***
Вечера пятницы были для Льюиса временем уединения и восстановления душевной гармонии. Он любил работу в школе и считал ее своим призванием, однако постоянное общение с подростками, поддержание в классах дисциплины и регулярное столкновение с различными проблемами учеников к концу недели психологически выматывали. Огонь в камине, приглушённый свет, вкусная еда, стакан виски со льдом и молчаливая компания Роско помогали мистеру Хэмилтону «перезарядить батарейки» и по-настоящему расслабиться. Первая часть вечернего ритуала в виде приготовления и последующего поглощения нового для Льюиса блюда — салата из овощей, орехов и обжаренного в соевом соусе тофу, была завершена, и Хэмилтон как раз прицеливался к бутылке крепкого алкоголя и выбору фильма на вечер, когда лежавший на столешнице телефон требовательно завибрировал. «Джордж Рассел» — высветившееся на экране имя отправителя заставило Льюиса удивленно вскинуть брови. Джордж был очень старательным учеником с прекрасными манерами, и не в его стиле было беспокоить преподавателя в нерабочее время иначе, кроме как по электронной почте. Что должно было произойти, чтобы он написал вот так? Льюис открыл сообщение, пробежался по нему глазами и замер в немом изумлении. Определенно, это было признанием в любви, но выглядело оно слишком подозрительно и абсурдно, как будто отправитель пытался запихнуть кучу разрозненных мыслей в минимальное количество текста. Зная Джорджа, тот скорее сделал бы подробную презентацию в PowerPoint и заявился с ней прямо в учительскую. В голову закралась мысль о неудачной шутке, но Хэмилтон тут же отогнал ее. Он работал с подростками уже очень долго, и не знать, что их чувства всегда сильнее и разрушительнее в силу отсутствия опыта, а поступки иногда могут быть совершенно парадоксальными и нелогичными, значило бы расписаться в профессиональной непригодности. То, что Джордж был усидчивым и дисциплинированным, ещё не значило, что внутри него не могла полыхать настоящая буря эмоций, которые он ещё не умел экологично выражать. Льюис сел на диван, чтобы было легче придумать ответ. Сейчас от правильно подобранных слов зависело очень многое. «Привет, Джордж. Я понимаю, как сложно тебе было писать это сообщение, и ты очень смелый, раз все же решился. Мне очень приятно, что я вызываю у тебя такие светлые чувства. Думаю, нам стоит поговорить обо всем лично после уроков. Что думаешь?» Ответа не последовало ни через пять, ни через десять минут. Сообщение сиротливо висело непрочитанным, и Льюиса это беспокоило. Он написал ещё раз с вопросом, все ли в порядке, затем, наткнувшись на все ту же стену гробового молчания, позвонил. Механический голос в трубке сообщил, что абонент временно недоступен. В голову упорно лезли многочисленные статьи о числе подростковых самоубийств и их неудачных попыток. Все они с прискорбием сообщали, что одной из основных групп риска были отличники из внешне благополучных семей, и в эту категорию Джордж вписывался просто филигранно. У Джорджа был яркий, живой ум и большие амбиции. Его интересные и смелые мысли, заключённые в учебные эссе, приятно поражали. Однако чем больше юноша взрослел, тем чаще Льюис ловил себя на смутном ощущении того, что во время дополнительных занятий и работы над конкурсными проектами его цепляли в ученике не только интеллектуальные способности, но и огромные лучистые глаза и хрупкая, угловатая фигура. Джордж выглядел невероятно нежно и трогательно, как едва раскрывшийся бутон цветка, и Льюис отмечал про себя, что ещё пара лет, и Рассел станет настоящим красавцем и разбивателем немалого количества сердец. Нельзя было допустить, чтобы это «через пару лет» никогда не настало, и чтобы он, мистер Хэмилтон, стал невольной причиной трагедии. Льюис ещё раз проинспектировал сообщение. Приложенная к нему чуть смазанная фотография Джорджа с голым торсом явно не была селфи, с такого ракурса его мог снять только кто-то другой. На заднем фоне можно было увидеть бассейн и толстовку, очень напоминающую ту, в которой сегодня сидел на уроке Шарль Леклер. — Привет, Чеко, — чтобы подтвердить своё предположение, Льюис позвонил старому знакомому. — Там у Строллов вечеринка, да? — Свет горит, все орут, — сам Перес преданно ждал одиннадцати часов вечера, когда можно будет позвонить в полицию и наконец правомерно нажаловаться на беснующихся соседей. — А что такое? — Да так… — Льюис не хотел делиться чужими тайнами, лишь уточнил: — Скорая не стоит? — Нет… — голос Переса звучал все более озабоченно. — Что-то ты темнишь, меня это напрягает. — Обязательно расскажу позже. Спасибо за помощь! Во избежание дальнейших расспросов Льюис молниеносно нажал на завершение вызова. Потрепал по холке Роско, торопливо влез в кроссовки и направился в гараж. Пусть ученики наверняка не хотели, чтобы преподаватель портил им праздник, но рисковать здоровьем или даже жизнью одного из них он не мог.***
Алекс слушал возмущения Джорджа, перемешанные со слезами, уже не в первый раз по кругу, и даже не знал, как ещё можно на них ответить. Парни откололи действительно жестокую шутку, и Албону было очень жаль, что именно в тот момент его, куда более трезвого по причине «надо будет вернуться не поздно и покормить кошек», не оказалось рядом, чтобы все предотвратить. — Слушай, давай посмотрим на это иначе, — он погладил лучшего друга по плечу и заглянул в раскрасневшееся лицо. — Каков бы ни был ответ, теперь тебе больше не нужно носить чувства в себе и тяготиться этим. — Я больше никогда не смогу смотреть ему в глаза! — Джордж не унимался, ставший бесполезным телефон полетел в деревянный каркас беседки. — Эй, народ! — окликнул парней пробирающийся к их уединенному местечку Дэни Рик. — Там приехал мистер Хэмилтон, про Джорджа спрашивает. — Господи… — выражение лица Джорджа сделалось абсолютно нечитаемым, на спине выступил холодный пот. — Меня нет! Скажи ему, что я умер! — Судя по его тону, именно этого он и боится. Так что ты идёшь без вариантов. Тусоваться со школьниками было весело и познавательно, и Дэн был рад поддержать любое их дурачество, однако, когда в весёлые истории втягивало других взрослых, предпочитал капитулировать. Особенно, если это были не просто недовольные шумом соседи, а родители или, что ещё хуже, его собственный бывший учитель обществознания. — Давай-давай, — он хлопнул Джорджа по спине, показывая, что отступать некуда. Алекс поднялся тоже, желая, как и по пути сюда, оградить друга от излишнего назойливого внимания и вопросов. На удивление, телохранители из них с Дэном получились прекрасные. Их путь до ворот удалось нарушить лишь Шарлю и Пьеру. — Прости меня, я не думал, что все так получится! — Леклер был укутан в полотенце поверх мокрой футболки и белья. — Хочешь, я сейчас позвоню… — Шарль замешкался, явно не уверенный, что всем стоит знать об объекте его тайной симпатии, — тому, кого здесь сейчас нет, и признаюсь тоже? Чтобы было по справедливости? — Здесь нет Ферстаппена, Де Вриса, Чжоу, Эстебана… — Пьер тут же начал загибать пальцы, не в силах справиться с крысиными мыслями. — Или ты тоже по мужчинам постарше и тебе нравится мистер Феттель? — Потом признаешься при всех, — осадил их обоих Алекс. — Сейчас нам надо идти. Фары роскошного «Мерседеса» мистера Хэмилтона призывно мигнули в темноте улицы. Алекс и Дэн по очереди обняли Джорджа на прощание. Настало время сделать шаг в бездну. Джордж открыл дверь машины не с первого раза — руки предательски дрожали. Он дрожал весь, словно на ледяном ветру, хотя вечер был весьма тёплый для осени. В салоне приятно пахло хвоей и древесиной, а по радио играли старые джазовые хиты. Джордж устроился на переднем сидении и весь вжался в кресло, стараясь занимать как можно меньше места. Смотреть не только в глаза мистера Хэмилтона, но и даже просто в его сторону было невыносимо стыдно. — Ты как, в порядке? — по всей логике, мистер Хэмилтон должен был начать его ругать, грозить родителями, директором школы или даже полицией, но он этого не сделал. Голос звучал уверенно и спокойно, конец вопроса утонул в рёве мотора, и машина плавно тронулась с места. — Да… Нет… Я не знаю… — Джордж закрыл лицо руками, чувствуя, как из глаз снова начинают катиться слёзы. После всего, что он натворил — конечно, не без помощи Ландо и Шарля, — он не заслуживал такого хорошего отношения. Все внутри заполнило чувство вины, отчаяние, и вместе с тем — жар от того, что он впервые находился с объектом своей влюблённости в настолько интимной атмосфере. Что Льюис, пусть и вынужденно, заботился о нем. — Ты отпросился на всю ночь? — всего несколько минут, в течение которых Льюис находился на территории дома Строллов, ясно дали ему понять, какого рода вечеринка там происходила. — Думаю, тебе не стоит показываться родителям в таком состоянии. — Да, они знают, — Джордж слабо кивнул, не отнимая рук от лица. Впрочем, истерические нотки в голосе выдавали его состояние с потрохами. — Я отвезу тебя к себе, — Льюис был удовлетворён ответом и свернул на перекрёстке по направлению к своему дому. — Пожалуйста, постарайся успокоиться. Я не собираюсь тебя ругать. Если нужно, в бардачке есть салфетки. Остаток пути они ехали молча. Джордж воспользовался щедрым предложением и вытер лицо поочерёдно влажными и сухими салфетками. Слёзы с трудом удалось унять, и теперь его только трясло. За окном, к которому Джордж натурально приклеился, избегая смотреть на учителя, пробегали смазанные ряды фонарей и неоновых вывесок, в салоне была включена печка и мелодично бормотал джаз. Все ещё прилично пьяного Джорджа начало клонить в дрему, и он уже прикрыл веки, желая хотя бы ненадолго отправиться в мир, где не было всех его сегодняшних бед и проблем, как машина остановилась. — Мы приехали, — мистер Хэмилтон мягко потряс ученика за плечо. От прикосновения по телу тут же разлилась волна колкого, волнующего тепла, а вместе с ним вернулся и стыд вместе с осознанием того, что Джордж сегодня натворил нечто непоправимое и ужасное. Дом мистера Хэмилтона был просторным, в коридоре их встретил Роско, которому не терпелось познакомится с новым человеком. — Можно погладить? — Джордж понимал, что звучит, как идиот, ещё и после разрешения едва не завалился набок, когда приседал, чтобы почесать пса за ушком. — Садись, — они вошли в кухню-гостиную, и Льюис жестом указал на один из стульев. — Я сделаю чай, и потом мы поговорим. В данный момент времени Льюис особенно остро ощущал, что все многочисленные научные конференции и тренинги по педагогике и психологии подростков он посещал не зря. Ему уже признавались в любви ученицы, и отказывать им было легко, ссылаясь на ориентацию, из которой он не делал секрета. Льюису всегда удавалось доносить эту мысль мягко, делая акцент на том, что девушки ни в чем не виноваты. Но чтобы это был мальчик, ещё и настолько экстравагантным способом — такое в его практике было впервые. Хэмилтон не стал тревожить и так напуганного и находящегося в смятении ученика глупыми вопросами про лимон и количество сахара и просто поставил перед ними обоими по чашке крепкого ароматного напитка. Джордж тут же вцепился в посуду, как в спасательный круг, указательный палец нервно отбивал ритм по фарфору. — Скажи пожалуйста, суть того, что ты написал, правдива? — Льюис сел напротив и взглянул на Джорджа. В его глазах все ещё читались волнение и паника, но вместе с тем — какая-то решимость. Кажется, он и правда был очень смелым юношей. Джордж прикусил губы и спешно поднёс к ним чашку, будто пытаясь таким образом защититься. — Суть? — он очаровательно взмахнул длинными ресницами. — Да. Форма и всякая мишура по типу оценки за контрольную Пьера меня не волнуют. Сердце Джорджа ушло в пятки. Признаться честно, он не мог себе представить, что момент, когда ему нужно будет словами через рот сообщить мистеру Хэмилтону о своей симпатии, вообще настанет. Более того, Рассел планировал унести эту несчастную запретную любовь с собой в могилу. Конечно, он просчитался***
Ночью Льюису не спится, и он заходит в комнату, чтобы поставить на тумбочку возле кровати Джорджа стакан воды и блистер аспирина. В свете ночника лицо крепко спящего Рассела умиротворенное и спокойное, а короткие, чуть вьющиеся каштановые волосы живописно разметались по подушке. Льюис присаживается на край кровати и ласково гладит мальчика по голове. Возможно, сегодня мистер Хэмилтон совершил педагогическое самоубийство и ввязался в далеко не лучшую долгоиграющую авантюру, однако ему невероятно хотелось хотя бы попробовать.