Пески Калимшана

Щелчок пальцами – и затянутый худыми облаками месяц в темно-синей небесной мгле, сумрачные силуэты далеких гор, темных, гладких и холодных стен Мемнона, края чайной плантации, сползающих от нее к берегу сосенок и лодок в черной, дрожащей воде Агиса сменяются душной, освещаемой масляной лампой и приподнимающимся от ветра краем полога темнотой походного шатра, и под ногами Ссзета оказывается не привольный и свежий ночной воздух, а холодный песок. Широкие сафьяновые сапоги шуршат по нему, когда Ссзет ловко спрыгивает со своего колдовского помела. Ему не нужно зажигать эльфийские огни, чтобы лучше видеть, и он даже потирает зрячий глаз, прислоняя помело к столу и привыкая к свету. Нетерийские камни приятно и уютно вибрируют в демиплане, готовые отправить своего хозяина и дальше, хоть в любую точку мира, но на эту ночь путь Ссзета окончен. Он прибирает растрепанные ветром волосы за длинное ухо, удобнее скрепляет их серебряной застежкой и поворачивается к походной койке, возле которой, рядом со взведенным арбалетом, и стоит не потушенная лампа; Энвер, на ночь перебравшийся в постель со стопкой донесений, заснул за их чтением, и его тяжелая рука прижимает какой-то сложенный наискось пергамент, а сам он глухо сопит, и мышцы на его лице то и дело легонько подергиваются. Ссзет улыбается краем рта, как будто застав ребенка за шалостью, и тихо подходит ближе, аккуратно вынимает пергамент из-под его ладони, расправляет и берет другие, лежащие рядом, перевязывает стопку отложенной нитью. Он относит ее на стол с позабытыми на нем чашей с водой для омовения, миской из-под чечевичного супа, узорчатым кувшином с остатками ракии и пустой чаркой и думает уже затушить лампу, когда Энвер негромко, сонно окликает его: – Ты наконец вернулся, мой Ссзет, – Ссзет поворачивается и смотрит, как он зевает, ероша спутанные дневным ветром волосы, и садится на постели. Низкий вырез ночной муслиновой рубашки открывает вечно небритую шею и еще чуть влажную от вечерней жары мягкую волосатую грудь. – Ну же, и что ты скажешь? – сонливость Энвера быстро проходит, и в его глазах появляется любопытство, цепкий интерес. Ссзет хмыкает и, сощурив зрячий глаз и подобрав края суконного фередже, опускается в застеленное ковром кресло возле стола. – Уже поздно, мой император, – он говорит мягко, вытягивая ноги и складывая руки на животе. – Завтра будет трудный день, так что возвращайся ко сну, и мы поговорим обо всем перед рассветом. Я немного постерегу твой сон и скоро вернусь к твоим военачальникам. Мои шпионы уже докладываются им, но мне будет спокойнее проконтролировать все самому. – Оставь. Я все равно уже не усну, – отмахивается Энвер. – Ты ждал этого три года и не можешь теперь подождать еще несколько часов? – усмехается Ссзет. – Как ты и сказал, я твой император, – а в голосе Энвера прорезается стальная нотка. – Не заставляй меня терять терпение. – Как прикажешь, – но Ссзет только насмешливо кланяется, не вставая с кресла. – Калишиты все еще держат совет и продолжают спорить. Асеир Баша по-прежнему чает сдать Мемнон с целью выиграть время для сбора пополнений, и выжечь и вытоптать земли, чтобы лишить нас провианта, но этого не произойдет. Слишком мало времени осталось, и остальные командиры уже обсуждают расстановку войск. Осаду против иллитидов им держать смысла нет, но, разумеется, они все равно останутся на высоком южном берегу, у стен. Разве что совершают глупость, собираясь пустить в первую линию конницу. Конечно, они не хотят делить победу с тетирскими наемниками, но все же… Впрочем, не мне их жалеть, такое наивное выстраивание обороны будет нам только на руку. – Я не понимаю… – Энвер задумчиво постукивает пальцами по колену; его ведет нетерпение, и он откидывает яркое дурпарское одеяло, поднимаясь с койки. Длинная рубашка прикрывает бедра, окутывая его тело легким и прохладным муслином. – Даже если они собрались опрокинуть нас в Агис… обороняться конницей… – он принимается нетерпеливо расхаживать туда-сюда по шатру, сложив одну руку на пояснице, а второй задумчиво потирая небритый подбородок. – Нет, мне нужно видеть моих командиров, – он подходит к расписному сундуку, скидывает с него подушки, открывает в поисках верхней одежды. – Ты слишком взбудоражен, – мягко осаждает его Ссзет. – Дай им хоть начать делать свою работу, – он тоже поднимается и подходит ближе, настойчиво кладет руку на крышку сундука, приостанавливая поиски Энвера. – Выпей немного ракии, расчеши волосы и приди в себя после сна, а после уже отправляйся на совет. К тому времени будет готова повестка, которую ты сможешь оценить, а твои командиры увидят гордого, владеющего собой императора. – Я просто немного возбужден, – Энвер отмахивается от его руки, доставая из сундука шелковые шаровары. – Это не… – Это неправда, мой император. Ты нервничаешь, – мягко, но холодно повторяет Ссзет. Он протягивает руку и сминает шаровары в руках Энвера, отбирает их и бросает обратно в сундук, закрывает крышку. – Это в порядке вещей. Ты не полководец, твоя стезя – политика, и ты нервничаешь, когда не так хорошо контролируешь ситуацию. Но вспомни, что здесь ты тоже ради политики, не для ведения боя. Ты должен быть мудрым, слушать правильные советы и показываться толпе. Тебе нет дела до какой-то там калишитской конницы. Энвер сжимает губы и медленно выдыхает носом. – Ты прав. Ты, как всегда, прав, мой дорогой Ссзет, – он наконец признает, сцепляя руки за спиной. – Мне нужно остыть. Просто эти калишиты… – Это всего лишь люди. Как и амнийцы, и тетирцы. Как и все другие, признавшие нас и нашу армию, – успокаивающе говорит Ссзет, кладя руку Энверу на плечо. – Рассвет покажет, чего они стоят, а до того тебе не о чем волноваться, мой император. – В таком случае мне нужно немного опия или сонной лилии, – вздыхает Энвер, в очередной раз отмахиваясь, когда Ссзет приподнимает тонкую темную бровь. – Не будь мне нянькой, я не явлюсь на совет командиров пьяным, но меня вправду беспокоит та нарочитая легкость, с которой Мемнон идет нам в руки. Взять Тетир было нелегко, и Калимшан не может уступать ему. Так что я хочу выслушать мнение моих военачальников по этому поводу… как можно скорее. И как можно скорее прийти в порядок, – он дергает плечом, стряхивая руку Ссзета. – Предпочтешь эти дрянные человеческие опиаты проверенным способам дроу? – а тот без улыбки опускает сброшенную руку на талию Энвера, немного располневшую за последнюю пару лет, и легонько притягивает его к себе, взмахом другой руки и колдовским шепотом туша горящий фитиль лампы. – Не думаю, что это сейчас поможет, Ссзет, – морщины на переносице Энвера становятся глубже, и он не грубо, но твердо упирается ладонями в грудь своего любовника. – Я слишком… о многом думаю. Так что разожги лампу и дай мне сходить за опием. – А раньше мои способы заставляли тебя переставать думать вовсе. Тш-ш, – Ссзет кладет палец на губы Энвера, когда тот собирается снова возразить. – Если в этот раз у меня не выйдет, можешь велеть выпороть меня на рассвете перед всей своей армией и стекшимся на стены Мемноном. Но сперва я сделаю то, что сделаю. Ты можешь довериться мне? Энвер невнятно вздыхает, что Ссзет принимает за условное, но согласие; он берет Энвера за так и лежащую на его груди ладонь, тянет за собой, и тот молча, хотя и не так уж уверенно переступает босыми ногами по холодному песку. Но Ссзет прекрасно видит в полной темноте и уже через пару мгновений прижимает его бедрами к столу, безо всяких прелюдий опускается на колени. Он не ощущает холода земли через многослойное платье, но ощущает прохладную кожу руками, тесно проводя обеими ладонями по волосатым икрам и сладко располневшим бедрам, задирая тонкую муслиновую рубашку до мягкого выпирающего живота. Тот весь, и бедра, и особенно лобок так густо заросли черными волосами, и Ссзет вдыхает их тяжелый, вкусный запах, придерживая рубашку левой рукой, а большим пальцем правой касаясь мягко свисающего члена. – Это пустая трата времени, – бормочет Энвер, мимолетно трогая ладонью его влажный от дневного пота, вечно ноющий висок. – Ты выпорешь меня до мяса, до голых костей своей собственной рукой, – напоминает Ссзет и берет мягкий член в рот. Облизывает умелым языком его весь, нежную кожу и густые мелкие черные волоски у основания, хорошенько смачивает слюной и немного посасывает, уткнувшись носом в слегка пахнущий еще и ароматной амбровой водой лобок. Потягивает губами, почти выпуская изо рта, и то забирается языком под крайнюю плоть, то сосет ее, то несильно покусывает, чувствуя совсем слабый привкус дневного пота и смазки – на такой жаре за чистотой тела следят все, от императора до последнего оруженосца. Но это все равно вкусно, и Ссзет только сильнее сдвигает кожу губами и еще немного сосет головку, открывшуюся, мягкую и влажную, облизывает и обсасывает весь член, второй рукой принимаясь ласкать и перекатывать в ладони свисающие волосатые яйца, а потом опять играется языком с крайней плотью, задевая пальцами промежность, и скоро все это находит отклик. Член немного набухает у него во рту, и Энвер с ноткой то ли довольного, то ли недовольного возбуждения фыркает носом, собственнически кладя ладонь Ссзету на затылок. Ссзет же отстраняется немного – но, впрочем, так, чтобы Энвер не убирал руки, – опять оттягивает кожу с головки и сочно сплевывает на нее, любуется тем, как его слюна стекает и капает между расставленными волосатыми ногами на песок. Энвер вздыхает, на этот раз точно довольно и возбужденно, и его член явственно наливается кровью; он пытается притянуть Ссзета обратно к себе, но тот сперва еще раз плюет на открытую, чувствительную головку и только потом снова берет ее в рот, берет весь набухший член поглубже и мягко сосет. А когда тот еще немного приподнимается, Ссзет чутка надрачивает его рукой, прогоняет кожу по стволу и тесно и мокро сосет яйца, перекатывает их во рту и вылизывает нежный шов на мошонке. То и дело напрягающийся член от этого скоро становится совсем крепким, и Ссзет снова оттягивает шкурку пальцами, накрывает сочную толстую головку теплым ртом и соскальзывает губами по ней и по стволу с влажным причмокиванием, вдобавок удовлетворяя Энвера рукой, тесно мастурбируя член и, изредка выпуская изо рта, большим и указательным пальцами сдрачивая чувствительный венчик. Энвер легонько шипит сквозь зубы и прихватывает Ссзета за длинное острое ухо, мнет его в пальцах и ритмично надавливает на затылок. Слюна Ссзета подтекает, наверняка уж холодит яйца и еще тихо хлюпает под пальцами, соскользнувшими по стволу, когда он обхватывает ими у самого покрытого черного волосками основания и пропускает упругую головку в расслабленную глотку. Энвер низко вздыхает, сжимает его длинные белоснежные волосы в руке и едва слышно постанывает от того, как его дроу работает ртом, сладко и тесно зажимая головку то глоткой, то мягкими, чувственными губами, еще неторопливо и мокро помогая себе рукой. В уголках обоих глаз, зрячего и слепого, чуть собираются слезы, и Ссзет ненадолго отстраняется, схаркивает лишнюю слюну на сочную, блестящую в темноте и еще налившуюся открытую головку, и Энвер накручивает его волосы на кулак, утыкая лицом в твердо поднятый член; Ссзет послушно ласкает ствол приоткрытыми губами и языком, предельно чувствительно лижет и посасывает уздечку, и Энвер стонет носом. – Давай, возьми его уже в рот, сраный дроу… – он негромко рычит, и Ссзет усмехается от его возбужденного нетерпения, так быстро сменившего недоверие. Они часто, часто любят друг друга вот уже три года по меркам Ссзета и восемнадцать лет по меркам Энвера, а последнего все еще так возбуждает простой тугой отсос горлом. Впрочем, Ссзета это полностью устраивает, и он снова накрывает головку губами и берет член глубоко в глотку, и Энвер стонет сквозь зубы, прижимая его за затылок. Он помогает Ссзету, слабо надавливая, то позволяя проходиться по уздечке широкими мазками языка, то снова возвращая член в мокрое и раскрытое, разработанное им горло. И спускает сразу в него, резко замерев, еще раз негромко простонав и плотно прижав к себе, и Ссзет послушно глотает, обхватив за бедро и сильно, сладко оттянув яйца, чувствуя, как приятно и часто напрягается так глубоко вошедший член и смаргивая невольные мелкие слезинки. Энвер сам еще мягко трахает его в сдаивающее горло, сливая остатки спермы, и только потом вытаскивает, и Ссзет сплевывает скопившуюся слюну на песок, утирает мокрые рот и подбородок. – Мой император, – он говорит хрипло, поднимаясь и отвешивая короткий поклон перед тем, как отряхнуть испачканные песком колени. – Я не люблю, когда мой шпион и убийца хранит от меня секреты, но это, как ты снова и снова делаешь это со мной… – тоже немного сипло отвечает Энвер, облизывает пересохшие губы, и Ссзет молча улыбается. – Голова вся гудит, но это приятное… – он осекается, опуская взгляд: в шатре темно, но, видимо, его глаза уже привыкли к темноте, и он замечает, как крепко твердый член Ссзета оттягивает и топорщит его платье. – Неважно. Тебе, мой верный Ссзет, теперь тоже надо бы облегчиться. – Как ты сказал, у тебя сейчас мало времени, – но Ссзет смотрит на него безмятежно, только бессмысленно расправляя натянутое фередже. – Одевайся, я пока посижу и выпью ракии, и все уймется. А позже рукой можно… – и он уже взмахивает ладонью, чтобы снова зажечь лампу, но Энвер грубо перехватывает его запястье. – Ты говорил, что мне нужно успокоиться, – он еще раз облизывает губы, и в его голосе есть и уверенная, и игривая нотки. – А как, по-твоему, может быть спокоен монарх, когда цвет его нации… не удовлетворен? На лице Ссзета появляется секундное колебание, но после его губ все же касается улыбка. – Ты балуешь меня, мой император. – Не слишком. Давай между ляжек… – Энвер снова задирает упавшую ночную рубашку до живота, обнажая мягкие бедра, и Ссзет больше ничего не говорит, только распоясывает охватившую его талию бахромчатую шаль и кидает ее на стол. Следом он еще так мучительно долго расстегивает пуговицы фередже, поднимает рубашку, развязывает шнурок тонких шелковых шаровар – на внутренней стороне осталось прохладное пятнышко от выступившей смазки – и наконец высвобождает возбужденный, твердый темно-серый член с раскрытой уже, влажной головкой. Энвер привстает на носки, упираясь пальцами в холодный песок, чтобы было удобнее, и Ссзет сразу устраивает член между его полными ляжками. Энвер сладко и тесно сжимает их, и Ссзет не удерживается от короткого удовлетворенного вздоха, ненадолго вкусываясь в его суховатые губы и сразу двигаясь между бедрами, увлажняя их внутренние стороны обильно подтекшей смазкой. Как приятно и мягко они обхватывают член, головка через раз открывается и до сводящей зубы сладости упирается в волосатую промежность, и Ссзет торопливо ебет эти податливо сжимающиеся ляжки, чувствуя привычное крепкое, дурное возбуждение – от этого и того, как Энвер грубо прихватывает его зад через платье, притягивает к себе, помогая засаживать поглубже, – желание скорее истечь между ними семенем и кусать, грызть мелькающую в низком вороте рубашки сочную грудь и торчащие от ночной прохлады темные соски. Но до них никак не достать, и Ссзет выпускает возбужденную злость иначе, собственнически хватая Энвера за шею и больно вжимая его в стол торопливыми, сладкими, сильными толчками. – Стой… Постой. Да остановись же, мне что, вправду приказывать тебе, необузданное ты животное? – а Энвер хрипит, по одному отцепляет его крепко сжавшиеся пальцы, пока Ссзет не рычит горлом и не вынимает, резко отпуская его шею. В виске часто пульсирует, и он готов сейчас снасильничать, порвать, до крови выебать, но Энвер торопливо стягивает рубашку через голову, откидывает в сторону и сам поворачивается спиной, расставляет ноги пошире и снова привстает на носки. – Давай, дроу, иди сюда и возьми то, что ты хочешь, – его голос подрагивает от возбуждения, как будто он и не кончал только что, и Ссзета не нужно просить дважды. Он наскоро сплевывает в руку и еще смазывается, пристраивает член между полными ягодицами, чувствуя сперва только густую поросль волос, но почти сразу и такую расслабленную после того, как Энвер кончил, мягкую дырку. Всего немного надавить – и эта нежная дырка сразу раскрывается, тесно и тепло охватывая член, и Энвер шипит от боли, от резкой растянутости большим членом своего любовника, но особо не зажимается, так что Ссзет медленно, но без остановок вталкивает член целиком, закусив губу от того, как туго и глубоко тот сразу входит. – И кто здесь еще животное? – он не удерживается от вопроса на выдохе, прижимаясь всем телом, сразу больно качнув бедрами, и Энвер еще шипит, царапнув ногтями по столу. – Надеюсь, ты не ждешь, что я… ах-х… отвечу… – он сразу задыхается от глубоких, нечастых толчков внутрь; Ссзет почти не вытаскивает, больше прижимаясь к нему и мелкими движениями бедер распирая и наполняя целиком, болезненно удовлетворяя их обоих. Темная рука соскальзывает по голому волосатому животу, Ссзет прихватывает мягкий болтающийся член и сжимает в ладони, еще стараясь не слишком быстро трахать Энвера, но все же не особенно-то сдерживаясь. Стол, на который опирается Энвер, покачивается от их тесной, такой желанной и естественной ебли; Энвер и сам качается на пальцах ног, подставляясь все более быстрым толчкам Ссзета, прислоненное колдовское помело с шорохом падает на песок, вода плещется в чаше, и оловянная винная чарка с глухим стуком валится на бок и катится по столешнице. Внутри так мягко и растянуто, и Ссзету до ноющей пульсации в левом виске нравится, что весь этот зад как создан под него, под его член и охватывает ровно так плотно, впускает ровно так глубоко и влажно, как ему надо. Так что, без усилия заправляя в нежную, открытую и сладко натертую дырку, Ссзет чувствует, что готов бы уже спустить, когда мягкий член в его руке снова немного набухает и напрягается. Ох, да, как же его императору, его тирану нравится, когда ему глубоко, насильно засаживают и после еще низменной животной долбежкой доводят до исступленного удовольствия. Но Ссзет замедляется как нарочно, уже неторопливо употребляя сочную дырку и вызывая у Энвера негромкий раздраженный стон. Он подается навстречу, нетерпеливо пытаясь подмахивать, но Ссзет с силой удерживает его за бедро, прижимая к себе и вовсе останавливаясь, и только мнет и гладит рукой его едва только набухший член и все еще влажные яйца. – Ну же, дрянной ты кобель, дай мне… да вправь уже свой здоровый хер и натяни меня покрепче… – а удерживать Энвера непросто, он весь крутится и ерзает, высоко привстав на носки и пытаясь слезть, лишь чтобы снова плотнее насадиться, но у Ссзета сильные руки, привыкшие насмерть бить трезубцем. Энвер так возбужденно зажимается, немного сдаивая, а Ссзет выдыхает ему в волосы, сильно напрягает член, продолжая мять его яйца и тискать закрытую мягкую головку пальцами, и тот наконец замирает от этого, сладко ахая. Ему нравится, и Ссзет еще несколько раз напрягает член, определенно доставляя удовольствие и себе, и Энверу: каждый раз тот вздрагивает, как чувствительный подросток, и его зад поджимается, теснее обхватывая ствол. Энвер наваливается на стол, переступая пальцами ног и такой плотной собачьей сцепкой насадившись на длинный толстый член, распирающий его зад, глубоко заполнивший его, и на каждое тугое напряжение мышц, на то, как твердый ствол горячей головкой упирается изнутри в едва смазанную стенку, отзывается тихим податливым стоном и тем, что сжимает его своей растянутой дыркой еще сильнее. Ссзет чувствует собственную близкую разрядку, ноющую головную боль от сильного возбуждения, влажную и грязную негу, в которую погружен весь его член и особенно открытая головка – и то, что Энвер тоже сейчас находится как будто на каком-то новом пределе удовольствия. Ссзет мягко отпускает его бедро, ведет рукой выше по животу, к полной волосатой груди, грубо сжимает ее в ладони и теребит торчащий сосок, и ему нужно только пару раз медленно двинуть бедрами, все так же глубоко вставив, когда член еще напрягается в его ласкающей ладони, зад вдруг чувственно сокращается раз и другой, а потом сразу еще, так сильно и часто, и Энвер вскидывает сжатый кулак ко рту, кажется, закусывая костяшки, а руку Ссзета заливает новой порцией даже не выплескивающейся, а просто густо вытекающей спермы. Его щеки обжигает возбужденным лиловым румянцем, висок больно и восхитительно ноет от того, как его, его Энвер, его император только что так быстро кончает второй раз на его глубоко заправленном члене, от того, как его завела эта прерванная болезненная ебля и как сильно удовлетворила. Ссзет часто дышит, снова прихватывая Энвера липкой уже рукой за бедро, прижимая его к себе, и шепчет ему в волосы: – Давай же, ты так хорошо умеешь доить мой член, позажимайся еще, и я сейчас уже наполню твою изнывающую дырку семенем. – Ты сучий блудливый подонок… к дьяволам тебя, к дьяволам… – ему кажется, или его император взаправду возбужденно хнычет, едва отпустив зубами собственный кулак? Ссзет на мгновение задумывается об этом, но Энвер уже снова сжимает его, ритмично сдаивает член у самого основания, и удовольствие от этого, от его мягко и плотно охватившего зада волнами проходится по головке, стволу и промежности и прогоняет все лишние мысли из головы. Ссзет хочет кончить так сильно, взгляд его темно-красного глаза туманится кровью, и он снова хватает изнеможенного Энвера липкой от его же семени рукой за шею, притискивая к себе и безотчетно придушивая. И когда тот ерзает, едва удерживая равновесие на пальцах ног, и его зад снова сильно сокращается, Ссзет ощущает долгую накатывающую волну удовольствия и то, как его член так чувствительно напрягается несколько раз, а потом наконец выталкивает сперму, заполняя столь желанную, сладкую, разработанную дырку. Пульсация его члена и промежности, крови в виске и бьющихся венок шеи под пальцами почти совпадают, и Ссзет получает все удовольствие до последней вытекшей капли спермы, только после вытаскивая и наконец разжимая стальную хватку на глотке Энвера. Он чувствует приятно волнующий его грязный запах спонтанного мужского эроса, а Энвер почти заваливается на стол, опираясь обеими ладонями, кашляя и наконец опускаясь на пятки. – Ты ебешься, как танар'ри, – он говорит грубо, сипло и удовлетворенно, еще не поворачиваясь, и его плечи немного дрожат от прошедшего удовольствия. – Не побуждай меня задавать лишние вопросы. Лучше покажи мне… – Ссзет усмехается, взмахивает рукой, зажигая лампу и свечи на столе, и смачно шлепает смуглый зад. – Показать что? – Энвера легонько дергает от неожиданности, но по голосу слышно, что ему приятно. – Покажи, насколько ты наполнен, – Ссзет потягивается к чаше с водой, в которой плавают листья мяты, и, набрав полные ладони, прямо так омывает руки и еще чувствительный член. – Что, не терпится посмотреть, как ты пометил меня, собачонка? – заносчиво смеется Энвер, но все же прогибается в пояснице и раздвигает ягодицы руками, позволяя Ссзету как следует рассмотреть все между ними. Он хочет показать себя, и разработанная темно-коричневая дырка несколько раз натужно приоткрывается, и одна, а затем и вторая сочная порция теплой пузырящейся спермы стекает по его промежности до самых волосатых яиц. – Ты прекрасен, мой государь, – негромко, искренне говорит Ссзет и, только заправив член в чуть промокшие от накапавшей воды шелковые шаровары и едва стянув шнурок, наклоняется и целует мокрую дырку, вызывая у Энвера еще один сладостный вздох. Распрямившись, Ссзет еще легонько шлепает его по влажным яйцам, а когда Энвер наконец отпускает себя и поворачивается – черные глаза сверкают, как тарсакское грозовое небо, – целует его в губы со вкусом слитой в его зад спермы. Они размыкают поцелуй, уже приходя в себя, и Энвер протирает мятной водой руки, шею и бедра, тщательно подмывается, и та капает на и без того промокший уже холодный песок. Ссзет пока расправляет рубашку, застегивает фередже и снова подпоясывается шалью. – Признаю, ты был прав. Я чувствую себя необыкновенно ясно, – все еще чуток сипло замечает Энвер, наконец оправившись и натягивая отброшенную рубашку; в его голос возвращается нотка игривости, когда он снова отходит к сундуку. – Но, знаешь, я все равно с удовольствием выпорю тебя. Разве что не прилюдно и плетью, а рукой на своих коленях. Если ты не принесешь мне хоть одной из голов калишитских командиров и сатрапов, – достав свои шаровары, он поворачивает голову и откровенно следит за реакцией Ссзета. – Не провоцируй меня отказывать себе в таком удовольствии и нарушать твои приказы, император, – а Ссзет безмятежно улыбается и опять опускается в застеленное ковром кресло. Пока император Энвер Горташ одевается, он подбирает укатившуюся чарку, наливает себе остывшей в ночной прохладе ракии и неторопливо смакует, чувствуя слабую, привычную и приятную головную боль. – Ты присоединишься ко мне на совете? – спрашивает Энвер, уже застегнув отороченное мехом фередже с широкими разрезными рукавами и закрепив ремни золотых перчаток, отвлекая Ссзета от пространных мыслей о бледных холодных щупальцах, вытягивающихся из шепчущей темноты Хадара, которую он откроет командованию калишитской армии на рассвете. – Если ты этого желаешь, мой император, – Ссзет почтительно склоняет голову, как будто только что не натягивал холеное смуглое тело в грязной собачьей случке. – Разумеется, я этого желаю, – а Энвер делает приглашающий жест рукой и, необыкновенно ровно для того, что и как они делали, пройдясь, откидывает полог шатра. Ссзет беспрекословно следует за ним, опустошив вторую чарку и глухо стукнув ей о стол. Он всегда следует за своим императором, будь то рискованный бой, заседание лордов, сверкающий золотом прием или запертая спальня. Его консорт. Его фаворит. Его мерзкий дроу, сын мензоберранзанских блудниц и выродок дьявола. Его шпион. Его убийца. Его тень. Холодный ночной песок Калимшана скрипит под ногами дроу, а легкий ветер освежает его потные от духоты шатра волосы. Черный шелк фередже струится по прямой спине Энвера Горташа, его подпоясанной талии и сильным бедрам, и Ссзет чувствует удовлетворение, чувствует дрожащую вибрацию нетерийских камней в демиплане, жаждущих, чтобы им приказали взять под полный контроль иллитидскую армию и сокрушить темные и гладкие стены Мемнона. Конечно, это всего лишь очередной шаг, но нетерийские камни, Абсолют хотят быть использованными для этого шага, как и для всех предыдущих и последующих, и Ссзет не собирается им отказывать, только мягким мысленным прикосновением просит потерпеть. Сейчас идет тарсак, и до рассвета еще около пяти часов. Пять часов крепкого сна для солдат, отдыха для коней. Несколько часов совета для императора, его консорта и его командиров – и еще хотя бы час для усталой предрассветной дремы Энвера на его, Ссзета, плече. Это их время, их рассвет и города их империи, утопающие в готовом быть нагретым утренним солнцем песке. Ссзет вдыхает приносимые ветром запахи хвои, речной тины и разожженных костров; он чувствует, что это похоже на запахи его нового дома. Потому что его дом теперь там, куда простираются жадные руки избранника Бэйна, императора и тирана – и его собственные. И им всегда мало.