***
Первая встреча наша тебе, очевидно, не понравилась: ты почти что ударил меня со страху, стоило мне явиться за твоей спиной внезапно. Я смеюсь, прям таки заливаюсь хохотом, а ты хмуришь брови, совсем не понимая, кто я и откуда. И не мудрено совсем, ведь Азриел, точно уверенный в своей памяти, из раза в раз забывает об одной из главных вещей в работе жнеца… Забывает о том, что полковник Чеширский кот имеет обязательство появляться в чистилище хотя бы раз в десять лет, дабы продлить жизнь напуганной души хотя бы чуть-чуть. И ведь действительно удается. Моя веселость и легкомыслие, которое я предпочту показывать, каждый раз веселят и радуют жнецов, либо же наоборот, раздражают и злят. Но какая разница? Главное, что они сходят с ума чуть медленнее, чем могли бы. И ты умудряешься в себе умещать обоих. Понять никак не могу, что таишь в себе ты каждый раз, когда я нелепо шучу: толи смеёшься, искренне и радостно, будто действительно забавно от такого странного юмора, толи желаешь, чтобы я с глаз твоих исчез, потому что совсем уже стыдно за мой идиотизм, будто сам подобную глупость творишь. Но в любом случае я рад, ведь, как бы не хотел я к этому придти, но твои эмоции оказывают на меня влияние.***
Голова твоя лежит на моем плече, пока я когтистыми лапами наминаю твое аккуратное плечо, мурлыча что-то несуразное у самого уха. Ты не против, наоборот, устраиваешься только удобнее, расслабляя все тело, и тихонько хихикаешь из раза в раз на особо глупую шутку. Как бы сильно ты не желал этого скрыть, я все слышу и чувствую. Ты встаешь наконец, пихая меня под бок, когда говорю особенно глупую вещь. Все сильнее и сильнее стукаешь, лишь бы я замолчал, а я только пуще раззадориваюсь, круча вокруг твоей души. Дерусь, кусаюсь, пускаю когти иногда, словно обычный домашний кот. И тебе, кажись, нравится это: улыбка натянута до ушей, а от смеха ты уже дышать не можешь, что забавно, ведь и легких у нас у обоих быть не может. И я рад не меньше, ведь вижу тебя счастливым, а значит тревога и одиночество не съедят тебя живьем. По крайней мере, я хочу надеяться на это.***
Наша новая встреча неловка и странна: я шучу, а ты устало киваешь и только иногда улыбаешься. О, мой дорогой Соул, что же случилось с тобой лишь за одну пропущенную встречу? Где все те силы и радость, что хранила в себе бодрая твоя душа? Фиолетовые пряди падают на костяное лицо, что, как бы то не было смешно, сегодня выглядит особенно мертвым. Твои черные глаза, что так ярко контрастируют с моими, сегодня не глядят на меня, и я действительно растерян. Растерян и напуган, ведь, увы, успел привязаться к живой душе, которая обречена на смерть. Никогда я точно не выдам того, что чувствую и что думаю, ведь на лице моем такая же широкая улыбка, что пытается тебя подбодрить. Но как бы смешна не была моя хитрая морда, внутри я поистине боюсь. Страх — совсем не то чувство, которое свойственно в загробном мире. Никто не может умереть, либо потерять все, что имеет, ведь большинство вещей тут не имеют материальной ценности, пусть и живем мы как смертные люди. Страх не свойственен духам, а уж тем более мне, как сильному воину с высоким званием. Но дрожь пробегает по телу, отдаваясь в каждом позвонке, когда улыбки нет на твоем лице, а зрачки мои сужаются, когда ударяешь ты меня за глупую шутку неохотно и слишком устало, словно свалишься сейчас прямо тут без сил. Тревогу мою не могут выдать даже хвост и уши, слишком уж сильно не хочу я тебя пугать, и контролирую почти каждую часть своего тела, лишь бы не позволить тебе увидеть правды. Увы, мой милый Соул, жнецы никогда не имеют хорошего конца своей истории. И мне действительно жаль, что я никак не могу повлиять на это.***
Работать я закончил удивительно рано, и ни единого документа или непроверенной местности на обходе в загробном мире не обнаружено, так что я быстро загораюсь желанием встретить тебя, хоть и бывал я в чистилище совсем недавно. Я мчусь к тебе, и спеша сквозь пространства оказываюсь в твоей «клетке», напуганный до чертиков, ведь совсем не знаю, как долго ты протянешь. И боялся я, к сожалению, не зря. Сил твоих почти не осталось, и как бы ты то не скрывал, вижу я как ты разваливаешься на части, а частицы твоей души испаряются в воздухе, желая покинуть наконец это страшное место. Я присаживаюсь рядом. Слышу, как ты говоришь себе что-то под нос на неизвестном мне языке, и, конечно, не самое позитивное, судя по тону. Мне остается лишь обнять тебя за плечо, уложив голову твою себе на грудь, лишь бы ты почувствовал себя в безопасности хоть на миг. И ты не сопротивляешься, только кладешь рядом с головой ладони, да прижимаясь к моему теплому телу. Тревога все еще пожирает меня изнутри, но я бы не позволил тебе испугаться еще сильнее, так что просто улыбаюсь, беззаботно виляя хвостом, да и шепчу тебе попутно что-то спокойное и уютное, лишь иногда пуская очередную глупую шутку, ведь, увы, совсем сейчас не в состоянии подобрать для тебя чего-то действительно смешного и отвлекающего. Тело твое расслабляется, а щека неловко трется о меня, пока лапами вывожу я аккуратные круги на твоей спине, нежно и с особой заботой, чего уж сильно я не люблю. Твоя душа совсем иссякает, и смерть твоя неизбежна, как и погибель остальных жнецов. И я совсем не удивляюсь, только смотрю разочарованно на свои лапы, усеянные фиолетовым прахом. К сожалению, сегодня мне снова придется доложить комитету, что наш милый жнец погиб в чистилище, и пора бы найти очередную замену, дабы души смертных отправлялись на вечный упокой.***
Возможно, дело даже не в безумии, не в вечном одиночестве и сумасшествии напуганных жнецов, а лишь в чистилище, что пожирает жизнь господина или госпожи Смерти. Ведь ты, мой дорогой Соул, продержался меньше всего, в чем, без сомнений, виноват лишь я, ведь позволил душе твоей ослабнуть, и позволил уничтожить тебя слишком быстро.