеймс остановились, посмотрев на друга, а затем Баки энергично закивал головой, выражая своё согласие с высказыванием Роджерса. — Ну конечно! Это будет что-то вроде нашего особого места! — сказал Баки, посмотрев на друзей. — Да, будем приходить сюда, предподожим… Какой сейчас день недели? — спросила Шеннон, полностью разделяя энтузиазм Стива и Джеймса. — Четверг! Точно! Будем собираться здесь каждый последний четверг месяца, что бы не происходило, куда бы мы не переехали и где бы не находились! Идёт? — Конечно! — почти в унисон сказали мальчишки, прежде чем они всё-таки собрались, чтобы направиться по домам. Впрочем, туда они заявились едва-ли не заполночь, за что получили каждый от своих родителей целую лекцию о том, насколько это безрассудно, безответственно и глупо — уходить вот так надолго и неизвестно куда. Мало ли, что там могло произойти с трёмя детьми? И одними разговорами дело не обошлось и мистер Барнс, миссис Роджерс и миссис Старк, будто сговорились, решив, что в качестве наказания непослушным детям прекрасно подойдут лишение всяческих развлечений на предстоящих рождественских каникулах. Но трое друзей, хоть и повозмущались для видимости, ничуть не жалели о сегодняшнем маленьком приключении, которое привело их к месту, которое станет очень значимым для каждого из них в последующие годы. *** Шеннон было почти двенадцать десятого марта 1932 года, когда они со Стивом, стараясь быть тише, ранним утром заходили в комнату Джеймса в день его рождения. — Вы чего в такую рань пришли? — воскликнул Барнс после того, как комнату озарил громкий смех поздравлений от двух друзей. Роджерс был одет как обычно — в белую рубашку и чёрные штаны на поддяжках, на Шеннон же красовалось солнечно-жёлтое платье на тонких лямках, под которым была надета белая блуза с короткими рукавами-воланами, а улыбка на розоватых губах девочки, казалось, сияла столь же ярко, как и её сегодняшний образ. В руках у каждого из друзей было по большой упакованной коробке, подарок в которых тщательно подбирался специально для дня рождения Баки. — Во-первых, ничего сейчас не рань! Уже восемь утра! — сказала Шеннон, плюхнувшись на кровать Джеймса и протягивая тому коробку. — А во-вторый, с днём рождения тебя, Баки, ещё раз! Девочка заключила друга в крепкие объятия, после чего поднялась со своего места, предоставляя слово Стиву. — С днём рождения, Баки! — расплылся в улыбке Роджерс, протягивая свой подарок. — Я очень рад тому, что у меня есть такой друг, как ты. — Спасибо вам большое! — искренне ралуясь ответил Джеймс, но предже чем он успел сказать ещё хоть что-то, Шеннон спешно утянула Стива из комнаты, смеясь и говоря, чтобы Барнс скорее собирался, ведь это ещё не все сюрпризы на сегодня. В тот день Шеннон собственоручно испекла для друга черничный пирог, с которым провозилась добрую половину ночи, и что было для девочки настояшим испытанием, ведь всё, что было связано с готовкой, она совершенно не переносила, но, как говорится, что не сделаешь ради лучшего друга. В тот день в небе светило яркое солнце и Джеймс, направляясь с друзьями на ярмарку, которая как раз кстати была организована в центре города на этой неделе, невольно подметил сходство Шеннон с этим самым солнцем. И дело ведь было даже не в платье. Нет, Старк сама по себе была яркой и улыбчивой, всё время смеялась, а на щеках её в эти мгновения появлялись очаровательные ямочки. Джеймсу казалось, что он знает каждую черточку на лице подруги, все её привычки и любимые жесты. От его взгляда никогда не укравылось как Шеннон заправляет за уши выбившуюся от ветра прядь волос, как слегка закусывает нижнюю губу и морщит лоб, увлечённо занимаясь своим делом, как забавно морщит нос, когда чем-то недовольна… Нередко смотря на подругу он думал о том, что эта озорная девчушка однажды превратится в юную девушку. Очень красивую девушку. — Ой, смотрите, там сладкую вату продают! Шеннон, Баки идёмте скорее! — из раздумий Барнса вывел громкий голос Стива, укащывающего на небольшую тележку в которой делали пушистую сладость. Джеймс встряхнул головой, словно отгоняя непрошенные мысли. И с чего он вообще думает о таком? Это же малышка Энни — лучший друг, с которым можно поиграть в любые игры, повеселиться и подурачиться, но никак не та девочка, о которой можно думать немного в ином ключе. Так и шли их детские годы, которые они проволили в неизменной компании друг друга, взрослея и становясь старше с каждым днём. И дружба трёх ребят с течение времени лишь крепчала.